Я никогда не был, чьим-либо фанатом или идолопоклонником, и ни разу не стремился преклонить колени перед подлинной или мнимой популярностью Личности. Разумная самооценка своих способностей и возможностей в этой жизни, помогала мне подавлять в себе маниакальную зависть к успеху других.
Я редко встречался со знаменитостями, а если Случай предоставлял такую возможность, то, тот же Случай, ставил между нами непреодолимую стену. Сложность её преодоления заключалась в том, что именитость всегда окружена разношерстной толпой, а я не люблю общаться с интересным человеком на людях. Ещё, этого человека надо было, как-то увлечь своей персоной. Я не любил и по ныне не люблю протокольных встреч и знакомств, отчего, как бы «гуляю сам по себе», надеясь лишь на Случай.
И вот, с одним, очень известным человеком, не только в нашей стране, а и далеко за её пределами, особенно в бытность СССР, мне довелось встретиться. Случай устроил эту встречу спонтанно и притом без лишних свидетелей. Один свидетель всё же был и, возможно, он жив и здоров. Это мой давний друг по училищу Толик Шевцов, с которым у нас было много интересных приключений, но следы, которого затерялись в украинском городе Торезе, где для меня произошло развенчание одного из самых раздутых мифов Строителей Коммунизма в отдельно взятой стране. При случае, в узком кругу, я иногда рассказываю об этой уникальной встрече с мифическим Героем Советских времён. Теперь же решил, что в будущем, фанатам и поклонникам одной из сторон, будет интересно узнать любопытные факты из их жизни.
В последний свой приезд на Родину, я заехал в мой любимый город детства и юности - ТОРЕЗ. Некогда процветающий шахтёрский город встретил меня жуткой запущенностью, особенно в районе бывшей школы-интернат №2, которую вообще закрыли.
Я был в городе проездом. Времени в обрез. По плану хотел заглянуть к своему другу детства Володе Гееву. А так же, я должен был навестить своих интернатовских учителей, с которыми, я, все эти годы, поддерживаю связь. А самое главное, я обязан был сходить на могилы очень близким для меня людей, заменивших мне настоящих родителей, которых, к большому сожалению, похоронили на разных кладбищах. Куприна Василия Андреевича похоронили на старом городском кладбище, что находится недалеко от вокзала, а его супругу Кожевникову Зою Михайловну похоронили уже на новом, за городом.
Могилу Василия Андреевича я нашёл, без каких-либо проблем, хотя навещал её очень редко. Для меня ориентиром на старом кладбище была могила А.Г.Стаханова, того самого, легендарного Стаханова, от которого норма выработки на человека фантастически круто взвилась вверх, а зарплата, отяжелённая всевозможными займами, пожертвованиями и прочими гособложениями тогдашнего режима пошла на дно. Этот-то, покойный Маяк славного прошлого, возлежал в трёх метрах от могилы моего очень близкого мне человека.
Я жил в одном городе со Стахановым и, несмотря на разницу в возрасте, интересов и прочего, должны были хоть один раз встретиться. И мы встречались. Точнее, по программе воспитания молодёжи, он вынужден был встречаться и со мною тоже (конечно же, в общей массе слушателей). И эти встречи происходили не раз.
Первые встречи произошли в далёком детстве и носили воспитательно-пропагандистскую направленность.
Когда наш город Чистяково переименовали в Торез, то к нам повалили, иначе не назовёшь, косяками, всевозможные делегации от партийной идеологии, особенно из Франции.
Летние каникулы с 1961 по 1966 год, я проводил в загородном пионерском лагере «Лесная республика». Вот туда, наши и московские идеологи, везли коммунистических, профсоюзных, «братских» деятелей со всех стран мира, смотреть, как отдыхают советские дети шахтёров.
Раз, а то и два раза за лето к нам наведывался основатель коммунистических норм выработки – Алексей Григорьевич Стаханов.
