ОБЛАКО НАД ПАВЛОГРАДОМ
Было начало лета 1941 года и школьные каникулы. Я перешел в третий класс.
Когда я вышел на улицу, солнце поднялось уже довольно высоко, и я как всегда вышел на берег нашей речки Волчьей, где стоял наш дом, к воде были прорублены ступеньки, которые вели к пристани. По утрам туда причаливал катер с баржей и отвозил рабочих на военный завод № 55 находившейся и нескольких км за поворотом реки, там делали снаряды, и бомбы. Часть цехов находилась под землей. У рабочих были желтые лица и руки, которые не отмывались, говорили, что это от динамита и тола, который там производили. На противоположном берегу был городской пляж и лодочная станция с вышкой. По Волчье уже катались на лодках и байдарках, а рыбаки сматывали удочки. Мимо нашего дома по ул. 1 Набережной 25, уже стали возвращаться с базара женщины с корзинами, которые жили дальше в домиках вдоль берега называемого Приточиловкой. Против нашего дома стояла скамейка, и обычно, передохнув, и покричав на своих пацанов, которые купались, они следовали дальше, но сейчас погалдев, они вдруг притихли и стали смотреть на небо. Я тоже посмотрел вверх. На небе не было ни одного облачка кроме одного, которое быстро увеличивалось и становилось огненно - красным как будто начинало гореть - Цене нэ до добра - буде якесь лихо - сказала одна, и ее поддержали другие женщины. Облако, попылав огнем через несколько минут исчезло. В нашем доме жило еще несколько семей. Во дворе вдоль каменного забора каждый имел свою печку, на которой готовили летом еду. Женщины тоже обсудив увиденное скоро забыли об этом. Еще не закончилась волна сталинских репрессий. Все время по ночам выискивали и забирали так называемых «врагов народа» и они бесследно исчезали. Шепотом дома упоминали фамилии Ежова, Ягоды и др. Совсем недавно забрали отца моего друга Горика Авраменко. Его мама, как и моя , работала акушеркой в роддоме. Ее звали Ирина Порфирьевна. Потом стало известно, что отец Горика пропал где-то в лагерях Средней Азии. Старший брат папы дядя Шура тоже был репрессирован и на 10лет сослан в лагеря за то, что служил в царской армии. Он был офицером. Во время революции он хотел уехать за границу, уже садился на пароход, шедший из Одессы в Стамбул. Но познакомившись со своей будущей женой т. Раей, которая работала в банке на Ришельевской, в Одессе решил отложить отъезд. Она была племянницей председателя Совета Министров и соратника Ленина - Каменева. Они поженились и уехали в Ростов, где дядю Шуру тоже в 37 году, репрессировали.
- 1 -
Вернулся он только после смерти Сталина в1953г. Мой отец Григорий Львович родился в 1892г. В Брест-Литовской губернии в деревне Волковичи. Жили они бедно. Старший брат дядя Шура пошел служить в царскую армию. Папа был призван, когда началась. Первая мировая война. Он провел первые годы в окопах. Затем служил в штабе у какого-то командующего царской армией, вел его дела. Однажды произошел такой случай. Работая в штабе командующего, он нечаянно задел макет, на котором был план обороны и предстоящих военных действий. Макет рухнул, уничтожив все расставленные на нем предстоящие боевые порядки. В комнате кроме папы была овчарка, любимая собака генерала. В это время зашел генерал. Кто это сделал? - закричал он. Отцу ничего не оставалось делать, как указать на овчарку, которая действительно бегала по комнате и мешала работать. Генерал вытащил наган и тут же застрелил собаку. Папа был довольно грамотным очень аккуратным и у него был очень красивый почерк. Когда папа рассказывал, как он сидел в окопах, а напротив немцы я спросил его. А ты стрелял в них, он ответил. А зачем, они такие же люди, и не хотели воевать, просто так, для вида, иногда, стреляли в воздух. В то время немцы вызывали уважение и бросали оружие обменивались сигаретами. У нас были фотографии папы, и дяди Шуры в военной форме которые приходилось прятать. Время было такое, что достаточно было что угодно придумать и написать на соседа, тут-же следовал арест, и дальше выбивали признание, что ты враг народа. Помню, как по ночам услышав шаги под окном, или во дворе все мы тревожно прислушивались и облегченно вздыхали. Пронесло. А еще в нашем дворе у соседки тети Гали на какое-то время поселился ее брат-милиционер. По ночам почти всегда он отсутствовал, всегда был злой, бледный, беспрерывно курил и ни с кем не разговаривал, \говорили, что он участвовал в расстрелах в подвалах НКВД. Как-то я прочитал на одной из моих фуражек на треугольном штампике « фабрика им. Троцкого» и показал родителям отец немедленно затер эту надпись чернилами. Это уже могло послужить поводом для ареста. Третий самый младший брат папы Кухтевич Иван Львович жил в городе Днепропетровске после окончания университета и работал в медицинском институте зав. кафедрой неорганической химии. Когда папа и дядя Шура служили в армии то во время гражданской войны спасаясь от голода он вместе с своей мамой, моей бабушкой, Марфой Иосифовной (девичья) Ширшанович и отцом эвакуировались с эшелоном беженцев из Белоруссии. Ехали они в вагонах телятниках. Дед мой заболел в дороге сыпным тифом и умер. Где-то в пути его и похоронили, а их эшелон, беженцев из Белоруссии прибыл в Павлоград, где они и осели на постоянное место жительства, вместе с младшим сыном Иваном.
После гражданской войны папа розыскал их и стал работать бухгалтером в городской больнице, где познакомился и женился на моей маме. Она тогда работала в роддоме акушером после окончания Харьковского медицинского училища.
- 2 -
Мама - Кухтевич\Коротич Наталья Силантьевна родилась в селе Раздолье Алексеевского р-на Харьковской обл. в1912г. 7ноября. Отец ее Коротич Силантий Прокопович родился в 1879г., в селе Черкасовы хутора Харьковской обл.
Бабушка, мамина мама, Коротич (Косточка) Василиса Калистратовна родилась в1879г. В с. Богатенко Полтавской обл. Позже они поселились в селе Краснопавловка Харьковской обл. где построили дом и вырастили детей - четырех дочерей Наталью, Анастасию, Веру и Клаву и двух сыновей - Тосика и Ваню, жили они очень дружно.
Тосик умер от скарлатины в 13лет, а Ваня в конце 30х годов уехал на шахты Донбасса и пропал безвести. Во времена Нэпа - Сила Прокопович чтобы прокормить семью и выучить детей занимался коммерческой деятельностью. Со своим компаньоном евреем Ривиным они закупали и переправляли скот. Дела шли хорошо, он даже имел карету с рысаками и подумывал о покупке автомобиля. Но вскоре НЭП рухнул их объявили куркулями. К тому же во время очередной поездки с вагонами скота в Крым Сила Прокопович не вернулся, и больше о нем ничего не было слышно. Красноармейцев он называл босяками, которые не хотят работать. Бабушка рассказывала, когда к нему приставали кацапы-большевики с вопросом, ты почему не камунист Он отвечал так: я же дурной и ничего в камунизьме не понимаю. В1928г. у бабушки камунисты-большевики отобрали дом, а ее с несовершенно летними детьми выселили, и они с узелками приехали к моей маме Кухтевич Наталье в г. Павлоград. Мама помогла им обустроиться и снять хатку на Приточиловке на берегу р. Волчьей.
В1930г. Родилась моя старшая сестра Галочка, которой в 1938г. сделали операцию аппендицита, но неудачно и она умерла от перитонита. Похоронена она в Павлограде.
В1939г. родилась моя младшая сестра, которую тоже назвали Галочкой. Мне было семь лет. Помню, как я сильно заболел. Это было жарким летом. У меня была высокая температура, которая - то подымалась, то резко падала. Мама не отходила от моей постели. Как-то ночью мама задремала, отец спал в другой комнате, окно на улицу и на речку было открыто, только завешено занавеской. С речки веяло прохладой, только иногда слышалось кваканье лягушек. Вдруг занавесь зашевелилась. В окне возникла фигура вора. Он убрал стоявшего на подоконнике плюшевого зайчика-мою игрушку и стал тихонько снимать занавеску поставив какой-то узел рядом с собой. В это время проснулась мама и, вскочив, уставилась на вора. Так они, молча, смотрели некоторое время друг на друга, затем вор схватил свой узел и моего зайчика спрыгнул с подоконника.
- 3 -
Мама, вскрикнув, бросилась бежать за ним решив, что узел это наши вещи. В то время всякая мануфактура была в большом дефиците. Видя, что мама его догоняет, вор, бросил узел и зайчика на следующей улице. Мама забрала все это и вернулась домой. Оказалось, что это были какие-то вещи, которые он раньше украл у кого-то.
У меня температура не падала, и болезнь протекала очень тяжело. Мне делали какие-то уколы очень болезненные. В один из приходов медсестры я не давался, ворочался и у нее укол не получился, но на шприце не оказалось иглы. В панике все решили, что игла сломалась и осталась в мышцах ягодицы. Срочно вызвали скорую, и мама повезла меня в Днепропетровск т.к. местному хирургу уже не доверяли. Младший брат папы Иван Львович устроил меня в клинику мединститута, где после окончания Днепропетровского университета он работал заведующим кафедрой неорганической химии. Там под общим эфирным наркозом мне изрезали правую ягодицу, но иголку не нашли, но шрамы остались на всю жизнь. Как оказалось, иголку, потом нашли в моей постели.
ВОЙНА
Было воскресенье шел , мелкий дождик. Я вышел на улицу , где уже бегали по лужам дети. Одна девочка бегала по лужам и кричала -Внимание, внимание на нас идет Германия, а мы не причем воюем кирпичом.- Оказывается, что уже дошли слухи о том, что немецкие самолеты ночью бомбили Киев. Еще толком никто ничего не знал и только днём, по радиоточке мы услышали выступление наркома иностранных дел Молотова, что Германия нарушив пакт о ненападении, вероломно напала на СССР. Перечислялись города подвергшиеся бомбардировке и где сейчас идут ожесточенные бои. В последующие дни регулярно стали передавать военные сводки Совинформбюро, которые обычно заканчивались словами - После ожесточенных боев оставлен город такой-то. В Павлограде, как и везде, была объявлена всеобщая мобилизация. Город постепенно заполнялся военными. У нас во дворе остановился конный обоз, кавалеристы ходили с длинными висящими на поясе саблями, на сапогах прикрученные к каблукам позвякивали блестящие шпоры, которыми они «пришпоривали « коня, потом появились машины за речкой в лесу. Раньше это было поместье помещика Лихачева. За лесом был учебный аэродром, там установили зенитки, и приземлилось несколько самолетов. А вообще за городом был большой артиллерийский полигон, где испытывали снаряды и бомбы, сделанные на 55-м заводе. Через станцию Павлоград беспрерывно шли эшелоны с воинскими частями и военной техникой. Фронт был еще далеко, но тревога нарастала. Были организованы дворовые отряды и с вечера домохозяек заставляли участковые милиционеры дежурить на улице, ловить «шпионов». Иногда приводили какого-нибудь загулявшего парня и из него выбивали в милиции признание, что он шпион..А если находили у кого фонарик, то вообще считали что это шпион и подавал сигналы врагу. Днем почти все не занятые на работе уходили рыть противотанковые рвы и окопы за городом. Затем когда фронт приблизился, прилетел немецкий самолет-«рама»- «Фоке Вульф», и сбросил листовки , их запрещалось читать, но некоторые приносили домой, там кроме всяких агитационных призывов были иногда и стишки, как, -«девочки и дамочки, не копайте ямочки, через ваши ямочки пройдут наши таночки» Или «спасибо Сталину грузину что обул меня в резину», «нэма питы, нэма йисты, всэ забралы камунисты» и пр. Дежурившим выдавали красные косынки на голову. Папу тоже призвали в военкомат но поскольку он
-4-
имел ранение в Первой мировой войне и по возрасту его освободили, только выдали какую-то синюю форму и он ходил на железнодорожную станцию дежурить. Отец мало комментировал происходящее, только иногда брал газету и шел на Дворянскую к родственнику дяди Вани Белицкому обсуждать ситуацию. Он только ухмылялся, когда слышал бахвальство некоторых, что мы Германию шапками закидаем что, какая маленькая Германия и какой СССР. Как-то, он, наслушавшись, пришел домой, и проворчал: «Финляндию тоже грозились шапками закидать». Рядом с нашим домом через забор жили соседи - тетя Поля и ее муж дядя Тымоха Евстратьевы. У них было двое сыновей - старший Витька по прозвищу Комар он был старше меня на два года. О них расскажу попозже. В этом дворе жила тётя Фрося. У нее тоже было два сына уже взрослых - Николай - 15лет, и Миша - 13лет. В этом дворе периодически возникали ссоры между дядей Тымохой и тётей Фросей. Дело доходило до драки. Тетя Фрося обвиняла дядю Тымоху в том, что он ворует сено или еще что-нибудь. Мы все выходили и через забор наблюдали. Незаметно подкравшись, тётя Фрося била его палкой, и быстро убегала, закрыв дверь. Тымоха брал топор, ставил табурет против ее двери и клялся, что убьет ее. Он садился, курил и постепенно терял бдительность. Тётя Фрося тихонько открывала дверь, быстро выливала на него ведро воды и пряталась. Он вскакивал, замахивался топором, но бил по двери не сильно, а больше кричал и обзывал ее. Это вызывало смех соседей и прохожих. Зато перед женщинами Тымоха был галантным, здороваясь, он снимал картуз, и размахивал им как блином, низко кланялся, за что получал от тёти Поли. Когда проходил мимо женщин, то подпрыгивал, выписывая кренделя, стараясь обратить на себя внимание. В нашем доме жил еще сосед - парикмахер - высокий горбатый его призвали в военкомат и выдали солдатскую форму, но он достал справку, что у него туберкулез и остался дома. У него был сын Женька друг детства и мой одноклассник. Дела на фронте были плохие, через Павлоград постоянно шли эшелоны с ранеными ,они выглядывали из окон вагонов с перебинтованными головами подавали котелки и просили принести им воды. А в сторону Днепропетровска через город постоянно двигалась военная техника и колоны пехоты. До нас стало доноситься эхо артиллерийской канонады. Чувствовалось, что фронт приближается. Наши войска шли через Павлоград колоннами пешком в сторону Днепропетровска, тащили лошадьми и машинами пушки, а обратно эшелоны с ранеными. В один из таких жарких августовских дней мы вдруг услышали гул самолетов. Это появились над городом внезапно, со стороны солнца несколько немецких бомбардировщиков и стали бомбить центр города. Земля под ногами зашаталась, в доме посыпалась штукатурка. Папа был на работе, мама , не зная, куда нас с Галочкой спрятать, так и просидела с нами в доме, бабушка стала креститься. Земля была сухая и сильно тряслась под
- 5 -
ногами, в окнах повылетали стекла. В нашей квартире в свободной комнате жил милиционер с женой. Она раньше смеялась над бабушкой, когда та молилась, а теперь перепугано стала просить: «Покажите, как креститься». Сбросив бомбы и листовки, самолеты снизившись, и с ревом промчавшись над нашими крышами, улетели. .Вслед им запоздало затарахтели зенитки, послав им вслед трассирующие снаряды. Пришел отец, затем, они с мамой ушли в больницу, потому что появились первые убитые и раненые.Все чаще стали гудеть заводские гудки и сирены, объявляя воздушную тревогу. Мост через реку и ж-д станцию пока не бомбили. Немцы решили напомнить, что к нам пришла война. Одно дело слышать по радио и совсем другое, когда увидишь сам. Шок они произвели. Люди стали с тревогой посматривать на небо.
Вечером пришел милиционер и стал показывать пригоршню стреляных гильз от нагана - стрелял по самолетам. Папа, смеясь, сказал, что для них это все - равно, что из рогатки. За речкой в лесу и на опушке скопилось много наших воинских частей. Мы бегали к ним смотреть на танки и на стоявших, на аэродроме несколько кукурузников. За деревьями прятались зенитки. Мы выпрашивали у них гильзы и порох, и поджигали его, пока моему соседу Витьке не обожгло лицо. Иногда высоко в небе пролетали немецкие самолеты. По ним начинали бить крупные зенитки. Снаряды рвались в небе не долетая до самолетов, а на землю сыпались круглые свинцовые шарики-шрапнель. Я собирал их и делал из них грузила для удочек. В августе 1941г. Началась эвакуация. Поезда уходили ежедневно груженные оборудованием боеприпасами и людьми. Некоторые пытавшиеся эвакуироваться, возвращались обратно из-за невозможности протиснуться в переполненные вагоны, и обвиняли определенную категорию населения, которые вышвыривали даже детей из вагонов. Появились беженцы с Донбасса , шахты прекратили работу. Мужчин забрали на фронт. Люди везли тачки с домашним скарбом и детьми. Иногда они останавливались, просили покушать и шли дальше на восток. Все чаще высоко в небе стала пролетать « рама» - немецкий самолет – разведчик «Фоке Вульф» В один из прилетов рано утром рама, покружив над городом, и сбросив листовки, улетела. Запоздало заухали зенитки , не причинив ей вреда. Часа через два со стороны солнца появилось около двух десятков «юнкерсов» и стали бомбить железнодорожную станцию, которая была забита поездами с военной техникой и боеприпасами. Начали рваться вагоны с авиабомбами и снарядами. До станции от нашего дома было около двух км. но и до нас стали долетать осколки, барабаня по крышам и с шипением падая в Волчью. Станция была почти полностью разрушена сотни людей погибли очень много было тяжело раненых. Несколько дней догорали остатки построек и вагонов. По ночам работая, все-же наладили движение поездов. Многих мобилизовали на ликвидацию разрушений. С запада все чаще слышно было канонаду. Военкомат мобилизовал даже туберкулезного соседа Женькиного отца, но вскоре он возвратился - забраковали. Потом призвали дядю Тимоху Евстратьева, который постоянно ругался с тетей Фросей. Он пришел домой уже в форме выглядел очень смешно -
-6-
галифе и гимнастерка были меньшего размера, на ногах обмотки. Сам он был очень возбужден, стал ругаться с бабами, но пришел командир и стал его торопить. Кто-то из женщин, его соседок прокричал ему в след: «Шоб тэбэ перша пуля не минула». Он, не оглядываясь, побежал на станцию. На следующий день за лесом в районе аэродрома послышалась стрельба крики ура, взрывы, а потом все стихло и через некоторое время, опять началась стрельба. Подошел бронепоезд и стал стрелять по немецким позициям. Так продолжалось два или три дня. Было видно, как поднимались в атаку цепи красноармейцев с криком «ура».Уцелевшие наши солдаты, рассказывали, что немцы поднимались во весь рост и цепью шли в атаку на наши окопы, непрерывно строча из автоматов. Это называлось «психической атакой», нельзя было даже высунуться из окопа. Затем ночью наши войска оставили позиции ,разобрав часть деревянного моста и покинули город. Первые день или два в городе не было ни наших, ни немцев.Быстро разнесся слух, что можно грабить магазины. Мимо нас стали пробегать люди с узлами и даже мебелью. Сосед Пузанков побежал в центр и перетащил свою парикмахерскую домой, соседи. Папа с мамой, не зная, чем это дальше обернется, сложили вещи в ванночку и на всякий случай закопали в сарае. В лесу против нас на другом берегу стали появляться немцы. На набережную мы не показывались они, тоже соблюдали осторожность. Стрельбы уже не было, только иногда немцы стреляли из миномета вглубь города. Мины с шелестом пролетали у нас над крышей. Кое-где начались пожары. Мина попала в соседний дом гинеколога, по фамилии Чулок. Он с семьей эвакуировался, так как был еврей, раньше занимался частной практикой, и сохранилась вывеска. Дом загорелся, соседи начали тушить, выносить вещи и книги. Дом был каменный, но все сгорело.
ОККУПАЦИЯ
На следующее утро немцы убедившись, что им ничего не угрожает стали открыто расхаживать по противоположному берегу Волчьи, стреляли уток и гусей, которые подплывали близко к берегу и потом палками их вытаскивали. Недалеко от нас одна пожилая женщина, совсем старушка, спустилась с ведром к речке, чтобы набрать воды, но ее застрелили немцы, совсем непонятно зачем. Наверное, какой- то немецкий солдат решил показать, что он метко стреляет. Понятно былобы еще если бы на ее месте был наш солдат, но в городе , насколько я помню наших военных уже не было. Так она и осталась лежать у воды. Люди стали осторожней и боялись выходить на берег. Немцы не спешили занимать город, Мост был частично разобран нашими солдатами при отступлении.. Фронт ушел дальше на восток. Утром, ко мне, прибежал Витька, по прозвищу «Шканда» (во время родов ему повредили ногу, и он хромал). Он был возбужден, возмущался, что я сижу дома, когда в центре грабят магазины. Он уже был там, еле дотащил ящик с чернилами. Мама с папой заклеивали полосками газет
-7-
стекла на окнах, так они меньше лопались от взрывов, а я помчался со Шкандой в центр. В городе все витрины были разбиты , под ногами трещало стекло, всюду сновали люди тащили все подряд , кое-где догорали постройки от немецких зажигательных мин. Два пацана швыряли в памятники Ленину и Сталину бутылками с чернилом. Стены и булыжник на площади были забрызганы чернилами. Мы заскочили в универмаг, там уже все основательно почистили и почти ничего не осталось. Порывшись, я нашел пару коньков-дутышей, потом среди битого стекла набрал несколько елочных игрушек. Витька сунул мне две бутылки с чернилами. Я сложил все в коробку и пошел домой. По пути, я увидел, что кто-то копошится в ларьке, там, несколько человек запихивали что-то в мешки. На прилавке стояли весы. Я взял их и пошел к выходу. Какой-то дядька догнал меня и отобрал у меня весы с криком: «Цэ мое». Тогда я сгреб с прилавка гири ,рассовал их по карманам и убежал. Дома я их отнес в сарай. Мама собрала и выбросила их в туалет. – Не делай больше этого, что подумают люди - сказала мама. Наши соседи тоже закапывали свой скарб в сараях. Никто не знал, что будет при новой власти.
Утром 10 или 11октября1941года мы услышали гул машин, стук топоров - это немецкие и итальянские саперы ремонтировали мост через Волчью и к концу дня по нему пошли машины. Теперь люди высыпали на набережную и смотрели на немцев - всем было интересно, какие они. Отец Женьки Пузанкова бегал и давал советы, чтобы ничего красного не было.- « Поснимайте красные косынки, и кофточки бо будут стрелять як тильки побачать краснэ», давал он всем советы. Папа рассказывал вечером, что встретил знакомого еврея , тот говорил,, что у него есть несколько мешков крупы и зерна и он собирается открыть лавочку, какая была у него до революции. Он говорил, что немцы культурная нация и при них жизнь будет лучше. Он еще не знал что будет евреям уготовано. На следующий день я увидел вблизи первого немца. Высокий в очках он шел по нашей улице, задрав голову и высоко поднимая ноги с карабином за спиной и свертком в руках. От него повеяло незнакомым запахом мыла. На нем был серо-зеленый мундир сапоги с высокими халявами и пилотка. Он неловко спрыгнул с тротуара на мостовую на прямо вытянутую ногу, и чуть не зарылся носом,- пробежал на четвереньках, наверное, у него было плохое зрение. Он стал искать вылетевший у него из рук сверток, щурился, наконец, нашел его. Вскоре появились объявления военного коменданта, где всему трудоспособному населению предлагалось пройти регистрацию на бирже труда, где будет предоставлена работа по специальности. Работать нужно было, чтобы как-то прокормиться.
-8-
Почти сразу немцы расклеили приказ военного коменданта города, где лицам еврейской национальности приказывалось нашить на груди желтую шестиконечную звезду Давида и собраться на городской площади с лопатами и вениками. Затем их разбили на группы и заставили убирать городские улицы. Через несколько дней их после уборки улиц прямо с площади под охраной автоматчиков большими группами стали уводить на опушку леса за рекой возле аэродрома, там были вырыты окопы и противотанковые рвы и мы слышали автоматные очереди. Другие группы отводили на выгон возле ж-д станции, где было еврейское кладбище и там их расстреливали, тоже возле вырытых при обороне города окопах и рвах. Подвергаясь Сталинским репрессиям, некоторые думали, что действительно пришли освободители и возможно даже ждали прихода немцев и смены власти, но очень скоро поняли, что это далеко не так Недалеко от нас жили две сестры-еврейки старые девы. Они были очень богомольные всегда регулярно ходили в православную церковь Голубицкого и были как тогда говорили « выхристки « т.е.приняли православную веру, их несколько раз вызывали в гестапо, но в конце концов больше не трогали и они уцелели , когда по церковным записям , немцы убедились, что это так. Цыган если попадались, то уничтожали сразу, те же .зондеркоманды, которые шли за фронтом, и занимались ликвидацией евреев. Цыган, немцы просто вылавливали, так как они были неграмотными, приказы, не читали. Фронт ушел дальше, и следом за ним зондеркоманды. Большинство цыган уцелело и их больше не трогали. Преследованию подвергались только те евреи, которые жили еврейской общиной в основном на Еврейской улице и те которые явились по приказу коменданта. Когда их толпами вели через мост мимо нас они галдели на каком-то непонятном для нас языке смеси немецкого с идишем или ивритом. Довольно быстро немцам удалось набрать полицаев из местных, в основном из сел. Как-то мама пришла с работы и сказала, что видела ранее работавшего у них завхозом некоего Байбару (Мищенко) и что немцы назначили его обер-бургомистром города и начальником полиции. Папа тоже его знал хорошо, и сказал: «а ведь он был ,одно время секретарем профкома больницы». Байбара заслужил доверие у немецких властей. На все время оккупации он был начальником полиции, вместе с гестапо выявлял подпольщиков и участвовал в карательных акциях. Ездил он на легковом « Опеле» и при нем было всегда оружие и полицаи. Говорят, что у него были свои счеты с Советской властью - их семья была раскулачена и часть родственников были репрессированы. Фронт ушел дальше. на восток и опять наступило затишье. Разрисованные разными драконами немецкие « Опели», танки и пушки тоже убрались с улиц. Появилось электричество. Тем, кто работал, выдавали какие-то карточки и в магазинах появился хлеб. В городе осталось только гестапо и комендатура, а также небольшой немецкий и итальянский гарнизон.
- 9 -
Были назначены квартальные старосты и полицаи, которыми руководил Байбара. По вечерам немцы прогуливались по нашей. Первой Набережной восхищались Волчьей и Лихачевским парком.
В этом месте Волчья особенно была красивая. В Лихачевском парке сохранились скамейки и красивые аллеи, посыпанные песком с ракушками. Держались немцы высокомерно, особенно офицеры вышагивали, высоко задрав голову, выглядели франтами, изредка бросая косые взгляды на баб которые лузгали семечки возле своих калиток и даже не поворачивали головы в их сторону. Чувствовалась дисциплина и чинопочитание. Сидевшие на скамейках в парке солдаты вскакивали и вытягивались в струнку. Офицеры снисходительно кивали им и жестом благосклонно показывали, чтобы те садились. Иногда приезжали их фрау- немки и они показывали, наверное, уже как свои владения городские достопримечательности, катали их на лодке по Волчьей. Приказы комендатуры напоминали соблюдать порядок, постоянно призывали сдать оружие и боеприпасы. Отец нашел у меня кавалерийскую саблю, которую я притащил, когда разбомбили эшелон с боеприпасами и выбросил ее в речку
Как-то на второй или на третий день оккупации я вышел на улицу.
Дойдя до угла Дворянской я столкнулся с каким-то человеком он выглядывал из-за угла, потом сказал. « А цэ ты Владик ну и налякав мене.» Это был дядя Тимоха наш сосед отец Витьки Комара. Как потом он рассказывал, их заставили рыть окопы за Павлоградом и держать оборону. Но, когда после боев, уцелевшие части отступили, а дядя Тимоха остался сидеть в окопе его взяли в плен, а потом с лагеря отпустили домой. Так в дальнейшем он и был дома всю оккупацию до освобождения и его больше не трогали. Тетя Поля встретила его без энтузиазма. Он пережил и нашествие эсэсовцев, и жуткие бомбежки. А в конце 60-х, тетя Поля « налыгнула « его сковородкой по голове и он умер от инсульта. Их сын Витька Комар быстро адаптировался к новым хозяевам. Если раньше он дружил и катался на машине с нашими военными, то сейчас он вертелся возле немецких и итальянских кухонь, и если что плохо лежало, не упускал случая украсть. С нами жили папина мама, бабушка Марфа и мамина мама бабушка Василиса Калистратовна. Они ходили на вокзал собирать уголь, а я таскал с развалин дрова. Это была моя постоянная обязанность. Вначале ходили наши советские деньги, и можно было на базаре купить продукты, потом отменили и принимались только немецкие марки. Бабушка Василиса иногда ходила на базар продавать наши вещи, чтобы купить кое-какие продукты. Был у нас еще огород за речкой, и я помогал ей собирать кукурузу, кабаки. Собирать ходили с соседями - детьми колоски там, где хлеб не сгорел во время боев. Но один раз, ходивший по железнодорожной насыпи полицай, выстрелил в нашу сторону и больше мы не рисковали.
- 10 -
Школы немцы превратили в казармы, и отец иногда заставлял меня повторять таблицу умножения писать упражнения и учить на память стишки. Позже я ходил к знакомой учительнице на дом, и она давала мне уроки.
Как то квартальный староста, подселил одного немца. Занял он нашу спальню. Она была не проходной и окнами выходила на Волчью. Немец мне сразу не понравился. Жрал в комнате, проходил, не здороваясь, через наши комнаты. У него было шерстяное одеяло на кровати. Папа с мамой хотели купить у него. Зайдя в комнату, они спросили. Сколько стоит. Немец, молча, взял гвоздик и нацарапал на стене 250 марок, испортив штукатурку. Это было много. Папа с мамой вместе наверное не зарабатывали столько за месяц. После этого мы стали его игнорировать. Если раньше предлагали ему кипяток к чаю, и бабушка стирала белье, то сейчас объявили ему блокаду. Если спрашивал вассер, мама, молча, кивала на ведро. После этого он через пару дней ушел от нас. Но были и другие немцы. Как-то мы, как всегда, с детьми, играли у калитки, возле речки, подошел один низенький толстячок в серой летной форме. На груди у него были ордена и кресты. Заметив, что мы рассматриваем его, он достал коробочку конфет «Бом-бом», и раздал детям. Потом, стал рассказывать, что он летчик, и, показав, на один из своих крестов, стал рассказывать, что он получил его, за то, что разбомбил воинский эшелон с боеприпасами на нашей станции. Потом, подошел второй немец, тоже угостил нас конфетами, и, заметив, что одна девочка собирает окурки, спросил, кому она собирает. Та сказала, что папе. Он заставил ее выбросить окурки, и, достав, из кармана пачку с сигаретами, дал ей несколько штук. А когда к нам подошел один мальчишка из соседней улицы в красноармейской буденовке, с большой красной звездой на лбу, немец достал кинжал и спорол звезду. Дальше потянулись скучные дни оккупации. Фронт ушел далеко на восток школу так и не открыли, мама с папой работали, а я проводил время со своими дружками. Находили монеты в разрушенных и заброшенных домах и играли в стенку, в карты. Находили патроны, загоняли их в землю, затем пристраивали к капсуле скобу или гвоздик и ударяли по нему. Патрон разрывало на бутон, а пуля уходила в землю. Потом мы научились стрелять, вынув пулю. отсыпали половину пороха, затем пулю загоняли в патрон, досыпали сверху порох, и поджигали. Порох, сгорая, выталкивал пулю, и получался выстрел. Пуля летела в одну сторону патрон в другую. Это делали, держа в руках патрон. Один раз у меня в руках разорвало патрон и чуть не оторвало два пальца, на которых остались шрамы. А вообще неосторожные игры с боеприпасами, часто приводили к трагическим последствиям, и часто можно было видеть как по улице люди бежали с тачкой на которой везли в больницу накрытого окровавленной простыней мальчишку. Наступила зима. Наши бабушки занимались своим обычным делом.
- 11 -
Топили печку, и готовили кушать, из тех продуктов, что удавалось раздобыть. Чаще всего, это была мамалыга с салом, и, иногда, удавалось достать, на бойне, потроха, или голову коровью, и получалось вкусно. Я почти целый день проводил на речке, катаясь на коньках, и играя в хоккей, консервной банкой.
Наступил Новый 1942 год. Мама украсила елку и, Галочка, моя младшая сестра, не отходила от елочных игрушек, и она долго стояла у нас в комнате.
В одну из зимних ночей мы услышали гул самолета, и совсем близко, он сбросил несколько бомб, одна из них попала в жилой дом на соседней улице, Полтавской, и полностью его разрушила. Утром я пошел посмотреть, там уже собралась толпа, было несколько немцев с полицаями, немцы показывали пальцем вверх и, смеясь, говорили - это прилетела Полина Осипенко - известная уже тогда советская летчица-
Было ясно, что советский самолет сбросил бомбы просто так, не зная определенной цели, это конечно вызывало у людей неприятный осадок. Занятий в школе не было, немцы заняли школы под казармы, откуда-то появились перешедшие на сторону немцев калмыки и расположились со своими лошадьми недалеко от нас на Полтавской улице в помещении бывшего швейного цеха.
Как-то летом, наш сосед, дядя Гриша, попросил, чтобы я искупал его лошадь, я всегда ждал этого момента и когда я проезжал верхом по Полтавской улице, за мной прогнались калмыки, чтобы отобрать лошадь, что-то кричали, я сломал на ходу ветку и лошадь, понеслась, оставив позади калмыков.
С наступлением зимы 1942-43 фронт приблизился к Харькову, а потом и к Лозовой, все чаще стали пролетать эскадрильи «юнкерсов», направляясь на бомбежку. За Лихачевским лесом у нас расположился немецкий аэродром. Все время слышался рев моторов, опять появились войска с танками, автомобилями и пехотой, немцы стали злые и озабоченные, просочились слухи о поражении немцев под Сталинградом. Иногда кто-то расклеивал листовки, после этого немцы начинали устраивать облавы и хватали заложников. Летом 1942 года, немцы и полицаи устроили в районе базара облаву, затем послышалась стрельба. Как позже выяснилось, гестапо арестовало секретаря подпольного обкома партии Сташкова, которого выдали и помогли немцам и полицаям уже раненого, арестовать, При помощи некоего Мартынова, служившего у немцев переводчиком и В.Давыдовской, которая хорошо знала Н.И.Сташкова, и была связной подпольного обкома партии в Днепропетровске, но не выдержала гестаповских допросов и все рассказала.
В городе Павлограде активизировалось оставленное советской властью подполье, служившие в полиции несколько полицаев-подпольщиков, открыли все камеры в городской тюрьме и выпустили около ста человек арестованных и ждавших казни. В городе начались облавы. Гибетскомиссар Циммерман, нач. гор. полиции Байбара (Мищенко), и тоже руководивший полицаями Бондаренко, расклеили листовки с призывом помочь немецким властям в поимке сбежавших.. Для устрашения на центральной площади города повесили несколько человек. Все чаще за речкой в лесу слышны были автоматные очереди, туда доставляли на грузовиках выявленных беглецов, которых удалось задержать, и расстреливали. Но это были и заложники, невинные люди, которых оккупанты казнили в ответ на мелкие диверсии подпольщиков, которых им не удавалось задержать, если эти были соседи выявленных подпольщиков, то их тоже подвергали репрессиям за недоносительство.. .
- 12 -
Недавно, поселившийся, у нас фельдфебель вдруг срочно исчез на несколько дней, оставив даже вещи. Приехал злой и небритый, оказалось, что, он участвовал в ликвидации партизанских отрядов, базировавшихся в Орловщанском и Самарском лесу, буркнул - «партизанам капут», и, забрав свои вещи – рюкзак , обшитый телячьим мехом ушел.
Зима 1942-43года была особенно суровой. Как-то, уже под вечер, катаясь на коньках, я увидел за лесом, возле аэродрома, подъехал крытый грузовик «Опель», из него вышли два офицера и несколько солдат с полицаями. Затем они приказали выйти людям в гражданской одежде, некоторые были в нижнем белье. Их поставили у когда-то вырытых окопов, в это время меня заметил отошедший в сторону немец-часовой и стал снимать с плеча карабин, я сразу повернул обратно. Оглянувшись, увидел, что он стрелять не стал, а надел карабин опять на плечо, затем раздались выстрелы, один из стоявших в нижнем белье, поднял руку и что-то прокричал немцам. Зимой темнеет быстро, и я сразу вернулся домой.
Декабрь и январь 43-го, были очень холодные, стояли сильные морозы, за лесом все чаще приезжали грузовики с людьми и потом слышались выстрелы. В город прибыли новые воинские части, а также румыны и итальянцы. Как то, в центре города румыны оцепили площадь и здание , в котором находился штаб румынской воинской части. Подъехал кортеж из легковых машин, в сопровождении бронетранспортеров и из машин , сквозь строй солдат в сопровождении свиты, в здание проследовал какой то важный военный чин, Как мы позже узнали, это был Румынский маршал Антонеску, который приезжал на освящение могил погибших румынских солдат. Рассмотреть я его хорошо не мог, но когда он медленно прошел и поднялся на крыльцо, было видно, по его аксельбантам и мундире, с множеством орденов, что это очень важная персона.
,В Лихачевском лесу, напротив нас, немцы повесили какого-то подростка на телефонном шнуре, который он якобы обрезал, как выяснилось позже, телефонный шнур повредили подпольщики, которые после диверсий надежно прятались, а расплачиваться приходилось мирному населению..
Недалеко от нас, на берегу речки, стоял красивый большой каменный дом. Когда-то в нем жил помещик, а при советской власти была начальная школа, теперь расположилась прибывшая румынская воинская часть. У входа там всегда стоял часовой. Как-то бабушка Василиса сказала, что дров осталось мало, и я, с наступлением темноты, решил притащить, с разрушенной лодочной станции, которая была напротив нас, на другом берегу Волчьи, дровяные обломки. Я уже дотащил их до середины речки, когда стоявший румынский часовой вдруг выстрелил, пуля ударилась в лед, обдав меня ледяными осколками, пришлось бросить дрова, и я убежал домой. Если раньше выдавали хлеб по карточкам (в городе было несколько точек), то в эту зиму даже эти 300 грамм на человека отрубного хлеба не всегда удавалось получить. Как-то я видел, когда народ толпился возле хлебной лавки, проезжавший мимо, на машине, с полицаями, обер-бургомистр (старший городской голова) Павлограда, Байбара, выскочил из машины, нахлестал плетью первых попавшихся, и уехал.
Было трудно раздобыть даже кусок мыла, на базаре все очень дорого было, говорят, что бабы варили из собачьего жира и добавляли каустик, с железнодорожной станции, который использовали от накипи в паровозных котлах, и получалось мыло. Иногда, бабушки брали в стирку белье, которое приносили немецкие и итальянские солдаты, давали мыло для стирки и оставшиеся от стирки сэкономленные кусочки мыла оставляли себе.
- 13 -
У румын стирку брали неохотно, так как после этого они требовали отдавать им остатки мыла. Правда, один румынский сержант, квартировавший несколько дней у нас, притащил с бойни голову быка, и мы ее готовили с мамалыгой. Затем румын перебросили куда-то, и в школе поселилась итальянская воинская часть. С итальянцами мы быстро подружились, часовой, стоявший у входа в школу, всегда просил нас, поговорить с ним и постоять рядом, вспоминал Италию, и часто слышалось слово «мама». Солдаты раздавали нам иконки Мадонны и медальончики с Мадонной.
