Меморандум о Крошке Цахес по прозванию Цинн

 
 
Карев Владимир

МЕМОРАНДУМ О «КРОШКЕ ЦАХЕС ПО ПРОЗВАНИЮ ЦИННОБЕР» ЭРНСТА ТЕОДОРА АМАДЕЯ ГОФМАНА




























                (1)
I.I


На горном перевале
от контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял свежевыкрашенный пограничный столб со сверкающим гербом в форме золотой бутылки, из которой испарялся джин,
отъехала карета
и,
миновав нейтральную зону,
остановилась у контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял свежевыкрашенный пограничный столб со сверкающим гербом в форме золотого сердца.

Чиновник пограничной стражи подошел к карете
и
галантно постучал в окно.

- Войдите,- раздался женский голос изнутри,
и
чиновник отворил дверцу.

В салоне кареты сидели две дамы в восточном одеянии и в чадрах.

- Капитан К.,- представился чиновник с голубыми глазами. – Разрешите приветствовать Вас на границе княжества Ор.

- Очень приятно видеть Вас, капитан,- произнесли дамы
и
подали ему свои документы.

- Фея А., - прочитал капитан
и,
открыв другой документ, прочитал:
- Фея З.

- Мы хотели бы повидать Вашу страну,- пояснили дамы.
                (2)
- Добро пожаловать,- учтиво пригласил капитан
и записал фамилии гостей в изящный журнал, который достал из форменной сумки.

- А здесь...,- дамы, стесняясь, показали на чемоданы и баулы, прикрученные сзади кареты.

- В княжестве Ор,- галантным жестом остановил капитан дальнейшие объяснения дам,- свободное перемещение людей, капиталов и услуг.

- Как Вы любезны,- поблагодарили дамы.

- Не я, а система,- поклонился капитан. – Счастливого пути!

 






















                (3)
I.II


На горном перевале
от контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял свежевыкрашенный пограничный столб со сверкающим гербом в форме золотого сердца,
отъехала карета
и,
миновав нейтральную зону,
остановилась у контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял свежевыкрашенный столб со сверкающим гербом в форме золотой бутылки, из которой испарялся джин.

Из кареты вышли два господина, молодой и пожилой,
и подошли
к тучному арапу в феске и с кривым клинком за поясом, который вальяжно курил кальян, сидя в тени дерева.

- Добрый день! – приветствовали арапа гости, и пожилой господин вежливо поклонился.

Пожилой господин с улыбкой подал документы,
и
арап, вынув изо рта кальян, прочел:
- Князь Пафнутий. Камердинер Андрес.

Господа лучезарно посмотрели на тучного чиновника пограничной стражи.

- С какой целью Вы едите в Джиннистан? – бдительно поинтересовался арап.

- С целью путешествия,- наивно пояснил камердинер.

- Я не могу Вас пускать,- лениво пояснил арап
и,
посмотрев мимо путешественников,
вернул им документы.                (4)

И
камердинер Андрес, достав из кармана сюртука несколько дукатов,
вложил их в бумаги
и
спросил арапа:
- Может посмотрите ещё раз?

Арап подставил ладонь, в которую из документов спались дукаты,
положил их в карман
и,
возвращая документы, заинтересовано спросил:
- А что у Вас в багаже?

























                (5)
I.III


Капитан К. ждал у кареты, прибывшей из Джиннистана.

В салоне смутилась приятная женщина.

Солнечный свет отразился
на лепестке розы красного золота
в мочке её уха.

- Извините. Я забыла свои документы дома.

- В следующий раз не забывайте,- произнес капитан.

И, сделав запись в изящном журнале,
капитан К. улыбнулся.
- Добро пожаловать в княжество Ор, фея Розенгрюншен!

И капитан галантно показал на дорогу, ведущую в долину.


















                (6)
I.IV


Смеркалось.

Быстрые ладони музыкантов отбивали ритм на барабанах.

Под открытым небом
в дорогом постоялом дворе
на полу, выложенном цветными мозаичными плитками,
танцевали мужчины с саблями и круглыми маленькими щитами.

Князь Пафнутий и камердинер Андрес, сидя на цветных подушках у каменных колонн, наблюдали танец.