Никогда не забуду, как они все нам надоедали своими взрослыми визитами. Я, лично, всегда искал любой повод, но только бы не идти на торжественную линейку, в чью-то честь, и не сидеть со скучающей миной на лице, когда они долдонят нам о светлом будущем, которое они строят для нас.
Каждый раз, мы с облегчением и с неподдельной радостью махали на прощание заготовленными флажками и своими галстуками, и тут же забывали о них навсегда.
Я и сейчас, кроме повторяемой картины со Стахановым, не помню никого из визитёров.
Эта неприязнь, к идеологическому зомбированию и в летние каникулы, сохранилась у меня даже тогда, когда я уже работал в том же п/лагере в качестве пионервожатого с 1973 по 1975год. Правда, Стаханова, в списках обязательных посетителей, уже не было. Почему не было? Я тогда не знал. Да мне в те годы было не до него. Для моей памяти, на всю оставшуюся жизнь, хватило одной лишь встречи с ним, о которой я и хотел бы поведать.
На последнем году учёбы в горном училище, нас (это меня и моего друга Толика Шевцова), направили по разнарядке отрабатывать практику на шахту им. Лутугина. в лаву, горнорабочими очистного забоя. Сокращённо - ГРОЗ! Звучит угрожающе для воспетой профессии шахтёра.
Позднее, Толян умудрился перевестись на шахту 2-43бис, на лесной склад, которым, не то руководил, не то помогал руководить, никто иной, а сам Стаханов А.Г.- собственной персоной.
Я об этом не знал, покуда, 23 мая 1970года не поехал к своему другу на работу, чтобы обсудить с ним детали предстоящей поездки на юг, ориентировочно в Сочи, а, заодно, обговорить, где и, как отметить мой день рождения.
И так.
Тот памятный день моего дня рождения выдался солнечным и жарким. Ближе к полудню, я зашёл на территорию лесного склада. У сторожки проходной сидел мужчина в сером костюме и в шляпе такого же цвета. Видно было, что он не из местных. Возможно, приехал, к кому-то, по каким-то делам и терпеливо скучал в ожидании. Он безразлично взглянул на меня и отвернулся. Я пошёл дальше. Возле рабочих грузивших стойки в вагонетки увидел ещё одну персону в сером одеянии. В поисках своего друга, я равнодушно прошёл и мимо него.
Толика я заметил слева от работавших людей. Он сидел на обзолистых досках, сложенных у самого забора и увлечённо беседовал с пожилым мужчиной, очень похожим на Стаханова. Я подошёл, поздоровался с ними. Это оказался Герой советских сказаний. Толик представил меня Алексею Григорьевичу, а заодно заявил, что у меня сегодня день рождения.
- Сынок! – обратился ко мне Стаханов, с хрипотцой в голосе, - это надо бы отметить!
Я слышал, что наша знаменитость имеет слабость к спиртному, но в какой форме это выражалось, я не подозревал так, как сам пил лишь по необходимости и в меру, а вонючие пивнушки, на дух, невыносил.
По слухам, у всесоюзной знаменитости, в доме, на ул. Алмазной было всё пропито. На складе же горкома партии, всегда хранилась дежурная мебель для встречи важных гостей в доме Героя 30х годов. Накануне очередного приёма важных делегаций, ночью привозили мебель, расставляли, а затем, вслед за гостями увозили до следующего раза. По тем же слухам, хозяин дома закатывал настоящий скандал с мордобоем, когда вывозили театральный реквизит из его дома.
В тот день, я об этом не думал, да и к самой легендарной личности никакого значения не придавал. Меня больше интересовала предстоящая поездка на море и возможность скорее обсудить время и детали отъезда.
Мой новоявленный «папаша» перешёл на шёпот. Он мог бы не стараться. Голос у него был такой тихий и хриплый, что и в двух шагах ничего нельзя было разобрать.
Удивив меня заговорщицкой конспирацией, знаменитый на всю страну человек, прошептал: - Толя, ты отвлеки их. Он указал глазами в сторону чужака в шляпе.
Ничего, не понимая, я удивлённо повернулся в том направлении. Незнакомец в сером костюме преспокойно кемарил, сидя на пеньке.