Витька-Комар раньше всех научился говорить по-итальянски, так как всегда околачивался на кухне и помогал им таскать, дрова, за что регулярно получал миску с едой. Итальянцы играли на аккордеоне и пели модную в то время песню - «Синьорина Бэла». У нас эту песню переделали, - «А Синьорина Бэла, а всех собак поела». В бывшем кинотеатре, в центре города, немцы вдруг решили открыть школу прямо в зрительном зале. Папа с мамой решили, что мне нужно тоже лучше ходить в школу, чем «бить баклуши» - хоть что-то я узнаю полезного – решили дома. В, так называемой, школе было не топлено, ученики перемешались, я должен быть в 3-ем классе, но там были и второклассники, и с 4 и 5 классов – всех перемешали. В первый день занятий, учительница, пожилая, «фольксдойч», перевела нам слова какого-то немецкого офицера, пришедшего на занятия, что всем нам нужно на следующий день принести мешки и лыжи, которые нужны солдатам немецкой армии, чтобы ускорить, окончательно разбить большевицкие банды. Никто, конечно, ничего не принес, мешки, ясно было, для отправки зерна в Германию, а лыжи и подавно никто из не собирался отдавать. «Карга», - как мы ее сразу прозвали, набросилась на нас, злая, что лыжи у всех имелись, и стала угрожать всякими репрессиями за непокорность немецким властям, и саботаж распоряжений немецкого коменданта города. Во время перерыва, мы, с Женькой-соседом, забежали в класс последними после звонка и по пути подставили под двери, стоявшую рядом железную тяжелую ось от телеги, которая служила, наверное, запором для двери с расчетом, что когда «карга» откроет дверь ей эта ось упадет на ноги. Так и получилось, открывая двери, ось свалилась ей прямо на ноги. Наступила тишина, «карга» молча, морщась от боли, подошла к своему столу, взяла толстую деревянную линейку и, оглядев всех, прошипела: «кто это сделал»,- в ответ – тишина,
. Она опять повторила: «кто? - иначе домой никто, не пойдет, а всех отведут и закроют в помещении». Все молчали. Наконец у какой-то девки нервы не выдержали и она, не в силах вымолвить, трясясь, что-то промычала, показывая в нашу сторону, где мы сидели кучкой, как всегда, на галерке, в последних рядах. Я сидел с краю, у прохода и мне деваться было некуда, я понял, что сейчас мне достанется первому, а «карга» медленно с палкой приближалась.
- 14 -
Поддаваясь чувству самосохранения, я стал быстро с парты собирать в портфель тетрадь, чернильницу и ручку, затем вскочил, и прямо по партам запрыгал в сторону выхода, она, вдруг, прытко побежала к выходу тоже, но я оказался проворней, и схватив с вешалки свое пальто, рванул к дверям, но уже в дверях, она успела ударить меня по спине, но получилось не так как она хотела, а чуть только задев меня, хоть замахнулась здорово. Выскочив на улицу, я оделся и пошел через центральную площадь домой. На площади под охраной немецких часовых, по-видимому, наши военнопленные стучали топорами и приспосабливали какие-то столбы. Проходившие мимо люди сказали - «строят виселицу». И действительно на следующий день на площадь стали сгонять людей, которая была оцеплена солдатами, повесили несколько человек. Люди говорили, что их подозревали в связях с партизанами, но это было сделано просто для устрашения населения в ответ на мелкие диверсии подпольщиков. С нашего двора никто не пошел. Я дома сказал, что занятий больше не будет и что нас, отпустили по домам. Сразу же после того, как я пришел со школы, пришел и Женька Пузанков, мой сосед и друг детства, он мне рассказал, что «карга» всех отпустила домой, и сказала, что кто не принесет лыжи, пусть лучше не показывается ей на глаза. «Я больше не пойду в школу» - сказал Женька,: «дулю им, а не лыжи», и добавил, что «карга» сказала еще и коньки с собой захватить. На этом наши занятия и закончились. Мама узнав, в вкратце, что от нас требуют, сказала: «ясно мешки под зерно, а лыжи для армии в общем, понятно, что это за учеба. «Лучше будешь ходить на дом к учительнице» - сказала мама.
Позже просочились слухи о крупном поражении немцев под Сталинградом, в городе появились расклеенные подпольщиками листовки, с призывами, кто как может оказывать сопротивление оккупантам, и сообщениями о положении на фронте. Настали лютые февральские морозы, немцы ещё сильнее озверели, чуть темнело и почти всё время слышны были выстрелы – это без предупреждения открывали огонь патрули по неосторожным прохожим на улицах. Стоявшая недалеко от нашего дома, итальянская воинская часть, при приближении фронта первыми оставила город. Погрузившись на свои на свои «Фиаты», они давали мел и просили написать на бортах машин «тикаем, не стреляйте»Мы узнали, что освобожден Харьков и Лозовая и фронт вплотную приблизился к Павлограду, все сильнее было слышно раскаты грома артиллерийской канонады.
В городе подпольщики, и перешедшая на их сторону, состоявшая из советских военнопленных железнодорожная жандармерия, напали ночью на немецкий гарнизон, и итальянскую воинскую часть,, а уцелевшие немцы вместе с комендатурой побросав технику и склады, удрали из города. В центре города, ночью, еще была слышна стрельба, и ухали пушки - это на обозном заводе оборонялись остатки немецкого гарнизона. Как всегда гестапо и комендатура еще вечером на автомашинах проскочили по мосту и оставили город первыми. Мост, построенный немцами через Волчью взрывать не стали т.к. считали, что это просто партизанский бунт, и они вернутся, когда его подавят.
- 15 -
Утром 17 февраля 43-го в городе появились наши солдаты. Во дворе у нас, открыли ворота, и установили пушку направленную дулом через речку в лес. Возле пушки стоял наш солдатик с карабином в рваной шинели, и почему- то в одном сапоге, вторая нога была замотана каким-то тряпьем. Иногда он заходил к нам погреться возле печки и покушать. Позже жители нашего дома упросили командира убрать пушку. Так наш дом не трогали немцы, а с пушкой могут стрелять по дому и пушку куда-то убрали. Появились группы солдат с так называемыми ястребками – это были мальчишки 14-15лет с обрезами или трофейными карабинами за плечами, ходили по городу в поисках оставшиеся от немцев трофеев... К ним присоединился и наш сосед Колька Соляников тети Фроси старший сын и другой сосед Аркадий тоже 14 -15лет. Они помогали растаскивать оставшееся на складах продовольствие. На следующий день Витька по прозвищу Комар- , живший в одном дворе с Солянковыми, похвастался, что ходил за речку в лес, пленных немцев расстреливать. Солдаты дали ему карабин и он добивал раненых. Это был, как будто не успевший эвакуироваться немецкий лазарет с находившимися там на лечении немцами. Когда вступившие в город эсэсовцы полка, «Дер. фюрер» наткнулись на трупы расстрелянных немцев, которых даже не похоронили, и у местных жителей близстоящих домов они узнали, что вместе с красноармейцами в расстреле участвовали, и подростки они совсем озверели, и в городе стали уничтожать все мужское население, начиная с 13-14 лет. Таким образом из –за необдуманных действий красноармейцев, несколько дней фашисты уничтожали население города... Но эти пацаны, что с солдатами ходили на эту экзекуцию, все попрятались во время кошмара творимого фашистами, а сотни невинных людей были убиты. Это было спустя четыре дня после вступления наших в город. А пока, на воротах некоторых дворов развивались красные флаги а фронт переместился почти до Днепра. Кое-где раздавали брошенное при отступлении немцами продовольствие и зерно. Бабушка Василиса все надеялась, что вдруг появится ее дочь Анастасия (тётя Наца), она была мобилизована в самом начале войны и служила в медсанбате операционной сестрой, но она была на другом фронте. 18 февраля 1943 года затишье закончилось. Утром мы услышали приближающийся прерывистый гул большого количества самолетов. Выйдя во двор, увидели, как со стороны леса на город летело более полсотни «Юнкерсов», или как их называли наши красноармейцы «лапотников», из-за неубирающихся шасси. Это были пикирующие бомбардировщики, у немцев их называли «штука» которые начали, сыпать на город бомбы.
В морозном воздухе особенно сильно ощущался грохот от разрывов бомб. Над центром города поднялось облако пыли и дыма от возникших пожаров. Самолеты, кружа карусель стали приближаться и бомбы уже стали падать на соседней улице. Прятаться было некуда, и мы все папа мама я и Галочка да еще две бабушки пересидели эту бомбежку в доме. Стекла дрожали, но пока не лопались, так как все были заклеены крест-накрест бумагой. Отбомбившись, самолеты, сбились в строй и улетели. Мы думали, что на этом бомбежка закончилась, но не успели эти скрыться, как стала
-16-
приближаться к городу следующая партия самолетов. Мама схватила Галочку на руки и решила отвести нас в погреб в соседнем дворе. Там уже было много соседей. Отец сказал, что он никуда не пойдет и будет в доме вместе с обеими бабушками. Он 4года прошел через всю. Первую мировую войну и для него это было не ново. Подвал в соседнем дворе представлял собой просто земляную яму приблизительно 5 на 5м. Сверху над подвалом был ветхий сарай, заполненный соломой.. Если первый налет немцы совершили в основном на центральную часть города, то сейчас они стали бомбить и окраины. Несколько бомб упало на нашу улицу, но наши дома уцелели. После этого наступил перерыв часа на полтора. Как оказалось, это был перерыв на обед. Немцы и дальше производили налеты с перерывами на обед. Пересидели мы в подвале еще два или три налета и с наступлением темноты до утра наступило затишье. На следующий день утром опять показались эскадрильи самолетов, и началась карусель. Теперь прямо над нами стоял стальной грохот и визг от моторов. К вою моторов и бомб добавился вой сирен, который усиливали панику. Как позже мы узнали, с 1943 года на «Юнкерсы» немцы стали устанавливать сирены . Дверь в подвал закрывали, и воз дух был спертым. Во время одного из перерывов я вышел, подышать и тут же появилась следующая партия бомбардировщиков. Они шли строем на город на высоте 1 или полтора км. Я стал считать. Самолетов было больше полсотни. Стоявший рядом мужик стал загонять нас в подвал. Летевший впереди « Юнкерс» вдруг резко стал пикировать в нашу сторону. Послышались разрывы бомб вначале в стороне от нас, а потом все ближе и ближе. Один за другим самолеты снижались, ревя моторами и сиренами, и сбрасывали свой смертоносный груз. Мало того, «Юнкерсы», отбомбившись, стали пикировать и поливать улицы из пулеметов. Женщины, сидевшие с нами в подвале, своим визгом еще больше усиливали панику. Казалось, что все бомбы падают только на нашу улицу, Первую Набережную. В один из перерывов я забежал домой. В ставне окна выходившего на улицу, в сторону речки я увидел большую дыру от осколка бомбы. Пробив окно и раму, а затем шифоньер стоявший в комнате, не менее чем тридцатисантиметровый зазубренный осколок авиабомбы застрял в стене дома, в нескольких миллиметрах от большого зеркала в двери шифоньера, которое уцелело. Позже я пытался его выковырять, но он глубоко и прочно засел в стене и бабушка Василиса там его и замазала..
Как оказалось бомбы падали совсем близко от нас всего в десятке метров от нашего убежища. В следующий налет раздалось несколько очень сильных взрывов. . Земля так закачалась, что даже сидевшие на лавках у стенки люди попадали со своих мест и женский визг перешел в сплошной вой, смешиваясь своем моторов и сирен и взрывами бомб. Затем послышалось долго не прекращающееся тарахтенье по железным крышам и земле больших кусков льда. Через распахнувшуюся дверь куски льда залетели в подвал, но никто ничего не понял. Только когда самолеты улетели, стало понятно, что целью были наши дома, но бомбы упали прямо на лед Волчьей, который в эту зиму был особенно толстый, не менее полуметра
- 17 -
Подвал был, как и наши дома в 10-ти метрах от речки и на льду было видно, что бомбы попали на середину реки, прямо напротив домов вызвав сильную детонацию и подняв в воздух массу ледяных осколков.
В домах попробивало льдом крыши не говоря уже о стеклах. Земля вокруг была покрыта ледяными буграми.
Я попробовал сковырнуть носком, но они с такой силой врезались в землю, что и молотком невозможно было их разбить. От колебаний земли некоторые стены в домах частично обвалились или дали трещины. Бомбили с 18 по 21февраля 1943года. Эти последние два дня были особенно кошмарными. Перерывов в бомбежках почти не было. Только улетала, одна группа бомбардировщиков как над лесом с западной стороны появлялась, ревя моторами следующая и так до наступления темноты. Наших военных при первых же бомбежках как ветром сдуло. Основные части, вступившие в город, сразу оставили его, как позже мы узнали, наши войска продвинулись до Новомосковска и Синельниково, и только небольшой гарнизон наших остался в городе.
По самолетам никто не стрелял, и они свободно бомбили непонятно только зачем . Вечером мы убирали битое оконное стекло, закрывали фанерой и одеялами окна. Папа возмущался, какая глупость человеческая эта война, сколько техники, гибнут невинные люди разруха и голод и непонятно ради чего все это. Хотя бы сделали вывод из первой мировой войны, чем все это кончилось – миллионы погибших нищета, разруха, и ни одно государство ничего не выиграло. Немцы вроде бы и не глупые люди чтобы такое творить. Во время ночной передышки пришла к нам тетя Клава мамина самая младшая сестра с маленьким сыном. Она временно работала в селе и рассказала, что наши войска сразу же оставили и туда прибыл эсэсовский карательный отряд. Так как она хорошо понимала и говорила по-немецки - то ей удалось разузнать, что немцы на следующий день готовятся уничтожить жителей села, которым приписали укрывательство и связь с партизанами, которых фактически там и не было Оказалось, кем то были повреждены железнодорожные рельсы, и немецкий бронепоезд, прибывший к месту боев не смог пройти дальше. Ей каким-то чудом удалось ночью пройти до Павлограда. Как мы позже узнали ее опасения подтвердились. Немцы согнали на следующий день более 600 жителей села в колхозный амбар, облили бензином и подожгли. Кто пытался выскочить из огня, они расстреливали из пулеметов. Вот так приходилось расплачиваться гражданскому населению даже за мелкие диверсии подпольщиков Когда тетя пробиралась ночью домой то в степи видела много окоченевших трупов наших солдат. На третий день бомбардировки было видно, что в лесу за речкой появились немцы. Это был десант эсесовского карательного отряда., Часть из них обошли город и со стороны вошли в уже оставленный нашими войсками город,.Налеты прекратились только слышна была ружейная и пулеметная стрельба. . Раза - два прилетал Юнкерс и сбрасывал бомбы, целясь по нашим домам. Бомбы падали с перелетом , разрушая другие дома... Эсэсовцы решили, что в этом районе действуют подпольщики и подростки лет 13-14.
- 18 -
Поэтому немцы получили приказ при вступлении в город расстреливать все мужское население, начиная с 13-14лет. В основном немцы сбрасывали на город бомбы среднего калибра, весом от50,150 и250кг. Но однажды самолет сбросил на нашу улицу бомбу в одну тонну, к счастью тоже с перелетом. Бомба попала в угловой дом ,метров 300-400 от нас.
От дома ничего не осталось, воронка была громадная и на дне ее выступила вода. Бомбардировка города продолжалась до 22 февраля , После этого налеты прекратились, наступила тишина, только через реку по льду, охватывая город с двух сторон, пошли танки и несколько бронетранспортеров. Это был эсэсовский десантный отряд с карателями.
Издалека был слышен треск пулеметов и ружейная стрельба. Затем наступило небольшое затишье. Отделившись от остальных, группа эсэсовцев пошла по нашей улице от моста, приближаясь к нашим домам.
Мы уже хотели разойтись по домам, но кто-то из взрослых остановил нас.- Вы что не слышите, что стреляют.
В подвале было душно, и дверь была открыта. Я сидел на скамейке рядом с Толей Москаленко. Он был старше меня на два года, ему было 13лет и жил он в этом дворе. Их было три брата,- старший Аркадий и Витька - младший, мой ровесник. Толька был похож на еврея, такой курчавый и получил прозвище Пушкин. Внезапно в дверях появилась фигура немца. Он нагнулся и стал всматриваться. В руке у него был пистолет на длинном кожаном шнурке от пояса. « Ком гир «– сказал немец и пистолетом махнул к выходу Тольке. Пушкин стал подыматься по ступенькам. Так как я сидел рядом с ним, я подумал, что это касается и меня и вышел следом за ним. Немец-эсэсовец в чине унтер-офицера или какого то небольшого чина, в фуражке с кокардой в виде черепа, махнул пистолетом в сторону двора и приказал Тольке идти туда, явно готовясь застрелить его. На меня он не обращал внимания, как мне показалось. Эсэсовец был пьян и покачиваясь поднял пистолет. В это время рядом из-за угла дома внезапно появился второй немец. Он был в солдатской шинели и в пилотке,. немного постарше, и с карабином, на поясе у него висела немецкая ручная граната , с длинной деревянной ручкой. Этот был без эсэсовских знаков отличия, . Я помню только ,что он несколько раз повторил Юнг, юнг (молодой). Между ними возникла перебранка. Солдат, заслонил нас и что-то говорил ему. Наконец, пьяный бешено заорал.- век- и махнул пистолетом в сторону подвала. Они ушли дальше, все это время с разных сторон слышались одиночные выстрелы. Прошло немного времени, как вдруг к подвалу прибежала мама. “Где Владик» - закричала она и, увидев меня, через задний двор побежала со мной домой, плача и крича, что папу застрелили. Дома она накинула на меня платок, потому что уже знала, что расстреливают даже подростков. В некоторые подвалы на соседней улице даже бросали гранаты, не разбираясь, кто в них находился. Когда отец вышел во двор, он не прятался, а хотел пойти позвать меня. Его увидели два эсэсовца, возможно, те, что подходили к нашему подвалу, они как раз проходили по улице вдоль речки и позвали его. Отец вышел к ним.
- 19 -
Дальше все видела наша соседка тетя Фрося Процевич-Овсянникова и рассказала, что немцы спросили документы. Папа достал и показал им паспорт. Ком в комендатуру - сказал один немец и отдал паспорт. Когда отец ложил паспорт в боковой карман пальто, другой немец вдруг внезапно в него выстрелил. Когда отец упал, он выстрелил в него еще раз. На выстрелы из дома выбежала мама и бросилась к ним, но немец поднял пистолет и стал в нее целиться. Мама едва успела заскочить за угол дома. Наверное это был тот самый пьяный эсэсовец, который подходил и к нашему подвалу. Не буду описывать состояние мамы, Она металась то к дверям, то пытаясь куда-то спрятать меня. Бабушки тоже плакали, не находя себе места и не зная, что делать. Быстро разнесся слух, что все мужское население, начиная с 13-14 лет подлежит уничтожению. Кажется, тетя Клава у кого-то из немцев успела узнать об этом и успела некоторых предупредить. Везде трещали выстрелы. На соседней Дворянской улице через дом от нас жил мой друг детства Горик Авраменко он был немного старше меня, и вышел к калитке с соседкой – девочкой погреться на солнце. Вдруг увидел, что к ним направился немец- эсэсовец с пистолетом в руке, Это был какой-то офицерский чин. Подойдя к ним, он стал рассматривать детей, видимо, прикидывая, что с ними делать. Горик в свою очередь с интересом рассматривал немца с молниями в петлицах и черепом со скрещенными костями на фуражке
Вдруг фашист увидел, что в соседнем дворе к калитке подошел еще один мальчик – это был Сенька, ему было лет 14. « Вэк « сказал немец Горику и показал пистолетом во двор, а сам направился к Сеньке.
Забрав Сеньку, он повел его к речке. Затем позвал солдата, который крадучись шел по улице, заглядывая во все дворы, с карабином наперевес. Офицер что-то сказал солдату-эсэсовцу и тот, поставив Сеньку на обрыве, выстрелил в него. Сенька полетел с обрыва прямо на лед и стал ползать, размазывая кровь. Немец выстрелил еще.. В это время бабушка принесла из сарая санки, и мы с мамой хотели забрать папу, но немцы на берегу выставили часового, солдата-эсэсовца, чтобы люди не могли никого забрать. Мы с мамой только вышли, как немец схватился за винтовку и стал целиться. Мы вовремя зашли за угол дома. Прибежала к нам и мать Сеньки, убитая горем. Мы уговорили ее не выходить, иначе убьют. Бабушка сказала, что когда стемнеет, заберем их. С наступлением темноты часовой ушел, и мы с мамой забрали папу домой. Сосед Пузанков все время прятался где-то у себя в подвале и даже несколько дней вообще не показывался. Все это время мы были в каком-то шоке или ступоре. Мама спать не могла, ей чудились выстрелы, она вскакивала, пыталась куда-то бежать. Бабушка Василиса была очень верующая и успокаивала всех, говоря, что все погибшие попадут в рай. Больше она ничем утешить нас не могла, и все время молилась, стоя на коленях перед иконой. Безутешна была и бабушка Марфа, папина мама.
- 20 -
Тетя Клава, мамина младшая сестра, в это время находилась у нас, разделяя наше горе.
Она только один раз сбегала к себе домой забрать вещи. Чтобы переждать стрельбу на улице, она забежала в дом одной своей знакомой. В это время два эсэсовца, тыча в нее дулом винтовки, орали, где ее муж. Они видели, как он выскочил из дома и куда-то убежал. Тетя Клава была красивая блондинка и хорошо говорила по-немецки. Она сумела убедить немцев, что никакой он не партизан, и они ушли. Выйдя на улицу, она увидела, как из соседнего двора вышла девушка и стала переходить улицу. В это время, шедший по улице немецкий танк, рванул и раздавил ее гусеницами. Немцы загоготали. Многие не знали, что каратели, продвигаясь, улица за улицей, где им ничего не угрожает, расправлялись с населением. Пройдя дальше она увидела, что эсэсовцы вывели из соседнего двора двоих парней , лет 15-16 и расстреляли Один из них был ранен и ничего не соображая пытался подняться, которому его мать из-за забора жестом показывала , чтобы он лежал. Уже уходивший дальше один из эсэсовцев обернувшись замети это и застрелил его. Благополучно добравшись к нам, тетя Клава рассказала, что почти во всех дворах и на улицах много убитых и немцы продолжают стрелять , это продолжали производить так называемую у фашистов «зачистку» города, эсэсовцы из дивизии «Дас Рейх».
По пути к нам она увидела группу офицеров СС возле одного из домов, и много бронетранспортеров, по-видимому там остановился эсэсовский штаб, Ее остановили, и и спрсили почему она в такое время ходит по улице. Она хорошо говорила по-немецки, и сказала им, что гибнут невинные люди, и партизан совсем нет, а идет она к своей маме и малолетнему сыну. Немцы настороженно выслушали, но не тронули ее. На другой день кошмары в городе продолжались, и каратели орудовали по окраинам города.. Зимой быстро темнеет и под вечер вдруг к нам в дом ворвался какой-то эсэсовец и стал что-то орать. Бабушка ничего, не зная, возвращалась из сарая с охапкой дров и закрыла на крючок входную дверь. Наоравшись, фашист выскочил коридор, но в темноте напоролся на закрытую дверь и совсем взбесился, видимо решив, что его закрыли, стал еще сильнее орать и бить ногами дверь, пока не вылетела филенка, бабушке удалось откинуть крючок, и он выскочил как ошпаренный. На следующий день я, когда мама заставила меня позавтракать, вдруг отворилась дверь и вошли два эсэсовца. Они сразу уставились на меня и перекинулись словами. Я почувствовал, что это визит за мной. К счастью рядом сидела мама, и тетя Клава они все поняли и заговорили с ними, по-немецки, предложив им покушать, что бы как то отвлечь от их от меня. Я думаю, что спасла меня тетя Клава, заговорив с ними, возможно, это с ними она разговаривала, когда ее остановили на улице, но как бы там не было, они услышав немецкую речь, пробормотав – юнг - ушли. Немцы опасались что дети когда подрастут будут мстить за погибших поэтому забирали подростков и расправлялись сразу или отправляли в концлагеря. В общем, фашисты объявили войну даже детям. Еще сутки где-то в районе кладбища, красноармейцы оказывали сопротивление и всю ночь, шел бой. Затем немцам подошло подкрепление из эсэсовской дивизии «Тотенкопф» - «мертвая голова»- и уцелевшие наши солдаты оставили город. Там в руки немцев попало несколько танков Т-34 и другая военная техника, и почти все наши солдаты погибли.
- 21 -
А в районе ближних сел Вербки и Вязовки, еще сутки наши войска оказывали эсэсовцам упорное сопротивление, но с большими потерями отступили и фронт переместился в сторону Лозовой. Немцы во что бы то ни стало, стремились вернуть Харьков. Это был приказ лично Гитлера, который при потере Харькова прилетел в Запорожье, в штаб командующего южным фронтом Манштейна и снял с других участков фронте элитные эсэсовские дивизии, а танковую дивизию СС «Дас Рейх», срочно перебросил даже из Франции, стремясь взять реванш за поражение под Сталинградом. Об этом мы узнали позже. Наши войска понесли очень большие потери. Через несколько дней полицаи и староста стали обходить дома и сказали, что немцы разрешили хоронить. Дядя Гриша Клименко, наш сосед,, сбил гроб, и мы отвезли на его лошади папу на кладбище и похоронили рядом с моей сестричкой Галочкой, которая умерла от неудачной и, по-видимому, неумелой операции аппендицита. Похоронены они за кладбищенской церквой. На кладбище копошился народ, прощаясь с теми, кого уже не стало с ними. Совсем недавно здесь наши солдаты ночью оказывали эсэсовцам упорное сопротивление , стены кладбищенской церкви были в следах от пуль и снарядов. Из уже сгоревшей во время ночного боя кладбищенской старинной часовни еще шел дым. Погибли почти все наши солдаты. Чуть в стороне стояли брошенные по-видимому из-за отсутствия бензина несколько наших танков Т-34 и пушек Настало жуткое время, особенно на плечи мамы легла вся тяжесть всего происшедшего, и ожидание неизвестности, как будем жить дальше и вообще выживем ли. Мы двое детей (Галочке 3 года) и две бабушки. Ни работы у мамы, ни хозяйства никакого, а впереди еще холодная зима.
Вскоре эсэсовцы оставили город, и опять установилась «власть» появился гебитскоммиссариат, а гестапо с полицаями. По улицам всё время ходили патрули полевой жандармерии. У них на груди висели, на цепи, металлические жетоны в виде полумесяца со свастикой они имели право расстреливать на месте, если нарушали комендантский час или кто- то вызывал у них подозрение. Вот как описывает в своих мемуарах события того времени, некий Отто Кумм, командир полка « Дер фюрер», танковой дивизии СС «Дас рейх»,
которому было приказано захватить Павлоград.
В небе черные кресты, голубоглазой белой расы,
В крематориях сжигают тонны порченого мяса
- 17 февраля 1943 года, Гитлер, обеспокоенный неудачами на восточном фронте и разгромом 6-й армии Паулюса под Сталинградом, сдачей Харькова, прилетел в Запорожье в штаб командующего Южным фронтом Манштейна и пробыл там до 19 февраля, поставив перед ним задачу, во что бы то ни стало вернуть Павлоград как базу снабжения Советских войск на пути к Харькову и выделил дополнительно воинские части в том числе три дивизии СС- танковую «Дас Рейх», «Тотенкопф» и «Лейбштандарт», это были элитные эсэсовские дивизии, которые были под личным покровительством фюрера. К стати части эсэсовской дивизии «Тотенкопф»,(мертвая голова), в основном занимались охраной концлагерей, в оккупированных странах, и в Германии и менялись после участия в карательных операциях местами дислокации,- одни ехали на «отдых» на какое то время охранять лагеря, с их газовыми камерами и крематориями, другие занимали их место на оккупированных территориях. Вобщем это были отборные садисты и головорезы. У этих эсэсовцев была на фуражках эмблема- череп со скрещенными костями. Там же с Гитлером в Запорожье, находился и командующий авиацией Рихтгофен. Павлоград считался центром снабжения советских войск, которые дошли, уже было до Днепра, и находились в 30 км от Запорожья. Поэтому Павлоград и подвергся многодневной жестокой бомбардировке. Цель была отрезать наши войска от баз снабжения и пути отхода, окружить и уничтожить. Советские войска, неся большие потери, были вынуждены отступать, лишенные подвоза боеприпасов и всех видов снабжения, хотя от аэродрома в Запорожье, где находился самолет Гитлера, их отделяло всего несколько километров.
Но разумеется о том что в Запорожье прилетел и находился Гитлер, наши войска не знали. Дальше он пишет. После захвата, почти без потерь, ж.д. мостов через реки Самара и Волчья, подразделениями моторизованного полка «Дер фюрер», эсэсовцы вышли к ж.д. насыпи на подступах к Павлограду. В это время другие подразделения полка, окружали город. Отсюда, с железнодорожной насыпи, через бинокль, Кумм изучал город, лежащий перед ним как на ладони. На улицах были видны группы солдат и различная техника. Поскольку часть сил была на марше, в основном танки, нужно было собраться с силами и тогда атаковать город. На 13.00 Кумм запросил поддержку авиации, хотя утром уже опять бомбили город – это был третий или четвертый день непрерывных бомбардировок. А пока он изучал и засекал цели для последующего их накрытия огнем. К атаке все было готово, Эсэсовцы сидели в бронетранспортерах и поглядывали на небо, ожидая увидеть пикировщиков.
Между тем, как он пишет, СОВЕТСКИЕ ВОЙСКА, НЕ ИМЕЛИ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О НАВИСШЕЙ НАД НИМИ ОПАСНОСТИ.. Пока эсэсовцы ждали сигнала к атаке, в городе все шло своим чередом. В городе находились слабые подразделения снабжения, остальные боевые силы были уже окружены в районе Синельниково и Новомосковска. Ничего не подозревая, на окраине, солдаты на грузовиках помогали крестьянам и возили сено. Из танковых пушек эсэсовцы подожгли два грузовика, но как ни странно, даже после этого, со стороны советских войск никаких действий не последовало. В 13-00 над городом появились немецкие бомбардировщики и тремя волнами атаковали город. Отбомбившись, самолеты, не спешили улетать, а с бреющего полета начали обстреливать улицы города.- Я хорошо помню этот последний налет перед вступлением немцев в город, когда «Юнкерсы», отбомбившись, вдруг начали обстреливать из пулеметов нашу улицу, проносясь над крышами наших домов с включенными сиренами и сильным металлическим треском моторов и пулеметов.- Далее Отто Кумм пишет.- ОХВАЧЕННЫЙ ОГНЕМ, ПАВЛОГРАД НАПОМИНАЛ АД.( Это слова видавшего виды бывалого эсжсмана) Над городом небо закрывало огромное облако от многочисленных пожаров. Не успел дым рассеяться, как эсэсовские части, под прикрытием танков пошли вперед, охватывая город с трех сторон, переправившись через Волчью по толстому льду, и даже не воспользовавшись уцелевшим мостом через реку. Судя по отчетам советское командование, было застигнуто врасплох, и встреченные небольшие очаги сопротивления были быстро подавлены.Вокруг дороги, специально оставленной для пытавшихся покинуть город уцелевших красноармейцев, эсэсовцы установили скрытно пулеметные расчеты, и почти никому не удалось уйти из окруженного города. К 16 часам большая часть города была в руках полка СС «Дер. фюрер», только в северной части города, в районе кладбища шел бой . Там красноармейцы оказывали упорное сопротивление, За кладбищенской церковью, находилась старинная часовня и часть наших солдат пыталась укрыться за ее толстыми стенами и оттуда вести бой, но эсэсовцы начали обстреливать часовню из захваченных, стоявших возле церкви наших пушек и танков, которые им удалось отбить у наши солдат с полным боекомплектом. Часовня после обстрела загорелась, и наверное все там погибли. Видимо сказалось и увлечение нашими солдатами захваченным на складах спиртом. Подошедшие части полка СС «Тотенкопф» - «Мертвая голова- и другие немецкие подразделения , окружили и уничтожили почти всех попавших в окружение. В те февральские дни ночи были морозные, до 20 градусов, а днем солнце прогревало землю, вызывая распутицу. В плен как наши, так и немцы никого не брали, В руки эсэсовцев попали огромные трофеи, танки и боеприпасы, автотранспорт и склады с со снабжением для армии. Наши танки Т-34 эсэсовцы после небольшого переоборудования , но уже с крестами на башнях применяли в бою против советских войск. Так в пресловутой дивизии «Дас рейх» на вооружении было 25 танков Т-34. К слову, немцы говорили « не так страшен танк Т-34, как его пьяный экипаж.» но, тем не менее, в Харькове на тракторном заводе, немцы наладили ре6монт захваченных советских танков, и пополняли ими свои войска.
Правда подошедшее подкрепление наших воск пыталось вернуть город, но силы были неравные и упорные бои в течение двух дней не дали результата.
Особенно сильное сопротивление немцы встретили в районе сел Вербки и Вязовки в 6 км от города., но с большими потерями наши вынуждены были отступать Вскоре после упорных боев немцы отбили у наших Лозовую и в начале марта опять оккупировали, неся большие потери Харьков.Вернув Харьков, окружив и уничтожив в зимней кампании 1943 года целые дивизии и корпуса наших войск, немцы говорили, что это они взяли реванш за поражение под Сталинградом. Но это был последний «блицкриг» танковой дивизии СС «Дас Рейх». Дальше, как известно, немцев ждала Курская дуга и Прохоровка. После изгнания оккупантов за пределы Украины, дивизия «Дас Рейх», была переброшена в Европу, где во Франции и особенно в Югославии оставила свой кровавый след. Умалчивает так же этот вояка в свих мемуарах о зверствах, чинимых в оккупированных территориях на Украине над безоружным мирным населением Павлограда и других населенных пунктов, зато смакует, как они получали награды из рук Гиммлера, после взятия Павлограда и Харькова. Дальше оккупантов начали гнать по всем фронтам и на Харькове его мемуары закнчиваются. Как позже стало известно в мае 1945 года Отто Кумм вместе со своей дивизией «Дас Рейх», уже в Австрии, сдался в плен американцам, был помещен вместе с другими такими же военными преступниками в концлагерь Дахау, под Мюнхеном. Его вместе с другими эсэсовцами, военный трибунал американцев приговорил за военные преступления во Франции и Югославии, против мирного населения, к виселице, но потом смертная казнь была заменена пожизненным заключением.О том, что творили эти подразделении СС на Украине, почему то не упоминается. По-видимому на тот период американцам судившим эсэсовцев из этих дивизий не все было известно. По данным некоторых авторов Куму удалось бежать, и он долгое время прятался, затем опять был арестован и посажен в тюрьму. Правительство Югославии, где пресловутая дивизия «Дас Рейх» которой под конец войны, уже командовал Кумм, особенно жестоко уничтожала мирное население и Югославских партизан, требовало выдачи им военного преступника эсэсмана Отто Кумма, где будучи в 1945 году, его уже тогда Югославы заочно приговорили к смертной казни, и наступающие наши войска и отдел «Смерш» едва не захватил его в плен. Позже возникшие, напряженные Советско-Американские отношения осложняли его выдачу. Он как и другие эсэсовцы, спустя несколько лет, в 58-м году был выпущен из тюрьмы, и проживал в ФРГ, в Гамбурге, но как пишут некоторые авторы боялся, что его могут выкрасть и только после распада СССР, будучи уже в преклонном возрасте опубликовал свои мемуары. Правда, одному из его подельников, штандартенфюреру Пайперу не повезло, когда тот решил поселиться во Франции уже в 70-х годах, думая, что его военные преступления забыты. Французы сожгли его дом, а кресты полученные от Гиммлера вбили ему в глазницы. В мемуарах о боевых действиях в Павлограде, вспоминает Отто Кумм и о девушке , которая говорила по- немецки и повстречалась во время еще продолжавшегося боя в Павлограде, когда он со своим штабом и танками остановился недалеко от нашей улицы в Павлограде. Я думаю, что это как раз и была татя Клава, мамина младшая сестра, и даже пыталась их убедить, что в городе нет подпольщиков, и убивают невинных людей. - Ну а Отто Кумм, проживая полулегально в Гамбурге, работал в типографии, откуда он в 30-х годах, будучи учеником наборщика поступил в отряды СС, и дослужился до командира дивизии СС, в конце войны.-
У нас в городе опять появился нач. городской полиции Байбара на легковом «опеле» с полицаями, зашел во двор к Сенькиной матери, приказал перезахоронить Сеньку на кладбище, так как мать его похоронила в своем дворе в садике. Забегая вперед, скажу, что я однажды увидел Байбару за границей в Египте, но об это потом.
-23-
Тётя Фрося Процевич (Солянникова) спрятала в подполье старшего сына Кольку, в вырытой яме и до лета об этом никто не знал. Приезжали из жандармерии с обыском, но не нашли ничего. Старший брат Тольки Москаленко – Аркадий тоже дома сидел в вырытой под полом яме и только ночью вылезал размяться. Оказывается, нашлись и такие, что донесли в гестапо на этих ребят, что они с нашими солдатами тоже принимали участие в поимке некоторых не успевших отступить с немцами полицаев и прятавшихся немецких солдат. Полиция и гестапо начали проводить обыски и облавы.
У нас начались тяжелые зимние дни. Продукты заканчивались, работы маме не было только, бабушка Василиса ходила иногда доставала на бойне потроха от рогатого скота, или приносила немного зерна, когда удавалось выменять на вещи. Бабушка Марфа тоже очень тяжело переживала все происшедшее, у неё часто стало болеть сердце. Особенно тяжело было маме по ночам, она вскрикивала, ей чудились выстрелы, бабушка её успокаивала, как могла.
Света не было, по вечерам, на короткое время, бабушка Василиса зажигала лампадку, или наливала в блюдечко масла и небольшой марлевый фитилёк. Город еще долго был без электричества и по ночам погружался в темноту. . Однажды мама сказала: «Завтра, Владик, пойдём по сёлам с тобой, может, поменяем вещи на продукты». Рано утром уложив на санки узелки, мы с мамой отправились в путь. Дорога была вся в выбоинах и кочках санки прыгали и переворачивались. На выходе из города, и дальше вдоль дороги было много припорошенных снегом погибших наших солдат, которые, по-видимому, при отступлении пытались уйти из города. Километров 15-20 от нас было село Троицкое там жила уже осевшая в этом селе женщина, тоже приехавшая в потоке беженцев в гражданскую войну вместе с бабушкой Марфой из Белоруссии. Мы, остановились у неё, кое-что из вещей, она взяла в обмен на муку и кукурузу, к тому же, маму некоторые знали ещё по довоенному времени, обращались к ней в женскую консультацию.
Удалось ещё выменять на вещи немного сала и овощей, и на другой день мы вернулись домой, - это помогло нам продержаться некоторое время. После этого, мы с мамой, опять взяв детские санки, пошли в село Вязивки - это было немного ближе, остановились там, у тети Вериной свекрухи (матери тети Веры мужа).Там тоже эсэсовцы оставили свой кровавый след.
