Питер Пен

               
Куда уходит любовь?
 
В страну несбывшихся грёз, разбившись морской пеной о скалы непонимания?
Растворяется в пространстве  вариантов, став белым облаком  над чёрным лесом печали?

Вряд ли это возможно в урбанистическом пейзаже многомиллионного мегаполиса.  Нет, у нас она затирается в буднях и обыденности, становится бесцветной в веренице битв за комфортное существование, оставшись масляной бензинновой радугой в грязной луже где-то на Столичном шоссе…

А мы спокойно почитываем  свежую газету за утренним кофе, изучаем английский, простаивая в пробках, набрасываем планы будущих проектов в своих айпадах и прочих гаджетах (не от  слова ли «гад»?).  Обмениваемся обручальными кольцами, когда приходит время и человек удобный, вернее вписывающийся в стандартный набор параметров, типа рост, вес, образование, словарный и финансовый запас, размеры первичных половых признаков у мужчин и вторичных у женщин, ну и далее подобная  ересь. А чувства? Да что там врать, - притрется.

Я тоже выпивая чашку ароматного кофе с корицей, начинаю свой день, обещая самой себе когда-нибудь бросить этот социальный наркотик, а пока чуть больше молока и можно не беспокоиться …  Молока ли? И молоко и чувства заменили дешевими суррогатами
.
Любовь…   Как много страсти и содержания было для меня  когда-то в этом слове.

 И он…
 
 Он и любовь – это было одним целым, сиреневой дымкой  в моём мозге, кровью бурлящей в артериях, затмевая любые печали и возвышаясь над всем и вся на просторах моей Вселенной. Я боготворила его, проигрывая миллиарды раз в голове детали нашего знакомства, помня каждый удар сердца  в ожидании первого поцелуя и каждую минуту встречи, – я наслаждалась своими ощущениями от встреч неделями, как уставший путник пустыни ликует, попадая в оазис.
Безумно холодно где-то за Южным мостом в январе много зим назад ушедшего  года, но я не чувствую этих минусградусов. Мои душа и тело разделены  на две части и сгорают отдельно друг от друга в  безумной муке и радости.
 
Он ехал ко мне на встречу, в этих сумасшедших киевских пробках и в сумерках, рано опустившегося на город вечера. А я боялась проснуться от нереальности происходящего.

Одно это ожидание, стоило половины жизни, и даже всех зим, что были до и будут после…

 Мириады светящихся парных огоньков, приближаясь ко мне, заставляли бьющийся сгусток переживаний в груди  останавливаться.  Годы ожиданий нарисовали в моём воображении миллионы вариантов этой встречи, но не угадали даже близко …
 
И я завидую себе прежней, когда во мраке сырого промозглого воздуха, два апельсиновых огонька фар остановилась у края дороги на обочине, рядом со мной, и дверцы се ребристого «Мерседеса» открылись…

 
Эмоции и ощущения ярким ежесекундно меняющимся калейдоскопом заполняли меня до края. Сердце стучало быстро и неприлично громко, - казалось, этот стук слышали по всему Левом берегу. Тело стало ватным и непослушным, а голос предательски дрожащим и срывающимся.  Кровь в венах  в одночасье наполнилась адреналином и разлилась на горячие камни где-то в животе, шипя и извиваясь.
Так было только  раз в жизни. Казалось ни тело, ни мозг не способны
выдержать такого напряжения, все мышцы превратились в одну натянутую тетиву.
 
 Стреляй, если знаешь…  Не знал. Уже не знал. Я  еще  Венди в той зиме, но он уже был  не Питер Пен, он ходил по земле смело и уверено, а я летала над ней, как только касалась его руки…
 
Я люблю…

Многим  позже изобрету способ приземлиться.

Адски жаркое лето.  Раскаленный городской воздух с примесью пыли и выхлопных газов. Но это всё не важно, и, кажется, я не замечаю, что за 5 минут ходьбы блуза начинает прилипать к телу.  Окружающий меня мир в расфокусе, я вижу только мигающие аварийки «Мерседеса», к которому остается не больше 20 шагов. Сердце сжимается на миг, а затем начинает ускорять свой ход. О, этот маленький агрегат по перекачке крови выдает меня в самый неподходящий момент.  Ощущения, как после школьной 100-метровки только от мысли, что ещё минута и обожаемый человек станет осязаем.

Дверца со стороны пассажира слегка приоткрывается, давая понять, что меня ждут и, ну же, садись смелее. Этот жест вежливости, присущий только ему, но такой важный и ободряющий для меня в тот момент.

  Я помню…

В салоне прохладно и абсолютно не слышно звуков окружающего города, как будто его и не существует здесь вовсе. Только близость его тела, аромат кожи в вперемешку с парфюмом  и нервно пульсирующая жилка на шее.  Запоминаю эти мгновения и собираю, как осенний гербарий в свою коллекцию счастья на долгие годы воспоминаний, неповторимых, пахнущих любовью… Квартира, не помню на каком этаже, и окна, распахнутые в жаркое лето, звуки проезжающих машин.
Первый секс, неуклюжий и стеснительный. Как будто он действительно самый-самый первый  в жизни, когда боишься сделать что- нибудь не так и думаешь только об удовольствии любимого человека…  Неловкие поцелуи, нежные объятия, трепетные касания… 

Это потом все станет технично, механично, эгоистично – уложиться в отведенный тайм-аут в битве за комфортное существование. Так, словно эти люди по-другому никогда и не умели.

А пока Питер Пен и Венди, когда невинный поцелуй в губы называют "наперстком" и от него обретаешь способность летать.

Первое лето…

Мне хотелось только любить и тонуть в этой любви к нему без остатка.  Но он не Питер Пен, а человек, которого я встретила слишком поздно, наверное. По крайней мере, тогда казалось, что виной всему время – чертова стрелка, совершающая свой ход по окружности. Не знаю, с годами теряешь ответы, которые раньше казались столь очевидными. Так бывает. Реальность куда сильнее красивых фантазий вырывает своей неоспоримой логикой из бирюзового океана грез в грязную лужу с масляной  радугой в выбоинах Столичного шоссе…
Венди выросла, и как  в сказке Джеймса Барри  у нее так же появился свой малыш – светящаяся маленькая фея Динь-Динь, от беззубой улыбки которой кажется весь мир вновь обретает способность летать.

Течение жизни неутомимо и продолжается, не зависимо от любви. Она никуда не уходит, она трансформируется и становится частью пейзажа с тучами большого города, полными радиоактивной воды и примесью тяжелых металлов. Странное небо и странные чувства – больше напоминающие диагнозы в учебнике психических расстройств.

Братья Вачовски погорячились –  жизнь в матрице не так уж и страшна, если мы  час от часу бываем счастливы, целуя своих детей.

А та другая любовь, может быть в следующей жизни  или в другой реальности, где не ведомы стрелки и цифры, где время плавно пересыпается песком в стеклянном сосуде и не бывает несвоевременных чувств, где океан ярко-фиолетовых эустом и он в рваных джинсах и футболке с изображением Клаудии Шифер. Таким я его оставила в своей памяти – любимым и желанным, родным и счастливым … Моим идеальным мужчиной…

Я задумываюсь об этом все реже и реже, но по-прежнему каждый раз смахиваю соленую воду со своих ресниц…