Позднее, я узнал, что в этом году исполнялось 35 лет стахановскому движению, а его, основателя коммунистического почина, представили к званию героя Социалистического Труда.
Для того, чтобы Первый Секретарь ЦК Украины тов. Шелест мог повесить заслуженную награду на грудь, которую будет видеть вся страна и, лично, товарищ Леонид Ильич Брежнев, к виновнику такого торжества приставили двух сотрудников КГБ. КПСС не хотела, чтобы её народ видел истинное лицо их мифического героя. А оно, увы, в жизни гримировалось не только плакатными красками.
Это всё прошло позже и меня не коснулось так, как мы с другом в тот знаменательный день для всей страны и для Стаханова, наслаждались тёплым морем, жарким солнцем, симпатичными девушками и так далее, минуя Сочи, - в Ялте.
Толян объяснил мне, где поблизости купить необходимую закуску и, где они будут меня ждать, а сам пошёл к дремавшему соглядатаю.
За штабелями стоек, в заборе был потайной лаз. Я первым исчез там и поспешил к ближайшему магазину за нехитрой закуской к «праздничному столу».
Как ушли, из-под наблюдения двух субъектов соответствующих органов, Толян и поднадзорный «объект», я не знаю. Когда же я спустился в балку, поросшую молодым осинником и дубняком, к назначенному месту тайной встречи, то они были уже там.
Мой друг хорошо ориентировался в этих местах так, что, к моему приходу, у них, на импровизированном столе из газет, стояло три гранёных стакана без ободка, трёхлитровая банка с мутноватым самогоном и лежал маленький складной ножик. У Толяна, я такого не видел.
Если бы не «повод» в мою честь, то я бы попытался отказаться от выпивки. А тут провозглашается тост за моё здоровье устами легендарной личности!.. Ну, как тут не пропустить «по стопочке», другой? Не каждый день вас поздравляют люди такой величины и значимости! Понимать надо!
После третьей заздравицы, самогонка уже не казалась такой мутной и вонючей, и шла в глотку легче и мягче воды. Не считаясь с положением собравшихся, языки развязались в одной тональности.
Представьте, а вокруг, майская зелень и цветы! В сочных зарослях птицы поют. У самых ног, не пересохший ещё ручеёк, звонко бежит и отражает бездонное синее небо моего Мая.
Ну, чем не идиллическая картина светлого будущего, ради которого, наш, без пяти минут, герой Соц. Труда, шёл на Геракловы подвиги?
Возможно, наш пикник в райских кущах, и завершился бы на лирической ноте застольных песен. Но!!!
Я народился на свет неугомонным «почемучкой». Наш же, уважаемый, идол коммунистической пропаганды, так же оказался со скрываемым изъяном. Всё бы ничего. Но, как на грех, его изъян, как лакмусная лента проявляется, только в спиртоносных соединениях, и притом, с очень негативной реакцией для окружающих и на окружающих.
Слухи, слухами, а явь, во сто крат неприятен.
Я не знаю, когда и от кого именно /видимо, по каналам пропаганды «вкалывать, доупаду»/, получил любопытную информацию в цифрах, о рекорде почётного тамады маленького торжества на лоне майской природы.
Если бы не наша с другом горняцкая специализация, я, и поныне, восторгался бы трудовым подвигом своего земляка, удостоившего меня такой чести.
А так, мы в очередной раз подняли тост, но уже за предстоящее награждение представителя старшего поколения шахтёров. И выпили! Выпили и за звезду нашедшую своего Героя. И ещё налили в наши опустевшие «бокалы»…
Не мешало бы киевским товарищам прямо сейчас воздать должное уважаемому гражданину своей страны! Мы им бы тоже налили.
Вот тут-то я, возьми, и спроси у захмелевшего учителя по предмету строительства коммунистического общества, а заодно, и добычи ценного сырья для паровоза, вперёд летящего - Алексей Григорьевич: - А как вам, в те годы, удалось нарубить отбойным молотком 104 тонны угля за смену, если сегодня, спустя, тридцать пять лет, нам, на бригаду из 8 человек, да ещё с угольным комбайном, даётся план; «нарубить за смену всего 180 тонн!»?