Она, как раз, вытаскивала из печки хлеб, мы покушали (я еще никогда такого вкусного хлеба не кушал, как мне показалось). Это была большая круглая буханка из белой муки и очень вкусно пахла. Маму в этом селе, как оказалось, многие знали, т.к. обращались к ней, когда она работала в Павлоградской больнице и роддоме. Потом, с санками, сходили в село Зайцево, тоже, кое-что удалось поменять на продукты и продержаться. Везде в селах, где нам приходилось с мамой бывать люди говорили, что им было видно как все эти дни бомбили город и стоял черный дым от пожаров, и они думали, что от города уже ничего не осталось, и все мы погибли.
В начале весны, маму с тётей Клавой, биржа труда направила в немецкий лазарет, там их кормили, и мама стала каждый день приносить нам бутерброды. К маме немцы относились с уважением, вначале к ним была
-24-
прикреплена немецкая медсестра (швестер), а позже, мама с тётей Клавой работали уже самостоятельно. Лазарет был расположен в здании бывшего 55-го военного завода (сейчас «химзавод»), где до войны производили динамит и другую взрывчатку, снаряды и бомбы.. При отступлении, наши взорвали все цеха, уцелевшие от немецких бомб, но некоторые административные здания уцелели, там и расположились немецкие воинские части с лазаретом.
На работу и с работы их развозил, на своём личном автобусе, немец Альберт, постепенно мама с тётей Клавой, стали брать медикаменты и перевязочный материал, иногда. Альберт даже помогал им доставить домой, и предупреждал, если была облава. С ними в лазарете работал и наш пленный военврач, прибалтийский немец по происхождению – доктор Эсси-Эзинг. Но его знали как доктор Эссен, как позже, оказалось, он был подпольщиком и помогал нашим военнопленным в медицинской помощи. Иногда, к нам домой приходил какой-то мужчина, как оказалось, подпольщик, просил перевязочный материал и медикаменты , и мама его снабжала.
Фронт был ещё далеко, но количество раненых всё увеличивалось, немцы начали испытывать неудачи и поражения, особенно много было, как рассказывала мама, солдат со страшными ожогами – это уже стала широко применяться на фронте, пока еще нам неизвестная, «Катюша». Немцы хвастались, что у них есть для «Катюши» - «Ванюша» - это шестиствольный миномёт, но он с «Катюшей» не мог сравниться – от него было мало толку.
Как-то после работы, придя домой, мама рассказала, что работавший с ними в лазарете немец Карл – застрелился, вначале, он зашёл в кабинет к командиру части и выстрелил в него, но только ранил, после этого он сам застрелился. Он был очень недоволен развязанной Германией войной и раньше открыто высказывался против Гитлера.
В конце апреля, папина мама, бабушка Марфа Йосиповна, белила печку, стоя на табуретке, подняла голову, и, видимо, у неё закружилась голова, она упала назад, ударившись затылком. После этого она слегла, и мама позвала, из лазарета, немца – врача. Он осмотрел, выслушал её трубкой, затем, нажал пальцем на голени, образовалась ямка, которая, в норме, должна сразу расправиться, и показал отёк, сказав, что у неё больное сердце. Бабушке назначили сердечные средства, мама, как могла, ухаживала за ней, но спустя несколько дней, - бабушка умерла. Похоронили её возле часовни, но сейчас, со временем, могила затерялась. Её сердце просто не могло выдержать, то, что ей пришлось пережить – в поезде беженцев из Белоруссии, умер от сыпного тифа, дедушка Леонтий, его по дороге и похоронили, старший сын Александр, находился в Сталинских лагерях, где-то, как «враг народа», дядя Ваня (младший сын), был где-то в эвакуации и тут ещё гибель папы. Когда я бываю в Павлограде, то просто возле часовни, где ее похоронили, кладу цветы.
-25-
Наступило лето. Как обычно, против нашего двора купались дети, мы ловили мелкую рыбу, лески сплетали из конских гривы и хвостов, затем, связывали их, и получалась леска 2-3 метра, на неё лучше ловилась рыба.
Стояла жара, клёва не было, и я поднялся, и зашел в дом. Вдруг бабахнул сильный взрыв, зазвенели стёкла, я выскочил во двор, на вышке, возле моста, через Волчью, заметался немецкий часовой. Это кто-то из пацанов бросил итальянскую лимонку, чтобы оглушить рыбу, но она, не долетев до воды, взорвалась. Очень быстро примчался мотоцикл с двумя гестаповцами из полевой жандармерии, с серебряными бляхами на цепочках, на груди, в касках и с автоматами на изготовку. Всех, как ветром сдуло. Эти фашисты из полевой жандармерии имели полномочия, по своему усмотрению, расстреливать на месте. Они прошлись вдоль берега, заглянули во дворы, не заходя, но кроме пацанов, которые приготовились выловить оглушенную рыбу, ничего не увидели, сели в мотоцикл и укатили. Зимой, при отступлении, итальянская часть, стоявшая в школе недалеко от нашего дома, оставила почти все боеприпасы, их пацаны растащили. Итальянские лимонки вообще были сделаны, как консервные банки, имели только алюминиевый корпус, внутри немного взрывчатки и кожаную чеку, серьёзного вреда при взрыве они не причиняли. Живший возле школы мальчик лет 7-8-ми, как-то нашёл такую лимонку, принёс домой и показал деду, тот осмотрел её, выдернул кожаный ремешок (чеку), а лимонку дал , чтобы выбросил в речку. Хлопец, открывая калитку, упустил лимонку, она рванула и только мелкие алюминиевые осколки застряли у хлопца в коже живота, они привели его к маме, она вынула и засыпала стрептоцидом ранки. Наши гранаты были опасные, особенно лимонки, с чугунными осколками. Немецкие гранаты были с длинной деревянной ручкой, с капсюлем замедленного действия, и были случаи, когда наши солдаты хватали брошенные немцами гранаты и швыряли им обратно. Однажды, когда я был дома, зашла мама и сказала: «Не выходи Владик во двор, приехала машина с гестаповцами, привезли Колю Соляникова»,- нашего соседа, ему было 15 лет, «весь чёрный от побоев и в кандалах, делают в их доме и дворе обыск». Это ещё в конце мая, полицай Тимка отвёл его в полицию, когда тому надоело прятаться, Колька вышел и присел на скамейке в парке погреться на солнышке. Ещё раньше кто-то разболтал, что он вместе с подпольщиками носил автомат, говорили, как будто застрелил немецкого мотоциклиста при отступлении немцев, затем во время бомбёжки стрелял по самолётам. Позже Кольку доставили в Днепропетровскую тюрьму. Тётя Фрося, его мать, поехала в Днепропетровск и эсэсовец, охранявший заключённых, пообещал ей освободить сына, но сказал, что нужно привезти золото. Тётя Фрося собрала, что могла из золотых вещей и через неделю опять поехала, но было уже поздно. Гестаповец, охранявший их, сказал, что был суд, и Николая повесили. «Пізно,
-26-
матка, ти приїхала», сказал он, когда она обратилась к нему, предлагая золотые вещи. Он ничего не взял. Через некоторое время, гестапо забрало и 13-ти летнего брата Николая,- Мишку и отправили в концлагерь Маутхаузен (как вияснилось после освобождения, когда он вернулся уже летом 45-го.
После этого настала очередь и Витьки Евстратьева, который жил с ними в одном дворе. Несколько раз приезжали из гестапо и полиции к его матери тёте Поле, но за стать дома не могли, т.к. он постоянно где-то околачивался, обачно возле армейской кухни у итальянцев или немцев.
Зимой, когда наши заняли город на 3 дня, «Комар» - такое прозвище было у Витьки, ходил вместе с нашими красноармейцами в лес, красноармеец дал «Комару» карабін, чтобы тот добивал пленных немцев, потом пришёл и, конечно, разболтал, слухи дошли и до полиции.
Однажды мы купались в речке, к его дому подъехала машина с полицаями и они послали мать позвать Вітьку, но мы вовремя заметили, «Комар», подбежал ко мне «сховай мене» и мы незаметно, через дворы пошли в мой сарай, там был у меня голубятник и Вітька там пересидел пока они не уехали. Позже, полицаи выследили его, и когда он сидел с нами, возле речки, позвала его мать, как будто пришла портниха, нужно снять для костюма мерку. «Ходімо Вітя, бо тебе жде портниха». Его забрало гестапо и більше о нём ничего никто не узнал. Матери они сказали, что только поговорят с ним и отпустят, - пропал без вести, таких сразу гестапо расстреливало. Фронт был ещё далеко и только один раз очень високо в небе появился наш бомбардировщик, сбросил бомбу, она упала за городом. Немецкие зенитки на такой высоте его не могли достать, шрапнельные снаряды рвались не долетая до самолёта, на землю падала свинцовая шрапнель,Мама с тетей Клавой продолжали работать в немецком лазарете и приносили домой паек, который им выдавали, и нам стало легче с продуктами. Как-то пришла бабушка Василиса из своего похода по городу в поисках продуктов и принесла несколько килограмм соли. Смеясь, она рассказывала, что немцы пригнали в центр города вагон с солью (раньше колея шла через весь город) и поставили охранять полицаев. Соль тогда , как и все продукты, была в дефиците и люди подбирали с земли просыпавшуюся при выгрузке соль. Настало время обеда и полицай ушел, оставив охранять соль нашего соседа Антона- сына пузатой Маруськи. Перед уходом полицай подмигнув, сказал, чтобы никто соль не брал. Среди полицаев, как выяснилось позже, были подпольщики. Антон намек понял и, подмигивая, стал кричать, крутясь вокруг вагона: Не берите соль «с понта на блат». Люди быстро понабирали свои торбы и разошлись.
Лето 1943года прошло относительно спокойно. Купаясь в Волчье, немцы горланили песню Марлен Дитрих, правда слова песни позже переделали, вставив в песню польские и русские слова,- « ком панинка
-27-
шлафен, морген эссен брод, пшискуедно война сделаем аборт» и т.д., , Под конец августа по ночам все чаще стали нас тревожить налеты наших «ночных бабочек» - кукурузников – У-2. Подлетая к городу, ночью они выключали мотор и в тишине, и темноте, планируя, сбрасывали пару небольших бомб, конечно, куда попало, чаще в жилые дома.Затем уже за городом включали мотор и тарахтя улетали. Хотелось очень спать, но мама подымала нас с Галочкой, и мы уходили в укрытие к соседям в подвал. Люди, сидя там чертыхались, видя бессмысленность таких налётов. Говорили, что на этих кукурузниках пилоты – женщины. А по утрам, немцы, злорадствуя, показывая на разрушения, говорили, что это прилетала Мария Раскова или Полина Осипенко.
В начале сентября уже до нас стал долетать грохот далёкой канонады. Немцы готовились к обороне, подтягивая через город войска и технику. За рекой, за лесом опять стали реветь целыми днями моторы самолётов. «Юнкерсы» то взлетали гружённые бомбами и разворачивались на восток, то опять отбомбившись, возвращались, кружа над нами, заходили на посадку за очередным грузом бомб. Рёв моторов стоял целыми днями, а ночью наши кукурузники не давали покоя, бесцельно сея панику среди населения. Но война есть война, всё воспринималось так, как будто другой жизни кроме войны нет, все уже привыкли и смирились с происходящим. Немцы стали злые, на вопросы женщин: «Що це дальше буде» - отвечали «Аллес Капут», т.е. всем конец- они уже отступали по всем фронтам и через город шли эшелоны с вагонами-телятниками, в которых увозили на запад население, оставленных ими населённых пунктов. Иногда, гнали под охраной пешком целые колонны гражданского населения. В Павлограде пока людей не трогали, он ещё считался в немецком тылу.
Однажды, мама пришла с работы и рассказала, что в лазарете немецкий врач показал ей карту, где Павлоград был, перечеркнут крестом, и сказал, что по приказу Гитлера, Павлоград и его население подлежит уничтожению, в случае если его придется немцам оставить, «Аллес Капут» - ( всем конец ) все чаще повторяли немцы. К маме часто приходили женщины с просьбой помочь медикаментами, как городские, так и с ближайших сёл.
Иногда приходили женщины и умоляли маму сделать аборт, мама отказывалась, но они так её просили, что она уступала. В то время, люди, заводя домашнюю птицу – курей или уток, чтобы они быстрей набрали вес «набивали» их кукурузой – делалось это так: бабушка или мама брали утку или гуску, зажимали её между колен, набирали пригоршню кукурузы и пальцем проталкивали им в рот, пока не был полным зоб. Таким образом через пару недель гуски набирали полный вес. Хлеб уже давно прекратили выдавать по карточкам и мама с тётей Клавой всё чаще стали рассуждать
-28-
насчёт временного переезда, в какое нибудь село, чтобы избежать всё чаще повторяемого немцами «Аллес Капут».
Гуси у нас были в сарае, во дворе, и мы их брали в дом, только, когда их нужно было «напихивать». Воровства в то время почти не было, несмотря на тяжёлое время. Однажды, к маме прибежала соседка с криком: «Наталья Силантьевна, немец, позабирал ваших гусей». Мама схватила меня за руку, и мы помчались за немцем. Это был какой-то хозяйственник из аэродрома за лесом, где стояли немецкие Юнкерсы, и кормил летчиков. Немец успел отойти вдоль речки в сторону моста метров на триста, это был какой-то унтер в очках. Мама сразу набросилась на него и стала стыдить его по-немецки, приговаривая, что у нее «кляйнэ киндер». Немец от неожиданности опешил, а мама вырвала у него одну за другой гуски и передавла мне. Я держал уже четыре гуски, и одна еще оставалась у немца. Наконец, он опомнился и заорал, что ему нечем кормить своих солдат. Мама толкнула меня, чтобы я сматывался, и попыталась отобрать у него последнюю гуску, пригрозив ему комендантом, сказала, что работает в немецком лазарете, и тащила гуску к себе, которая орала истерически, но немец решил, хоть одну себе оставить, - «Чтоб ты подавился вместе со своими солдатами», - сказала мама и мы пришли домой. На следующий день, мама с бабушкой порезали всех гусей и законсервировали, залив сверху жиром, а банки попрятали подальше. При приближении фронта, немцы наглели, и всё можно было ожидать от них. Опять был введён комендантский час, и светомаскировка, дурак – квартальный – староста, ходил по домам и предупреждал, что по окнам будут стрелять патрули, если у кого будет виден зажжённый каганец. Доходили слухи, что наши взяли уже станцию Лозовую и приближаются к Павлограду. Люди с тревогой ожидали перемен, боясь повторения жутких событий зимы 43-го, когда наши, побыв три дня, оставили город на растерзание карателям. Но как потом оказалось, немцев гнали с Украины по всем фронтам окончательно. Люди ещё были под впечатлением превосходства немецкой техники, т.к. наши войска выглядели нищими против немцев. Но мы не знали ещё , что кроме «Катюш» и новых самолётов, и танков, появились «Форды», «Студебеккеры», «Виллисы», «Доджи» и другие. Шинели и шапки у наших уже были из американского и канадского сукна, обувь была у многих тоже уже без обмоток, американская тушёнка, яичный порошок, сахарин.
Но мы об этом узнали позже, а пока была тревожная неизвестность впереди.
У нас во дворе кроме Пузанковых, ещё жил Клименко дядя Гриша, у него была лошадь, и он летом часто давал мне её, чтобы я покатался, и одновременно покупал в речке. Я всегда с нетерпением ждал этого момента, когда он скажет: «Ну, что, Владик, искупаешь, коня?». Первое время, он подсаживал меня и я вначале рысью, а позже научился, и галопом, скакал на
-29-
коне через город за мост, там обычно купали лошадей, заезжал на нём в речку, конь отлично плавал вместе со мной, и потом, потерев его щеткой, я возвращался домой. Однажды, я решил сократить путь и поскакал через двор швейной фабрики, в это время там была казарма, в которой немцы поселили калмыков, перешедших на сторону немцев, они носили форму немецких солдат, и были вооружены. Наперерез мне кинулись два калмыка и пытались остановить лошадь. Я на ходу сломал ветку с дерева и замахнулся на коня, он очень боялся кнута, и сразу рванул галопом, калмык схватил ружьё, и попытался догнать, крича, чтобы я остановился, но мы быстро проскакали по улице, и я свернул в переулок. Искупав лошадь, мы благополучно вернулись домой. Первое время, когда я только начал осваивать верховую езду, у меня кровоточил кобчик, и трусы были испачканы, но знающие люди сказали, что у всех первое время так бывает, а потом всё проходит. Так оно и получилось в дальнейшем, немного покровоточив, у меня всё прошло. Узнав об инциденте с калмыками, дядя Гриша сказал: «Едь другой дорогой, а то калмыки заберут коня».
Кроме немцев, итальянцев и румын в город прибыли австрийские воинские части, они отличались от немецких солдат только пилотками с козырьком и часто перекрикивались тирольским «улюлюканьем».
Купаться приходили все в основном против нашего дома, там были вбиты сваи и небольшой причал. Несколько немцев за лето утонули. Живший недалеко от нас лодочник, вытаскивал их «кошкой» на верёвке, иногда пытались их откачать, но всё было бесполезно. Напротив нас Волчья была наиболее глубокой до 6-8м, и там были водовороты под водой, куда, иногда и затягивало людей.
А тем временем орудийная канонада приближалась, и вскоре оккупанты стали уводить свою технику за мост, через Волчью, и там, в Лихачёвском лесу (или парке) под прикрытием вековых дубов располагались. Некоторые уходили дальше на Днепропетровск и Синельниково и Новомосковск. Немцы говорили, что дальше Днепра они не уйдут, ходили слухи, что на рубеже Днепра, немцы с нашими заключат перемирие и будет конец войне.
Однажды, утром, сидя на берегу реки, и наблюдая, как через мост беспрерывно переправлялись войска, я услышал приближающийся рёв моторов самолёта. Медленно, прямо над крышами домов летел наш штурмовик «Ильюшин», пролетев у меня над головой, так, что я увидел пилота и воздушного стрелка, и громадные красные звёзды на крыльях, (я давно уже не видел наших самолётов). Подлетая к мосту, штурмовик стал поливать румынский обоз из пулемётов, затем медленно, также низко сделал круг и уже, чтобы не повредить мост, сбросил пару бомб на дорогу за мостом, где скопилось много румынских солдат с техникой. Видно было, как
-30-
они, в панике разбегаются. Самолет, сделав своё дело, также медленно удалился. Слышалась ружейная и пулемётная трескотня по самолёту, но оказывается «Ильюшины» имели снизу на фюзеляже броневую защиту, их ещё называли в войну «летающий танк», и моторы были надёжно защищены. Дальше всё чаще стали наведываться наши самолёты и обстреливать отступающие войска, иногда бросали бомбы, но очень аккуратно, чтобы не разрушать мост и наши дома, в отличие от кукурузников – «ночных бабочек», которые ночью глушили моторы и, пикируя, в полной тишине ночной, бросали бомбы куда попало, больше нанося ущерб населению, чем немцам. Немцы, «шарили» по ночному небу протекторами, стреляли куда-то вверх, но так и, ни разу не сбили, ни одного кукурузника, которые уже за городом, выходя из пике, включали мотор и, тарахтя, улетали. Говорили, что на них летали женщины - «ночные ведьмы», которые не давали нам спать. С каждым днём всё больше чувствовалось, что фронт приближается к Павлограду, улицы уже не убирались, немцы выглядели озабоченными, злыми, всё время грузили на машины имущество.
Как-то бабушка сказала: « Пойдем, Владик может, принесём картошки и кукурузы, немцы тому, кто помогает перебирать картошку, разрешают немного взять себе». Мы пошли на склад возле базара, там в помещении уже сидели женщины, перебирали картошку и другие продукты, иногда заходил туда какой-то немецкий унтер и давал указания, что делать. Одна молодая работавшая там всё время отпускала в его адрес всякие колкости и хохотала. Немец не понимал, но чувствовал, что она с него смеётся, и когда она, хохоча, в очередной раз, приговаривала: «Ну что драпаешь» , он схватился за пистолет и закричал на неё. Бабы стали его уговаривать, что мол она молодая и шутит. Я немного поработал и уловив момент, схватил арбуз, и вместе с одним мальчишкой удрали домой, но у того по пути повстречались калмыки и отняли арбуз, а я благополучно пришёл домой. В конце дня пришла и бабушка со своим пайком. Мама сказала, чтобы я туда больше не ходил, в это время всё может случиться. На другой день пришла с работы мама с тётей Клавой и сказали, что немецкий лазарет, где они работали, эвакуируется. Поговорив немного, они решили пойти в лазарет на следующий день, чтобы чем-нибудь разжиться, т.к. немцы некоторое имущество оставляли, чтобы не тащить с собой. В городе уже были, почти везде, военные патрули, и у них был приказ угонять население, особенно молодёжь, на станцию и отправлять куда-то, в сторону Днепропетровска, а потом, видимо, в Германию, в тех, кто пытался бежать, стреляли. У мамы с тётей Клавой были немецкие «аусвайсы» - пропуска, где указано было, что они работают в немецком лазарете. Немецкая воинская часть вместе с лазаретом, уже почти полностью уехала, и мама с тётей Клавой, и ещё одной медсестрой пошли забрать заранее припрятанные медикаменты. Возвращались уже домой, но на выходе из станции их
Злые черные собаки, по ту сторону решетки,
Злые, черствые насмешки, как удары мокрой плетки
-31-
остановили полицаи. Увидев, что они несут какие-то вещи, арестовали их, и отвели, как оказалось, в уже переполненный концлагерь, который был в центре города, на территории школьного двора, огороженный колючей проволокой, и под охраной из немцев и полицаев. Ожидали эшелона, который должен был вывозить неизвестно куда. Наступил вечер и ночь, мы с бабушкой ничего не знали, кроме меня и Галочки был ещё и 4-х летний сын тёти Клавы, тоже Владик Кука. Ночь прошла в тревоге, как всегда, слышались выстрелы, люди боялись показываться на улицу. Утром к нам пришла мамина знакомая женщина и рассказала, где мама с тетей Клавой и просили, чтобы мы не волновались, и ни в коем случае никуда не выходили, потому что забирают и сажают в лагерь всех, а они постараются освободиться. Прошёл ещё один тревожный день и ночь. Рано утром, ещё не рассвело, бабушка услышала тихий стук в дверь, и пошла, узнать, в чём дело. Слава Богу, пришли мама с тётей Клавой и ещё с одной медсестрой. «Как дети» - сразу спросила мама,: «Все дома, за тебя очень боялись» - ответила бабушка. «Ну, Слава Богу, все живы», и принялась приготовить, им покушать. «Наверное, голодные?» - спросила она. Как потом рассказала мама людей в лагере, было битком набито, к забору подходить нельзя было, могли застрелить. Ни воды, ни пищи не давали, ночью было холодно, и люди сидели прямо на земле, прижавшись, друг к другу всех собирались угонять, куда – неизвестно, говорили на какие-то работы, но красным, мол, никого не оставим. Огороженная колючей проволокой, территория лагеря охранялась эсэсовцами с собаками. Ночью даже к туалету, стоявшему в углу двора, не разрешали приближаться, но, как всегда, надежда умирает последней и мысль о том, что мы можем остаться одни не давала маме покоя. На следующую ночь, маме с тётей Клавой удалось уговорить полицая, который сменил эсэсовца, сходить женщинам вместе в туалет, т.к. у них сильно болит живот и привести себя в порядок, и дали ему несколько немецких марок. Ещё днём они видели, что задняя часть туалета выходит в соседний двор, в котором стояли немецкие машины с солдатами, а дальше улица тоже забита немецкой военной техникой, возле которой постоянно дежурили часовые. Одна из досок, выходящих во двор, оказалось, кем-то уже оторванной, и им удалось её отодвинуть, и пролезть во двор, когда полицай отошёл подальше. Быстро перебежав возле стоявших во дворе машин, в которых храпели солдаты, хотели перебраться на другую сторону улицы, но открыв калитку, увидели, что мимо стоявших там машин, ходит часовой. Тогда, они заскочили в коридор дома, в надежде, что увидят хозяев и там переждут некоторое время, но из коридора в приоткрытую дверь было видно, что на полу покатом спят немецкие солдаты – вообще немцы, когда спят, сильно храпят, а в другой, соседней комнате горит свет, и слышен разговор немцев. Тогда, они тихонько вернулись к калитке, и когда шаги часового удалились (часовые специально стучат коваными сапогами, чтобы было слышно, что с ним всё в порядке) – быстро перебежали мимо стоявших машин, на другую сторону улицы в соседний двор, там, в окне горел свет. Осторожно открыли
-32-
дверь и увидели, что там, у плиты стоит, как оказалось, знакомая маме женщина, которая всё поняла сразу, и пригласила их зайти, но знаками показала, что в соседней комнате у неё немцы, и она готовит им еду. Было уже за полночь, но немцы в её доме не спали, о чём-то громко галдели, наверное, пили шнапс. Вдруг, дверь, ведущая в дом, открылась, и вошёл немецкий офицер, он, подозрительно, уставился на женщин, и строго спросил, что они здесь делают. Мама нашлась быстро и ответила, по-немецки, что они из соседнего двора, и готовит кушать немецким солдатам, у неё закончилась соль, и она зашла к соседке одолжить. Тётя Клава ещё лучше мамы говорила по-немецки, и попыталась его убедить, что они сейчас уйдут, т.к. нужно кормить расквартированных у них немецких солдат. И действительно, вся улица была забита военной техникой, и в каждом доме находились немцы. Поверил или нет им фашист, но вид опрятно одетых, говорящих по-немецки, молодых, симпатичных женщин, по-видимому, успокоил его и он ушёл. Когда они перебегали улицу, наверное, их заметил часовой, и доложил в караул, поэтому немец, и пришёл выяснить. Вообще, немцы при виде опрятно одетых, да ещё, и говорящих по-немецки, сразу меняли своё отношение, и расшаркивались, а при слове «культура» вытягивались, чуть ли не в струнку. Но чаще, от них можно было слышать «Русише Швайн», говорили, что во всех странах, которые они оккупировали, культура намного выше.
«Пора уходить пока не начало светать» - сказала мама. «Лучше идите через огород на соседнюю улицу, я вас проведу, там немцев нет» сказала хозяйка. Хозяйку мама знала по одному случаю, когда её дочку, молоденькую девочку, изнасиловал немецкий солдат, и она забеременела, а мать девочки приходила к маме, чтобы она приняла роды, мама помогла ей родить, (позже до неё дошли слухи, что бабы, куда то дели ребенка).
Выйдя на соседнюю улицу, Еврейскую (Интернациональную) пробираясь через дворы, мама, тётя Клава и их спутница Лена, добрались, наконец, благополучно домой. Собак в городе почти не осталось, т.к. немцы ещё в самом начале, при каждом удобном случае их уничтожали, и ночью стояла тишина, не считая, иногда, раздававшихся выстрелов.Буквально, на следующий день, утром всех узников лагеря, под усиленной охраной погнали на станцию, часть погрузили в вагоны-телятники, а тем, кому не хватило места в вагонах, погнали под усиленной охраной эсесовцев и полицаев в сторону Днепропетровска. Потом дошли слухи от немногих, которым удалось убежать, что в пути при попытке присесть от усталости или отойти в сторону от колоны конвоиры стреляли без предупреждения судьба многих так и осталась неизвестной.
Был сентябрь месяц, по ночам уже было довольно прохладно. Когда они отдирали доску в туалете, рассказывала мама, то их молодая спутница
-33-
вместо того, чтобы соблюдать тишину, громко хохотала, на неё мама с тётей Клавой шикали, призывали к тишине, но она продолжала в их адрес отпускать реплики. Возможно, это успокоило полицая, и он отошёл, а, может, сделал вид, что ничего не слышит. С приближением фронта всё сильней слышалась орудийная канонада. Город притих, на улицах никто не показывался, только через мост всё больше двигались немецкие отступающие войска, и к середине сентября они почти все ушли за речку. Всё чаще над городом стала пролетать рама Fokke Vulf в сторону фронта. Утром, над железнодорожной станцией появился наш кукурузник, он сделал круг над станцией, и немцам удалось его подбить. Мотор самолёта заглох, и он, планируя в нашу сторону, пролетел над крышами, дотянул почти до поля за мостом, но зацепил крышу крайнего дома, рухнул в поле. Напротив нас, за речкой было видно, как немцы начали рыть окопы, готовясь к обороне. Утром, 16 сентября, через мост, промчались две или три легковушки, за ними грузовик с солдатами, говорили, что это драпала комендатура и гестапо. Это значило, что в городе уже не осталось никакой власти, машины эти нам давно примелькались за время оккупации, и мы их без труда узнавали. «За Днепр тикают», сказал дядя Тимоха, наш сосед. Но в лесу, за речкой, немцы ещё не прятались, хотя окопы уже вырыли, правда неглубокие «сидячие» и над брустверами блестели каски с воткнутыми в них для маскировки ветками.
Через некоторое время, по мосту, в нашу сторону, с канистрой в руках, перебежали два немца. Недалеко от моста, на возвышенности, стоял ещё довоенный, красивый, деревянный флигель, немцы подбежали к нему, прижимаясь и оглядываясь, и стали там копошиться, видимо облив крыльцо бензином, затем подожгли, и так же быстро убежали, обратно, через мост. Деревянный флигель быстро стал разгораться, и вскоре, огромные языки пламени поднялись над этим домиком, шифер, покрывавший крышу, стал с треском ломаться, и стрелять. По другим краям нашей улицы, Набережной, было подожжено ещё несколько домов, был, видимо, у них приказ, создать видимость уничтожения городских домов. Ещё с утра с восточной окраины города уже было слышно трескотню автоматов, наверное, там шёл бой, но до нас ещё не докатился, и женщины хлопотали в нашем дворе возле летних печек, готовя еду. Вдруг в соседний двор, с улицы ворвалась группа немецких солдат и сокращая путь к речке и мосту с винтовками в руках стали сапогами и прикладами ломать ветхий деревянный забор в наш двор. Женщины кинулись от своих печек в рассыпную в свои квартиры. Вдоль улицы Дворянской бил, по-видимому, наш пулемёт, и эта группа немцев, прикрывавшая отход своих, драпала через дворы. С треском сломав деревянный забор, и растоптав его сапогами, 8 или 10 немцев вбежали к нам во двор. Впереди них бежал огромный рыжий ( или блондин) немчура, с нашивками на кителе. Я стоял в проёме дверей и смотрел, увидев меня, он вскинул карабин, и стал целиться. Я быстро вбежал в дом, но дверь наружную не успел закрыть на крючёк. Немец бросился за мной, стуча коваными
-34-
сапогами по деревянному полу коридора. Я заскочил в боковую комнату, мама была, как раз, там и быстро засунула в ручки дверей кочергу, служившую нам запором для этой двери. Немец стал дергать двери, и кочерга стала поддаваться, ссовываться вниз, ещё секунды, и дверь могла открыться, как вдруг страшный взрыв бабахнул, так, что пол под ногами подскочил, и мы попадали. Стены готовы были рухнуть, но дом устоял и на этот раз, только все стёкла со стороны речки вылетели, и всё, что могло попадать – попадало. Испугавшись, фашист, стуча сапогами, выбежал во двор, и бросившись бежать к мосту с другими, понял, что не дождавшись их немецкие сапёры взорвали мост. Было слышно лопотание падавших обломков моста. Такого сильного взрыва я за всю войну никогда не слышал. Мост этот построили немцы во время оккупации, в отличие нашего моста, который каждую весну, после ледохода приходилось восстанавливать, этот мост был очень крепкий и по нему проходили даже танки. А что бы лед не разрушал его, они установили перед мостом ледорезы. Поэтому, что бы взорвать его потребовалось, наверное, много взрывчатки. И на этот раз меня спас мой Ангел Хранитель, заставив немецкого сапёра замкнуть провода взрывчатки, заложенной под мостом, именно в тот момент. Немцы заметались по берегу, поняв, что путь на тот берег им отрезан. Было видно в окно, как они вытащили у соседнего деда-рыбака две лодки на воду и набились в них, одна лодка от перегруза наклонилась как раз на середине реки, и немцы стали барахтаться в воде, там речка глубокая, и почти все утонули. Спустя несколько дней вздувшиеся трупы всплывали, и мы их отталкивали палками от берега. Наших пока ещё не было видно, только на станции, и в районе железнодорожного моста ещё шёл бой, трещали выстрелы, и взрывы гранат. Были, как видно, среди немцев, и такие, как тот, что погнался за мной, которому всё равно было лишь бы кого-то убить, всё равно кого. Надеюсь, что он был в той лодке, что пошла ко дну. Дома мама с бабушкой принялись убирать стёкла, и осыпавшуюся штукатурку, а я выносил мусор на свалку, за сарай, затем, окна завесили одеялами, и заложили подушками, а когда стемнело, закрыли со стороны улицы и речки в окнах ставни. (Раньше, все дома строились со ставнями деревянными, и поперечной металлической рейкой с «прогонычем», который закрывался уже из комнаты шпингалетом). Стемнело, и немцы начали постреливать неизвестно куда, наших ещё не было видно, они, наверное, до нашей улицы ещё не дошли, но со стороны немцев из леса, за речкой с перерывами, стучал пулемёт. Мама решила, что в доме на ночь оставаться опасно, и взяв меня, и Галочку, перешли в соседний двор, к тёти Поли, матери Витьки «Комара», посчитав, что там безопаснее, т.к. её окна выходили не в лес, где сидели немцы, а на соседнюю Дворянскую улицу, которая шла перпендикулярно к реке. У неё уже было несколько соседей. Дядя Тимоха крутил цигарки, и бабы ругались, выгоняли его в коридор, он умудрялся острить, ухаживать, заигрывать с ними, и хотел взять на себя роль авторитета, но его знали, как несерьёзного и придурковатого соседа. «Немцев в городе уже нет, а где же наши» - говорил он, за что получил ответ от тёти Поли: «Вот придут и спросят, почему ты сбежал с фронта, тогда
-35-
будешь знать, где наши». Со двора было видно, с восточной стороны города, орудийные вспышки, снаряды со свистом пролетали над крышами, и рвались за речкой, перелетая немецкие позиции, в районе аэродрома за леском, но самолётов там уже не было. Ближе к полуночи наступила ночная тишина, мы начали дремать, женщины шепотом ещё переговаривались. «Тихо!» - сказал кто-то. Было слышно, как по Дворянской, со стороны центра, по-видимому, галопом, стуча подковами по булыжной мостовой приближается всадник. «Тушите лампадку» - сказал Тимоха, затем в щели, в ставнях было видно, как на лошади прогарцевал кавалерист, дальше уже блестела речка, и он, погарцевав, так же галопом умчался обратно, наверное, это была разведка. Вскоре, наступила полная тишина, только иногда над крышами домов с шипением пролетали разноцветные, трассирующие пули которыми немцы стреляли из леса в сторону города, они могли вызвать пожары Мама решила увести нас домой, решив, что до утра можно поспать в доме. Бабушка, как всегда была дома, в своём уголке, на кухне, у её иконки всегда горела лампадка на масле, и лежала «Евангелие». Она даже во время бомбёжки никуда из дома не уходила.
На следующий день, утром, я и мой друг детства, и сосед Женька Пузанков, стояли на тыльной стороне, за домом, грелись на солнышке, и обсуждали свои дела, увидев нас, пробрался через свой огород к нам, и наш сверстник Витька – «Шканда» (Барков). Вдруг, у нас над головами, что-то глухо зацокало, посыпалась штукатурка, потом раздалась короткая автоматная очередь. Подняв голову, увидели следы от пуль. Пока мы рассуждали от, куда это стреляют, из-за сарая осторожно выглянул солдат с автоматом, и звёздочкой на пилотке, в накинутой плащ-палатке. Он осторожно приблизился к нам и завязался разговор. Это был первый наш солдат, которого мы увидели, он был совсем молодой, очень осторожный, озирался постоянно. «Где немцы?» - спросил он, мы ему стали наперебой рассказывать, что в городе немцев нет, они окопались за речкой в лесу, их отсюда видно, идёмте мы вам покажем. «Хорошо, хорошо» - сказал он, и осторожно выглянул, но увидел только часть речки. «Я и не знал, что тут речка есть» - сказал солдат, но дальше не пошёл смотреть. «Пойду, доложу командиру» - добавил он, и так же быстро, пригибаясь, и держа автомат наизготовку, ушёл, хотя мы его убеждали, что ещё вчера все немцы оставили город, взорвали мост, и сидят за рекой, в окопах.
Наверное, у нашей разведки не было карты города даже, поскольку, наш рассказ удивил его, что есть речка. А, может быть, ему не сказали об этом, но мы поняли, что это он стрелял. Вскоре, началась, почти со всех дворов, стоящих на берегу, стрельба по немцам, засевшим в лесу, мины летели то в одну, то в другую сторону, над нашими крышами. Мы разошлись по домам. Некоторое время спустя, когда стрельба поутихла, мама пошла в сарай, что-то взять. Возвращаясь, она неосторожно показалась из-за угла дома, и забежав в дом, сказала: « во двор не выходите, видно, из леса стреляет снайпер», пуля задела её волосы, и она сняла пучок волос с головы.
-36-
«Прямо слышала, как свистнула пуля» - сказала мама. Бабушка сказала ей: «Наточка, не ходи больше, как стемнеет, тогда и возьмёшь, что тебе надо».
Утром, мы услышали приближающийся, прерывистый гул большого количества самолётов, которые волнами, кружась, начали бомбить город.. Мы с мамой и Галочкой пересидели первый налёт дома, а когда эти самолёты улетели, перебежали к соседям, в тот подвал, где я зимой был. Там, в маленьком подвале было полно народа. Кто-то сказал, что надо уходить на другой конец города, т.к. тут передовая, и это только начало, немцы больше бомбили в стороне от речки, видимо, боялись, что попадут в своих, засевших в лесу. Один налёт следовал за другим, бомбы стали падать совсем близко, вызывая у людей панику. «Юнкерсы», включали ещё сирены, которые страшно выли, сливаясь с непрекращающимися взрывами бомб, и треща моторами, с сильным металлическим рёвом, пикировали, и переносились прямо над нашими крышами, беспрерывно сыпались бомбы. Как только чуть поутихло, и самолёты, покружив, сбились в строй, и стали улетать, мама схватила Галочку на руки, и мы побежали на соседнюю улицу, Полтавскую, там во дворе был цементированный подвал, намного лучше, чем этот, просто земляной. С нами побежало ещё несколько человек, все думали, что там будет лучше. Мы уже почти добежали, как начался очередной налёт. В подвале, тоже, совсем небольшом, было битком народа, протиснуться дальше нельзя было, и мы присели почти у самых дверей, и тут начался настоящий кошмар. Немецкие лётчики, будто специально стали бомбить эту улицу. Полтавская была мощённая булыжниками, осколки тарахтели, кто-то, наконец, прикрыл дверь в подвал, но бомбы падали совсем рядом, бабы ещё усиливали своим воем, и причитанием панику, казалось, что следующая бомба попадёт в подвал, и мы уже пожалели, что ушли от нашего дома. Вместе с рёвом самолётов, беспрерывным воем сирен, грохотом моторов, и взрывами бомб, бабы, сидевшие в подвале, верещали. Мама прижала к себе Галочку и меня, сидя на корточках. Некоторые беспрерывно крестились и молились. Обычно, налёт продолжается 20-30 минут. Как только затихло, мама схватила Галочку на руки и меня за руку, и сказала: «Бежим за город».