Сзади к князю Пафнутию из темноты подкралась обезьянка на длинном поводке,
ловко запустила руку в карман его сюртука,
вытащила тяжелый кошелек
и
вновь скрылась в темноте, влекомая натянувшимся поводком.

Танец закончился.

Руководитель танцоров подошел к князю
и
протянул ему перевернутый маленький щит.

Князь опустил руку в карман сюртука
и, к своему ужасу, не обнаружил кошелька.

Руководитель танцоров недовольно посмотрел на князя,
и танцоры с угрожающими лицами поддались вперед с саблями наизготовку.

Бледный князь, обернувшись к камердинеру,
Жалобно попросил:
- Шесть дукатов, пожалуйста.
                (7)

Андрес подал требуемые деньги.

Князь опустил их в протянутый перевернутый щит,
и музыканты и танцоры удалились.

- Ты спас мою жизнь, более того – мою честь,- благодарно шепнул князь камердинеру.






























                (8)
I.V


Ночью при свете свеч
в залу дворца
гренадеры внесли гроб с телом усопшего князя Деметрия
и
установили его в оборудованном для траурных церемоний месте.

В почетный караул у гроба владетельного князя княжества Ор
тут же были поставлены два гренадера с алебардами,
на лезвиях которых сверкал герб в форме золотого сердца.

Тайный советник Ф., внимательно посмотрев на усопшего князя,
шепнул гофмаршалу:
- У его светлости свесилась набок голова. Нужно поправить.

- Я не могу,- отказался гофмаршал.

И тайный советник Ф.,
жестом подозвав к себе дежурного офицера,
что-то шепнул ему на ухо.

Офицер зашел за гроб,
руками в перчатках взял голову князя
и
аккуратно опустил её посередине подушки.

Тайный советник Ф. одобрительно кивнул офицеру.

И тут
придворные поднесли на подушечках княжеские регалии
и
аккуратно уложили их у гроба.




                (9)
I.VI


Траурная процессия двигалась от замка к собору.

Впереди на коне в латах ехал рыцарь в доспехах,
за ним шел пеший рыцарь в доспехах.

Далее придворные несли гербы земель, входивших в княжество Ор.

Далее несли княжеские регалии,
за ними шли служители церкви.

Форейторы под уздцы печально вели шесть коней,
которые были впряжены в катафалк с гробом князя Деметрия.

Катафалк сопровождал взвод гренадеров.

За ними ехала карета,
в которой печально сидел князь Пафнутий
и,
невероятно,но
его камердинер Андрес!

За каретой шли придворные
по чинам.

Процессия сворачивала к мосту.

В салоне кареты
князь Пафнутий сказал камердинеру Андресу:
- Я обязан тебе шестью дукатами, более того, своим государством. Проси чего хочешь!

- Я хочу быть первым министром,- скромно ответил камердинер.



                (10)
I.VII


В театре
в княжеской ложе
сидели князь Пафнутий и первый министр Андрес.

На сцене
актер, играющий Калигулу, ввел коня в сенат.

- Ваша светлость,- заговорщицки прошептал первый министр.

Заинтригованный князь Пафнутий обернулся.

- Введите просвещение! – посоветовал Андрес.























                (11)
I.VIII



У контрольно-пропускного пункта
гренадеры отбили
от пограничного столба старый герб в форме золотого сердца
и
прибили
новый в форме шестеренки от часов, в которую была вставлена красная гвоздика.












 




 









                (12)
I.IX


Перед дворцом владетельного князя княжества Ор
был высажен цветник
из желтых гвоздик, которые составляли гигантскую часовую шестеренку,
в которую была вставлена гигантская красная гвоздика, составленная из красных гвоздик.

Вдоль цветника гуляли князь Пафнутий со свитой.

И вдруг князь заметил одну вырванную красную гвоздику.

- это злодеяние врагов, которые хотят вырвать прогресс из нашей земли! – догадался первый министр Андрес.

Князь повернулся к тайному советнику Ф. и с гневом приказал:
- Составьте список всех непрогрессивных людей.



















                (13)
I.X


Вечером у ухоженного домика
остановилась карета, из которой вышел тайный советник Ф.

Подойдя к двери,
тайный советник взял рукой бронзовую тушку дятла
и жестко несколько раз ударил птицу клювом о бронзовый ствол дерева, прикрепленный к двери вместо колокольчика.