Лучше бы я не спрашивал.
Я будто выдернул чеку из старой гранаты, которых здесь ещё немало осталось после войны.
Куда подевалась идиллическая декорация от Весны, радужная перспектива нашего будущего общества, ораторский шаблон трибун? А самое главное и неприятное, куда подевалась эпическая маска Главного Актёра, на которую мы должны были молиться, до конца своих, осчастливленных дней?
-Сопляк! – вдруг, прохрипел, преобразившийся в мгновение ока, не то Стаханов, не то Стаканов, - И ты туда же? Убью!
От неожиданности, я вскочил на ноги. Хмель, как рукой сняло. Мой друг засмеялся во всю глотку. А я тупо уставился на рожу типичного алкаша, которая после получки или аванса, везде появляется, как мусор из-под тающего снега.
- Сволочи! – пустил слюни и сопли, расквасившийся вконец избранник судьбы, - Какие-то молокососы получили уже по две звезды, а меня, Стаханова, только сейчас вспомнили! Пусть они свою звезду мне на могилу повесят!
Глядя на меня желтоватыми, помутневшими глазами, он пытался встать. Былые поздравления и пожелания с его уст, теперь свисали с отвисшей губы пенной слюной. Толян, не переставая смеяться, схватил его за рукав.
- Григорыч, успокойся, - удерживал его мой друг, - Он спросил из любопытства. Он не хотел тебя оскорбить.
Бывший кумир Советской молодёжи, обиженный запоздалым вниманием своих идейных Родителей, теперь желал выплеснуть накопившуюся горечь на случайного именинника, в честь которого, он, несколько минут назад, произнёс без бумажки и цензуры, столько приятных на слух речей.
Он вырывался из рук моего друга, державшегося довольно уверенно на ногах и не терял рассудок от выпитого.
Толик уже с трудом сдерживал, с виду старого, но всё ещё крепкого мужика, который желал теперь на кулаках выяснить; «уважаю» ли я его, как личность? А если нет, то, почему? Он же Стаханов!
Когда же ему не удалось встать в стойку бойца, для выяснения отношений с одним из представителей нового поколения, он заплакал, кривя гримасой побагровевшее лицо.
- Повешусь! Утоплюсь! – запричитал он, по-детски, - Мне
подыхать пора, а они вспомнили о Стаханове. Нахрен мне теперь звезда, когда я одной ногой уже в могиле?
Между всхлипыванием и жалобами на свою несчастную судьбу, Стаканыч АлеГриг матерился, как сапожник. Забыв про меня, он крыл всех, не забыв и про своего усопшего благодетеля – Отца народов.
В эти минуты, мне не верилось, что у моих ног, беспомощно ёрзает изъеденная и щербатая шестерёнка идеологического механизма, которую решили позолотить перед самым выбросом на помойку истории.
Какое-то время, я не мог прийти в себя, а он продолжал противно ныть и брюзжать.
На моих глазах, по мановению волшебной палочки, мифический герой целой эпохи превратился в жалкое подобие обывателя провинциального городка и рядового алкаша. Прямо на глазах он осунулся и сильно постарел.
Я забыл уже о своём дне рождения. Весеннее настроение так же улетучилось.
Когда же я опомнился, то поспешил, ради приличия, извиниться перед обиженным, плачущим стариком.
Толян сказал, чтобы я ехал домой, а Григорыча он сам отведёт домой. Видимо, другу уже приходилось возиться с ним, после удачных побегов из-под надзора людей в штатском.
Я ответил ему, что буду его ждать в общаге и, попрощавшись с ворчащим пережитком сталинизма, и с одним из мифов из нашей жизни, поспешил прочь.
Выбираясь из приютившего нас оврага, я не оглядывался в прошлое так, как там, витал развеянный миф, всё ещё живущего «призрака» из Марксовской Европы.
Апрель 2004г.