Мы выбежали на улицу, её было не узнать – разрушенные дома, горы кирпичей и булыжников, воронки от бомб, и сплошной мусор от домов, но этот дом, где мы сидели, уцелел. Мы бросились бежать, но, чтобы добраться до Пидварок, – это восточная окраина города, нужно было ещё перебежать через центр города, а потом еще несколько кварталов, за ним уже начиналась окраина, и дальше хутора, с постройками. Не успели мы пробежать и одного квартала, как послышался нарастающий рёв моторов, и началась очередная бомбёжка. Назад возвращаться уже было поздно, спрятаться было некуда, и мы вначале присели под стенкой дома, но сидеть на одном месте нервы ни у кого не выдержат Здесь, наверное, нами руководил инстинкт – бежать дальше. Мама уже не в силах была держать
-37-
Галочку на руках, и мы с мамой, схватив её за руки, я с одной, а мама с другой стороны, побежали навстречу бомбам. На мостовой, то в oдном, то в другом месте, лежали убитые осколками люди, видимо, они раньше нас попали в этот эпицентр, а сейчас бомбы рвались справа от нас на следующем квартале, ближе к центру города. Мама показала мне- , вон лежит убитый брат нашего соседа Пузанкова. Рядом с ним валялась перевернутая тачка с рассыпанным домашним скарбом.
. Мы продолжали бежать уже, наверное, не соображая куда, просто прямо, по Дворянской, в надежде, что скоро уже закончится налёт, но тут следующая группа самолётов опять стала сыпать бомбы совсем рядом. Галочка, ничего не понимая, кричала: «Куда вы меня тащите?». Почти не касаясь ногами земли, она висела у нас на руках, и в воздухе махала ногами, а мы продолжали бежать.
Дышать было трудно от кирпичной пыли и дыма от бомб, и запаха тола. Добежав до каких-то зелёных ворот, мама присела, обхватив Галочку, я тоже присел рядом. В метрах 50-ти от нас стоял кирпичный дом, и одна из бомб как раз, когда я посмотрел, попала во фронтон дома, его разнесло, кирпичи и осколки посыпались рядом, и вокруг нас, но, наверное, ворота нас прикрыли. Впереди нас находился небольшой парк-лесок, я вскочил и позвал маму, чтобы добежать туда, но мама продолжала сидеть, прижавшись к воротам, тогда я вернулся, схватил Галочку, и мама побежала за нами, там мы наткнулись на, совсем недавно, вырытый окоп, и заскочили в него. Пересидели в нём до конца налёта. Позже, через несколько дней, когда мы возвращались домой, увидели, что тех ворот, где мы сидели, нет, а на их месте воронка от бомбы. Пересидев в этом окопчике ещё два или три налёта, когда солнце уже клонилось к закату, мы пошли дальше, на окраину, и мама, увидев женщину, в одном из дворов, заговорила с ней, женщина предложила нам остановиться, и переночевать у неё. Разговорились, и оказалось, что это какая-то даже дальняя родственница, кажется, по линии папы. Ночь прошла сравнительно спокойно, иногда, со стороны города слышалась трескотня выстрелов, летели трассирующие пули, освещали ракеты, но на это уже мы не обращали внимания.
Мама долго говорила о чём-то с хозяйкой, мы с Галочкой вскоре уснули, и до утра, с комфортом отоспались. У хозяйки был небольшой, но аккуратный домик, с палисадником, и во дворе небольшой погреб. Вскоре, послышался приближающийся, гул большого количества самолётов, с юго-западной стороны, и над городом опять началась «карусель». Один за другим «юнкерсы», пикируя, стали сыпать бомбы. Сделав по 2 или 3 захода, они сбились в строй и улетели, но, спустя несколько минут начинался следующий налёт. В середине дня на час или полтора, наступало затишье, мы уже знали, что это у лётчиков «обед», и выходили из подвальчика немного размяться. Потом, опять до захода солнца, они продолжали бомбить, видимо,
-38-
выполняя программу: «отступая всё уничтожать». Как сказали маме ещё в лазарете, что Гитлер лично поставил крест на Павлограде, и что до Днепра всё подлежит уничтожению. А дальше они собирались заключить временное перемирие по границе Днепра. Иногда, над городом пролетала «Рама», видимо, фотографируя проделанную самолётами «работу». И вообще, мы знали и раньше, если появилась рама – это самолёт-разведчик, то жди налёта. Где-то с окраины, иногда стреляли зенитки, но так, ни одного самолёта и не сбили. Ночью наступала тишина и только со стороны окопавшихся на другом берегу речки немцев над крышами домов проносились разноцветные трассирующие пули. Видимо немцы ради забавы стреляли, но эти пули могли вызывать пожары. Бомбили немцы город три дня. Мама всё время беспокоилась, где сейчас оставшаяся дома бабушка Василиса, жива ли она и уцелел ли наш дом, где тётя Клава, с её 4-х летним сыном. Я беспокоился о своих кролях, которых я ещё раньше перенёс в голубятник в сарае, что им уже, сколько дней нечего кушать.
НАШИ ПРИШЛИ
На следующий день, наконец, мы увидели наших солдат. Появились машины, полевая кухня, и они расположились в той посадке, под деревьями, где мы в окопе пересиживали бомбёжку. Я и дети хозяйки пошли к ним, и с интересом рассматривали новую форму с погонами, т.к. раньше мы видели петлицы. Ещё раньше мама дала мне 25 «украинских» рублей, которые немцы печатали во время оккупации, чтобы я что-то купил, но уже лавки не работали, и я их носил в кармане. Я показал их одному военному и спросил можно ли на них купить хлеба , он ответил что эти деньги больше не нужны. Под вечер, перед заходом солнца, совсем низко пролетели наши самолеты с красными звездами и стали бомбить немецкие позиции за Волчьей, где за речкой окопались немцы , напротив нашего дома . На следующее утро я проснулся от громкого разговора. Дверь в соседнюю комнату была открыта, в углу, за столом сидел военный, кажется капитан, и громко ругался. Перед ним стояла молодица и переминалась с ноги на ногу. «Рассказывай, орал он, чем ты занималась», а дальше следовал отборный мат. «В то время, когда весь народ проливает кровь, ты - курва, таскалась с оккупантами» - кричал он. Девица дрожала и пыталась робко что-то сказать. Это был офицер из контрразведки «Смерш». Они сами вершили суд, идя вместе с фронтом,. Если мама все время думала, как там наш дом и бабушка, то я беспокоился о своих кролях, которых я перенес в голубятник, под крышу нашего сарая. Я время от времени хныкал, что они голодные и сколько времени ничего не ели и порывался пойти, хоть, накормить их. Наконец, когда офицер вышел во двор покурить, мама спросила у него
-39-
можно ли меня отпустить наведаться домой, объяснив ему, где наш дом и нет ли там немцев. Он сказал, что ночью наши солдаты уже переправились через Волчью, выбили засевших там немцев из Лихачевского лесо- парка, но по окраинам они могут еще быть и сейчас идет зачистка за городом. «Ладно», - сказала мама, «иди только осторожно, узнай, где бабушка и сразу возвращайся». Пройдя через посадку молодого парка, где мы отсиживались в окопе, я увидел группу военных и подошел к ним.
Там была вырыта братская могила и возле нее лежали погибшие во время уличных боев, наши солдаты. В яме постелили брезент и стали укладывать рядами погибших солдат.
Командир произнес речь и солдаты по команде дали несколько залпов из винтовок. Погибших закрыли брезентом и стали засыпать землей. Позже на этом месте поставили обелиск. Стоит он там и сейчас. Я пошел дальше. Проходя мимо того места, где мама во время бомбежки присела у ворот, а я вскочил и побежал с сестрой в посадку и мама за нами, я увидел, что на том месте была огромная воронка от бомбы, ворот и в помине не было, вокруг битый кирпич, вперемешку с землёй, и улица засыпана ветками от деревьев. Я пошёл дальше, думая, о том, как нам повезло. Людей больше нигде не было видно, в городе стояла непривычная тишина. Была середина сентября, «бабье лето», ярко светило солнце, но город притих, как будто вымер.
Временами казалось, что я иду по незнакомой улице, хоть это была наша Дворянская (К. Маркса) тянувшаяся через весь город до Волчьей. Пройдя несколько кварталов, дойдя до Екатерининской, я, чуть не споткнулся об убитого немца. Он свесился из разбитого низкого окна маслозавода, голова его лежала на тротуаре, а ноги в окне, рядом валялась винтовка, и на тротуаре рассыпаны патроны. Его уже успели раздеть, он был без сапог и кителя, в нижней рубашке. Внутри здания маслозавода, что-то догорало, и оттуда шёл дым, наверное, немец поджигал, и там его, и застрелили. А ночью его раздели, т.к. в то время с убитых снимали одежду, кто и когда это делал, мы не знали, но это повсеместно, т.к. вещи, в то время, были в дефиците. Солдат был совсем молодой. В то время Германия, исчерпывая свои человеческие ресурсы, посылала на фронт подрастающее поколение. Я хотел взять винтовку – естественное желание пацана того времени, но увидел, что она без затвора – в то время, наши солдаты вынимали затворы, чтобы оружие больше не стреляло, и выбрасывали подальше, а остальное потом подбиралось на склад, и на переплавку, когда уже устанавливалась «власть». Прямо на мостовой в разных местах лежали убитые во время боя немецкие солдаты. Если честно, то мы не знали ничего, наши окончательно пришли, или ещё опять будут немцы. Видя, что винтовка без затвора, я насобирал валявшиеся патроны, и пошёл дальше по улице.. С единственной мыслью,
-40-
как там мои голодные кролики. Чем ближе я подходил к дому, тем меньше было разрушений, несмотря на то, что передовая была там, у нас.
Перейдя через Полтавскую, в мой район детства, я, к сожалению, тоже никого не встретил, и не увидел, чтобы хоть спросить, и узнать новости. Дойдя до конца Дворянской, я вышел к нашей речке, и пошел через дворы, но везде стояла непривычная тишина. Это меня насторожило, и я прошёл к нашему дому, через огород моего друга детства Витьки Баркова, по прозвищу «шканда». Ещё не заходя во двор, я нарвал «лободы», которой всегда было полно, и зашёл в наш двор, забрался на чердак сарая. Кроли, услышав, начали метаться, я успокоился, увидев, что с ними всё в порядке, они набросились на траву. Они были такие голодные, что погрызли даже клетку. Спустившись во двор, я никого не увидел, как будто там никто и не жил. . В нашем дворе и в соседнем я никого не встретил, и подошёл к нашей двери. На петельках висел замок, я дёрнул его он сразу и открылся, замок был такой, что можно было его открыть и гвоздём. В это время осторожно выглянула наша соседка, тетя Галя – «А это ты Владик», сказала она, и спросила где мама, я ей рассказал. «Где бабушка?»,- спросил я, она сказала, что бабушка приходила и «наверное, пошла, искать вас». А вообще она пересидела бомбежки дома , а потом в туннеле с соседями и солдатами. Я спросил, где немцы, она сказала: «Наверное, в лесу нет, потому что вчера налетели наши и очень бомбили, а дальше на аэродроме за лесом ещё стреляют». И действительно оттуда иногда доносилась короткая пулемётная очередь: - это был немецкий пулемёт, а с края города Приточиловки звучала ответная очередь наших из автомата ППШ. Я научился различать их по звуку. Это через речку напоминали о себе «дежурными» выстрелами немцы и наши. Затем, наступал «перекур», потом опять они напоминали о себе. Я посмотрел через речку, было видно, там , где окопались немцы, деревья сильно поредели, были сплошь воронки, и поваленные вековые дубы. Это уже наши штурмовики «перепахали» немецкие позиции. Как оказалось к этому периоду войны у наших уже тоже имелась мощная авиация.
Возможно это по нашей «наводке» когда мы Женькой показали нашему молодому солдатику-разведчику, который, не разобравшись, стрелял над нашими головами, по-видимому не разобравшись по кому он стреляет, и удивился, что рядом есть речка и за ней окопались немцы. « А где Пузанковы?» - спросил я тетю Галю, т.к. хотел поговорить с моим другом Женькой - Пошли к брату его во время бомбежки убило, сказала она.. Я ей сказал, что мы видели его убитого в центре города, когда бежали через город во время бомбардировки. В доме у нас царил полумрак, но через пробитые осколками и пулями дыры свет проникал в комнаты. Тётя Галя была по натуре сварливой, и слишком откровенно не любила соседей Пузанковых, постоянно скандалила с ними, в
-41-
отличие, от её мужа, дяди Гриши, спокойного и добродушного человека. Дядя Вася-парикмахер, как мы называли соседа нашего Пузанкова, действительно был ехидным и завистливым. Взять хотя бы такой случай. Когда в наш двор случайно зашла хромая , раненая в ногу лошадь и я завел ее в сарай и дал сена, он тут же прибежал и хитро улыбаясь сказал: возьми ведро и набери в речке воды, зная, что на другом берегу прямо напротив нашего дома окопались немцы, и сразу начинают стрелять, если кто появится на берегу. Правда я на него посмотрел так, что он все понял и притворно хихикнув, юркнул в свою дверь. Мне было 11 лет но я как и все соседи питал к нему, взрослому дядьке, отвращение особенно после этого случая. Я взял что-то из тёплых вещей, и одну кастрюлю со сваренным из гусей холодцом, как мне сказала мама, и немного повозившись по своим делам, собрался идти обратно. На пустыре, на берегу, около разрушенного дома двое мужчин склонившись, рассматривали что то. Я подошел и увидел что они склонились над убитым человеком. Это был наш совсем молодой солдат, который лежал в неглубоком, по-видимому, наспех вырытым окопом на пустыре, который просматривался как на ладони со стороны другого берега, где окопались немцы. С него уже кто -то успел снять сапоги. Поговорив, и осмотрев, его они решили временно его похоронить в окопе. Солнце уже клонилось к закату, и я пошёл по той же улице обратно, так и не дождавшись, бабушки. Улицы по-прежнему были пустынны, город как будто замер, отходя от пережитого, было жутко смотреть на то, что натворили эти варвары, и не понятен был смысл всего происшедшего. Только возле одного домика, какакая-то старуха убирала ветки от деревьев и заносила доски от разрушенного забора во двор. Она, только молча, посмотрела на меня, я нёс кастрюлю и какие-то вещи, но ничего не сказала, и проводила меня взглядом.
Вернувшись, я рассказал всё маме, она хотела сразу идти домой, но хозяйка отговорила её, т.к. уже солнце село, и близился вечер. Утром, не дождавшись, когда мы с Галочкой проснёмся, мама подняла нас, поблагодарила приютившую нас хозяйку, и мы отправились домой. Проходя мимо того места, где мы присели возле ворот во время бомбёжки, я показал маме это место, где сейчас была воронка. Мама занятая своими мыслями, рассеянно посмотрела, и просто кивнула головой.
Много позже мама, иногда, вспоминала об этом. Вообще, на её долю выпало много испытаний и забот. Начиная от «раскулачивания», когда вся семья её лишилась всего, большим трудом нажитого, и жилья в селе Краснопавловка Харьковской области, и её папа, Сила Прокопович Коротич, без вести пропал. Бабушка (мамина мама), Василиса Калистратовна, под угрозой, если не оставит большевикам дом и всё имущество, то её с детьми ждут Соловки и Сибирь, была вынуждена с узелком и четырьмя детьми, двое из которых были ещё не совершеннолетними (Клава и Ваня), уходить куда глаза глядят. Всех их приняла мама, и как могла, обустроила в Павлограде, где она уже работала после окончания Харьковского медучилища. Встречая в Павлограде своих односельчан и одноклассников, которые тоже вынуждены были превратиться в бездомных беженцев, узнавала, что тех, которые пытались противостоять конфискации своего имущества, всех выслали в Сибирь и на Соловки. Некоторым удалось прислать письма, из которых и узнавали люди, что этих «переселенцев» выгрузили среди тайги, и сказали: «обустраивайтесь, теперь здесь ваш дом». Спали, зарывшись в листья, питались, кто, чем может. Мама помогла своим сёстрам окончить красно-крестовские курсы и устроиться на работу. В эти 30-е годы, когда голодовка косила людей, особенно в сёлах, они буквально приползали в город, и сидя на тротуарах, опухшие там от голода, умирали. В то время, не то, что
-42-
говорить, а даже думать плохо запрещалось о советской власти. Почти всё было под запретом, только поощрялись хвалебные речи в адрес Сталина, Кагановича и других. И всё же рискуя буквально всем, чтобы выжить в этом кошмаре, и помочь стать на ноги своим сёстрам, и младшему брату, мама делала аборты, которые были под запретом и сразу высылали в сталинские лагеря в Сибирь. И теперь новые испытания – война, которой, казалось, и конца не будет.Наконец, мы добрались домой, пройдя через весь город, так, никого и не встретив. Бабушка уже была дома, обрадовавшись, что все живы и здоровы, бабушка сказала: «А то я уже не знала, что и думать, где вы пропали, и что с вами». Она рассказала, что во время бомбёжки и стрельбы, все эти дни, она вместе с нашими солдатами, пересидела в «трубе», - так назывался туннель, по которому сливалась после весенних наводнений, вода с улиц города, обратно в Волчью. Эта труба была в нескольких метрах под землёй, выложена крупным гранитным камнем, и представляла надёжное укрытие от бомб, и была расположена в метрах ста от нашего дома. Люди во время бомбёжки там и прятались, но мама считала, что там грязно, и мы ни разу не воспользовались этим укрытием. Над ней были воронки от 250 килограммовых бомб, но туннель уцелел. Единственное, что подход к этой трубе был открыт, и простреливался немцами, засевшими в лесу, но ночью солдаты опустили железную заслонку.
Когда бомбили, сказала бабушка, то я там тоже была с солдатами, они ели консервы и меня тоже кормили, когда я хотела на ночь пойти домой, то они не посоветовали, т.к. ночь была очень лунная, и немцы могли подстрелить, а ещё там были соседи тоже», рассказывала бабушка. Она спрашивала у солдат, может, кто встречал её дочь Анастасию, которая была призвана в Армию с первых дней войны, и служит там операционной медсестрой. Они её успокоили, что дочь обязательно узнает, что Павлоград уже освободили, и почта начнёт с первых дней работать в городе, и дочка ей напишет письмо. «Так, что ждите, мамаша, от дочки письма». Так и получилось, спустя неделю, после освобождения, почтальон принёс нам солдатский треугольник, На нём был обратный адрес военной части и фамилия Коротич А.С. Тётя Ната, писала, что она узнала, что Павлоград освободили, очень беспокоилась, все ли живы?, что она служит в медсанбате, операционной медсестрой, была ранена, но, слава Богу, уже выздоровела, и опять работает. Ее воинская часть находится где-то в районе Донбасса. Мама сразу написала ей ответ, все мы почувствовали облегчение. Теперь было беспокойство о тёте Клаве, она, ещё, когда был целый мост, ушла с малолетним сыном в село Зайцево, где раньше работала медсестрой, и там много знакомых, у которых можно остановиться и переждать некоторое время. Так как ещё в лазарете, немец, работавший там, сказал, что город приказано разрушить, а те, кто там уцелеет, будут все отправлены в концлагеря или «капут» всем. Так как немцы надеялись, что
-43-
они опять вернуться, и будет уже хуже, чем февраль 1943 года. Зайцево находилось за речкой и в том районе ещё шли бои. Мама с бабушкой принялись наводить в доме порядок, а я занялся своими кролями и голубями.
Бабушка сказала, что, когда она пришла домой, то, наверное, кто-то был у нас дома, потому что замок был открыт. Мама ответила: «Вижу, две кастрюли с холодцом съели. Это точно были наши солдаты, видно сразу, т.к. боялись выйти на улицу, насорили в коридоре, и накидали окурков с махоркой».
Ночь у нас прошла спокойно, только иногда слышалось, как обмениваются редкими пулеметными очередями наши с немцами. Наступил день, кажется, 19 или20сентября, стрельба уже закончилась, вернулись по своим квартирам все наши соседи. Выйдя во двор, я встретил своего соседа-Женьку. Он сказал, что бомбежку они пересидели у своих родственников на окраине Пидворок, там немцы мало бомбили. Послонявшись по улице, рассматривая воронки от бомб и разрушения, мы увидели около наших свай у остатков причала на воде маленький плотик из трех связанных вместе железных бочек и деревянным настилом из досок. Это наши солдаты ночью переправлялись на тот берег, чтобы выбить оттуда засевших там немцев.
Мы решили переправиться на другой берег реки на этом плотике, подгребая доской вместо весла. Метрах в пятидесяти от берега, за редким кустарником были вырыты окопы, в которых недавно сидели немцы. Мы их из нашего двора хорошо видели. Окопы они вырыли неглубокие, «сидячие» и каски с воткнутыми ветками почти у всех видны были из за бруствера. Сейчас же, обходя воронки и поваленные деревья после бомбежки, мы в первом же окопе увидели двух убитых немцев. Один лежал на дне окопа, а другой сидел, и у него верхушка головы была срезана, как топором. Позже я узнал, что это воздушная волна от бомбы может так аккуратно срезать череп торчащий над бруствером окопа. Рядом валялась безопасная бритва и помазок. Женька нагнулся и вытащил небольшую сумку. В ней были письма, фотографии, ножик с ложкой и жестяная коробочка с сухим спиртом. Взяв еще коробку от противогаза и какой-то кожаный ремень, мы пошли дальше. В некоторых окопах тоже лежали убитые немцы, но кто-то уже успел их даже раздеть. Женька рассказал, что утром видел, как какой-то дядька на повозке был в лесу. Наверное, из Лихачевских хуторов. Вот он-то все и позабирал- предположил Женька. Насобирав патронов, мы переправились обратно. Волчья очень тихая речка, течения почти незаметно, она почти всегда зеркально гладкая. Оттолкнувшись, можно спокойно переплыть ее. Спустя несколько дней, трупы убитых в лесу немцев стали разлагаться и стоял такой смрад, что невозможно было дышать. Мы закрывали окна и старались не выходить на улицу. Вскоре появились наши военные, которые ходили по дворам и расквартировывали по домам фронтовиков из своей воинской части. У нас поселился сержант Цыганков. Он мне хорошо запомнился, так
-44-
как был очень разговорчивый и веселый, постоянно шутил, играл на гитаре и заигрывал с приходившими в наш дом к маме молодицам. Я с ним быстро подружился. У него было несколько медалей, и он был ранен. Цыганков рассказал, что успел побывать в штрафном батальоне, в котором нужно воевать на передовой пока тебя не убьют или ранят , вобщем «смыть свою вину кровью». Его, к счастью ранило. Я рассказал ему, что видел за Волчьей убитых немцев и про того, что череп срезало.
Цыганков объяснил мне, что, если рядом взрывается снаряд, или бомба, а чья-то голова торчит из окопа, то череп срезает взрывной волной, как бритвой.
А еще то, что перед боем ни в коем случае нельзя бриться, плохая примета убьёт или тяжело ранит, сказал он. По вечерам над рекой, на берегу собиралась молодежь с солдатами и мы слушали новые для нас фронтовые песни под аккордеон такие как, «темная ночь, только пули свистят по степи», «в лесу прифронтовом»»брызги шампанского», правда звучала она так= Новый год, порядки новые, колючей проволкой наш лагерь обнесен, и на тебя глядят глаза суровые, и смерть голодная стучится к нам=. Пока было тепло, военные показывали под отрытым небом почти ежедневно по вечерам новые фильмы про войну.
Спустя несколько дней их воинскую часть направили в район Днепропетровска, где готовилось форсирование Днепра. Оттуда вскоре один за другим пошли через наш город эшелоны с ранеными. Мама и бабушка все время тревожились, куда подевалась тетя Клава с малолетним сыном, тоже Владиком, как я. Наконец, маме удалось узнать через знакомых, что тетя Клава была вместе с другими людьми насильно угнана в район Днепропетровска. Больше никто ничего не знал. Когда освободили Украину, и тетя Клава написала письмо, оказалось, что их колонну разбомбили. Их подобрал военный грузовик, шедший с румынами, и они оказались на границе с Румынией в Бессарабии. Тетя Клава с ребенком осталась в Татарбунарах, Она там устроилась на работу в больницу, ей там понравилось, люди зажиточные и жилье ей выделили. Правда, местные жители были недовольны, что их « освободили «
Опять стали загонять в колхозы и устанавливать свой порядок. Говорили, что с румынами жилось хорошо, а пришли «советы» и людям это не нравилось. Но это мы узнали позже, а пока войне не было видно конца. А мы стали обвыкаться с новой властью, нашей советской. У кого остались припрятанные на время оккупации советские деньги, можно было опять покупать продукты, хотя цены были совсем непонятные, а магазины еще не работали. В октябре открылись школы, и я пошел на занятия, в третий класс. Фронт ушел дальше на запад, нас уже не бомбили. Началась битва за Днепр. Опять пошли эшелоны в сторону Днепропетровска, а обратно шли битком набитые вагоны с ранеными. Сердобольные женщины выносили к поездам всякую снедь- кто так угощал, а кто пытался что-нибудь продать или обменять на одежду.
Рассказывали, что при форсировании Днепра немцы заняли оборону на очень крутом берегу, практически неприступном. Немцы топили десантные средства, свободно расстреливая наших солдат, которых на верную гибель гнали наши генералы, выполняя приказ «только вперёд». В Днепропетровске, в музее можно увидеть панораму битвы за Днепропетровск и прочесть документы того времени. Сразу после освобождения военкомат
-45-
призывал 16-17-ти летний молодняк из города и окрестных сёл. Недалеко от нас, на пустыре их быстренько обучали «курсу молодого бойца», как держать и заряжать винтовку, короткая строевая подготовка, и петь в строю: «Пусть ярость благородная, вскипает, как волна, идёт война народная, священная война», затем, установили чучело, и бегали вокруг поочерёдно, ударяя его прикладом и штыком. Мой сосед Женька Пузанков говорил мне: «вот послушай, как они поют, вместо, «пусть ярость благородная», они поют «ярость Богом зроблэна». Их сразу отправляли на передовую, а через некоторое время, родственников вызывали в военкомат и вручали им похоронки, в которых сообщалось, что такой-то погиб смертью храбрых.
В школе у нас был военрук, (в то время была такая должность), который тоже участвовал в форсировании Днепра. Он показывал ещё не зажившую рану от пули на бедре, На его занятиях мы разбирали и собирали винтовки и автоматы, он удивлялся, что мы с их устройством были хорошо знакомы. Он был уверен, что у нас имеется оружие и просил принести и сдать его. Но никто не собирался приносить, хотя у многих имелись обрезы. У меня был тоже и мне приходилось постоянно перепрятывать его, чтобы мама не нашла его, т. к. наши власти призывали население сдавать оружие. Это был обрез из советской 10-ти зарядной полуавтоматической винтовки, которую я стащил из-под носа у часового, который после боев за город, охранял сваленные в кучу штабеля оружия, недалеко от нашего дома.
Мои сверстники, которые уже натаскали себе, посоветовали взять мешок и когда солдат отошел, я вытащил приглянувшуюся мне новенькую винтовку, замотал ее в мешок и притащил домой и сделал из нее обрез. Правда, выстрелил из нее только один раз. Как позже я узнал эти винтовки, хоть и были удобные, но в морозы часто отказывали и их собирались снять с вооружения.
Однажды придя домой из школы я после очередной разборки и смазки , сидел за столом и щелкал затвором. В это время с работы пришла мама с фельдшером-лейтенантом, который был у нас на квартире.
Где ты это взял, – спросила мама. Я молчал. ( Бабушка Василиса и раньше видела у меня обрез, но не придавала этому значения).
О сдаче имеющегося у населения оружия наши власти тоже постоянно напоминали. Мама почему-то спросила фельдшера: «Это чей». - «Немецкий»- как бы со знанием дела ответил лейтенант. Меня это задело, что он военный, а не разбирается в оружии. Мама взяла за ствол мой обрез и быстро пошла к речке. Я бежал за ней и просил не выбрасывать. Размахнувшись, мама швырнула обрез в речку и как раз возле свай, где самое глубокое место. Пацаны потом долго ныряли, пытаясь поднять обрез, но так и не смогли найти. В школе с 3 класса началась уже другая программа. Добавилась география, история, английский язык. По географии был очень
-46-
хороший учитель, он же и директор школы - Григорий Григорьевич. Он сразу мне понравился, и я всегда с интересом слушал его уроки и очень полюбил этот предмет. Я как зачарованный смотрел на глобус и географические карты. Учитель всегда подходил ко мне, интересовался, все ли мне понятно. Отметки были хорошие в отличие от других предметов. Я считаю, что всё зависит от умения преподавателей заинтересовать учеников и расположить к себе.
Так прошла зима 1943-44года. Мама работала в лазарете воинской части, ёё сестра тётя Анастасия по-прежнему служила в Армии, в медсанбате. Мы регулярно получали от неё письма-треугольнички. Она стала пересылать бабушке Василисе денежные переводы, и позже бабушке военкомат даже выделил небольшое пособие.
Тётя Наца (так мы ёё звали) почти постоянно была на передовой. Санитарный батальон, обычно, расположен сразу за передовой. Она писала, что они освободили Одесскую область, потом Бессарабию и Молдавию. Потом их 301 стрелковую дивизию перебросили в Польшу. Тётя была ранена в руку осколком мины, но после лечения осталась служить там же. После освобождения Польши их дивизия прошла всю Германию, брали сильно укреплённые на подступах к Берлину Зееловские высоты, и тётя даже расписалась на развалинах Рейхстага, а также заходила в бункер Гитлера. У тёти было много медалей за взятие различных городов, за «Боевые заслуги», а также ордена - Красной Звезды и Отечественной войны, которые особенно ценны. Но пока ещё шла война, и жизнь была нелёгкой. В школе, правда, после второго урока приносили на подносе или в миске нарезанный небольшими кусками хлеб и по количеству учеников раздавали. В школе получали газеты и, в основном там описывались фронтовые события, новости, снимки освобождённых территорий с концлагерями, крематориями с горами трупов. Но в то время ни одна статья не начиналась без хвалебных слов в адрес Сталина и, также, всё заканчивалось с его именем. Слишком старались превознести и сочиняли хвалебные статьи. В нашей семье, как и до войны, так и после о нём мнение не изменилось. Если мама дипломатично о нём отмалчивалась, то бабушка Василиса откровенно коротко отзывалась как о Сталине, так и о Гитлере, что оба они «дьяволы» и будут покараны.
В соседней квартире, как-то, праздновали день рождения, пили самогон и кто-то из гостей высказал мнение, что , если бы Сталин вёл разумную политику, то войны можно было бы избежать. Кто-то из собутыльников донёс на него и человек получил 25лет Сибирских лагерей. Это было повсеместно.
Весной 1944года воинскую часть вместе с лазаретом, где работала мама , передислоцировали ближе к фронту, в город Ровно. Маму не отпустили, не смотря на то, что у неё был маленький ребёнок- моя сестра и она вынуждена была уехать вместе с воинской частью. Мы остались одни с бабушкой.
-47-
В конце марта, в апреле на реке начинается таяние льда и наводнение. Огромные льдины со скоростью несутся по реке. Перед мостом, который построили наши солдаты, обычно скапливаются льдины, громоздясь одна на другую. Вода подымается на несколько метров, и речка разливается, затапливая улицы города. Обычно, поток воды устремляется мимо нашего двора и дальше по Дворянской, в город, но дома строились на небольшой возвышенности а уличные дороги, мощённые булыжником, служили каналами, через которые делались временные переходы. Немцы, строившие мост во время оккупации, предусмотрели это и перед мостом были установлены ледорезы, об которые лёд крошился и не разрушал мост. Но после взрыва моста их почти не осталось, а наши строили каждый год, после наводнения восстанавливали разрушенные льдом конструкции моста, так и не переняв их опыт.
В общем, у немцев было что позаимствовать. Даже, например, туалет для солдат: они рыли траншею, устанавливали доску, как скамью и с комфортом усаживались в ряд, не то, что у наших - одна дырка на роту. Все солдаты были обуты в кожаные сапоги, носили только шерстяные носки, а не портянки. Бельё у немцев было тёплое, с длинными нижними рубашками до колен. Для окопов им выдавались маленькие коробочки-печки с сухим спиртом для разогрева суповых кубиков. Одно только фюрер не предусмотрел - зимой и летом у них были одни и те же пилотки или фуражки. Во время зимних морозов они одевали наушники или закутывали голову шарфом. Наши солдаты, как во время войны, так и много лет спустя выглядели жалко в кирзовых сапогах с портянками, и обмотками на ногах, и в тонких гимнастёрках зимой и летом.
Кирзовые сапоги были редкостью, их носили только командиры. Зимой многие предпочитали носить ватные фуфайки и брюки. Но, всё равно, это были всем нам родные и близкие люди, которые, как и все мы переносили все тяготы того времени. Некоторое время у нас на квартире жил старшина. Это был пожилой молчаливый человек, у которого тоже семья была ещё на оккупированной территории. Каждый день он приносил нам полный котелок вкусной солдатской каши и другие продукты, что немного помогало бабушке в её хлопотах накормить нас с сестрой. Мама регулярно присылала денежные переводы, но этих денег не хватало- продукты были очень дорогими. Однажды, идя со школы, мой одноклассник, вернувшийся из эвакуации, уговорил меня попрыгать по льдинам, медленно проплывающим по реке. Я, как более опытный, сказал ему, что вместе на одну льдину нельзя, но он меня не послушался, приблизился ко мне и в результате мы оба провалились сквозь лёд. Хорошо, что это было у пологого берега. Я промок по пояс и еле выбрался, цепляясь за кусты. Меня откровенно возмутило, что никто из стоявших на берегу людей, не попытался помочь, а только нашлись еще две дуры которые смотрели и ржали, глядя, как нас могло унести течением. Я
-48-
мог довольно быстро выбраться, но этот одноклассник, ослушавшийся меня, вцепился за моё пальто и мне пришлось его тоже вытаскивать. . Дома бабушка согрела воды, наполнила грелки и уложила меня возле духовки. К вечеру у меня поднялась температура, а на следующий день воспалились очень болезненные железы. Я несколько дней пролежал с высокой температурой в постели. В то время основным лекарством был стрептоцид и сульфидин. Весной занятия в школе закончились, я перешёл в четвёртый класс.
Наступили летние каникулы. Мама, по-прежнему, работала в воинской части в лазарете где то в Западной Украине. Начальство, не смотря на её просьбы и семейное положение, не отпускало её. Так прошло лето, осень и зима. Всё это время мама и тётя Наца писали письма и, иногда, присылали посылки.
Не смотря на все трудности,выпавшие на долю бабушки Василисы, я никогда не слышал от неё жалоб. Она просила меня по несколько раз перечитывать ей письма, от мамы и тёти Нацы и под её диктовку я писал им о нас, что всё в порядке. Бабушка регулярно ходила в церковь, которая начала уже действовать. Зимой она умудрялась даже где-то доставать уголь, а я приносил из разбитых домов дрова. По вечерам она зажигала лампадку, так как электричества большую часть времени не было. Бабушка даже никогда не ругала меня, когда я напроказничаю, а , улыбаясь говорила: «Ой, Владик, дывысь». Наконец, в марте 1945 года, когда уже было ясно, что Германия будет разбита и конец войны близок, маму отпустили домой. Их воинская часть в то время была уже на территории Польши, но мама довольно быстро товарным эшелоном добралась до Павлограда. Мы воспрянули духом, когда она неожиданно утром постучала и мы услышали её голос. Радости нашей не было конца.. Мама сказала, что больше никуда не поедет, что её отпустили насовсем. Вскоре она опять начала работать на прежнем месте в горбольнице. В начале мая разнёсся слух, что окончилась война. Некоторые люди плакали, что, наконец, дождались этого момента, но как оказалось, это только наши войска взяли Берлин и Гитлер застрелился, но 9мая мы, наконец, услышали по радио сообщение Информбюро, что подписан акт о капитуляции и война закончилась полным разгромом Германии. Потекли мирные дни. Постепенно стали приводить в порядок город, разбирать разрушения, засыпать воронки от авиабомб и окопы. Было как-то даже не привычно, что нет уже стрельбы и бомбёжек, с которыми мы уже свыклись. Как-то в конце мая, выйдя из дома, я увидел, что на берегу Волчьей, против нашего дома сидит какой-то хлопец. Подойдя ближе, я узнал нашего соседа Мишку Солянникова-Процевича. Его забрало гестапо после того, как казнили его старшего брата Николая, которому было 15лет. Он в феврале 43года вместе с подпольщиками участвовал в вооружённом восстании, а позже стрелял по отступавшим немцам.. После этого его выдал местный полицай Тимка.
-49-
Мишке было 13лет и его, как брата партизана, тоже забрало гестапо и с тех пор о нём ничего не было известно. Он рассказал, что его гестапо после допроса отправило в какой-то концлагерь в Германии, а потом в Австрию в Маутхаузен. Он со многими другими детьми был в отдельном бараке, у них брали кровь и в позвоночник кололи. А, вообще, там всё время убивали, а потом сжигали в крематории, сказал он..Кормили один раз в день какой-то баландой из картофельных очистков, хлеб из опилок и эрзац-кофе. В начале мая американский танк сломал железные ворота и выехал в лагерь, прямо на аппель-плац. Эсэсовцы и охрана разбежались, некоторых поймали. Американцы давали детям консервы и шоколад. Потом пришли наши военные, всех переписали и эшелоном отправили на Украину.
Рассказывая, Мишка, не отрываясь, смотрел на Волчью и долго потом ещё сидел на берегу, видимо, здорово тосковал по родным местам.,находясь в нацистском аду. Время проведенное в плену в концлагере и опыты которые проводили там, на детях, позже отразилось на его здоровье. В начале 70-х годов при моем посещении Павлограда, я зашел к Соляниковым, , Мишка лежал в постели с серьезным заболеванием позвоночника. Он с трудом мог передвигаться. Я в то время работал судовым врачом на судах загранплавания Дунайского пароходства в Измаиле. Обычно в зимнее время на морской линии, в основном по Средиземному морю, а летом открывалась навигация по реке Дунай, и мне приходилось бывать во всех придунайских странах, включая Австрию и Германию. Недалеко от австрийского города Линц, на берегу Дуная расположен небольшой городок Маутхаузен. Буквально в 2-3 км от города, в живописной местности, спрятавшись за начинающимися Альпийскими горами, в небольшой долине и расположился этот лагерь смерти. Я имел возможность дважды побывать там, и осмотреть оставленное для потомков наследие фашизма. Плывя на теплоходе по Дунаю и сейчас можно увидеть, зловеще торчащую из-за горы квадратную трубу крематория и сторожевую вышку. Поднявшись по горной дороге и обойдя горный выступ, закрывающий, от посторонних глаз концлагерь, сразу попадаешь к центральным железным воротам. Сейчас там множество мемориальных памятников от каждой страны, узники которых погибли в этом лагере. Сразу справа за воротами из каменной стены торчит железное кольцо, к которому был прикован советский генерал Карбышев, отказавшийся сотрудничать с фашистами. Там его прикованного к стене и обливали на морозе холодной водой из брансбойта, пока он не превратился в глыбу льда. Позже так его скульптор и изваял на этом месте. Сохранилось несколько бараков , а так же ревир (лазарет), где проводились медицинские эксперименты и убивали узников различными способами, и конечно аппель плац и крематорий. Все это я Мишке рассказал, он с интересом выслушал и поделился своими воспоминаниями. Там еще была каменоломня, сказал он, из нее наверх нужно было таскать камни по ступенькам, которых было около двухсот, и ели кто падал, то камни катились вниз и всех сбивали обратно, нас тоже заставляли там работать сказал он. Я сказал что она и сейчас существует , на дне каменоломни видно небольшое озеро и установлен памятник узникам, которых эсэсовцы сбрасывали с кручи вниз. У самого обрыва стоит мемориальный памятник голландским евреям, которых по прибытии в лагерь эсэсовцы всех сбросили живьем в каменоломню в озеро.
Война закончилась , потянулись мирные дни, но лучше жить мы не стали. Заработная плата в то время была у мамы такая, что и одному человеку не протянуть на неё месяц. Особенно трудно было зимой. Начались проблемы с дровами и углём. Все разбитые дома уже давно растащили. Мы ходили в лес собирать хворост.
- 50 -
Иногда доставали шелуху от семечек с маслозавода которой топили печку. Надвигалась голодовка. Мы с мамой ходили на домашнюю мельницу у мужика на нашей улице. Он брал с ведра кукурузы в качестве оплаты баночку зерна.. Я по очереди с мамой крутил тяжелый жернов. Вот так мы кое-как перебивались. Бабушка варила мамалыгу, а когда удавалось достать зерна, то пекла лепёшки или делала галушки или затирку. Это что-то вроде баланды с плавающими кусочками теста. Галочку маме удалось устроить в детсад, где детей более сносно кормили.
Зима 1944года, была очень суровой, снежные метели намели такие сугробы, что нельзя было дверь открыть по утрам. Хлеб выдавали по карточкам, кажется, по 300грамм на человека. Хлеб был низкого качества, рассыпался или был какой-то мокрый внутри. Временами мама впадала в депрессию, почти всё время лежала и плакала, читала какую-то книгу Сологуба и выписывала из неё целые страницы. Иногда ей удавалось сэкономить на медикаментах и люди просили её помочь им . Кто как мог, так и благодарил. В то время всё было в дефиците, особенно был спрос на сульфидин и стрептоцид. Тогда стрептоцид был красного цвета, позже его запретили, так как многолетняя практика его применения показала, что он токсичен. Но, во всяком случае, всю войну его применяли. Уже появился и применялся пенициллин. который делал чудеса. Любые гнойные раны, после первой инъекции быстро заживали, но он был в дефиците, и достать его было невероятно трудно. Я по-прежнему подшивал свои валенки резиной от автомобильных скатов. т.к. по большую часть времени проводил на льду Волчьи и обувь нужно было восстанавливать. Электричества зимой почти никогда не было, и по вечерам город погружался в темноту.
Бабушка зажигала на короткое время смоченный в блюдечке масляный фитилек, и я мог читать или делать уроки. К утру в комнате было холодно, и мама кутала нас в одеяла. Даже во время оккупации было доступнее с продуктами и дровами, можно было что-то выменять или постирать и за это приносили продукты или мыло. Сейчас вместо мыла пользовались каустической содой, которую доставали на станции у машинистов паровозов, Первый год после оккупации оказался очень тяжелым. Иногда к маме приходили женщины и просили сделать аборт, но им приходилось отказывать т. к аборты были строжайше запрещены.
КОЛЯДКИ
Наступило Рождество, и мой друг детства Витька – Шканда и еще один хлопец предложили мне на следующий день пораньше подняться и пойти колядовать. На следующий день утром, кода еще было темно я тихонько
- 51 -
оделся и вышел во двор, где меня уже ждали мои друзья. Витька сказал - пойдем по спекулянтам, я их всех знаю у них богато грошей. В то время лучше жилось тем, кто занимался спекуляцией Чаще, это были демобилизованные фронтовики – инвалиды. В первом - же доме, куда мы пришли нам обрадовались и впустили. За столом, заставленном закуской и выпивкой сидела компания, которая шумно нас приветствовала. После колядок они стали нам совать конфеты и деньги и наперебой хвалить. Так мы обошли несколько злачных мест и довольные разошлись по своим домам. Собираясь на колядки, я никого дома не предупредил. Дома мама, сидя за столом со знакомой женщиной обсуждала, как прожить наступивший день. Денег не было, и продукты тоже были на исходе. Видно было, что она очень расстроена. Где ты шляешься сказала она и в сердцах дала мне оплеуху. Я молча выложил из карманов деньги, среди которых было даже несколько красных тридцатирублевок, которых во всяком случае , для базара хватало. Мама, с женщиной молча, переглянулись, а я, почти не скрывая обиды, пошел в другую комнату. Бабушка Василиса подошла ко мне, и попыталась успокоить – «ну не сердись на маму» - сказала она, ты же знаешь, как ей тяжело, и ты нас не предупредил, что пошел колядовать.
КАМУШКИ
Следующий раз я придумал другой вариант заработка. У нашей соседки в небольшой кладовке два демобилизованных ее родственника занимались изготовлением из винтовочных гильз зажигалок, т.к. спички были в
дефиците. Я иногда заходил к ним и наблюдал, как они работают, и слушал всякие истории, как на базаре вместо настоящих камушков продают кусочки алюминиевой проволоки, которые трудно отличить от настоящих и только пробовать нужно « на зуб». Я стащил у них кусочек алюминиевой проволоки и дома аккуратно накусал ее по размеру камушков, заполнил ими почти полную бутылочку из под пенициллина и утром пошел на базар. У входа, сидели покалеченные в войну инвалиды и просили милостыню, государство еще не успело о них позаботиться. Держа, в руке бутылочку с «камешками», я стал на бойком месте, и, на всякий случай, поближе к выходу. На своих штатных местах сидели торговки и писклявыми голосами наперебой кричали «чайный сода, горький перец», стараясь перекричать их писклявым голосом, другая баба беспрерывно верещала - СИНЬКА, СИНЬКА, СИНЬКА. Затем уловив паузу в этой какофонии, высокий дядька басил « ДРОЖЖИ МОСКОВСКИЕ, ДРОЖЖИ» и так без конца. Наконец, какая-то сельская бабка, видимо распродав свои сельхозпродукты, направляясь к выходу, остановилась и дернула меня за рукав.- Шо цэ ты продаеш - спросила она. Камушки для зажигалок, ответил я. Она поинтересовалась, сколько стоит, я назвал цену. Затем хитро щурясь,
- 52 -
спросила, а за все, сколько ты хочешь я сказал, что там сто штук и сколько они стоят.
Бабка видимо решила меня, как малолетку, обдурить, и предложила половину. Немного поколебавшись, для вида я сказал ладно, берите бо треба гроши. Достав из-за пазухи сверток с деньгами она рассчиталась со мной и видимо довольная, что так удачно меня надула, стала прятать бутылочку с камешками, а я, не задерживаясь, направился к выходу. Во время нашей торговли с бабкой, высокий дядька продававший «дрожжи московские» стоял рядом притихший и молча, наблюдал за нами. Отойдя немного, я оглянулся и увидел, что он взял у бабки камушек и пробует его «на зуб». Затем он безнадежно махнул рукой и вернул его. Бабка встрепенулась и, вытянув шею, стала смотреть, куда я делся, но я был уже вне ее досягаемости. Идя уже не спеша по Полтавской, я увидел, как она заглядывает во дворы и что-то спрашивает. Дома я часть денег отдал и оставил немного себе. Но больше я не рисковал заниматься таким бизнесом.
БИЛЕТЫ В КИНО
В то время уже начал работать кинотеатр, показывали интересные наши и американские фильмы и я почти каждый вечер ходил в кино т.к. во время оккупации мы ничего подобного не видели, и вообще забыли, что кинофильмы существуют. Когда закончились деньги, кто-то из пацанов сказал мне, что он однажды подделал билет и прошел в кино.
Дома я аккуратно нарезал кусочки бумаги и остро отточенным карандашом аккуратно расчертил по имевшемуся у меня образцу несколько билетов. На следующий день мы поли в кино. У входа, где стояла контролер, горела тусклая лампочка и ничего не заподозрив нас пропустили. Так продолжалось пока не были обнаружены подделки билетов и однажды прервали сеанс и устроили облаву, начали проверять у всех билеты. Нас было человек пять, и мы решили спрятаться под сцену и там пересидеть, но нас быстро обнаружили и под конвоем «ястребков» - сейчас дружинники в сопровождении милиционера отвезли в отделение милиции. Там нас допросили записали адреса и оставили ночевать под охраной дежурного милиционера. Мы расположились на полу в комнате вместе с дежурным. Он нам сказал, что утром придет начальство и нас всех отправят в колонию для беспризорников и малолетних преступников, там вам покажут как подделывать билеты, будут лупить каждый день и жрать будете баланду. Он явно получал удовольствие,
- 53 -
запугивая нас. Затем он доставал из тумбочки бутылку с самогоном, наливал в кружку и выпив свою дозу , с явным удовольствием продолжал нас «воспитывать» все время запугивая нас. Он напоминал обыкновенного полицая, на которых мы насмотрелись во время оккупации , только не хватало ему белой нарукавной повязки. Так мы просидели на полу до глубокой ночи, кое-кто спал, я, сидя на полу, дремал, но уснуть не смог.
Начинался рассвет. Витька, мой сосед, толкнул меня и показал на дежурного, тот уронив голову на стол, крепко спал похрапывая. За спиной у нас окно выходило на улицу. Кто-то попробовал его открыть и створки легко распахнулись. Мы не сговариваясь один за другим поспригивали на безлюдную улицу и разбежались по домам. Дома мама, толком не разобравшись, где я так долго пропадал, уложила меня спать. Уже в полдень я проснулся от какого-то мужского разговора в соседней комнате. Разговор шёл о необходимости перевоспитывать малолетних преступников в специальных колониях для беспризорников. Мама пыталась его переубедить, что я не беспризорный и она сама примет меры. Ещё она говорила о трудностях, которые нам пришлось пережить во время оккупации и ей удалось убедить этого следователя. Он сменил свой тон и сказал, что на первый раз он постарается замять это происшествие, что и так им приходится каждую ночь вылавливать бандитов из так называемой Чёрной кошки. По-видимому, убедившись, что мы никакого отношения к бандам не имеем, всех нас оставили в покое. В это время действительно орудовали банды и
люди старались с наступлением темноты никуда не показываться и запирались. По ночам были слышны выстрелы - это орудовали банды.
Однажды, возвращаясь из школы, домой, я увидел, что возле летнего кинотеатра толпится народ. Там судили одного из главарей банды. Это был долговязый парень. На вопросы судьи он сказал, что он из блокадного Ленинграда и подробно рассказывал, как он грабил и убивал. В этих бандах орудовали понаехавшие после оккупации иногородние. Послевоенные годы были очень тяжёлые. Продукты и одежда были в дефиците. У мамы были какие-то знакомые в Бердянске, и моя учительница напросилась, чтобы мама составила ей протекцию поехать и спекульнуть рыбой, так как там она была не дорогой. Мы с моим соседом и одноклассником называли ее «каргой». В общем, мама решила отправить меня с ней и еще какой-то учительницей, чтобы и я вместе с ними мог немного подзаработать. Они закупили махорку-самосад, и мы поездом отправились в путь.
. В Бердянске мы остановились у маминых знакомых, а утром отправились на базар. Женщины стали продавать махорку, а мне сказали, что я могу идти гулять, пока они будут торговать. Совсем недалеко находился приморский бульвар, и я впервые в своей жизни увидел море.
- 54 -
С небольшого бульвара открывался красивый морской пейзаж с выступающим в море небольшим пирсом и маяком, возле которого покачивались рыбацкие баркасы и рыбаки выгружали пойманную в море рыбу.
Была ранняя весна, и купаться было еще рано. Насмотревшись вдоволь на море, я вернулся на базар. Женщины успешно продали наш товар и принялись закупать рыбу. Я помогал нести наш рыбный товар, и мы вернулись к приютившим нас людям. Рыбы было много и солёной, и копчёной, и сушёной и я, сытно пообедав, направился опять к морю. Я мог часами смотреть на набегающие волны. Наевшись рыбы, я захотел пить, но вода на вкус оказалась совсем не такой, как у нас в Павлограде. На улицах стояли такие самые колёсные «фонталы», как их называли, но пить эту воду я не мог и только, придя на квартиру , где хозяйка предложила мне попить воды из колодца, я смог напиться. Но, всё равно, вода была не такая вкусная, какую я привык пить с детства. На следующий день нужно было уезжать, и мы отправились на вокзал. Мои попутчицы решили, видимо, на мне сэкономить, и не взяли мне билет. Они решили спрятать меня на полке за чемоданами, однако, кондуктор меня обнаружила и высадила, несмотря на уговоры моих попутчиц. Почти перед самым отправлением поезда я попросил одного мужика подсадить меня и влез через открытое окно. Поезд тронулся и дальше уже мои бабы как-то договорились
с кондуктором. Дома мама возмущалась поведением моих учителей, но, не смотря на то, что они меня надули, поездка оказалась очень полезной для нашего скудного бюджета. Теперь я мог хвастаться, что видел море.
Прогуливать школу - это, как ходить
В школу, только мимо
Ещё ранней весной я со своими классными дружками - Лебедем и, вернувшимся с эвакуации, Тоцким сильно чем-то провинились и завуч, по прозвищу Пиня, выгнал нас и сказал, что мы исключены. Приняв его заявление всерьёз, Тоцкий предложил поехать и поступить в мореходную школу юнг, в Харьков.
Мы договорились, что втайне от родителей на следующий день уедем. Моя малолетняя сестра зорко следила за нашими приготовлениями, поэтому я ей сказал, чтобы она ничего не говорила маме, и пообещал привезти ей поросеночка, т.к. Лебидь сказал, что по пути мы заедем в село к его тетке и возьмем у нее продукты.
Утром я, как обычно, собрался в школу. За мной зашли мои друзья, и мы отправились на каком-то товарняке в путь. В дороге, съев завтраки, стали рассуждать, что будем делать дальше. Лебидь предложил сойти на одной из станций, где живет его тетка, и предупредил, что бы мы говорили ей, что нас послал директор школы с важным пакетом в Харьков. Пакет он заготовил заранее. Портфелей в то время почти ни у кого не было, и учебники мы носили в противогазных сумках. Лебедь был долговязый и имел представительский вид, почти никогда не учил уроки и когда его вызывали
- 55 -
к доске он молчал и, переминаясь с ноги на ногу, шмыгал носом, получал свою «двойку» и садился на место. Дома он регулярно получал от отца оплеухи, но был невозмутим в своей правоте.
Тоцкий больше молчал, но все, же спросил Лебидя – где возьмем гроши Лебедь невозмутимо ответил - продадим учебники и еще показал пачку папирос, которую он стащил у отца и продадим это, а вообще у тетки есть гроши и хояйство большое - свиньи, куры,,гуси и даже корова - я у нее все лето отдыхал, добавил он. Мы сошли на какой-то станции, недалеко от Лозовой, отъехав от Павлограда шестьдесят км и направились в село, которое находилось в двух км от станции.
Зимой темнеет рано, снег еще не сошел, и мы в пути изрядно продрогли, т.к. ехали в неотапливаемом вагоне-телятнике. Тётка встретила нас сразу подозрительно, видимо хорошо знала племянника. На вопрос, куда это мы, на ночь глядя, и знает ли отец, Лебидь сказал, что знает и что нас директор школы послал в Харьков с пакетом для поступления в школу юнг. Но паровоз поломался, а в вагоне не топится, и мы решили поехать утренним поездом. Своего племянника она знала,. покачала головой и сказала, что ей что-то не верится, но разрешила нам переночевать и добавила, что поезд на Харьков идёт рано утром, чтобы мы не опоздали. Накормив нас горячими галушками, тётка постелила нам на кухне на пол
соломы, которую она принесла из второй половины хаты, где стояла корова, хрюкала свинья, и было ещё несколько кур и гусей. Мы расположились на соломе, а тётка пошла в соседнюю комнату, где стояла кровать. – «Знаете, что» - вдруг сказал Лебидь,- нужно у тётки украсть кабана, на станции его продадим, и будут деньги. Тоцкий возразил ему, что свинья будет визжать и тетка подымет гвалт. Не будет визжать, возразил ему Лебидь, волк, когда уводит свинью в лес, то берет свинью зубами за ухо и хвостом подгоняет, и она спокойно идет. Тоцкий сказал – хотя-бы пару гусей или курей, а свинью еще надо зарезать, а потом продать, на что Лебидь ему ответил - у меня есть ножик и я умею кабанов резать. А если тетка услышит и подымит гвалт, то надо треснуть ее по голове и он показал на стоявший у печки тяжелый рогач. Лежа на соломе, мы хохотали и дурачились, совсем забыв, что в соседюю комнату дверь приоткрыта и конечно хозяйка все слышала. Рано утром тетка нас подняла, сказав, что мы можем опоздать на поезд. Лебедь промямлил, что-то насчет завтрака но реакции не последовало и мы не солоно хлебавши поплелись на станцию. Как раз в это время стоял поезд, шедший на Павлоград, в одном из вагонов – «телятников» топилась печка-«буржуйка». Тоцкий вдруг сказал: вы как хотите а я еду домой Поколебавшись я тоже с ним согласился. Лебидь немного потоптавшись и пошмыгав носом, присоединился к нам, и мы забрались в вагон, устроились
- 56 -
поближе к печке, т.к. успели уже изрядно промерзнуть. Хотелось кушать, и в пути Лебидь сошел на какой-то станции и продал несколько папирос, и мы купили на эти деньги по пирожку. В Павлоград поезд пришел в середине дня, и мы сошли на перрон. Лебидь вдруг остановился и весь съежился – на перроне стоял его отец, который сразу его заметил. Неговоря ни слова он сразу дал ему оплеуху так, что у Лебедя слетела шапка, и повел его домой.
Оказывается моя сестричка, зорко следившая за нашими приготовлениями дома, все рассказала, и его отец догадался, куда мы направляемся. Родители выяснили, что мы в школе провинились.. Дома меня немного мама отчитала, но, в общем, были рады, что со мной ничего не случилось, и я благополучно вернулся домой, т.к. в это время года начинается на реке ледоход, Волчья выходит из берегов, и много бывает несчастных случаев.
На следующий день мама попросила гостившего у нас, как мама называла его свата, отвести меня в школу. Этот сват маминой сестры тети Веры, приезжавший город на базар, был добрейшей души человек, в отличие от его супруги очень сварливой бабы. В учительской, как и положено меня отчитали, он тоже, для вида, отчитал меня, незаметно мне, подмаргивая, мол, так нужно. В общем, на этом инцидент был исчерпан.
К сожалению, этот скромный и добрый человек умер во время очередной советской голодовки 1947года..
Но для меня он оставил о себе добрую память. По вечерам, сидя возле печки, он любил рассказывать всякие истории, и я с интересом его слушал.
ПРОЩАЙ ПАВЛОГРАД
Вскоре мы получили письмо от маминой сестры Анастасии из Баку, куда перевели из Берлина ее воинскую часть. Там она получила квартиру и приглашала нас приехать. Мама дождалась, когда у меня начнутся летние каникулы, и мы с ней отправились в путь.
После войны почти не осталось пассажирских вагонов и наш поезд, а вернее эшелон состоял из товарных вагонов-«телятников», с кое-как сбитыми скамейками и полками, назывался он 508-й, но люди прозвали его «пятьсот веселый». Ехал он очень медленно, часто останавливался в поле, пропуская встречный поезд, т.к. местами была одна колея, люди выходили и отдыхали на траве, но он вдруг давал гудок и сразу срывался, и часто пассажиры отставали от поезда.
Наконец на шестые или седьмые сутки мы приехали в Баку. Жила тетя Анастасия совсем недалеко от центра города в авиагородке, пос. Монтино, в небольшой комнатке, там еще жилили две семьи летчиков. Мама с тетей все
- 57 -
свободное время проводили за рассказами воспоминаниями прошедших тяжелых военных лет и вспоминали что им пришлось пережить за эти годы. У тети было много наград, но носила она только орден Отечественной войны и Красной звезды. Она была еще совсем молодая, красивая и на нее всегда обращали внимание. Всю войну она прослужила в медицинском санитарном батальоне операционной сестрой. Медсанбат, это медицинское подразделение, функции которого находиться всегда сразу за передовой и оказывать первую квалифицированную врачебную помощь раненным , которых санитары доставляли с поля боя. Была сама дважды ранена, но все обошлось. Всю войну тетя прослужила в 301-й стрелковой дивизии, которая освобождала Северный Кавказ, Украину, Одесскую область, Молдавию, Польшу, брала сильно укрепленныеЗееловские высоты при штурме Берлина и расписалась на стене Рейхстага. Командир дивизии Герой Советского Союза, Генерал-майор Антонов в своих мемуарах тепло отзывается об операционной сестре Наташе Коротич, которая не раз оказывала ему медицинскую помощь, извлекая у него осколки.
БАКУ
Тетя советовала маме переехать на постоянное место жительства в Баку, договорилась устроить маму на работу и со временем помочь в обустройстве с квартирой. По сравнению с сильно пострадавшей в войну Украиной жизнь здесь намного лучше, хотя послевоенный голод 1946-47-х. годов уже потихоньку надвигался уже и на Кавказ. Чтобы оправдать нашу поездку мама купила в Павлограде чемодан махорки, продав ее в Баку, мы смогли окупить нашу поездку и даже запастись продуктами, которые здесь были намного дешевле. На базаре в Баку и на улицах местные мальчишки– азербайджанцы бегали и бепрерывно кричали «папирос восточный», продавая поштучно папиросы местного производства, но они не были в таком спросе как украинская махорка. Погостив несколько дней и познакомившись с городом, мама стала собираться в обратный путь, т.к. беспокоилась, оставив дома бабушку с малолетней сестрой, но твердо решив готовиться к переезду в Баку. Я тоже был согласен, тем более, мне пообещали, что устроят меня на учебу в мореходную школу юнг. Поехали все тем-же пассажирским товарняком «пятьсот веселым».
Дней через пять или шесть, наконец, приехали в Павлоград. Было 2 или 3 часа ночи. По перрону бродили какие-то оборванцы и по углам сидели подозрительные личности, которые сразу оживились и мама решила, не
- 58 -
дожидаясь рассвета идти, домой. Вокзал после войны еще не был восстановлен, с поезда сошло с десяток пассажиров, которые тоже решили идти в город всем вместе. Мы перешли поле-выгон, миновали еврейское кладбище, где еще остались рвы,
в которых оккупанты расстреливали евреев, и пришли на околицу, дальше толпа поредела и через пару кварталов мы продолжили путь одни. Была теплая июньская ночь, ярко светила луна, стараясь осторожно без шума идти, мы уже сами продолжили путь. Мама все время прислушивалась, в эти послевоенные годы, орудовали банды так называемые «черная кошка». Вдруг мама остановилась и стала прислушиваться, затем тихо спросила у меня: «свист?», но я не понял и подумал, что мама сказала мне, чтобы я свистнул.
Что-что, а свистеть я умел и, заложив пальцы в рот что есть силы свистнул. От неожиданности мама аж присела, затем сказала – мне послышался свист, и я у тебя спросила. «Я подумал, что ты мне сказала свиснуть» - ответил я. Идем быстрее сказала мама.
Наконец в свете луны блеснула наша Волчья, и мы благополучно пришли домой, бабушка сразу нам открыла, Галочка спала. И мама успокоилась но, смеясь, рассказала, как я ее напугал своим свистом. А вообще, кто знает, может быть, мой свист озадачил воров и мы благополучно преодолели оставшиеся пару кварталов. Мама стала рассказывать бабушке о нашей
поездке, и сообщила, что они с Анастасией обсуждали вопрос о нашем переезде в Баку.
Мама сказала, что договорилась насчет работы и с квартирой вопрос со временем можно будет решить, а пока будем жить вместе с сестрой. – Немогу больше здесь оставаться, где столько горя пришлось пережить – сказала мама. За время оккупации и вообще военного лихолетья мы, как и большинство в то время питались плохо, моя малолетняя сестра часто болела и мама решила у знакомой женщины купить козу т.к. врачи посоветовали ей пить козье молоко. Мы с сестрой ходили ее доить, как это делается меня, научил мой друг детства Витька-Шканда у которого козы и кроли были постоянно. Молока она давала около литра и нам этого хватало. Каждый день, утром мы отводили ее на выгон возле еврейского кладбища к пастуху, а вечером на окраине встречали, но через пару недель «Лида», так звали нашу козу, стала приходить домой сама вместе с другими козами. Однажды она домой не пришла и поиски ничего не дали, на пастбище тоже она не появлялась, по-видимому, ее кто-то запер. И мы с сестрой начали обходить дворы и спрашивать.
Наконец на окраине во дворе, где тоже были козы, мы спросили у хозяйки, может, она видела нашу козу, но баба ответила, что ничего не знает. Но, как оказалось наша «Лида» была закрыта у нее в сарае и, услыхав мой голос, сильно заблеяла, я немедленно открыл сарай и мы, наконец, привели пленницу домой к всеобщей радости. Однажды в крайннюю комнату
- 59 -
нашей квартиры, которая, обычно, пустовала, поскольку, отапливать ее нужно отдельно подселили квартиранта, часового мастера, звали его Пылып. Мастер он, наверное, был неважный, клиенты часто сним ругались. Поскольку мы уже серьезно готовились к отьезду в Баку, но не знали, что делать с козой и Пылып предложил, что он может зарезать козу, будет мясо, а со шкурки можно пошить шубку сказал он. Мама вначале колебалась, но потом согласилась, т.к. и в том и другом мы нуждались. Только я должен ему помогать добавил он. Утром Пылып взял топор и направился в сарай, где была коза, мне он сунул в руки нож и сказал, чтобы я резал ей горло, когда он оглушит козу. Я ничего еще не сообразил, как он ударил козу, и она упала. «Реж» - закричал он, но я не в силах был сдвинуться с места, тогда он выхватил у меня нож, а я сразу вышел из сарая, мне было жалко нашу козу. В августе 1946 г. мы уже были готовы к отъезду в Баку. Квартиру вместе с некоторой мебелью мама договорилась продать приехавшему из Москвы на работу в больнице врачу.
Он ворчал, но не хотел упустить представившийся ему случай. Наконец мы погрузили свои вещи на телегу, и, попрощавшись, с соседями, отправились на вокзал, последний раз взглянув, на Волчью и нашу Набережную. где прошло мое тревожное детство, где улицы, лес и Волчьи
берега были для меня родными, и на всю жизнь врезались в память. События военного лихолетья, которые нам пришлось пережить в этом многострадальном городе. Я чувствовал, что нужно начинать новую жизнь и не испытывал сожаления что уезжаю, наоборот меня манила новая еще не известная для меня даль. Какая перспектива могла нас ожидать в Павлограде? На Украину уже надвигался голод 1946-47гг.
Поезд товарный Москва-Баку
Дверью зажало башку мужику
Тронулся поезд, мужик побежал
Долго бежать он не мог и упал.
На вокзале, если можно так назвать, то, что осталось от него, после многочисленных бомбардировок, мы сели на поезд, который в народе, в шутку называли «пятьсот веселый», который состоял из товарных вагонов, – теплушек, шедший из Москвы до Баку и двинулись в путь. Это был очень длинный эшелон, часто останавливался на полустанках и в степи пропуская встречные поезда, т. к. еще не была восстановлена после войны вторая колея , люди выходили и отдыхали на траве, потом давал гудок и сразу срывался с места, Некоторые пассажиры не успевали вскочить в вагон и отставали от поезда. Так, один мужик из нашего «телятника» вздремнул на травке и не слышал как тронулся поезд, хотя ему кричали, потом вскочил и побежал за поездом по шпалам, махая руками, чтобы остановился поезд, пока не упал, а поезд набирая скорость увозил его, наверное единственное «богатство», фанерный чемодан.
Бабушка Василиса сошла на станции Минеральные Воды, но после короткой стоянки поезд тронулся, и она осталась там не успев сесть. По приезде в Баку, мы тетей Натой несколько дней ходили на Сабунчинский вокзал - так назывался в Баку - встречали поезда пока, наконец, она приехала. Она рассказала , что сидела несколько дней на вокзале, не зная что предпринять , денег у нее с собой не было , но однажды к ней подошел молодой офицер и поинтересовался, что она здесь ждет и не уезжает. Бабушка рассказала ему свою историю, и что в Баку живет ее дочь, которая всю войну была на фронте и служила операционной сестрой. Тогда он купил ей билет , усадил на поезд и дал немного
- 60 -
денег на дорогу. Дома все вспоминали его добрым словом, это был, по-видимому, фронтовик, т.к. у него были на груди ордена, как сказала бабушка.
В Баку я почти каждый день ездил знакомиться с городом, всё было для меня интересно, но очень много было жуликов из местных и приезжих беспризорников. Милиция часто устраивала облавы, и тогда хватали всех подряд.
Как-то, сойдя с трамвая, я шёл по улице мимо центрального базара, направляясь в сторону морского бульвара. Впереди меня шла женщина с сумкой в руках, неся под мышкой буханку хлеба. За ней пристроился какой-то пацан. Вдруг он резко выхватил у неё из-под мышки хлеб и бросился наутёк. Женщина с криком побежала за ним, но он быстро растворился в толпе. Пройдя ещё немного, я почувствовал, что меня кто-то схватил за шиворот. Это был милиционер, уже поймавший какого-то оборванца и решивший заодно прихватить и меня с собой, хотя я был довольно прилично одет для того времени.
Я пытался вырваться, но он крепко меня держал. Мы пришли в милицию, где за столом сидел дежурный, а на скамейках и на полу сидели десятка с полтора пойманных беспризорников.
Милиционер стал спорить с дежурным, что тот ему мало записал пойманных. Оказывается, таким путём они выслуживались перед начальством. Все милиционеры были азербайджанцы, но говорили на русском языке с сильным кавказским акцентом. Рядом со мной сидел чуть старше меня азербайджанец, попавшийся на воровстве. Я разговорился с ним, и спросил что они дальше с нами будут делать. Отвезут в Закаталы или в Шемаху ответил он, и видя что я не знаю что это такое добавил, - это такой «турма » или лагерь для малолетних , могут и в Маштаги, это дальше в горах, там совсем плохо , почти не кормят , много растет орехов но от них сильный понос . Я был уже везде, добавил он, а ты поговори с Аббасом, посоветовал он. Такая перспектива меня не устраивала, и я стал обдумывать, как мне отсюда выбраться, на мои объяснения, что я не беспризорный они не реагировали. Из всех милиционеров мне показался самым доступным некий Аббас.
Тогда я обратился к нему, и объяснил, что меня задержали по ошибке, и попросил меня отпустить домой, он осмотрел меня, выпучив глаза и увидав, что я выгляжу прилично одетым, спросил: «чито у тэбэ есть?». И видя, что я молчу, сказал: «Давай пиджак» – я ответил, что пиджак мне привезла из Германии моя тетя и подарила мне, и меня будут дома ругать если я приеду без пиджака, тогда он похлопал меня по карманам спросил: «а там что?», у меня в кармане был красивый перламутровый складной ножик , я показал ему, Аббас сказал – я приду потом , а ты попросишься у дежурного в туалет. Я сел опять на свое место. Ну что, договорился? спросил меня сосед азербайджанец и добавил, я говорил, что с ним быстрее можно договориться, сразу видно, что ты не вор, это меня отпустят только, когда мой отец привезет им деньги.
Наконец пришел Аббас, и мы вышли с ним в коридор. Он еще раз спросил, что у меня еще есть в карманах, пришлось показать ему еще брелок в виде компаса похожий на золотой. Ножичек и брелок, мне подарила тетя. Хорошо сказал он и мы вышли на улицу, там сидел сапожник , Аббас сказал мне – продай ему ножичек - тот повертел в руках мой ножик и протянул мне несколько рублей , я сказал что он стоит дороже но они не стали меня слушать.А теперь купи пачку папирос сказал он. Я купил пачку Бакинских папирос «восточные», и думал, что теперь я свободен, но Аббас сказал: «Скоро придет машина и повезет вас в лагерь, ты положишь в пачку эту штуку – (он имел в виду брелок), и дашь мне, а когда машина пойдет на подъем, спрыгни и убегай, а сейчас отпустить не могу, пришел начальник и всех вас пересчитал». К концу дня пришла машина-полуторка, нас рассадили в кузове вдоль бортов, милиционеры расположились по углам кузова и мы поехали через весь город.
На окраине начинался крутой подьем в горы Аббас молчал, тогда я подскочил, к нему , сунул пачку папирос , милиционеры вскочили со своих мест к Аббасу с криком « и мне, и мне», по-видимому думали что там деньги, не обращая на меня внимания а я оттолкнувшись от заднего борта спрыгнул на мостовую Стоявший на перекрестке постовой милиционер, .увидел что я убегаю, поднес ко рту свисток но в это время из-за поворота, визжа тормозами и беспрерывно звеня, показался спускавшийся вниз трамвай и закрыл меня от милиционера. Я вскочил на ходу, на подножку и он, набирая скорость, увез меня, Что-что а прыгать на ходу я еще раньше научился. Брелок я в пачку не положил, а папиросы половину у меня выпросили еще раньше в милиции. В центре я пересел на свой трамвай и благополучно доехал домой. Дома меня немного отчитали за мои «вылазки» в город, мама предупредила, что я буду ездить туда со взрослыми и вообще мы с тетей Натой были в школе отнесли твой табель, через несколько дней начинается учебный год, нужно подготовить учебники и тетради. 1-го сентября я пошел в школу, в пятый класс, как мне показалось , там сидели одни малолетки, за время оккупации я отстал от своих сверстников на два года. Эти одноклассники знали о войне только понаслышке. Садясь за парту я с трудом втискивал колени, что вызывало откровенное хихиканье, это меня задевало и я возненавидел школу да и учителя у меня не вызывали симпатии. Единственный парень, с которым я подружился, был местный Ибрагим, сидевший со мной за одной партой, он посвящал меня в царившие там порядки. Приоритетными личностями в то время являлись всякого рода жулики, слово «блатной» означало беспрекословный авторитет. Вообще в то время город Баку кишел ворами в основном из местного населения. В трамвае нужно было держать руки на карманах, я несколько раз ловил их пальцы у себя в кармане, они, ничуть не смущаясь, проталкивались дальше по вагону и делали свое дело, Ибрагим предупредил меня, что в таких случаях лучше не возмущаться, а промолчать иначе могут подрезать.
Иногда мы с Ибрагимом уходили с занятий и отправлялись на трамвае в город, на Приморский бульвар смотреть на море и на стоявшие у причалов корабли. На приморском бульваре и разных местах постоянно сидели старики-азербайджанцы и продавали семечки. Ибрагим мне сказал, что вместе с семечками они продают « анашу « или «план». Вот смотри к нему подошел парень, и старик в стакан с семечками вложил маленький бумажный сверток с анашой. На бульваре под кустами сидела группа парней и по кругу передавали папиросу, и все время хохотали, о чем-то оживленно громко говорили. Это они обкурились и теперь как дурные смеются, он потянул меня в сторону, идем, а то могут пристать и требовать деньги. Лучше не курить анашу сказал он, сильно сушит мозги, а старики платят деньги милиционерам, и они их не трогают.
- 63 -
Ибрагим показывал мне достопримечательности города, старую крепость с выходящей прямо к морю Девичьей башней, из которой по преданию бросилась в море наложница шаха. Крепость с ее узкими улочками, в которой и сейчас еще живут люди, и где живет знаменитый колдун, которому поклоняются местные жители, но лучше туда не ходить могут ограбить и подрезать.
Однажды Ибрагим мне сказал: «Завтра я в школу не пойду, брат берет меня учеником в мастерскую, ремонтировать автомобили, и даже зарплату будут мне платить, надоели мне учителя» - добавил он и предложил: «идем, лучше, посидим на крыше». С крыши открывалась панорама города, но получив нагоняй от завуча, мы собрали учебники и ушли. Я по-прежнему мечтал поступить учиться в мореходную школу ЮНГ, тем более что старшая сестра Ибрагима сказала, что недалеко от города есть школа ЮНГ и туда на учебу принимают после четырех классов, выдают морскую форму. Придя домой, я решительно заявил, что в школу больше не пойду. Мама с тетей удивленно на меня посмотрели и спросили, что я тогда собираюсь делать.
Я им рассказал, о мореходной школе юнг. «Но ведь там уже начались занятия» - сказала тетя, «да и устроиться туда не просто». «Тогда пойду работать» - ответил я. На следующий день в школу я не пошел, и, видя мое упорство, мама с теткой поехали в мореходную школу, которая располагалась в нескольких километрах от Баку, на станции Насосная, на берегу Каспийского моря, за Сумгаитом. Им удалось договориться, но при одном условии, что мама будет там работать буфетчицей в школьной столовой. Позже выяснилось, почему там никто не хотел работать, начальство разворовывало продукты.
-64-
МОРЕХОДНАЯ ШКОЛА ЮНГ
Меня зачислили в школу Юнг, выдали морскую форму, и я начал осваиваться в новом коллективе, если его можно так назвать, почему объясню позже. Мама проработала там несколько месяцев и с трудом уволилась, т.к. начальство регулярно расхищало продукты, выделяемые для «юнгачей» и маме приходилось как-то покрывать недостачу. Особенно открыто воровал начальник школы. Это был еще совсем молодой очень толстый азербайджанец, он приезжал на трофейном БМВ, шофер таскал в машину продукты и нагрузившись , начальник школы с трудом переставляя толстые ноги , садился в машину , так что трещали рессоры, укатывал в Баку. Носил он огромную морскую фуражку с кокардой, и китель с какими-то нашивками. В школе говорили, что его дядя кокой-то министр, или заместитель. Наши воспитатели перед ним подобострастно заискивали, он ничего не преподавал, просто отсидев в кабинете пару часов, он нес свое тело, похожее на холодец и залезал в машину Его заместители, тоже растаскивали продукты, а послевоенная голодовка уже пришла и на Кавказ. Хлеб и другие продукты выдавались только по карточкам, в ограниченном количестве. В основном в школе всем «руководил» заместитель директора некий Катарашвили. Это был конченый негодяй, завидев его юнги, старались держаться подальше, а он, увидев группу стоявших старался незаметно подкрасться и кто не успевал отскочить бил под зад ногами сопровождая это матом. Поэтому кто-то должен был постоянно стоять на»шухере» и увидев его разбегаться в разные стороны с криком «атас».
Двухэтажное здание школы ЮНГ одиноко стояло на песчаном берегу Каспийского моря, чуть поодаль было несколько рыбацких бараков. По вечерам рыбаки прямо с берега заводили на лодках сети и вытаскивали много самой разнообразной рыбы, но на наш стол ничего не доставалось, начальство все забирало и куда-то увозили. Контингент курсантов был самый разнообразный, некоторые с уголовным прошлым , из различных регионов. По специальности было две роты – шкиперов и механиков, в которую я и был зачислен. Вместе со школьной программой нам преподавали устройство морских судов и механизмов, двигатели внутреннего сгорания и паровые котлы.
-65-
Эти занятия, вел немец из Поволжья, говорил он басом, никогда не раздражался, несмотря на выходки некоторых учеников, а просто делал свое дело, мне он нравился, и я с интересом его слушал. Я хорошо освоил устройство двигателя «БОЛИНДЕР», которые стояли на большинстве маломерных и рыбацких судов и работали на обыкновенном мазуте, были простыми и безотказными в работе и паровые котлы системы Бабкок-Вилькокс с судовыми паровыми машинами. Опишу обычный школьный день. После занятий почти все воспитатели расходились по домам, и курсанты были предоставлены самим себе, в основном слоняясь по двору школы. Блатные азербайджанцы кучковались отдельно и курили апашу, все время, галдя на своем языке ,другие, стояли в очередь на наколки, которые делали тушью и иголками, третьи просто слонялись по территории. Комната, где мы жили, называясь кубриком и погуляв по территории, я пошел на свое место. Мой сосед по койке, некий Саенко, родом из Полтавщины , проводил личное время по своему. Установив стул посередине комнаты, он изображал, как на машине подъезжает директор, выходит из нее, затем отсидев в кабинете, идет в туалет и издает там громкие звуки.
. У него это здорово получалось и он, почти ежедневно сидя верхом на стуле, придумывал новые сценки, копируя наших воспитателей. У него был талант артиста, но его уже предупреждали, что за его язык и выходки могут выгнать из школы. Отца его за «язык» выслали в Сибирь в «Сталинские лагеря, и он жил с бабушкой, которая и устроила его в школу юнг. Саенко, сидя верхом на стуле, демонстрировал, как его «студебеккер» преодолевает подьем и он, сигналя, переключает скорости, затем объявлял, что едет на полуторке, и точно повторял звуки шестеренок, переключая скорости. В это время в комнату зашел «юнга» по прозвищу «клизьма», он был небольшого роста и с постоянным презрительным выражением, и напоминал типичного «гадкого утенка». Бескозырку с надписью «Краснознаменный Балтийский флот» носил набекрень, ни с кем он не дружил, на любое к нему обращение он в ответ шипел «Аши, иди ты». Размахивая руками, он представлял, что кого-то рубит, затем стал стучать ребрами ладоней о спинки кроватей, набивая, как он говорил «камешки» и что потом он будет бить всех по шее, так что поотлетают головы - это, мол, японский метод.
Незаметно к нему подкрался лежавший на койке староста тоже курсант , но «блатной» из нашей группы и со всего размаху треснул «Клиьму» по лбу своей огромной ложкой, так, что у того отлетела бескозырка. Потирая лоб «Клизьма» удалился в коридор и там продолжил свои упражнения. В коридоре послышался шум, и в комнату ввалилась компания из наиболее активных «приблатненных» юнгачей. Тихо, сказал один из них и показал на одного из спящих курсантов, у которого ноги торчали из под одеяла, делаем «велосипед».
- 66 -
Вырвав листок из тетради, и вставив ему между пальцев ног, они подожгли его, и когда пламя прижгло спящему ноги, тот во сне стал мотать ногами - «крутить велосипед». Натешившись, компания ушла «на перекур». Вообще эта компания потешалась на малолетках и «слабаках». Так проходило в школе время, по распорядку выделенное для самоподготовки занятий. День клонился к концу, и я вышел во двор.
Чуть поодаль под стенкой, сидели на корточках азербайджанцы и, передавая по кругу папиросу набитую «анашой» курили, громко смеясь и галдя. Оказывается, курить «план» нужно было еще уметь. Они трясли папиросу во рту, втягивая дым вместе с воздухом, тогда получался желаемый эффект. Чуть дальше стояла очередь на наколки, и какой-то пацан, слюнявя химический карандаш, рисовал желающим якоря и всякие надписи и потом по этому контуру делались наколки, связанными иголками тушью из пережженной резины.. Послонявшись со своим напарником по парте по берегу моря, мы пошли обратно в школу. У входа стояли два юнги и курили .Дневального у входа не было, он гонял вместе с другими во дворе тряпичный футбол. Докурив, один из них, влез на тумбочку и прилепил папиросу на губы портрета Сталина висевшего на стене у входа в школу. Наконец пришел дежурный «воспитатель» и прозвенел звонок, известивший, что пора идти спать.
На следующий день «вождь всех народов» так и был с окурком, пока кто-то из начальства не заметил этого. Затем забегали воспитатели и объявили построение. Зам. Директора сказал – если сейчас не скажут, кто сделал это безобразие, все останутся без ужина. Он ходил вдоль строя и угрожающе тыкал пальцем - ты, ты! Наконец до него дошло спросить, кто дежурил. Оказалось, тоже никто не знал. Вдруг кто-то сказал - Чита! Кто такой Чита заорал он, выйти из строя. Читой прозвали одного азербайджанца. Это был маленький, почти не умевший говорить по-русски, из какого-то горного аула подросток.. На занятиях он ничего не записывал т.к. не понимал о чем идет речь. К нему иногда приезжали на ишаках родс и расположившись на песке доставали из тюрбанов брынзу, лаваши и другую снедь, подкармливали его.
Затем шли к начальству и просили принять их подаяния. Он был некрасивый, с огромным носом, длинными, почти до колен руками, и страшно волосатый. Наверное, от лазанья по горам. Форму ему выдали не его размера, шинель была до пят, и вообще вся одежда висела на нем как на вешалке. Из-под бескозырки, как две большие тарелки торчали уши, и вообще, несмотря на свои 12 лет ему пора было бриться.
Что – то я не припоминаю такой фамилии, сказал Какарашвили. Ты это сделал, зачем ты это сделал , ты знаешь кто такой товарищ Сталин ? кричал он . Ничего не понимая Чита кивал в ответ головой. Кто-то сказал, что он не понимает по русски.
- 67 -
Так или иначе, его потащили в учительскую разбираться. Кстати Чита вообще ни разу не был еще дежурным. Вообще в школу его приняли , конечно за взятку, не проверив знания, да еще в группу судоводителей-шкиперов , он охотно , когда его просили, показывал, кок кричит ишак или плачет в горах шакал. Наконец об этом случае решили не вспоминать иначе для начальства такое кощунство над вождем, кончилось бы плохо.
После построения я пошел в свою комнату, там татарин Ахметов из нашей группы уже начал торговать всякой-всячиной. У него в тумбочке было все, что имело спрос - папиросы, ленточки для бескозырок, конфеты и даже иголки и нитки, которые давал напрокат, чтобы пришить пуговицу или воротничок в долг, в счет пайка и собирал потом в столовой у должников горбушки хлеба, которые продавал почти всегда голодным юнгам. Сейчас он ходил между койками и, тряс набитыми по карманам орехами, приговаривал – пять орехов за пайку хлеба. Наконец лежавший на койке юнга по прозвищу «кубышка», за его большую голову предложил; дай один попробую если вкусные то возьму. Поразмыслив татарин сказал ; давай я тебя тресну по башке, если расколется - твой. Хорошо сказал «кубышка» у меня голова крепкая бей, Нагнись, сказал тот и со всей силы швырнул орех, который отскочив закатился под кровать, Оба кинулись его искать , но «кубышка» оказался проворнее и принялся грызть орех, отдай, кричал татарин мы договорились , что твой если разобьется , но тот уже выскочил в коридор и был таков. Почти всегда находились такие должники, что в столовой он бесцеремонно забирал у них хлебный паек, а иногда и вторые блюда. Так проходили дни «учебы» почти ежедневно.
Наконец нас направили в Баку на практику на два колесных парохода, которые таскали баржи с нефтью на Сальянский рейд в устье реки Кура и назывались «Бакинец» и «Сальянец, английской, дореволюционной постройки.
Я проходил практику на «Бакинце», на ней стояли две громадные горизонтальные паровые машины, крутившие коленчатый вал с деревянными плицами по бортам, которые сильно «лопотали» ударяя по воде, но шел он уверенно и быстро и возил даже пассажиров. Пройдя практику, мы через два месяца с, неохотой возвратились школу юнг, и всякие «кубышки», «клизмы» и прочие чувствовали уже себя настоящими бывалыми моряками и ходили, раскачиваясь., но были и такие, что серьезно относились к учебе, несмотря на царившие беспорядки, в школе.
В конце 1947 года я получил от мамы письмо, она работала в горном селении Алтыагач, мама согласилась там поработать, чтобы пережить эти трудные годы и прокормить семью. Это селение было расположено среди Кавказских гор в довольно живописном месте и населено было в основном русскими староверами- молоканами, которых по преданию выслала по религиозным соображениям Екатерина II .
- 68 -
Главврачом больницы был азербайджанец некий Бабир, который даже не скрывал, что купил диплом и ничего, разумеется, в медицине не понимал, а имел «блат». Его устроили в этом отдаленном районе, куда проверяющие никогда не приезжали. Всю лечебную работу проводили другие медработники и мама в том числе. Больница обслуживала еще и несколько аулов ютившихся на склонах гор в вырубленных в скалах саклях. Транспорт там был один – это лошади и ишаки, на которых работникам больницы приходилось выезжать на вызова и принимать роды.
Местные жители держали скот – в основном овец, буйволов и домашнюю птицу. Коровы в тех условиях не проживались. Азербайджанцы предпочитали один вид транспорта – это ишаки, которые были очень выносливы, на них они возили сельхозпродукты в город и нагружали их так, что у осликов торчали только уши, да еще и садились сверху сами.
В письме, которое я получил, мама писала, что от нас редко получает письма, беспокоилась о нас, хотя мы регулярно ей писали, По-видимому, наши письма просто не доходили до адресата по царившей там небрежности. Она писала, что хочет уволиться, но ее не отпускают, и самое тревожное было в письме, что мама заболела какой-то местной лихорадкой и у нее бывают приступы, пыталась нас успокоить, что скоро должна выздороветь и надеялась, что ее отпустят. Еще она писала, что если мы найдем свободное время, то приехали к ней. Я съездил в Баку и дома рассказал, что я попробую отпроситься и съездить к маме.
Мне удалось отпроситься на несколько дней в школе юнг, и я собрался в дорогу. В полутора километрах от школы юнг находилась ж.д. станция Насосная и совсем близко к ней подступали горы. От станции к ущелью вела грунтовая дорога, дальше она поднималась в горы, и по которой можно было добраться до селения Алтыагач, и других отдаленных горных аулов. Обычно люди, которым нужно было добраться к своим селениям ожидали попутной машины и собирались на небольшой площадке у подножья гор Но сейчас там никого не было и только один парень в морской форме стоял.
Оказалось, что ему нужно тоже в Алтыагач, он из местных, служит на Северном флоте и приехал в отпуск к родителям. И тоже надеется, что будет попутная машина или на худой конец телега т. к. до селения через горы расстояние свыше пятидесяти километров, хотя как он сказал, ему приходилось ходить и пешком, но сейчас декабрь и в зимнее время дорога сложная и быстро темнеет. Простояв в ожидании транспорта некоторое время, я собрался уже вернуться в школу юнг, и выбрать другой день, но мой попутчик уговорил меня не терять время и отправиться пешком, и если будет идти машина, то она нас подберет в пути. Пройдя через довольно мрачное и узкое ущелье, которое, по-видимому, было вырублено, в скале мы вышли на склон горы, и дорога пошла все время на подьем до первого перевала.
- 69 -
Дорога шла по южному склону, справа от дороги до подножья горы был огромный обрыв, и мой попутчик мне показывал останки свалившихся и лежащих далеко в ущелье машин и даже телег. Так, что идти пешком безопаснее зимой потому, что местами гололед , особенно на перевалах там обычно дует сильный ветер и дорога скользкая, сказал он. Часа три или больше мы шли до перевала все время на подьем, усталость давала о себе знать , очень хотелось присесть и отдохнуть но мой попутчик настойчиво не советовал этого делать , объясняя , что потом будет трудно подыматься и продолжать путь, и вообще можно замерзнуть. Он был прав, дальше у меня появилось «второе дыхание» и я пошел бодрее.
Наконец мы миновали перевал и идти стало легче , дорога пошла ухе на спуск, но все равно сильно ощущался на высоте недостаток кислорода и отсюда слабость. Стало смеркаться , а идти нам еще нужно было более двадцати километров. Горы были покрыты кустарником, и все чаще стал слышаться плач, и завывание шакалов. Мой спутник успокоил меня, и сказал, что шакалы очень трусливые и нападают на людей только большими стаями, и то на спящих. Пройдя еще немного, мы заметили, на склоне горы слабый огонек, и мой спутник сказал, что это небольшое горное селение из нескольких саклей, предложил подняться и попроситься переночевать. Затем добавил, что по местным обычаям, путнику всегда предоставят ночлег. Таков закон гор, добавил он. Мы поднялись по тропинке, и он по-азербайджански попросился на ночлег, объяснив, что он местный, и мы идем к родителям в Алтыагач.
В сакле, которая состояла из двух помещений, горела лампадка, в углу топилась печка. Другая комната была завешена рядном. Чтобы расположить к себе, мой попутчик подарил хозяину какую-то безделушку. Сидели мы на каких-то овечьих шкурках, так как у них стульев не было, а только заставленная чем-то одна скамья. Дальше под навесом были овцы и другая живность. Хозяйка нарезала нам овечьей брынзы и лепешек, называемых чорек, затем мы пили чай. Я сказал, что моя мама доктор, и они всегда могут обращаться к ней. У них был сын, лет 10-12, который постоянно, то забегал в саклю, то выбегал. Перекусив, мы расположились прямо на шкурках, и я мгновенно уснул, под завывание шакалов, которые с наступлением темноты всегда устраивают какофонию. Утром, поблагодарив хозяев, мы продолжили путь. Дорога, от начала и до конца, шла все время по южному склону гор и, как мне показалось после отдыха, мы быстро преодолели остаток пути.
В Алтыагаче была всего одна улица. Слева высились горы, а вдоль небольшой долины стояли избы, за которыми вниз спускались огороды и сады с фруктовыми деревьями. В самом низу протекал горный ручей, из которого брали воду. Я без труда нашел избу, где мама снимала комнату.
Мама лежала в постели и по всему было видно , что она очень больна. У неё были приступы какой-то лихорадки перемежающиеся с высокой температурой.
- 70 -
Потом наступала кратковременная ремиссия и опять всё повторялось. Мама принимала хинин и ещё какие-то таблетки, очень страдала от того, что никого из родных не было рядом, беспокоилась за них, постоянно спрашивала, что сними. Я успокаивал её как мог. Я говорил, что почти каждое воскресенье бываю у них в Баку, и они ждут, чтобы мама быстрее оставила эту работу и вернулась к ним.
Там в лазарете тётя Ната ей держала место для работы. Но маму никак не отпускали с этой работы. Пробыв дня три и когда мама пошла на поправку, я собрался обратно. В этом селе все держали буйволов и наша хозяйка тоже. Она приносила нам молоко, которое ничем не отличалось от коровьего. Когда маме стало легче, и болезнь её отступила. пришла мамина сотрудница и попросила меня отвезти в какой-то аул лекарства и чтобы я ехал с её дочкой на лошадях. Туда можно было добраться только верхом. Я не мог упустить такого случая, покататься верхом, и проездив на лошади почти целый день, мы к вечеру вернулись обратно. На следующий день из Баку приехал грузовик, который привез в единственный в этих местах магазин какие-то товары и я на нем добрался до Баку. Месяца через полтора маме, наконец, прислали замену, и она вернулась домой. Иногда на выходной день я отпрашивался домой. У меня было два немецких фотоаппарата «Кодак», которые мне подарила тетя, я купил пленки и фотобумагу и часто дома фотографировал и печатал фотографии, но один из фотоаппаратов мне не нравился и я решил его продать. Дома я сказал об этом и, узнав где находится вещевой рынок, который называли «Кубинка» поехал на трамвае на этот базар. Долго ходить мне не пришлось, ко мне подошел старик – азербайджанец, и начал со мной торговаться, воровато оглядываясь, затем сказал: «хараше синок, я этот штук у тэбэ покупаю, толко я тут рядом живу и возьму дэньгы». Он повел меня по узким средневековым улочкам, держа в руке мой фотоаппарат, потом остановился, и в это время нас обогнал какой-то, с виду пьяный, мужик, и вдруг у него выпал на тротуар какой-то пакет, завернутый в газетную бумагу. Старик быстро поднял его и показал мне, отогнув краюшек пакета, что там деньги. И правда оттуда торчал краюшек какой-то купюры, и быстро сунув мне в карман брюк эту пачку, сказал: «спрячь это, сейчас поделим», - затем, показал, что пьяный возвращается, сказал: «идем за угол, чтобы он тебя не узнал, сними шинель. И не успел я опомниться как он, расстегнув, пуговицы, стащил с меня шинель, свернув ее, взял под мышку. Подошел «пьяный» и спросил не находили ли мы деньги - « иди, иди отсюда» - сказал мой «покупатель», «никто твоих денег не находил», - и дернул меня за рукав, сказал: «идем отсюда, быстрей, поделим деньги». Затем, зайдя опять, за какой-то угол сказал: «ты посмотри туда, не идет ли он опять, а я посмотрю с другой стороны, и, хлопнув меня по карману, сказал: «деньги пусть будут у тебя», при этом, он все время дергал и толкал меня, я хотел забрать шинель, но он сказал: «Посмотри, потом оденешь», и быстро юркнул в переулок.
- 71 -
Я бросился за ним, но его нигде не было, видимо этот прием жуликов был ими досконально отработан. Конечно, никаких денег в пакете не оказалось, и, я, побродив, по базару в надежде найти этого старика-жулика вернулся домой. Дома тетка сказала – ведь я тебя предупреждала, что на этом базаре одни жулики, мама возмущалась , что старик, а способен воровать, и обманывать даже малолеток, и, возмущенно, добавила: «у нас на Украине этого не сделали –бы, даже жулики». На выходные дни я часто приезжал домой в Баку, и однажды, в конце декабря, встретил механика с рыболовецкого судна, на котором проходил практику. Он сказал, что уже начался промысел сельди, и весь рыболовецкий флот уже ушел на промысел, но они задержались в ремонте, и завтра должны уходить, но не хватает еще моториста. Он не может подыскать никого, потом, неожиданно, предложил: «если хочешь, я могу договориться в отделе кадров, и тебя возьмем в рейс, и, одновременно, будет для тебя практика. Вас, ведь, готовят и для нашего рыболовецкого флота, и, заработаешь денег, и рыбы отъешься. Мы, ведь, знаем, как вас в школе кормят». Я, не раздумывая, согласился, и мы сразу направились в отдел кадров, который находился в конце бульвара. Там у меня инспектор спросил, какой у меня есть документ, я показал свое удостоверение школы ЮНГ и он без лишних вопросов выписал мне направление и сказал - пока зачисляем юнгой, а потом переведем в штат. Иди с механиком на судно, отдай капитану этот приказ и завтра утром уходите в море, смотри не опоздай, добавил он. Дома я подробно все рассказал, и, как ни странно никаких возражений не последовало. Не имея подобного опыта я, в чем был одет в том и отправился на судно, мама собрала мне узелок с едой.
-72-
ВСТРЕЧА С МОРЕМ
Рыболовецкий траулер или, как их еще называли, баркас представлял собой деревянное судно с двигателем «Болиндер ». В носовой части располагался кубрик с койками по бортам в два яруса, и длинным деревянным столом посредине, в углу стояла печка «буржуйка» для обогрева. Экипаж состоял из двенадцати человек, которые и размещались в этом кубрике, за исключением капитана, (или скорее шкипера) и механика, они имели отдельные каютки в надстройке, над машинным отделением. Там-же находилась рулевая рубка, камбуз и туалет.
Капитан и механик коротко представили меня сидевшим за столом рыбакам и старший рыбак одноглазый Коля, показал мне мою койку и выдал постельные принадлежности. После этого механик начал знакомить меня с машинным отделением, и мы начали готовить двигатель к выходу в море. Это был огромный одноцилиндровый двигатель, у которого перед запуском нужно было разогревать паяльной лампой чугунную, круглую головку цилиндра, и затем, раскачивая вручную громадный маховик впрыскивать топливо, он работал на мазуте. Двигатель начинал набирать обороты, так, что все судно тряслось, поэтому все, что могло падать, было предусмотрительно закреплено, но потом, войдя в нормальный режим работы «Болиндер» успокаивался, и только легкое вздрагивание напоминало о том, что на судне работает двигатель. Забегая вперед, скажу, что за пять месяцев работы в море он ни разу не подвел и не заглох во время шторма.
По пути на промысел наш «Рыбак», так называлось, наше судно зашел на остров Жилой, базу рыболовной флотилии, который расположен совсем недалеко от Апшеронского полуострова, где мы пополнили необходимый на промысле инвентарь, там-же проживали в поселке и семьи некоторых рыбаков.
Остров « Жилой» - это небольшой участок земли, около 6 км ранее назывался о. Чилов, потом его переименовали в «Жилой», и это название официально за ним закрепилось. На острове было несколько домиков на две-три семьи, небольшой рыбный цех и общежитие для рабочих со столовой и буфетом и еще несколько построек, все они были деревянные и барачного типа. По острову бродили и паслись несколько лошадей и две-три коровы. Вечером мы вышли в море, направляясь в Махачкалу, где предстояло получить еще дополнительно рыбацкое снаряжение.
- 73 -
В море дул северный ветер и началась качка. В начале, я не особенно реагировал, и интересовался судном находясь то в машинном отделении то переходил в рулевую рубку, затем ветер усилился, и наше деревянное судно стало бросать как щепку. Впервые по настоящему я заболел «морской» болезнью. Спустившись в кубрик, я решил отлежаться, но и это не помогало, меня успокаивали рыбаки, говорили, что первый раз это со всеми бывает, меня «выворачивало», я постоянно подымался и подходил к борту, чтобы вырвать, но рвать уже было нечем. Только под утро мне удалось уснуть. Наконец мы ошвартовались у причала в порту Махач Кала, и я вместе с рыбаками сошел на берег и прогулялся по городу, осмотрели старинную крепость, которая подступала к морю.
На следующий день мы ушли опять в море, направляясь уже к месту промысла на Астраханский рейд, где стояла рыбопромысловая база и собралась вся рыбная флотилия, но как, ни странно, несмотря на продолжавшуюся качку при переходе, «морская болезнь» у меня прошла, и я уже вместе со всеми плотно пообедал.
На Астраханском рейде, куда мы пришли, уже скопилось около двух десятков рыболовных судов, там же стояла база по приему рыбы, на которой был магазин, и можно было в счет будущей зарплаты покупать необходимые вещи, и некоторые продукты. Ближе к вечеру вся рыбная флотилия разошлась на постановку сетей, для сельди, длинна которых достигала несколько километров. На постановке и снятии сетей работали все. В мои обязанности входило вязать пузатые бутылки, которые плавая, натягивали сеть, затем глушили двигатель и в кубрике, уже при керосиновом фонаре поужинав и наигравшись в домино, рыбаки ложились спать. Обычно перед восходом солнца, капитан подходил к дверям и кричал – хлопцы!- это значило, что нужно готовить двигатель и вытаскивать сети. В мои обязанности входило разогревать паяльной лампой головку двигателя, поэтому мне приходилось вставать раньше всех, затем приходил механик или моторист и, раскачивая громадный маховик, запускал «Болиндер» который потрясая судно и разогревшись, успокаивался, а рыбаки начинали вытаскивать сети.
Первый же улов оказался обильным, к обеду вся палуба была завалина крупной каспийской сельдью, и мы направились к месту плавбазы, и швартовались под выгрузку рыбы.
Я быстро освоил свои обязанности и утром с восходом солнца уже сам подымался и готовил двигатель к работе, только раскачивать маховик приходилась звать на помощь Сашку- моториста. Это был здоровый рыжий парень с Белоруссии, который в начале войны был призван в армию, но почти сразу попал в плен. Любил рассказывать, как в лагерях для военнопленных их водили на разгрузку вагонов.
- 74 -
Выгружая бочки с медом, одна из которых разбилась, и военнопленные солдаты, попадали в шинелях в лужу с медом, а другие за ними гонялись и на ходу слизывали прилипший мед, и как некоторые носили по лагерю найденное копыто и кричали «кому мясо». Все это он рассказывал, теперь уже смеясь, но тогда, наверное, ему было не до смеха. Было в экипаже и несколько человек с Украины и среди них, молчаливый Антон с Полтавщины, который прослужил в армии всю войну, дослужился до офицерского звания, почти ничего о себе не рассказывал и никто никого не упрекал, что я вот воевал, а ты был в плену или еще где-то. Через месяц меня зачислили в штат, и я уже вахту нес самостоятельно. В поисках «косяков» сельди мы переходили, из одного района Каспия в другой и незаметно пролетело пять месяцев. Весь зимний период море было неспокойным и иногда очень сильно штормило, но я уже не реагировал на качку. В начале мая закончился рыбный промысел и мы возвратились в Баку, предварительно для дома наловив осетровой рыбы и по килограмму-два черной икры, которые во все времена были под запретом , небольшое количество удавалось провозить, и капитаны знали как это сделать. Из осетров и севрюг я дома сделал балыки, и мы побаловались этим деликатесом т.к. в то время это было мало кому доступно. Мама была довольна, отметив, что я поправился и окреп, но нужно опять приниматься за учебу. Да, сказала мама, мы получаем от тети Клавы письма, она живет и работает в Одесской области и зовет нас на Украину, да и мы все бабушка и тетя Ната уехать на Родину хотят, а ты сможешь там продолжить учебу и море там тоже есть. Черное. Мы стали готовиться к отъезду. Я получил уже паспорт , но в отделе кадров меня не хотели так сразу отпускать , да и у мамы не все было готово и мама решила отложить отъезд до следующего года я решил поработать, как мне хотелось на настоящем , большом судне и устроился на танкер, который плавал по морю и по реке . Это был современный теплоход, который после войны пригнали из Германии и готовился в рейс по реке Кура. Поездом я приехал в г. Сабирабад, куда должно было прийти судно, и остановился в гостинице.
Утром, когда я поднялся, сосед по комнате мне сказал, что ночью было очень сильное землетрясение, он пытался меня разбудить, но так и не смог, так крепко я спал. Позже дошли слухи, что землетрясение произошло со Средней Азии и почти полностью был разрушен Ашхабад и погибло очень много людей, но в то время такие происшествия не разглашались. Утром я прибыл на судно, и мы ушли в рейс вверх по реке Кура, снабжать расположенные вдоль берегов реки поселения, нефтепродуктами.
На этом теплоходе все помещения были отделаны красным деревом, несмотря на то, что это был танкер- возивший нефтепродукты, почти во всех жилых помещениях были установлены камины, не было недостатка и в зеркалах.
- 75 -
Санитарные блоки и душевые - все было в кафеле и никелировано, и местные жители, которые были в экипаже, не знали, как ими пользоваться, и постепенно стали все блестящее откручивать и растаскивать. Машинное отделение тоже было аккуратно устроено, и стоял мощный дизель «Мангейм»- говорят, что эти двигатели устанавливали на немецкие подводные лодки.
Чем выше мы подымались по реке, тем сильнее было течение, и в конце января морозы в этой горной местности усилились, и судно уже не смогло пробиться сквозь образовавшиеся ледяные заторы. Пришлось отстаиваться почти месяц во льдах. Недалеко вдоль берега были небольшие селения, куда нам приходилось ходить за продуктами. Местные жители брали воду из проруби и иногда, когда несколько женщин или девушек видя, что мы приближаемся, когда шли за продуктами, или по другим своим делам убегали с криком «урус гяльды»- русские идут. С наступлением темноты и всю ночь выли шакалы, которых по берегам в кустарниках можно было видеть даже днем, несколько раз попадалась рысь и дикие кабаны.
Наконец мы добрались, до конечного пункта Евлах и в апреле возвратились в Баку. Я не был в восторге от новой работы и даже временами сожалел, что ушел с «Рыбака» где экипаж и работа мне нравились. Дома мама сказала, что они уже готовы к отъезду и ожидали только меня.
В июне 1949 года мы выехали из Баку , уже нормальным пассажирским поездом . Вокзал в Одессе был совсем разрушен, и находился там где сейчас пожарная часть на привокзальной площади. Большинство сгоревших и разрушенных зданий зияло пустыми окнами , но улицы были расчищены от кирпича и рухнувших стен и от вокзала уже ходил трамвай , он шел по Ришельевской , потом поворачивал мимо оперного театра, на Ланжероновскую, ( Ласточкина). Напротив оперного стояли два красивых полувогнутых, но полностью сгоревших здания, которые позже не стали восстанавливать, а снесли и на их месте сделали два небольших скверика. Но об этом я узнал немного позже. Автобусом мы добрались до райцентра, где нас уже ожидала тетя Клава. Мама устроилась на работу в больнице , и через некоторое время, маме с тетей Клавой. выделили хороший , опустевший, после ухода румын дом .
Здесь уже не было тех проблем с работой и жильем, как в Азербайджане, люди были доброжелательные, маму как работника ценили, да и культура была намного выше, не было воровства, например, утром на пороге дома мы оставляли кувшин для молока и деньги, и молочница всегда приносила молоко. Совсем незнакомые люди всегда при встрече здоровались и даже кланяясь, снимали шапку и в разговорах откровенно жалели что пришли, как они говорили «Советы» и стали их опять загонять в колхозы, облагать налогами и ограничивать содержать подсобное хозяйство.
- 76 -
Вобщем говорили, что при румынах им жилось намного лучше. Тети Клавин муж, дядя Миша всю войну прослужил шофером, и сейчас тоже работал на трофейном «Опеле», как-то сказал мне, что он едет в Измаил, по делам и предложил мне с ним поехать. Там есть Дунайское пароходство, сказал он, и узнаешь там за работу. Секретарша в отделе кадров мне сказала, что им нужны работники и что бы я подождал начальника. Вскоре пришел, как мне показалось, прилично выпивший, какой-то чиновник, и сказал, что у них сейчас нет приема на работу. Немного забегая вперед, скажу, что через почти двадцать лет я все же поступил и работал в Дунайском пароходстве на судах загранплавания но уже в должности судового врача. А сейчас мне ничего не оставалось делать, как ехать в Одессу и там уже пытаться устроиться работать на море, так как другой работы я не хотел.
В Одессе в отделе кадров пароходства, для проверки знаний меня направили в механико-судовую службу для собеседования к механикам-наставникам, Зайдя туда я обратился к сидевшему ближе всех и подал направление , он посмотрел на меня и что-то жуя вдруг сказал – шё ты от меня хочешь ? и вдруг добавил – чтобы я тебя засыпал? Я не знал, что ему ответить и стоял. Сидевший чуть поодаль, как оказалось, старший инженер жестом позвал меня к себе и переложил сесть за его стол. Проверив мои знания по двигателям внутреннего сгорания, он поинтересовался, изучали ли мы в школе Юнг судовые паровые машины. Я ответил, что изучали, назвал ему системы судовых паровых котлов и машин, сказал, что проходил практику на пароходе. Побеседовав еще немного, он сказал: «пойдете пока машинистом второго класса, судно выходит на днях из ремонта, а там посмотрим, со временем можем послать на курсы судовых механиков». Разумеется, в то время, почти все суда Черноморского пароходства плавали в каботаже по Черному морю, и лишь небольшая группа судов ходила тогда, как в то время говорили, за «бугор», т.е. за границу. Для этого нужно было отработать не менее года в каботаже, собрать характеристики и не менее двух партийных рекомендаций, в которых члены партии характеризуют и ручаются как за сознательного и активного (обязательно комсомольца), и проч., и заполнив специальные анкеты, предоставив кучу справок которые подтверждают, что, за границей нет родственников, ты не убежишь, ожидать результата, т.е.. открытия «визы». Это все я сделал спустя несколько лет, а пока я был доволен, что моя мечта плавать по Черному морю на настоящем пароходе стала осуществляться.
«Визу» мне открыли в конце 1951г. но, был призван на службу в армию, и только после демобилизации в!1954 г. мы окончательно перебрались в Одессу, где от пароходства нам выделили на поселке моряков участок под строительство дома.
*****
- 77 -
Проплавав на пассажирском дизельэлектроходе «Россия», по Крымско-Кавказской линии. я ушел в дальний загранрейс на танкере «Талин» но уже в должности штурманского электрорадионавигатора предварительно окончив курсы при учебно-курсовом комбинате пароходства, и проработал на различных судах загранплавания до 1960г., т.е. до поступления в Одесский медицинский институт.
В 1961 г. мама поступила на работу в Черноморский водздравотдел и проплавала семь лет на судах загранплавания в качестве судового врача, побывав почти во всех портах Средиземного моря, Европы, Африки и даже в Индии, Сингапуре и Японии. Особенно мама восхищалась исскуством и историческими местами в портах Италии, в, которые ее судно часто заходило, побывала на раскопках Помпеи в Неаполе и несколько раз в Венеции, Генуе и на Сицилии. Раньше я ей рассказывал, мимолетно, об увиденном, но мама особенно тонко все воспринимала, и ценила увиденное, не упуская случая побывать на экскурсии будь-то в Афинах в Акрополе, или в Стамбуле в Голубой мечети. Благо, что в то время при заходе в иностранные порты почти всегда для экипажа выделялись деньги на такие мероприятия, как экскурсии. Из портов Красного моря и Кубы где ей часто приходилось бывать, мама привозила ветки кораллов и красивые ракушки, которые со дна моря доставали местные ныряльщики.
Но были и свои сложности и трудности в плавании, особенно в зимнее время на переходах переносить сильные штормы, по общесудовым тревогам в условиях, хоть и учебных, спускаться по веревочному шторм – трапу с высокого борта судна в прыгающую на волнах шлюпку, и в этом случае неважно было мужчина ты или женщина, нужно было выполнять свои обязанности по оказанию медицинской помощи , согласно занимаемой должности по тревоге. Мама всегда справлялась со своими обязанностями и пользовалась уважением у членов экипажей судов, будь то сухогруз или танкер, на которых ей приходилось плавать. Наверное, судьба подарила ей хоть, временно, компенсацию за все, что ей пришлось пережить в предыдущие лихолетье. Но не долго маме пришлось пользоваться «заслуженным отдыхом». Сестра «подкинула» ей, как показало время , не в меру ретивую свою двойню, которым бабушка отдавала все своё внимание и доброту, не зная покоя ни днём ни ночью. Помимо, постоянных, повседневных забот, учебы в школе, что не совсем благополучно проходило, купила пианино и возила на уроки музыки. Мало того, требовался постоянный врачебный контроль и лечение полиартрита, который был унаследован по отцовской линии, и маме приходилось отвозить их в Евпаторию и находиться там.
Все годы своего заслуженного «отдыха», мама посвятила уходу за внуками, детьми дочери. И вот уже в половозрелом возрасте они начали настраивать бабушку, требуя переписать на них дом, имея конечно своих родителей с квартирой. Мама отвечала, что это фактически мой дом, и построен он на мои средства вместе с мамой, когда я еще работал в пароходстве, до поступления в мединститут, на
выделенном мне пароходством земельном участке, пытаясь заверить их что они могут жить там сколько им заблагорассудится, Что у нас не принято делить на «твое» и «мое», а жить дружно и . в согласии, чему нас научило предыдущее лихолетье. Но преклонный возраст и подорванное здоровье мамы, в многолетнем обслуживании «благодарных» отпрысков, сказалось на ее здоровьи. Все эти годы мы старались помогать ей в обслуживании ,как малолетних, так и уже великовозрастных внуков. Я постоянно заготавливал дрова, привозил уголь, хотя и жил в другом районе города. Катя моя жена, постоянно проявляла заботу с присущей ей вниманием и добротой, при первой возможности, старалась облегчить труд взваленный на маму, моей сестрой которая потворствовала своим отпрыскам, вообще постоянно предъявляла маме повышенные требования к своей особе. Когда мама совсем слегла, и уже не могла, как прежде их обслуживать, то вместо помощи больному человеку, перешли к активным действиям. Вобщем, прямо заявили, что отправят бабушку в «дурдом», т.е в психбольницу, если она не перепишет на них дом.Мне часто приходилось с Катей забирать маму к себе домой, несмотря на занятость, т.к. моя сестра вообще не заботилась о ней, а великовозрастные, уже половозрелые внуки, ради которых мама не знала покоя ни днём ни ночью в течении двух десятков лет и постоянно проявляла заботу, заявляли, что им уже не хватает бабушкиной пенсии, и вообще она им мешает. Когда мама умерла в 1990 году то старший из внуков, назовем его Итька Асевич, постоянно пытавшийся брать на себя роль «авторитета» и раньше больше всех тревожившийся наследством, настаивал, что бабушка была психически ненормальная, и подключил свою тетку, у которой якобы были связи в Днестровской психбольнице, чтобы оно взяла там соответствующую справку, а моя сестра т.е. дочь мамы, неоднократно бегала в одесский психдиспансер, пытаясь достать такую справку. К счастью им отказали в этом кощунстве над уже покойным человеком. Тогда она подала в суд, опять с такой же формулировкой. Спасая доброе имя мамы, которой мы все обязаны жизнью, я отдал сестре документы на дом, к которому, вообще они никакого отношения не имели. Вот так они «отблагодарили» бабушку, всю жизнь посвятившую себя заботам.
- 78 -
Порт Саид в огне
После службы в армии, меня назначили на дизельэлектроход «Россия», в то время флагман пассажирского флота, ходивший на линии Одесса-Батуми с заходом в порты Ялта-Севастополь-Новороссийск-Сочи-Сухуми, на котором я проработал почти год. После этого, мне открыли «визу» и назначили на танкер «Талин». Это серийное, послевоенной постройки судно, как и все суда этого типа постоянно работало в дальних рейсах и и имело неограниченный район плавания, но первый рейс на нем был в Констанцу. В то моряки шутили «курица не птица, Констанца не заграница». Там я уже с бывалыми моряками побывал в очень уютном портовом кабачке, с внимательными официантами небольшим оркестром. Между столиков улыбаясь, ходил скрипач. Говорили, что в свое время там пел Лещенко, которого при вступлении наших войск в Румынию в 1944 году. чекисты почему-то расстреляли. После короткой стоянки в Одессе, ушли в Новороссийск, и взяв груз сырой нефти, 26 июня 1955г., снялись на Владивосток. В то время большинство судов этой серии, типа «Казбек», а их в пароходстве уже насчитывалось более полусотни, постоянно плавали на этой линии. Первого июля мы пришли на рейд Порт Саида. Нас сразу окружили многочисленные лодки с арабами-менялами, предлагая сувениры, рахат-лукум, бананы и проч.,Затем лоцман повел наш караван судов по Суэцкому каналу на выход в Красное море. Нежившиеся на пляжах Исмаилии отдыхающие туристы приветливо махали нам руками..После двухнедельного перехода через Индийский океан, который в это время года был спокоен, и где по утрам можно было собирать летающих рыбок, которые ночью залетали на освещенную палубу танкера. Следующий порт, куда мы зашли для пополнения запасов пресной воды и продуктов, был Джакарта на о. Ява. Следуя рекомендованным курсом, далеко обходили о.Тайвань (Формоза), где был захвачен наш танкер «Туапсе», а экипаж интернирован кликой Чан Кай Ши, но американские гидросамолеты, базировавшиеся на этом острове постоянно нас облетывали и фотографировали. При переходе через экватор, был организован праздник «Нептуна» и все новички прошли обряд «крещения».Во Владивостоке стали под выгрузку в бухте Золотой Рог, на Шуркином мысе. В то время там была военно-морская база и город для иностранцев был закрыт.Простояв под выгрузкой три дня, познакомившись с городом и знаменитым на весь Приморский край рестораном «Золотой рог», ушли в обратный путь. На пути был обязательный заход в Сингапур, который все ждали с нетерпением. Еще на подходе с порту уже в воздухе стоял запах пряностей, на рейде было полно судов со всех концов света, между ними шныряли джонки и плавучие рестораны, с девицами предлагая морякам различные услуги. В то время в Сингапуре смотрелся только один небольшой небоскреб, остальные постройки были в основном одно- и двухэтажные. При выходе в город начинался знаменитый Малай-базар изобилием, каких угодно товаров со всех стран мира, но больше всего преобладали из Англии, Японии, Китая и европейских стран, торговля была на каждой улице, даже на джонках многочисленных каналов и островках, на которых расположен Сингапур.
- 78 -
Населяли город , кроме малайцев индусы, китайцы, негры, японцы и др. , но конечно почти всегда можно было встретить англичан , в основном все разговаривали по английски. Почти ежедневно туда заходили наши суда и торговцы научились разговаривать по-русски. Раздавали визитки «магазин индусский хоть и говорим по русски , просим зайти и убедиться самим». Погуляв по городу, и купив традиционные для наших моряков товары и знаменитые, пользовавшиеся в Одессе спросом «бобочки» , мы отправились в обратный путь и в середине сентября возвратились домой. Судно стало на ремонт, а меня послали на танкер «Жданов» который уходил в такой же рейс во Владивосток. Вернувшись с рейса, я проходил очередную медкомиссию, и рьяные доктора так надавили мне живот в поисках аппендицита, что у меня действительно начались ноющие боли в правом боку, но судно уходило опять на Дальний Восток, где после выгрузки во Владивостоке , взяли в Китае в порту Циндао и Дайрен груз бобов . Следующий порт в который мы направлялись, был Гамбург. Конечно по пути зашли в Сингапур и после полуторамесячного перехода , пройдя через особенно неспокойный в зимнее время Бискайский залив стали под выгрузку бобов, 18 февраля 1956 года. Несмотря что война давно уже закончилась, многие немецкие портовые рабочие были еще в солдатских шинелях, в порту и в городе еще заметны были следы сильных разрушений после американских бомбардировок В одном из припортовых переулков сидел в солдатской шинели на колясочке безногий немец и беспрерывно качаясь, по-видимому чтобы не замерзнуть, совсем неплохо играл на аккордеоне. Просто просить милостыню в Германии, как и большинстве Европейских стран, запрещалось.
На следующий день пошли знакомиться с городом. Спустившись на лифте в туннель под Эльбой , который мог принимать и автомобили, и выйдя на противоположном берегу, после небольшого подъема на высоком пьедестале, стоит внушительный 15 метровый памятник канцлеру Бисмарку который в 19 веке объединил земли в единую Германию. Дальше начинается припортовый район Сант Паули с знаменитой на весь мир одноименной улицей ресторанов, стриптиз клубов, казино, не говоря уже о барах и других игорных и питейных заведениях.
Несмотря на 18-ти градусный мороз, девицы с ярко накрашенными губами зазывали составить им компанию и развлечься, безошибочно определяя моряков. Дальше центральные улицы были местами очень сильно разрушены, и только тротуары и и мостовые очищены .
После выгрузки вернулись на короткое время в Одессу и опять отправились в дальний рейс во Владивосток. У меня не прекращались, ноющие боли в правом боку, в том месте, где доктора надавили мне живот на медкомиссии, и я во время погрузки в порту Дайрен (Дальний) обратился в госпиталь Красного Креста и мне под местной анестезией удалили аппендикс. В то время на судах уже появилось новое навигационное оборудование и введена для их обслуживания должность штурманского электрорадионавигатора, У нас на судне этим занимался преподаватель с мореходного училища , который просил его подменить но замены не было, не хватало специалистов.. Он предложил мне помощь в изучении навигационных приборов и по приходе в Одессу я сдал экзамен на штурманского электрорадионавигатора при учебно-курсовом комбинате пароходства и получил диплом. И после отпуска меня назначили на танкер «Поти» уже на этой должности.
- 79 -
ПОРТ САИД В ОГНЕ
, Взяв груз в порту, Констанца 12 тысяч тонн керосина для реактивных самолетов Т-1, (по документам он числился как осветительный), наш танкер «Поти» снялся в очередной рейс на Дальний Восток, на этот раз в Шанхай. Когда 30 октября 1956 года мы подошли к Порт Саиду и стали на рейде на якорь в ожидании проводки через Суэцкий канал, стало известно, что Израиль напал на Египет. Впереди уже сформировался караван судов, и надо было ждать своей очереди. Еще на рейде обратил на себя внимание английский крейсер и несколько эсминцев. На внешнем рейде просматривалось еще несколько военных кораблей Англии и Франции, то и дело, вторгаясь в Египетские территориальные воды, а в небе проносились реактивные самолеты. По радио систематически передавались обращения к английским и французским судам срочно покинуть Египетские территориальные воды и уйти в открытое море. Вскоре на судно прибыл лоцман, и весь караван из 18 судов различных стран стали заводить в порт Саид, который уже гудел как муравейник, предвидя агрессию. Возводились укрепления, закладывались проемы мешками с песком, строились баррикады. Арабы с воинственными криками грозили кулаками в сторону военных кораблей. Наконец наш караван двинулся в сторону Суэца. Танкер «Поти» шел предпоследним, за судами под либерийским и норвежским флагами. Большинство танкеров направлялись в Персидский залив за нефтью для Европы. Как только мы отошли на несколько километров, начался интенсивный артобстрел с кораблей и бомбардировка с воздуха Порт Саида. Почти сразу стали гореть и взрываться емкости с нефтепродуктами. С наступлением темноты уже весь Порт Саид был охвачен огнем. Лоцман, проводивший наш танкер, получил указание по рации, что караван необходимо остановить и пришвартоваться всем судам к правому берегу канала, потому, что впереди канал перекрыт затонувшим судном, которое якобы разбомбил израильский самолет у входа в Соленое озеро на подходе к порту Исмаилия. Ночью лоцманский катер обошел, все суда и увез лоцманов в Исмаилию. Вскоре и египтяне-швартовщики разбежались. Под утро появился катер с властями и военными, опечатали на всех судах радиостанции и призвали строго соблюдать светомаскировку/ Мы оказались без связи с внешним миром, хотя несколько радиограмм успели отправить в пароходство. А в Порт Саиде всю ночь продолжался бой. Над городом и его окраинами самолеты высаживали десант морской пехоты, навесив осветительных ламп на парашютах, всю ночь гремели взрывы, ружейная и пулеметная стрельба, шли уличные бои, к самолетам тянулись цепочки трассирующих пуль, к утру, большая часть города была в руках англичан. Утром самолеты постоянно летали вдоль канала и обстреливали идущий к осажденному городу транспорт и отдельные группы арабов по дороге, которая шла вдоль канала. Мы обрисовали наше судно советскими флагами, обозначавшими, что у нас опасный груз, а стоявший впереди американский крупнотоннажный танкер под либерийским флагом, « Статуя свободы» и сзади нас пароход «Виктория», перетянулись подальше от такого соседа.
- 80 -
Хотя если бы начался пожар, то 12 тысяч тонн керосина хватило, чтобы горел весь Суэцкий канал. В один из облетов французский истребитель подбил против нашего судна грузовик с боеприпасами, шедший в сторону Порт Саида. Машина загорелась, шофер успел спрятаться в кювете. Начали рваться вначале мелкие патроны, Мы стояли на крыле мостика и наблюдали. Капитан Клунников приказал всем зайти в рубку. Как только мы зашли, рванули снаряды так, что осколки забарабанили по судну. Капитан многозначительно посмотрел на нас и спустился в каюту. Вообще многие из нас, знали войну не понаслышке, пережили оккупацию и бомбардировки, некоторые успели повоевать на фронте, поэтому не прятались, общем были «обстреляны», хотя как знать от шальной пули или осколка никто не застрахован.Стоявший на мостке старпом Ефимчук, сказал –это еще ничего, вот когда мы на сухогрузах эвакуировали из осажденной Одессы в 1941 году гражданское население, все палубы и помещения забиты женщинами с детьми и стариками, уходили ночью а с рассветом смотришь уже летят «Юнкерсы», и только успеваешь от бомб уворачиваться, заскочишь в каюту, выпьешь залпом стакан водки , не берет и все , а они сволочи, видят, что на судне люди, продолжают бомбить. Пока дойдешь до Крыма или до Новороссийска так, и потопят несколько судов, мало кому удавалось спастись. - Ладно, пойду в каюту, сказал он. Кто- то сострил, сейчас выпьет пару стаканов обязательно его возьмет .На третий день, рано утром, стоя на вахте с 4 до 8 утра я увидел катер что по очереди объезжал все суда .Он подошел к нам, требуя вахтенного помощника капитана. Я подошел и офицер вручил мне предписание, в котором сообщалось, что на следующий день в 5 часов утра к судну подойдет пассажирский поезд и отвезет членов экипажа в Каир, где нам будут предоставлены гостиница и питание. В противном случае мы можем быть интернированы противником, наступающим с востока, т.е. Израилем. Я немедленно доложил капитану. На общесудовом собрании мнения разделились. Мы помнили печальную участь моряков танкера «Туапсе», интернированных на Тайване , (Формоза) кликой Чан Кай Ши, и доставлявшем такой же груз в Шанхай. (Некоторые члены экипажа вернулись домой только в начале перестройки в 90-х годах.) С консульством в Порт Саиде , связи не было, с посольством в Каире тоже. Ухитрились, не нарушая печати пролезть в радиорубку и запросить Москву, что делать? Ответ пришел сразу. Ждите указаний, И все. На следующий день, солнце еще не взошло, к судну подошел поезд. Мы дали знать машинисту, чтобы он ехал дальше, где возле либерийского танкера и других судов уже стояли моряки с узлами и чемоданами. Только они стали грузиться в вагоны ,как из-за песчаных барханов появились два или три израильских «кукурузника» и стали строчить из пулеметов. Поезд рванул и умчался, оставив убитых и раненых. Боевые действия продолжались и самолеты, постоянно патрулируя вдоль канала, проносились над судном, едва не задевая мачты. И только судовой кот «Шкалик», если раньше с криком убегал в помещение, то уже свыкся, и только открывая, один глаз, на всякий случай провожал самолет продолжая нежиться под африканским солнцем. Значение Суэцкого канала общеизвестно. В Европе начался « бензиновый голод».В Персидский залив, да и не только, танкеры и другие суда вынуждены были теперь следовать вокруг Африки, что в несколько раз увеличивало расстояние . Судоходные компании терпели убытки. Правительства многих стран осуждали агрессоров.
- 81 -
Порты Египта тоже были блокированы. У нас на судне было 12 тысяч тонн топлива для реактивных самолетов . Наконец по ночам у нас стали выкачивать на баржи очень пригодившееся для наших реактивных МиГ-15 топливо. Судовые насосы работали на полную мощность и за три ночи мы избавились от опасного груза. Было ясно всем, выберемся отсюда мы не скоро. Возможно, даже придется оставить судно. Поэтому замок, где хранился трехмесячный запас вина для тропиков, был снят, и не только наш экипаж, но и моряки с других судов (нюхом почуяв) помогали крепить «интернациональную дружбу». Особенно частыми гостями были моряки с норвежского танкера «Эли Кнутсен».
Наконец, после многочисленных нот, осуждающих агрессоров, в зону Суэцкого канала были введены войска ООН, «голубые каски» и боевые действия прекратились. На исходе второго месяца нашей стоянки в канале, на судно приехал посол СССР в Египте, Киселев с корреспондентами и кинооператором. Во время обеда с экипажем в кают- компании он рассказал, что в беседе с президентом Египта Насером обсуждался и наш вопрос. Уже началась расчистка канала в сторону Порт Саида и до озера Тимсах, где развернувшись, мы сможем выйти в Средиземное море т. к. в сторону Суэца на протяжении сто с лишним километров канал не судоходный и работы по расчистке еще не ведутся. А пока он пообещал организовать экскурсии по музеям и в Каир, на пирамиды в Хиву. Обещание он свое сдержал. Кстати после событий в Египте он был назначен послом в США.
Однажды ми собрались на экскурсию в Исмаилию, от этого города нас отделяло несколько километров. На всякий случай тогда нам выделяли сопровождающих из местных арабов – египтян, т.к.. были случаи, что арабы принимали иностранцев за англичан и сразу хватались за оружие. Недалеко от порта стояла группа арабов, и сопровождавший нас араб сказал, что это рабочие , которые обслуживают этот участок Суэцкого канала и у них бригадир некий русский. Мы подошли и попытались с ним завязать разговор, его лицо мне сразу показалось знакомым. Он настороженно бегал глазами , но узнав что мы с танкера, с Украины и из Одессы,. кажется немного успокоился. На вопрос, откуда он, что- то уклончиво ответил и перевел разговор на другую тему .Присмотревшись я узнал в нем Байбару, (Мищенко), бывшего начальника полиции в Павлограде во время немецкой оккупации, даже одно время кажется, был бургомистром города. Он пользовался полным доверием у немцев, участвовал в карательных акциях, вместе с оккупантами проводил облавы и сгонял население на площадь к виселице. Он почти не изменился, крупные черты лица, тот же нос картошкой , выпученные черные глаза. Небритый он даже «смахивал» на араба. Меня так и подмывало назвать его по фамилии, но часть людей из нашей группы уже отошли дальше в город. Да и явно, что Байбара уже имел иностранное гражданство, а с группой рабочих было несколько вооруженных солдат, арабов и от него можно было ожидать какой угодно провокации, мог сказать, что я англичанин, тем более, что в сложившийся там ситуации было не до него а Советское консульство находилось в блокадном Порт Саиде, Неизвестно чем все могло кончиться, поэтому я просто внимательно рассматривал его, он заметно стал нервничать и отошел с несколькими арабами с сторону.
Наконец 8 января 1957 года , на судно прибыл лоцман, и весь караван , дойдя до Исмаилии и развернувшись, начал движение в сторону Средиземного моря. Порт Саид был в руинах, у причалов торчали из воды трубы и мачты потопленных судов.
- 82 -
Арабы разбирали разрушения и кричали приветствуя нас : « Хрущев – Насер- хорошо!». У входа в Суэцкий канал раньше стоял бронзовый памятник строителю и основателю канала французскому инженеру Фердинанду Лесепсу. Теперь поверженный он лежал на барже с тросом на шее, и ждал своей участи. С приходом в Одессу я рассказал маме о том , как мне показалось видел Байбару. Детально расспросив меня, мама сказала, - так, как ты его мне описал то это он, Мищенко. До войны он работал завхозом в больнице, а при немцах он сменил фамилию на Байбару, и мама его хорошо знала. Может быть и правильно, что ты его не тронул, кому там было доказывать кто он такой, а он, конечно, мог еще устроить и провокацию.
*******
После непродолжительной стоянки в Одессе, я на танкере «Поти» еще сходил в Германию, и Швецию, Затем судно стало на ремонт, а меня послали на сухогруз, пароход, « Вячеслав Шишков», недавно построенный на Гданьской судоверфи. Он мне сразу пришелся по душе, хотя и работал на твердом топливе, т.е. угле, на нем не было вибрации, и шума, как на дизельных судовых установках, помещения и каюты для экипажа были просторные и уютные, внизу тихо работал паровой двигатель. В пароходстве тогда поступило четыре таких судна .
Иллюминаторы были медные и светлые, все «медяшки» и поручни блестели и вообще он оказался настоящим «моряком», любой шторм ему был нипочем, не зря он строился по английским чертежам. Грузы мы брали самые разнообразные, хоть и назывался угле-рудовоз, имел ледовое подкрепление, т.к. строился для полярных морей, и мы в зимнее время, никогда не прибегали к помощи ледокола, в то время как другие суда стояли в ожидании помощи. Рейсы были непродолжительные в основном по Средиземному морю, Особенно часто мы ходили в Италию, Геную, Неаполь, ну и конечно греческие и египетские порты Пирей, Александрия и др. Однажды даже прошли Коринфским каналом он очень узкий , прорублен в скале и прямо с судна рукой можно дотянуться до скалистого берега. Большинство судов предпочитают обходить его, конечно теряя на этом почти сутки на обходе полуострова Пелопоннес. Пришло время идти в Польшу на гарантийный ремонт , и мы взяв груз руды в Поти, на Норвегию, снялись в рейс. Перед этим в порту Мариуполь работники санэпидстанции сделали противогриппозные прививки, всем членам экипажа, закапав в носоглотку вакцину. Выйдя за Гибралтар в Атлантику, которая в зимнее время бывает неспокойной, мы попали в сильный шторм. Как на беду большая часть членов экипажа, которым были сделаны прививки, заболела гриппом, и среди них почти все кочегары, а впереди был еще Бискайский залив, своеобразный «Бермудский треугольник», называемый моряками как «кладбище кораблей». Особенно он знаменит своими зимними штормами и как говорят, требует к себе большого уважения, и имеет плохую репутацию. В зимнее время, постоянно дующий сильный , северо-западный ветер, нагоняет с Атлантики громадные волны, и вообще в этом районе стихия редко знает покоя. Даже после шторма еще два-три дня продолжается накат. В отличие от более современных судов, где дизельные силовые установки не требовали физической силы, на нашем пароходе нужно было кочегарам
- 83 -
постоянно подбрасывать в топки паровых котлов уголь и как говорят «держать пар на марке», для этого нужно было перебросать в среднем до десяти тонн за вахту.
Под вечер ветер усилился, и шторм достиг не менее десяти балов, судно еще могло удерживаться носом против ветра ныряя и зарываясь в волны , которые накрывали всю палубу, то проваливалось в бездну между волн и опять карабкалось отряхивая тонны воды с палубы. Крен стал достигать критической отметки, и возникла опасность смещения груза. Объявили аврал, и все свободные от вахты кто мог работать спустились в кочегарку. Старший машинист Петр Сиволапенко, много лет проплававший кочегаром на таких судах распределил каждому обязанности. Одни бросали уголь из бункера в кочегарку, другие забрасывали в топки , по его команде третьи ломам подламывали в топках шлак, и выгребали его кочергой прямо на железную палубу, его сразу приходилось заливать из шланга водой, иначе нечем было дышать,
Всю кочегарку заволакивало дымом и паром, вентиляторы не успевали проветривать, а тут еще бешеная качка швыряла нас вместе с лопатами и трудно, было удержаться на ногах Но нашлось место и юмору, все топки в котлах гудели, пар держался на «марке», и двигатель крутился на приделе, как только мог. Радист принял радиограмму, - шторм десять баллов.
После вахты я поднялся в каюту, но понял, что уснуть все равно не удастся, решил сходить на капитанский мостик. Все двери на палубу были задраены и перебежками, через палубы я заскочил в рулевую рубку. Море как будто взбесилось, огромные волны нескончаемо валом шли одна за другой на судно, из трубы иногда с пламенем вырывались клубы черного дыма и рваными кусками стелились на гребнях волн за кормой, из-за туч иногда выглядывал диск луны, освещая беснующуюся стихию. Стоявший на вахте штурман , Славик Косьмин, сказал показывая на кренометр – крен доходит до сорока пяти градусов, пока удается держаться носом к волне , иначе может быть смещение груза и тогда , «оверкиль»Слева по курсу появились мелькая ходовые огни какого то встречного судна. Мимо нас медленно заваливаясь с борта на борт, и ныряя носом, весь тумане брызг, прошел большой сухогруз. Ему легче, большой и ветер попутный. Рулевой матрос все время крутил штурвал, стараясь удержать судно на курсе. Хоть немного двигаемся, спросил я. Разве сейчас поймешь, ответил вахтенный помощник, да и лаг оборвало, скорость не показывает. Чуть поодаль стало показываться небольшое суденышко, которое то взлетало на гребнях волн, то совсем исчезало, проваливаясь в бездну. Огней на нем не было , возможно отказал двигатель и его швыряло и несло по воле волн, как щепку, а экипаж , возможно задраился в помещении. .
Мне раньше приходилось проходить Бискайский залив не один раз на танкерах, но эти суда были намного крупнее нашего парохода , им конечно тоже доставалось , гуляющие по палубе волны, скручивали чуть ли не в узлы стальные трубы но хоть медленно но уверенно судно двигалось.
Наконец на третьи сутки, (обычно переход через залив занимает сутки), мы благополучно подошли к Ла-Маншу, где можно было осмотреть повреждения и привести в порядок судно, и прибыли в норвежский порт Порс Грунн под выгрузку - Кстати мама, немного позже, когда я учился в мединституте, на таком же судне, плавая судовым врачом, проделала такой же путь на гарантийный ремонт в Гданьск. Да и на других судах мама много раз проходила этим маршрутом. - При выходе в город, сидевший на
-84-
проходной порта пожилой норвежец, хлопнул меня по плечу и восторженно сказал, показывая вверх - рашен спутник. В то время запуск ;4 октября искусственного спутника в СССР обсуждался многими. В тех широтах зимой рано темнеет, в свете уличных фонарей и многочисленных витрин магазинов и баров кружились крупные снежинки, в окнах домов светились елочные украшения, на площади высилась украшенная сверкающими гирляндами елка., в барах тихо играла музыка, все располагало к отдыху. Город готовился к встрече Нового Года. И казалось странным, что где то бушует Атлантика, с ее Бискайским заливом. Придя в Гданьск, выяснили, что на ремонт поставят нас не раньше чем через месяц. а пока начали работать между алтийскими портами. Сходили также в Стокгольм и во Францию,, в порт Руан, осмотрели площадь и собор, где казнили на костре Жанну Д-Арк, после этого стали на двухмесячный гарантийный ремонт в Гданьске. Город , во время войны сильно пострадавший от немецких бомбардировок еще не начал отстраиваться а только промышленные предприятия и судоверфь уже были восстановлены
Из дома получил письмо, мама писала, чтобы я если можно будет купил и доставил пароходом лес для крыши дома т.к. в Одессе достать нет возможности. Зайдя после ремонта в порт Вентспилс и Клайпеду, мы со вторым помощником капитана купили нужное количество, пиломатериалов, - он кстати тоже был нашим соседом по поселку моряков, и погрузив на судно, без проблем доставили в Одессу. В то время нужно было только на проходной порта предъявить квитанции, что данный товар куплен. На обратном пути погода на переходе через Атлантику была хорошей, По пути зашли в Гибралтар для бункеровки и пополнения запасов пресной воды и продуктов А вообще для наших моряков , Гибралтар, был всегда желанным портом , где всегда было изобилие нужных в то время нашим морякам товаров, как и в других портах, где хозяйничали англичане.
Особенно были довольны кочегары. Кардифский уголь, которым там пополнили запасы топлива для котлов, был крупными кусками и давал высокую температуру. Достаточно было на каждую топку несколько лопат и кочегары отдыхали., да и сгорал почти полностью , шлака почти не было. У нас же бункеровали в основном угольной пылью, которая плохо горела и заливала колосники шлаком, каждому кочегару приходилось за вахту перебросать в топку пять, а иногда и больше тонн угля, и почти столько же шлака поднять на верхнюю палубу и высыпать за борт. Вообще почти все суда, работавшие на угле, были переоборудованы на жидкое топливо. Правда, спустя два года и наш пароход был переведен на форсунки, а пока приходилось кочегарам смириться с такой нелегкой работой. По пути в Одессу, взяли груз руды в Аспра Спитии, - в Греции- и после короткого отдыха снялись в рейс на Порт Саид. Прошел год после Суэцкого кризиса, 1956 года, когда я на танкере «Поти» был там в блокаде , но в порту не все потопленные суда еще были подняты. Да и город еще не оправился , предстояло отстраивать разрушенные бомбардировками дома , а местами и целые кварталы. С приходом в Одессу, я сошел на берег в отпуск.
-85-
В конце 50-х годов Черноморское пароходство пополнилось построенными во Франции пятью современными сухогрузами, на них стояли паротурбинные машинные установки. Бытовые условия для экипажа были хорошие, на жилые помещения работал кондиционер, что было для тропиков немаловажно. Всем им присвоили названия известных русских медиков- Иван Павлов, Илья Мечников и т.д. Меня после отпуска послали на Иван Сеченов. Сделав два рейса в Александрию, мы с «гуманитарным» грузом советской техники тракторов и автомобилей, отправились оказывать помощь «развивающимся странам», в Малайзию и Индонезию. На этом судне уже не приходилось, стоять под вентилятором спасаясь от тропической духоты, в отличие от предыдущих судов и скорость была 15- 16 узлов, что сокращало монотонные переходы через океан. Уже начал работать Суэцкий канал, и я опять увидел то место, где на танкере «Поти» пришлось пережить Суэцкий кризис 1956 года.
Разгрузив грузы в Джакарте и Сурабайе что на острове Ява,, стали собирать по портам грузы на обратный путь – в основном это был каучук. Раньше Индонезия была голландской колонией и для сбора каучука вблизи плантаций каучуковых деревьев строились причалы для океанских кораблей, и рабочие скатывали в тюки каучук, сразу грузили его на судно. Мы подошли к порту Танджунг- Каранг и в нескольких километрах от города стали у причала. Почти сразу с берега начинались джунгли, вдоль песчаного берега росли кокосовые пальмы. За пачку сигарет я попросил местного мальчишку достать пару орехов. Он легко вскарабкался на дерево, но сорвать орехи оказалось не так просто, пришлось долго крутить его. Между пальмами пробегали, большие песчянные крабы и вдоль берега полно было морских ежей, так, что нужно было соблюдать осторожность, иголки у них очень острые, сразу ломаются и говорят, что ядовитые и удалить их из под кожи непросто.
При погрузке в порту Белаван, на судно под видом докеров, тоже с крючками для каучука в руках проникли на судно жулики и разбежались по помещениям, воруя все, что подвернется. Матросы поймали несколько человек и надавав им тумаков прогнали. Через некоторое время на причал прибыла толпа полуголых , с набедренными повязками индонезийцев с булыжниками, которые стали швырять на судно, пришлось включить пожарный насос и разогнать эту толпу, струей воды из брансбойда.
Когда они уходили за очередной партией камней, из бамбуковых зарослей, подступавших прямо к порту, выскочила другая толпа с палками и стали их избивать, между ними завязалась драка. Как нам объяснили портовые чиновники, это группа «коммунистов», пыталась нас защитить.
Догрузившись в порту Пинанг и Сингапуре, мы отправились домой, и в конце июля вернулись в Одессу, закончив быстро, как мне показалось прошедший трехмесячный рейс. На этом судне я стал готовиться к поступлению в высшее мореходное училище и подружился с бывшим на судне судовым врачом Костей, который убедил меня, что моряком можно быть и работая врачом, но мало что может случиться так и на берегу будешь всегда востребован. Сойдя на берег, в отпуск я некоторое время позанимался на подготовительных курсах в высшей мореходке, куда у меня была рекомендация с пароходства, но поступать не стал а решил еще год поплавать.
-87-
« НЕ НАДО НАМ КОНДИШЕН,
\ , ДАЙТЕ НАМ «КАМЫШИН»
Так говорили моряки в пароходстве об этом небольшом теплоходе, на котором мне пришлось после отпуска работать Это было одно из немногих судов оставшихся после войны в пароходстве. «Камышин» участвовал в боевых действиях,,даже был подтоплен, и побывал на дне моря, но его подняли после войны отмыли , «подлатали» и он продолжал исправно служить. Рейсы делал «Камышин» короткие , обычно 20-30 дней. В то время, в пароходстве в основном были крупнотоннажные океанские суда, у которых рейсы длились по несколько месяцев, и естественно, что многие, «наплававшись» по дальним рейсам, особенно семейные, стремились быть поближе и чаще дома. Район плавания был, это порты Средиземного моря, но частенько. приходилось заходить и на острова, Кипр, Родос и др.Если большим судам в иностранных портах приходилось простаивать на рейде в ожидании причала, под грузовые операции, то для «Камышина» всегда находилось место, и справлялся с грузом он своими грузовыми лебедками, в четыре трюма но брал немногим более тысячи тонн. Во время шторма он отлично «отыгрывался» на волне и стоявший на нем главный дизель «Купер Бесимер», хоть и тоже побывал на дне, безотказно работал в любую погоду. Всегда чистенький, покрашен он был в белый цвет и смотрелся привлекательно, вызывая симпатию. Уйдя в мае 60 года в отпуск я твердо решил начать учебу и поступил на подготовительные курсы при высшем мореходном училище, которые находились на ул Пастера рядом с медицинским институтом. Как то проходя мимо института, я встретил судового врача с которым мне раньше приходилось плавать. Узнав что я прохожу подготовку на курсах он, сказал, что при мединституте тоже сейчас проводят подготовительные курсы, вход для всех желающих свободный, можешь еще и здесь пополнить знания сказал он. Он и раньше убеждал меня в преимуществах работать судовым врачом. Мало ли что, говорил он, при необходимости можно работать на берегу, и на судах дальнего плавания всегда тоже врач востребован. Я начал посещать лекции по профилирующим дисциплинам, которые проводили преподаватели. После лекций с абитуриентами проводили иногда небольшие но интересные экскурсии по институту, знакомили с его историей и знаменитыми учеными которые вышли из его стен, и работавшими в нем , как Мечников, Филатов, Гамалея и др.
Я подал в приемную комиссию мединститута необходимые документы и решил поступать, хотя и не очень был уверен в успехе, тем более, что конкурс был большой, и были такие, что не первый год пытались поступить, но не могли пройти по конкурсу.
-88-
Как обычно первый экзамен был по русскому языку - сочинение, я сдал его хорошо и был допущен к следующему. Дальше уже был профилирующий предмет – химия, мне с билетом повезло, и я получил «пятерку». Физику и английский я сдал тоже и был зачислен в институт. В пароходстве я взял обходной лист, т.к. отпуск мой давно закончился и мне предложили идти на судно, которое уходило в дальний рейс. Двоякое чувство овладело мной, не хотелось расставаться с кораблями и морем, с которыми я уже можно сказать сросся, и были для меня вторым домом, и желание окунуться в еще неизвестную, но необходимую перемену в жизни. В то время существовал такой советский закон, что если моряк загранплавания увольняется, то виза автоматически аннулируется. Чтобы опять вернуться на прежнюю работу нужно проходить длительную процедуру, заново все оформлять. Поэтому, когда я сдавал паспорт моряка загранплавания, «мореходку», меня несколько раз спросили в отделе кадров, твердо-Ли я решил увольняться. В итоге с добрыми пожеланиями меня отпустили, и пригласили после окончания вуза возвращаться на работу в Черноморское пароходство.
***
Поступил в институт - сказали
Забыть все,
И вообще прежнюю жизнь.
Я не очень сильно прореагировал на такую перемену и быстро вошел в общий ритм учебы по всем предметам. Даже чем дальше, тем интересней было слушать лекции, работать на практических занятиях, если бы не такой предмет как неорганическая химия с ее качественным и количественным анализом Хотя кафедрой заведовал доцент Шапиро, которого по-видимому заслуженно прозвали «друг студентов», знать этот предмет нужно было хорошо т.к. на лекции нам сказали, что это один из предметов, при помощи которого определяют способность студента продолжать в мединституте дальнейшую учебу. И никто не учитывал, то что, некоторым пришлось пережить период оккупации и тяжелые послевоенные годы. Отступать было некуда и мне приходилось, преодолевая себя сидеть над учебником по ночам. Никакие «шпаргалки» на контрольных работах не проходили, ассистенты кафедры строго следили за самостоятельным выполнением работ, и только после зачета правильно выполненной контрольной, студент допускался к дальнейшей учебе. Как метко шутили – завтра контрольная по химии, пойти температурку, что ли померить. На зимней сессии поле окончания первого семестра, экзамен по химии проходил, как государственный. Сессию , я закончил благополучно и даже вытянул на получение стипендии. Дальше тоже пошли некоторые предметы , которые считались «проходными» .как биохимия, гистология, фармакология и др. но я уже «набрал обороты» и без особых усилий их преодолел. Было и так, что на занятиях по фармакологии, преподаватель, проверяя выписанный студентом неправильно рецепт, говорил, - вы убили своего больного приходите на пересдачу.
\ -89-
. Как ни парадоксально, но по большинству предметов, которые считались определяющими, в практической работе врача применять их на практике не приходится. После сдачи экзаменов и окончания сессии за третий курс, принято было говорить, что студент уже наполовину врач. После третьего курса уже пошли специальные профилирующие дисциплины, связанные с самостоятельным ведением истории болезни больных в клиниках, присутствие на операциях, а иногда и приглашали ассистировать на операциях. Наступил 1965 год, и началась подготовка к выпускным госэкзаменам, перед которыми производили распределения выпускников на работу. Формально это выглядело, как «изъявил желание», и комиссия вызывала и объявляла пункт назначения, в который должен после окончания мединститута прибыть уже врач и отработать три года. На меня пришел в деканат запрос из пароходства и Черноморского Водздравотдела, с просьбой направить меня на прежнее место работы, на суда загранплавания Но как и следовало ожидать десять мест, которые были выделены для пароходства, уже были распределены для «своих», выпускников, которые вообще, как принято говорить «знали море с бульвара». Как всегда это были или студенты «по звонку» или из «волчьей стаи», так называемого «актива», с партбилетами коммунистов в кармане. Обычно они тоже претендовали на «теплые места», хотя знаниями предметов они не отличались, объясняя это «общественной нагрузкой», даже на экзаменах выучивали один билет, который им «по заказу» метили. Некоторым даже отличникам, которые не согласны были с назначением, угрожающе «напоминали», что впереди госэкзамены и «все может быть», поэтому предлагали самые отдаленные регионы нашей необъятной страны, например Казахстан, или даже районы Дальнего Востока. Видя, что я продолжаю настаивать на своем, мне предложили выбирать назначение, но только не в Одессе. Я назвал Измаил и сразу получил согласие членов комиссии, и даже напутствие и напоминание, что там тоже есть пароходство.
. Как оказалось, это назначение для меня было возможно и к лучшему, где я мог получить хорошую и необходимую мне врачебную практику. В августе месяце, как и полагалось, я приехал в Измаил и приступил к работе в городской стоматологической поликлинике, Меня сразу назначили вести прием в хирургическом кабинете. В то время основной контингент поликлиники, которые вели прием, состоял из зубных врачей, т.е. со средним медицинским образованием. Все осложненные случаи заболеваний зубочелюстной системы старались передавать мне, такие как травмы и переломы челюстей и проч. Однажды, кто то из врачей, не желая связываться с одним «грозным» пациентом, который привел свою жену с распухшим лицом, а это был полковник военком, и зная его крутой нрав порекомендовал обратиться ко мне. Это был грузный мужчина двухметрового роста и такой же комплекции его жена, у которой было видно разлитое воспаление передней лицевой части или другими словами подглазничная флегмона.
-90-
При осмотре ,я как и другие врачи не обнаружили причинного, обычно в таких случаях порченого зуба., и порекомендовал, как это делается в таких случаях консервативное лечение т.е. назначил антибиотики, болеутоляющие и физиопроцедуры. Но как оказалось, они уже применяли эти назначения, и положительного результата не было. Помня приведенный на лекции, аналогичный пример, заведующим кафедрой хирургической стоматологии профессором Семенченко Г.И., который в таких случаях рекомендовал без промедления удалять клык, я сделав обезболивающий укол удалил громадный клык, который после удаления выскользнул из щипцов и куда-то закатился. Полковник вместе с санитаркой распластавшись на полу стали его искать, Увидев, что этот зуб абсолютно целый он недовольно пригрозив мне санкциями, удалился вместе с своей супругой, завернув зуб в бумажку. На следующий день, утром в кабинет пришли улыбающиеся полковник с женой. Опухоль сошла и температура нормализовалась. Извинившись, они попросили, чтобы я когда это будет возможно и вставил отсутствующий зуб, что я позже и сделал. Правда в институте, профессор давал нам, молодым врачам дружеский совет, на первых порах стараться избегать иметь дело с большим начальством, пока не приобретем практический опыт, но я его ослушался и мне пошло это на пользу. Так при решении выделения мне квартиры , полковник, как член горкома партии, будучи членом комиссии, вместе с другими некоторыми моими пациентами, способствовал положительному решению этого очень важного и обычно трудноразрешимого вопроса. Через два месяца, меня перевели в ортопедическое отделение заведующим, в котором я проработал три года не оставляя мечты вернуться опять на суда загранплавания. Но нужно было по существующему положению отработать не менее трех лет, После двух лет работы я заблаговременно собрал и подал документы на открытие визы в отдел кадров Дунайского пароходства, и в августе 1968 года, уйдя в очередной отпуск, в отделе кадров пароходства, узнал что мой вопрос решен положительно. Мне предложили работать судовым врачом на группе морских судов пароходства, район плавания которых был обычно Средиземное , и Красное море, и назначили на теплоход «Новый Донбасс», который уже стоял под погрузкой на Италию, в порт Венецию. Придя на судно и снявшись в рейс, я даже не ощутил восьмилетнего перерыва, а как будто просто побывал в отпуске и опять вернулся в среду своего обитания. Все было хорошо знакомо, только конечно изменился характер моей работы, да и в группе комсостава я был совсем другого уровня, чем прежде. Теперь я заведовал судовой амбулаторией, в мои обязанности входило контролировать здоровье экипажа, проводить профилактические прививки и оказывать необходимую медицинскую помощь. Так –же контроль над пищеблоком и вообще все санитарно-гигиеническое состояние судна, оформлять и готовить судно и экипаж к выходу в загранрейс и многое другое. Но главное что я ощутил – это, то , что я избавился от окружавкшеей меня лжи, и остаться один на один с морским безграничным простором. Поэтому я подымался по вечерам на спардек – самую верхнюю палубу - и с удовольствием долго оставался там наедине с морской стихией. Моя мечта сбылась. Я стал судовым врачом и опять вернулся на море.. Опять пройдя хорошо знакомый мне Босфор и Дарданеллы , я почуdствовал, что мне еще не пришло время отвыкать от морской жизни, а просто начинается следующий этап. В Венеции грузового порта как такового нет, только для пассажирских судов небольшого тоннажа имеются причалы, а большие туристические суда останавливаются на рейде, и дальше катерами доставляют пассажиров в город.
Под выгрузку мы стали в порту Маргера, ( Местра), что в нескольких километрах от Венеции, и на следующий день автобусом отправились в Венецию. Конечно осмотр города начался с площади Св. Марка и расположенного на ней дворца Дожей с его казематами, где держали узников и где побывал и совершил побег знаменитый граф Калиостро. Насмотревшись вдоволь на гондольеров и погуляв по многочисленным каменным, красивым мостам, перекинутым через каналы, под которыми расположились небольшие магазинчики с сувенирами под незабываемым впечатлением всего увиденного в этом старинном музее-городе на воде, судно снялось на порты Югославии под погрузку. Позже мне еще несколько раз пришлось побывать в Венеции на судах Дунайского морского пароходства. К приходу в Измаил, у меня заканчивался отпуск, и нужно было решать вопрос о дальнейшей своей судьбе. Капитан судна мне посоветовал просто не являться на прежнюю работу, а оставаться работать на судне т.к. в то время моряки загранплавания имели преимущество в выборе работы. Я так и поступил и был зачислен в штат судового экипажа т/х « Новый Донбасс» После короткой стоянки в Измаиле, взяв в румынском порту Галац груз на порты Египта, Сирии и Ливана я ушел опять в рейс уже окончательно решив продолжать работать на море, тем более, что по сравнению с Черноморским пароходством, где были крупные океанские суда и утомительные дальние рейсы, здесь район плавания был порты Средиземного моря, и соответственно короткие рейсы, месяц-полтора и его не напрасно называли моряки «домашним пароходством».Плавая на пассажирском теплоходе «Осетия», которая перевозила в основном немецких пассажиров- туристов на линии Измаил-Ялта – Стамбул-Измаил, часто приходилось бывать на организуемых экскурсиях по Стамбулу в дворцы турецких султанов, мечети и музеи. Плавая на грузовых судах посещали и другие не менее интересные порты Турции, как Анталья,Измир, Трабзон и др.,
После очередного военного конфликта Египта и Израиля, так называемой «семидневной войны», противостояние между ними продолжалось и наше судно, как и другие поставляло Египту военные грузы . Суэцкий канал был опять закрыт и вообще все грузы шли через Александрию. Во время стоянки на рейде и при выгрузке военных грузов в порту, матросы и и египетские «уочмэны»- часовые- несли круглосуточно на судне вахту вдоль бортов судна, опасаясь, что израильские аквалангисты могут подорвать судно. А в ночное время всю ночь сбрасывали в гавани специальные взрывпакеты, которые вызывали сильный гидравлический удар и не позволяли диверсантам подплыть и подорвать судно. В Александрии, куда мы постоянно доставляли грузы, нас ставили к причалу под выгрузку вне очереди, т.к. мы доставляя военные грузы «обеспечивали боевые действия войск флота» Мне раньше часто приходилось бывать в этом порту, по сравнению с другими он был слабо механизирован т.к. много было «дешевой» рабочей силы и арабы производили выгрузку вручную. Например, уголь, или зерно они выгружали таская на плечах мешки или корзины, причем сразу после доставки очередного мешка или корзины получал свои несколько пиастров и мог сесть пить чай или вообще уйти. Сейчас было заметно, что порт модернизовался, появилось много портовых кранов, автопогрузчиков и другой техники. У причалов стояли военные корабли и встречались наши военные советники-инструкторы, помогая египтянам осваивать военную технику. Но порт, как и раньше оставался самым грязным на всем побережье. На причалах бегали и грелись на солнце стаи крыс, в гавани можно было увидать трупы плавающих, вздувшихся овец и другого рогатого скота. Город оставался шумным с его многочисленными базарами лавками, торговцы настойчиво приглашали демонстрируя свои товары и многочисленные сувениры, статуэтки с Нефертити, Клеопатрой. пирамидами и сфинксом. Беспрерывно сигналили автомобили пробивая себе дорогу, в трамвае кондуктор постоянно свистел перекрывая крики, напоминая , что нужно брать билеты. А вообще в Александрии, учитывая двухтысячелетнюю историю этого древнего города, основанного Александром Македонским много исторических памятников. Каждый раз бывая в Александрии можно было посетить дворец Фарука состоящего из 300 комнат и залов превращенного уже в музей, или старинные мечети, зоопарк и многое другое. Правда, на судне шутили, что лев в зоопарке, когда видит доктора, то машет хвостом, приветствуя меня как старого знакомого.
Недалеко от Александрийского маяка находится один из шести дворцов последнего короля Египта Фарука, который был изгнан в 1952 году, покинул Египет и уехал со своим гаремом и сыновьями за границу в результате революции, которую возглавил полковник Гамаль Абдель Насер, ставший президентом Египта. В сотне километров по западному побережью, на границе с Ливией находится небольшой город и порт Эль-Аламейн, знаменит тем , что во время Второй мировой войны, английский генерал Монтгомери разгромил немецкий экспедиционный корпус фельдмаршала Роммеля, который считался непобедимым, а в планы Гитлера входило оккупировать все Средиземноморские Арабские страны. Сейчас там в песках мемориальный комплекс, где захоронены тысячи погибших немецких и итальянских солдат. Здесь же и музей, с военной техникой, танки с оторванными башнями и глубокими «оспинами» на броне –остовы сгоревших автомашин, пушки с разорванными стволами, рухнувшие в песок немецкие «Юнкерсы» и «Мессершмиты» , и многое другое.
После разгрома немецко-итальянских воск в Северной Африке «Лис пустыни» так называли фельдмаршала Эрвина Роммеля, командовал в Италии и Франции немецкими оккупационными войсками, был тяжело ранен, затем принимал участие в июньском заговоре и покушении на Гитлера. После неудавшегося покушения, чтобы избежать военного трибунала, уже тяжело больной после ранения, раскусил ампулу с цианистым калием, иначе его, как и других заговорщиков ожидала виселица. Говорят, что это было сделано по совету Гитлера, т.к. это был один из самых талантливых генералов и суд над ним для германской военной верхушки мог вызвать нежелательный резонанс. В некрологе сообщалось, что фельдмаршал умер от сердечного приступа.
Выгрузившись в Александрии наш «Новый Донбасс» направился в Ливан, порт Бейрут.
Прошло восемь лет с той поры, когда я последний раз на «Камышине» побывал в Бейруте, но перемены сразу были заметны. Мы подошли вечером и бросили якорь на внешнем рейде. От подножья гор, где начинается порт и на склонах до вершин всюду сверкали огни реклам, и все светилось в иллюминации. На рейде в ожидании выгрузки стояло много различных судов. С ревом шли на посадку, и все время взлетали «Боинги». Высились вновь построенные здания.
Утром прибыл на судно лоцман, и судно завели под выгрузку в порт.. Сразу за проходной порта начинался город с большим шумным припортовым базаром, с изобилием различных товаров. Дальше начинались фешенебельные магазины, сверкая витринами на которых манекены зазывали покупателей за покупками, где моно было купить все, начиная с иголки, автомобиля и даже позолоченного унитаза. Много было туристов, англичан, немцев и даже индусов, с большими руническими знаками на цепочках на груди, только загнутыми против часовой в отличие от фашистского знака. У причалов стояло несколько крупных пассажирских судов .Вообще Бейрут считался коммерческим и культурным центром восточного Средиземноморья. Полным ходом шло строительство новых зданий.Расцветал и строился Бейрут до 1975 г., до начала гражданской войны. Так, уже работая в Черноморском пароходстве, на пассажирском теплоходе «Белоруссия» , куда я перевелся после семи лет работы в Дунайском пароходстве, при заходе в Бейрут, куда мы возили пассажиров из арабских портов, город уже было не узнать. Горели многие здания, в городе на улицах шла перестрелка и слышны были взрывы.Пришлось пассажиров высаживать и брать беженцев на рейде, т.к. у причала было уже опасно. А пока мы так же привезли стройматериалы. Вообще плавая в Дунайском пароходстве, мне много раз приходилось бывать в Бейруте. Как и большинстве других портов в Бейруте при выходе в город полицейские ограничивались только внешним досмотром и проверкой документов, не обращая внимания на небольшие сумки и портфели с которыми наши моряки выходили в город за покупками. Порядок увольнения с судна в то время был такой, что обычно помполит или старпом составлял список увольняемых членов экипажа из трех или четырех человек, старшим группы был один из комсостава, который нес ответственность за увольняемых Мне дали группу из трех молодых матросов один из которых положил в свою сумку блок сигарет, надеясь что пройдет как обычно без проверки и не предупредил нас. Стоявший на проходной полицейский решил проверить и попросил открыть портфель. Увидев блок сигарет предложил пройти с ним в полицейский участок . Мы последовали за ним, не оставлять же нам своего члена экипажа. В полиции полицейские арабы отобрали у нас паспорта. Я пытался урегулировать этот инцидент, но они сказали, что нужно подождать начальника полиции, который примет решение, как поступить дальше с нами так как это контрабанда.
В полиции уже сидели десятка полтора задержанных. Кроме арабов, которые попались на воровстве и за другие нарушения, было два американца и несколько европейцев. Потом привели двух скандинавских проституток, довольно смазливых блондинок, в совсем коротких юбках, которые были вообще без документов и занимались без соответствующего разрешения своим ремеслом. Они невозмутимо сели рядом со мной, даже попытались о чем- то заговорить.. Наконец пришел начальник полиции и полицейские стали ему докладывать о задержанных.Некоторых сразу уводили. Дошла очередь и до нас. Просматривая наши паспорта полицейский удивленно поднял брови и спросил -кто есть доктор? - . Я представился и стал объяснять ему, что молодой матрос взял с собой сигареты как презент а не с целью продажи, что наше судно доставляет постоянно дружескому ливанскому народу грузы и предложил ему оставить сигареты или выбросить. И вообще между Советским и Ливанским народом дружба - «Сава-Сава». После короткого раздумья начальник отдал нам паспорта и разорвав коробку с сигаретами жестом показал чтобы мы рассовали их по карманам. Инцидент был благополучно завершен. Вообще с могучим Советским Союзом в те годы желающих ссориться было мало, и помнили, что у нас еще есть кроме ядерного, секретное оружие «Кузькина мать», которым пригрозил всем капиталистам Хрущев, когда стучал ботинком по трибуне в ООН. Выйдя в город виновник инцидента взял бутылку коньяка и жарившуюся на вертеле курицу и все постарались забыть его проступок. А вообще мелкой контрабандой занимались почти все, зарплата в инвалюте была небольшой, а таможенные нормы ввоза купленных за границей товаров были строго ограничены, несмотря на вечный дефицит у нас на хорошую одежду и обувь, и другие вещи повышенного спроса. Вывозить советские деньги, тоже было строжайше запрещено, необходимо было заносить в декларацию, однако почти повсеместно матросы докупали за советские деньги, которые арабы, охотно принимали. Иногда между торговцами шныряли наши, работники из посольства или консульства, стараясь кого-то поймать но арабы знали их хорошо и некоторые даже дразнили их демонстративно пересчитывая советские деньги. Следующий порт захода у нас был Сирийский порт Латания, как и Бейрут считавшимся для моряков желанным, в связи с изобилием и дешевизной «ходовых» товаров. Город с населением всего около сорока тысяч, с небольшим портом считается морскими воротами страны, является военно-морской базой с небольшим количеством военных кораблей. Когда президент Египта Насер, по инициативе СССР, объявил, что в результате «плебисцита» якобы образовали Объединенную Арабскую Республику Египет, в которую вошла Сирия с другими арабскими странами и столицей Каир, и прислал в Латакию военные корабли Египта .то пушки береговой обороны порта бабахнули по ним, дав понять, чтобы они убирались домой, Ни о каком «плебисците» они и знать не хотели. На этом «объединение» арабских стран и закончилось. Вообще суда , как в то время называлось – Советского Дунайского пароходства - доставляли грузы во все порты Средиземного моря и особенно часто приходилось бывать в арабских странах Северной Африки- Алжире, Ливии Тунисе, где мне удалось побывать на уже древних раскопках некогда могущественного Карфагена, построенного еще до новой эры и затем после многовекового владычества, превращенного Юлием Цезарем в руины, из которых и был позже построен город Тунис, что в дальнейшем и послужило быстрому заселению всего Африканского побережья арабами. При посещении портов Ливии – Триполи, Бенгази и Тобрука, очень заметны были перемены, как считали сами арабы к лучшему после прихода к власти полковника Муаммара Кадафи. Власть в стране была объявлена в руках народа и провозглашена «Джамахирия» т.е. народовластие.Бысро прекратилось воровство, за которое могли отрубить руку, полностью в стране запретили спиртное и проч., добыча и экспорт нефти позволили значительно увеличить социальную помощь малоимущим и многодетным семьям. Магазины были переполнены товарами, выросли целые «супермаркеты» с золотыми изделиями. Безработица отсутствовала, много было приглашено иностранных специалистов для подъема экономики. Закупалось военная техника и оружие. Вобщем арабы были довольны и наперебой хвалили Муаммара Кадафи. Но видимо Кадафи в чем-то «перестарался» и как известно революция или путч 2011г. закончился для него печально, кому то оказалось этого недостаточно и подняв революцию «народ отблагодарил"
его. Часто приходилось бывать в Алжире и во Французских портах Сет и Марсель с величественным собором Нотр Дам де Марсель, построенном на вершине горы подступающей к порту, куда нас с капитаном отвез приветливый француз.
Много раз в портах встречал стоявших под грузовыми операциями суда на которых мне приходилось работать в Черноморском пароходстве. Как то в ожидании причала в порту Фамагуста, или Латакия, что на о. Кипр повстречался и мой т-х «Камышин», он продолжал исправно плавать, несмотря на свой солидный возраст. Выйдя из порта он не успел принять балласт.и крупная зыбь встретившая его в море валила судно с борта на борт, но он как «Ванька-встанька» отряхивался от пытавшихся накрыть его волн. Мы обменялись приветственными гудками. Часто приходилось бывать в хорошо знакомом по прежним плаваниям порту Генуя, с ее знаменитым «Колбасным» переулком, где находился созданный, наверное, для Советских моряков магазин «Донны Марии». Там покупали товары пользовавшиеся повышенным спросом у нас, плащи « болонья», ковры «Тарантелла», «олени» и проч. В этом переулке находились и всякие увеселительные заведения, с стоящими у входа полуобнаженными девицами, которые откровенно приглашали провести с ними время. В то время популярностью пользовались американские фильмы – боевики и мы не упускали случая побывать в кино. Часто посещали и знаменитое Генуэзское кладбище «Кампосанто», Стаглиено, или по итальянски - «Святое место». Это громадный мемориальный комплекс с дворцовыми фамильными склепами, некоторые из чистого белого мрамора, галереями с мраморными статуями, тянущимися на сотни метров там же находится и величественный памятник Христофору Колумбу и многим другим знаменитым людям. Здесь находится и могила Федора Полетаева, советского бывшего военнопленного, который сражался в рядах итальянского сопротивления фашизму и геройски погиб. Как правило, почти все наши экипажи судов приходившие в Геную посещали Кампосанто. Особенно восхищалась всем увиденным мама, когда плавала на судах Черноморского пароходства с 1961 по 1067 г. судовым врачом, и часто бывала в итальянских портах, в Генуе, на Сицилии в знаменитом Палермо и Катании. Побывала мама и на раскопках Помпеи в Неаполе, а так же в Венеции с ее знаменитыми мостами и каналами и разумеется на площади Св. Марка с дворцом Дожей. Хотя я раньше тоже там бывал, мама всегда открывала для нас что- то новое.,В 1970 году я получил командировочное задание обслуживать в навигационный период суда речного флота Дунайского пароходства находящиеся на линии от порта Измаил до портов Вена и Линц , т.к. на этих судах судовых врачей по штату не было, то в рейсе мне приходилось после проведенной профилактической работы, пересаживаться с судна на судно. С собой я брал в рейс портативную бормашину и стоматологический инструмент и оказывал экипажам судов стоматологическую помощь, практически в полном обьеме.
Командировка была на сорок пять суток, затем после небольшого отгула выходил на линию опять. На всем протяжении судоходного Дуная, а это две с половиной тысячи километров, работали экипажи судов Дунайского пароходства. Очень много груза шло в Будапешт, на крупный металлургический комбинат в Дунайвароше и порты Австрии Вену и Линц. Вообще за время командировки приходилось посещать порты всех семи придунайских стран до конечного судоходного порта в Германии Пассау и Регинсбург. На всем протяжении Дунай очень красив с его берегами , начиная от дельты и до верховий реки. О Дунае писали так «Волны истории смели всех завоевателей, разрушили их замки и крепости. Все прошло, остался лишь Дунай, шумный и грохочущий, журчащий и ревущий привлекая своей красотой и дикостью величием и коварством».Иногда сжатый скалистыми горами он с ревом пробивае5т себе дорогу к морю. Недалеко от румынского порта Турну -Северин, Дунай пробил себе в скалах путь и разделил горную гряду на Карпаты и Балканы. Этот участок называется Катаракты или Железные Ворота, Я еще застал, когда суда идущие вверх по Дунаю не могли преодолеть сильное течение в этом месте и их тащил специальный локомотив при помощи троса. Позже при помощи СССР построили плотину, шлюзы и гидроэлектростанцию и «усмирили» в этом месте Дунай. Во время ВОВ , при отступлении с оккупированных территорий Гитлер, планировал взорвать скалы и перекрыть Катаракты, что привело бы к затоплению придунайских стран и городов, но к счастью у немцев это не получилось, иначе последствия могли быть непредсказуемы. В верховьях Дунай иногда бывает действительно голубым, когда с высокого берега в ясную погоду, он отражает голубизну неба. На одном из многочисленных островов, надалеко от Вены, поросшем деревьями и кустарником, можно видеть пляж нудистов, которые совершенно голые, целыми семьями отдыхают и хлопочут возле небольших дачных домиков. Недалеко от города Линц, на левом берегу Дуная, на склоне гор, подступающих к реке, расположился небольшой красивый городок Маутхаузен. Это название приобрело зловещий смысл, благодаря находящемуся в пяти километрах от города концентрационному лагерю смерти, с таким же названием, построенному в 1939 году для политических заключенных в фашистской Германии. За годы второй мировой войны он разросся и имел еще сорок девять филиалов по всей Австрии. И сейчас с судна, когда плывешь по Дунаю из-за склона горы, за которой расположился концлагерь Маутхаузен, «выглядывает» сторожевая вышка и рядом зловещая квадратная труба крематория. Судно шло в порт Линц, чтобы забрать разгрузившиеся баржи, на которых доставляли с Измаила на металлургический комбинат в Линце руду, кокс и др. но выгрузка еще не была закончена, и я уговорил капитана организовать экскурсию в Маутхаузен. Став на якорь и «привязавшись» к берегу, мы пройдя по узкой шоссейной дороге ведущей в горы, через 2-3 км мы подошли к подножию горы за которой сразу открывался вид на раскинувшееся плато, на котором и был размещен концлагерь, спрятавшийся от посторонних глаз за горой. Местность вокруг была очень живописная. Выложенная булыжником сразу за поворотом дорога ведет к железным лагерным воротам, которые в виде массивной арки выложены из гранита, с двумя сторожевыми башнями по бокам, дальше весь лагерь обнесен толстой, высокой гранитной стеной с сторожевыми вышками и колючей проволокой. Так что заключенные могли полюбоваться природой только до ворот лагеря. Слева недалеко от стены сооружен мемориальный скульптурный комплекс от стран народы которых погибли и были узниками концлагеря. Чуть дальше слева от лагеря находится глубокий карьер каменоломни, из которого добывали гранит для строительства концлагеря, а так же булыжники для Вены, Линца и др. городов. Глубоко вниз ведет «лестница смерти» почти из двухсот ступенек, по которой узники выносили тяжелые камни наверх, и если кто срывался, то увлекал за собой всех. С обрыва видно внизу небольшое озеро, сейчас там ограда, на ней мемориальная доска с надписью, что эсэсовцы сбросили вниз группу прибывших из Голландии евреев. Сразу за воротами начинается аппельплац, где устраивали построения и переклички, и установлена виселица в центре, справа вдоль забора начинается «стена плача» где узников приковывали и различными способами казнили. В феврале 1945 года был казнен генерал Карбышев, которого приковали к стене и поливали водой из брансбойда, пока он не превратился с ледяную глыбу. На этом месте ему и другим казненным узникам, установлены мемориальные доски и памятники. Генерал-лейтенант инженерных войск Карбышев, был тяжело ранен в1941 году и захвачен в плен, после скитаний по различным лагерям, за отказ сотрудничать с немцами был так казнен вместе с другими прибывшими в Маутхаузен военнопленными. Дальше вдоль правой стены сохранилась кухня с огромными котлами, где готовили «баланду», затем ревир (лазарет) с двумя комнатами в конце. В первой «душевая» с рожками , через которые вместо воды поступал газ, и следующая «физкабинет», где узников умертвляли различными способами, посредине стол а с канавками для стока крови. Например, узника ставили к стене и измеряли рост а сзади в стене была щель через которую эсэсовец стрелял в затылок. Дальше расположился крематорий с печами и огромной квадратной трубой Говорили что из Маутхаузена узник может уйти только через трубу крематория. Слева от аппельплаца сохранили три барака с нарами в которых содержались узники и за ними громадная поляна с братскими могилами, все остальное уже снесли и сровняли с землей. В одном из следующих рейсов я еще раз побывал там с членами экипажа. В 1972 году во время посещения Павлограда, я зашел к нашему соседу и другу детства Михаилу Соляникову-Процевичу, который как младший брат партизана, ему было двенадцать лет, был арестован гестаповцами и отправлен в Маутхаузен, где пробыл до мая 1945 года. Там он в числе других детей тоже подвергался опытам фашистских врачей. Видимо это не прошло ему даром, спустя двадцать лет он серьезно заболел позвоночником, и теперь лежал недвижимый. Он с интересом выслушал меня и сам поделился своими воспоминаниями о концлагере, где ему пришлось провести два кошмарных года. Возможно, и меня ожидала такая участь, когда два офицера-эсэсовца в феврале 1943 года зашли в наш дом и уставились на меня, но к счастью у нас в то время была мамина сестра, тетя Клава, которая хорошо говорила по-немецки и отвлекла их, даже предложив покушать. И они, пробормотав «юнг», ушли. В 1974 году, я перевелся в Одессу в Водздравотдел Черноморского морского пароходства, и меня направили работать на Научно-исследовательское судно «Космонавт Владимир Комаров», которое уже было готово к выходу в дальний рейс. Это судно принадлежало Академии наук им. Жуковского, но приписано было к Одессе и обслуживалось экипажем ЧМП и обеспечивало связь с космонавтами и другими космическими объектами из различных точек мирового океана. Сейчас мы следовали на Кубу. На десятые сутки перехода, зашли на Канарские острова, в порт Санта Круус де Тенерифе, для пополнения запасов продуктов и пресной воды, ну и разумеется короткого отдыха. В Гавану прибыли 6 Июня и после небольшого перестоя направились в порт Сьенфуэгос, где члены экспедиции начали работать с космическими объектами и обеспечивать подготовку к очередному запуску космонавтов. Медперсонал судна, для обслуживания членов экипажа и экспедиции состоял из четырех медработников - хирург, терапевт стоматолог и фельдшер. Работы всем хватало. Если делали операцию, то мне приходилось ассистировать хирургу. Затем судно направилось на север в район о. Сейбл и обеспечивали работу космических станций Союз -14 и Салют-3 и запуск и полет космонавтов П.Поповича и Н. Артюхова с 5 по 18 июля. После этого направились на Юг к Малым Антильским островам и прошли очень близко возле Военной базы США Гуантанамо, что на Кубе, разумеется проявив некоторый обоюдный интерес. Вдоль всего побережья США, нас постоянно сопровождали и облетывали самолеты. На пару дней стали на якорь между островами, их там около пятидесяти островов. Так называемая Вест Индия в Карибском море где очень чистая и прозрачная вода и хорошо видно как среди кораллов снуют барракуды, громадные окуни и другая живность, не говоря уже о коралловых рыбах различной окраски. Благо, почти все любители рыбалки заранее запаслись рыболовными снастями. В начале августа зашли на два дня на остров Кюрасао, принадлежащий, как и другие острова Голландии, для пополнения запасов пресной воды и продуктов. Этот живописный остров посещают туристические лайнеры из различных стран, сейчас тоже у причала стоял океанский лайнер с туристами из Европы, в большинстве, как обычно из Западной Германии. Было заметно, что при встрече они осторожно и некоторые с опаской посматривают на нас и на наше судно, с огромными радиопрозрачными шарами, за которыми спрятаны телеантенны. Хозяйка магазина в котором мы делали покупки, которая раньше жила на Украине и невесть как оказавшаяся на Кюросао, разъяснила нам, что туристам было объявлено, что наше судно советское, шпионское и призывали к осторожности в общении с нами. Дальше мы отправились опять на Кубу в наш базовый порт Сьенфуэгос , где нас уже ожидали прилетевшие из Москвы стажеры –космонавты, а в космос отправились еще два космонавта - Сарафанов и Дёмин. Затем судно направилось опять работать к о.Сейбл, в Северной Атлантике, который еще называют «пожиратель кораблей», где наверное никогда не бывает хорошей погоды, и вообще тот район пользуется дурной славой, шторм сменяется густым туманом, постоянно судно должно давать гудки, оповещая, другие корабли о своем местонахождении и постоянно перемещаясь, т.к. сильное течение меняет рельеф дна и за ночь может меняться глубина. На обратном пути, зашли в Канаду в порт Галифакс. При выходе из порта в город, расположено мемориальное кладбище, погибшим канадским участникам Крымской войны Х1Х века, и называется «Севастополь». Город красивый и чистый, много небоскребов и супермаркетов. Одним словом, современный город и производит впечатление. Из Галифакса, выполнив намеченную программу, судно направилось домой. По пути зашли еще в Лас Пальмас, и 16 ноября 1974 года возвратились в Одессу. Это был одиннадцатый экспедиционный рейс судна. Всего КВК сделал 31 рейс, после чего «перестройка» вместо того, чтобы сохранить судно так много сделавшее в освоении космоса «Судном музеем», «отблагодарила», отправив судно на слом., как и весь «космический флот», состоявший из семи крупных современных научно-исследовательских судов..После отпуска я еще дважды побывал на Кубе в порту Сьенфуэгос на балкере «Зоринск», где взяли традиционный груз, сахар-сырец. После отпуска меня назначили на пассажирский теплоход «Белоруссия». Это было головное комфортабельное судно, из пяти таких же судов, построенных в Финляндии, на смену устаревших пассажирских судов, и они совершали круизные рейсы, с иностранными туристами, . Это были рейсы вокруг Европы, с заходом в порты Средиземного моря, Испании, Франции и др В зимний период брали в Генуе туристов, в основном они были из ФРГ. Неприятно было смотреть, как некоторые наши пожилые матросы, воевавшие и имевшие награды, с колодками на груди угодливо таскали бывшим фашистам за несколько немецких марок чемоданы, некоторые члены экипажа справедливо возмущались, говоря -хотя бы наградные колодки поснимали, а «побежденные» степенно вышагивали с важным видом за носильщиками. В двухнедельном рейсе судно посещало большинство портов и островов Испании, Португалии, затем из Касабланки спускались поближе к экватору в порт Дакар и возвращались опять в Геную. В каждом рейсе обязательно заходили на Канарские острова, в Лас Пальмас и Санта Крус, За круизный рейс судно посещало около 15 портов, различных стран. В один из круизных рейсов побывал на судне Владимир Высоцкий с Мариной Влади, и дал концерт для экипажа. Он иногда заходил к нам в судовую амбулаторию, и я взял у него автограф с записью его знаменитых песен. Он был приятным и доступным человеком. Пассажирский и сухогрузный флот пароходства стал интенсивно обновляться. На смену старым послевоенным и трофейным судам стали поступать современные. Вместе с этим менялось и руководство. Начали проникать целые семейные кланы. Кумовство и коррупция стали нормой. Некоторые так зарвались, и нахапали за рейс заморского тряпья, забыв, что на этих судах постоянно работали представители соответствующих органов, что по окончании рейса почти половину экипажа списали на берег а некоторых даже судили. После отпуска, мне предложили судно, которое работало на Вьетнамской линии, но не желая упускать освободившееся место в поликлинике порта, я сошел на берег, т.к. хотелось уже пожить «нормальной» жизнью. Хотя попробуй разберись где она, эта жизнь, в частности для меня была «нормальная а где «ненормальная».
Прошли годы. Менялось руководство страны, «группа товарищей» отправляла одного за другим в Кремлевскую стену предшествующих «верных ленинцев», пока не пришел к власти, человек решивший, наконец, исправить «деформированный социализм» и вместе с ним возможно удалось бы изменить и менталитет граждан великой и могучей страны. Но как бы ни так. Когда вся тяжесть этого опасного и сложного процесса перестройки фактически была им сделана, бывшие «соратники» по партии, узрев в временном хаосе перемен, возможность быстрого и неограниченного обогащения, буквально выдернули у него портфель. К счастью он пережил большинство этих рьяных «ленинцев», которые запустили «девятый вал» вместо планировавшейся разумной перестройки, который сметал на своем пути все республики и распалял этнические конфликты, и под «шумок» возникшего кинулись грабить страну, припрятав на всякий случай в свои шухлядки партбилеты. Глядя на бывших идейных руководителей обильно всплыл и «мелкий мусор», появились рекитеры, пока еще слабые, но уже организованные банды. «Воры в законе» стали пересаживаться на пока еще потрепанные но все же « Мерседесы», и в милиции получали желаемые номера на машину, с определенным количеством «шестерок», в зависимости от его воровского статуса, это что бы его «уважали», и получали своеобразный «зеленый свет» в царящем в стране хаосе. Но ездили на старье не долго, как и «партийные товарищи», стали осваивать «Ланд Круизеры», «Лексусы» и т.д.
В общем лихие 90-е начинали быстро набирать обороты, как будто никогда и не было советского человека , « строителя коммунизма с высокими моральными качествами», как пыталась врать номенклатурная партийная «элита», обжиравшаяся дефицитной жратвой и товарами в спецмагазинах для руководящих «партийных товарищей», которые первыми устроили передел и начали рвать и хапать по крупному. Правда некоторые из них получали инфаркты и инсульты, и не из жалости к разваливающейся империи, а из зависти что их «партийные товарищи» не поделились с ними и отхватили более крупные куски.
Ну а для «народных масс», умело, и своевременно подкинули многосерийку «Богатые тоже плачут», и они, побросав свои «рабочие места», и пустые прилавки в магазинах, где уже все равно нечего было делать, бежали к ближайшему экрану телевизора и были заняты заботами о «бедной Марии». Для комсомольцев и подрастающего поколения партийные идеологи вечерами на всю ночь крутили ролики с порнографией, невесть откуда взявшимися кассетами с порнопродукцией были завалены прокатные пункты и базары, и тогда уже остальные проблемы мало кого интересовали. Ну и безусловно «Лёня Голубков», сидя по вечерам на кухне за бутылкой водки, сказочно быстро разбогател, вступив в финансовую пирамиду МММ.Во жизнь пошла, можешь не работать и богатеть! На Одесском «толчке» и «Привозе», под беспрерывную трескотню громкоговорителей с блатной музыкой, продавали какие-то бумажки с солидной печатью, куда нужно было вписать только свою фамилию, и получай загранпаспорт, для поездки за границу. В сберкассах уже невозможно было снять свои сбережения, вместо денег выдавали какие то сертификаты, по которым якобы будут выплачивать большие проценты. Мне с трудом удалось забрать свои, но так, как купить у нас уже было нечего, я купил билет в обкоме профсоюзов на теплоход «Грузия», который еще работал на линии Одесса-Стамбул, вроде как бы сделать себе турпоездку. Судно оказалось «забито» «туристами-мешочниками», которые тащили, делая «бизнес», завалявшийся дома различный скарб, нажитый за годы «развитого социализма»,- как то самовары, столовую посуду, утюги, люстры и другие электроприборы, фотоаппараты и даже старые детские игрушки, всего не перечислишь. В Стамбуле судно пришвартовалось у хорошо знакомого мне причала утром, и вся пассажирская «рать» кинулась бежать, опережая друг друга на базар, который был стихийно образован прямо за проходной. Но нужно было еще пройти через помещение, таможенного контроля. Возникла давка, все старались быть первыми, некоторые тумаками расчищали себе дорогу, бабы визжали не в силах протащить свои узлы и мешки к столу, где несколько тюрков -таможенников производили досмотр. Видя возникший хаос, что напирающая толпа их оттесняет вместе с длинным столом, турки они стали швырять через головы обратно в толпу сумки и узлы, возникла давка. А народ с судна все прибывал. с узлами и чемоданами. Сделав для себя вывод, с какой публикой они имеют дело, турки стали попросту у некоторых забирать приглянувшиеся им вещи, пряча сразу их под стол, и если кто-то возражал, то некоторых тумаками подгоняли, что бы быстрей проходили. Турчанка-таможенница, проводившая досмотр, как и другие, высыпала содержимое чьей-то сумки на стол, понравившуюся вещь забрала себе, в ответ на возражения хозяина толкнула его в спину и смела все содержимое стола на пол, пригрозив ему полицией. Другой турок производя досмотр найдя простыню, почему-то швырнул ее обратно в толпу , она развернулась и накрыла голову одному скандальному мужику, которые ничего не понял и стал махать руками, нечаянно ударив не менее скандальную бабу, которая заверещала и впилась в его физиономию своими когтями. Кому то удалось их растащить. Зал был полностью забит, а тут еще подошла «Комета» из Крыма, тоже с «бизнесменами», которые наперегонки кинулись бежать к таможне и я решил вернуться на судно, пока не пропустят всех. Часа через полтора зал был свободен, и я беспрепятственно вышел в город.
Почти сразу за проходной на небольшой площади, служившей для стоянки такси, наши «туристы» организовали базар прямо на тротуаре. Между рядов лениво ходили турки и рассматривали всякую всячину. Перейдя по Галатскому мосту через залив Золотой Рог, я пошел побродить по знаменитому Гранд Базару- (Капала Чаршы), который представляет громадный лабиринт узких улочек, расположенный на огромной территории и окружен крепостными стенами, имеет 18 ворот. На главных воротах надпись «Бог милует того, кто посвящает себя торговле». Кроме магазинов и мелких лавочек, целых улиц с ювелирными золотыми изделиями, на территории «Гранд Базара» расположены мечети. гостиницы, рестораны и проч. заведения, Ежедневно рынок посещают более полумиллиона человек, и он считается одним из самых знаменитых и крупных в мире.
Питались и ночевали пассажиры на судне, но я не слышал, чтобы кто то изъявил желание побывать в знаменитой Голубой мечети или Айя София, которые расположены недалеко от порта, как и Дворец Султана, и многие другие исторические памятники. Все были заняты подсчетом турецких лир, которые сразу меняли на «зеленые».
СЛЕДЫ НА ПЕСКЕ
Ну а в пароходстве, тоже шла полным ходом «перестройка». Суда уходили в рейс, а обратно уже многие не возвращались. Их арестовывали «за долги», выкупать их было некому. Доход который они давали оседал в чьих то карманах, рассчитываться за обслуживание и снабжение в иностранных портах никто не хотел а просто отдавали само судно по стоимости металлолома, хотя эти суда могли еще приносить пользу много лет и давать морякам работу. Как то встретил знакомого моряка и он рассказал мне такую историю. После многомесячного рейса, судно на котором он работал возвращалось домой в Одессу. План по перевозке грузов перевыполнили, дав многомиллионный доход пароходству, в Сингапуре взяли снабжение на обратный путь, продукты, запасы топлива, пресной воды и т.д. В рейсе сделали профилактику механизмов и покрасили судно. Одним словом привели все в порядок, и с хорошим настроением возвращались. В пути получили радиограмму следовать в незнакомый индийский порт Аланг. Уже на подходе был виден длинный песчаный берег весь завален остатками корпусов судов. Прибывший на борт судна представитель пароходства сказал, что судно продано на металлом из-за долгов пароходства. Оказалось, что за время рейсов, которые совершало судно, за снабжение его продуктами, водой, топливом, маслом и т.д. деньги не перечислялись, а кем-то прикарманивались вместе доходом, которое приносило судно. Иностранные поставщики, устав ждать обещанного, вынуждены были идти на крайние меры- арестовывать суда. В данном случае судно просто продали на металлом за долги.
Экипажу предложили сойти на берег, и ждать отправки в аэропорт, откуда их доставят домой. Взять только свои личные вещи, не разрешив даже взять по банке консервов на дорогу, заявили что судно продано вместе со всеми «потрохами».
На следующий день начался прилив и экипаж в ожидании отправки домой, мог наблюдать «агонию» своего кормильца. Некоторые проработали на судне много лет, пройдя тысячи миль и побывав в десятках стран и портов, судно уцелело в многих штормах и от американских бомбардировок во время Вьетнамской войны и экипаж содержал судно, которое могло еще долго плавать, в идеальном порядке. Не теряя времени, рабочие-индусы слили запасы топлива, масла, и даже из двигателя, и разогнав судно выбросили его на песчаный берег. Из под винта столбом летел песок с водой , из трубы валил дым, это двигатель без масла сгорая, дымил. Наконец судно последний раз дернулось и застыло, оставив свой последний след на песке, который набегающие волны быстро смывали.
Газорезчики и другие «Потрошители», стали карабкаться по заготовленным веревочным трапам и заниматься своим привычным делом, разделывая морского ветерана на куски.
К слову, англичане считают судно воодушевленным предметом, и церемония прощания с судном, отслужившим свой век, происходит торжественно. Там же в Аланге закончили свой жизненный путь почти все суда «космического» флота, во главе с флагманом «Космонавт Юрий Гагарин», которых долго гоняли с одного причала на другой, не зная что с ними делать, а экипажам не выплачивали зарплату. Постепенно содержимое стали растаскивать. На этих судах были богатые библиотеки, с тысячами дефицитных книг, неизвестно куда исчезнувших, как и другой инвентарь. Наконец на флагмане космического флота «Космонавт Юрий Гагарин» закрасили название судна, оставив вместо «Гагарин» буквы «Агар» и под этим названием его погнали в Аланг на металлом, как и добрый десяток судов «Космического флота». Все крупные пассажирские суда пароходства, типа «Иван Франко» и «Шота Руставели», которого как бы в насмешку в «благодарность» за многолетний труд чиновничья рать переименовала в «Асседо» (читай наоборот Одесса), затем в «очередь» пошли лайнеры типа «Белоруссия», а сама «Белоруссия, переименованная зачем то в «Казахстан-2»,
наверное, не выдержав всего происходящего с флотом пароходства, при доковании в Сингапуре, рухнула покалечив себя и членов экипажа. Ну а сухогрузы пароходства только и успевали выбрасываться на разделочные песчаные платформы Аланга. Ну а если там была длинная очередь, то имелись и другие пункты приема «металлолома», например Бангладеш, Китай т.д.Многие компании покупая как металлом еще многие годы использовало эти суда, но разумеется уже под другим флагом и названием. Некоторые суда передавались в оффшорные компании, которые никому кроме их учредителей не подконтрольны. в общем флот Черноморского Ордена Ленина Морского пароходства, созданный многолетним трудом и восстановленный после войны современными судами, занимавший второе место в мире летел вместе со всей страной в пучину коррупции и безвластия, оставив без работы тысячи первоклассных специалистов-моряков. Не удивительно, что инфаркты стали косить, уже «лишних» не нужных капитанов и других моряков, которые оказались выброшенными на берег, как тот сухогруз в Аланге.
Невольно мне пришла мысль, что я поступил правильно, когда будучи уже фактически зачисленным по рекомендации пароходства в Одесское высшее мореходное училище, забрал документы и поступил на учебу в мединститут, это давало мне возможность работать судовым врачом и практиковать на берегу. Позже я так и сделал, открыл свой приватный стоматологический кабинет. Была осень. Как – то выйдя на берег моря с своей Сандрой, которая бегала по песчаному пляжу и лаяла на накатывающиеся одна за другой осенние волны, которые смывали ее следы на песке. В это время из Одессы вышел пароход, видимо от долгой стоянки без дела он успел поржаветь. Поравнявшись с Ильичевском, он дал очень длинный гудок, явно прощаясь со своим портом. Наверное, «на бойню», в Аланг, подумал я. Вдруг Сандра насторожилась и зарычала. По берегу шел мальчишка в руках у него был магнитофон, и ветер донес слова песни:
А ветер с моря, завывал, и заливал волной причал,
Мне оставалось только плюнуть против ветра
А он крепчал, и мне кричал, Старик ты что здесь, потерял
А я насвистывал мотивчик в стиле ретро.
Я так и сделал. Только не стал плеваться против ветра. Ну а мальчишка он еще молодой, может попробовать поплеваться и
против ветра.