Дверь отворила дама в чадре.

- Фея А.? – поинтересовался гость.

И, без приглашения, пройдя в дом,
бесцеремонно остановился у другой дамы в чадре и уточнил:
- Фея З.?

- Что Вам угодно? – удивились дамы.

- Тайный советник Ф.,- представился гость
и
сел напротив станка, в котором находился наполовину сотканный ковер.

На ковре была выткана
задняя часть кареты, из которой падали золотые сердца на дорогу.

- Фея А. и фея З.,- объявил тайный советник,- Вы обе высылаетесь из страны, т.к. не разделяете взглядов князя на просвещение.







                (14)
I.XI


Карета остановилась у контрольно-пропускного пункта,
за которым стоял пограничный столб со сверкающим гербом в форме часовой шестеренки, в которую была вставлена красная гвоздика.

К карете подошел чиновник пограничной стражи.

Открыв изнутри дверцу кареты, тайный советник Ф. объявил чиновнику:
- Фея А. и фея З. высылаются из страны.

- Я обязан осмотреть Ваш багаж,- поставил в известность фей капитан К.

- Как Вы нелюбезны,- заметили дамы.

- Не я, но система,- уточнил капитан.


















                (15)
I.XII


Лунной ночью
князь Пафнутий встал со своей кровати,
открыл окно в спальне
и
завороженный посмотрел на небо.

Затем
князь Пафнутий в ночной рубахе и в колпаке с кисточкой взобрался на подоконник
и
пошел по карнизу замка, вытянув вперед руки.

За сомнамбулой,
затаив дыхание, наблюдали первый министр Андрес и тайный советник Ф., притаившись в тени скульптуры во дворе дворца.

Сомнамбула дошел до края карниза,
но луну закрыла туча,
и
князь Пафнутий возвратился в свою опочивальню.












 


                (16)
Утром,
когда князь Пафнутий проснулся,
он с удивлением обнаружил в своей спальне
оркестр,
а впереди него – первого министра Андреса и тайного советника Ф.

- А оркестр для чего? – испугался князь.

- Достойно звания Вашей светлости,- улыбнулся первый министр Андрес,- извещать о Вашем пробуждении народ не звуком горна, но оркестра.

- И что же будет исполнять оркестр?

- Что пожелает Ваша светлость.

- Тогда пусть играет только произведения о луне. Ибо нет в музыке ничего лучше произведений о луне.




















                (17)
I.XIII


В театре
в центре сцены стоял стол, покрытый скатертью, а на нем – ваза со свежей красной гвоздикой.
За столом сидели первый министр Андрес и тайный советник Ф.

В зрительном зале, затаив дыхание, сидели композиторы.

- Мы собрали Вас здесь вместе,- известил первый министр Андрес,- для того, чтобы объединить Вас в музыкальный баталион.

- А разве мы не можем писать музыку вне баталиона? – удивился кто-то в зале.

- Лучшую музыку можно написать только в баталионе,- назидательно разъяснил тайный советник Ф.

- И какую же музыку Вы посоветуете нам писать в баталионе? – спросил из зала самый осторожный.

- О луне,- благожелательно намекнул первый министр Андрес.















                (18)
I.XIV


Вечером
карета остановилась у уютного домика,
на калитке которого мелом был поставлен крест.

Из окна кареты с любопытством выглянули князь Пафнутий и первый министр Андрес,
а тайный советник Ф., сидевший напротив них, раскрыл свою записную книжку и пояснил:
- Дом феи Розенгрюншен. Из непрогрессивных граждан она осталась единственной, кого ещё не выдворили из княжества.

- Может, и её выдворим? – с пылом предложил первый министр Андрес.

- Не стоит,- возразил князь Пафнутий. – Для неё сделаем исключение. Пусть мировая общественность узнает, что прогресс в цветах княжества Ор благоухает и для феи Розенгрюншен.

 
















                (19)
I.XV


Лунной ночью
в спальне князь Пафнутий встал с кровати,
раскрыл окно
и
взобрался на подоконник.

И,
когда сомнамбула, выставив вперед руки,
пошел по карнизу,
внизу заиграла музыка про луну.

Сомнамбула остановился
и
посмотрел вниз.

Возле дворца стояла карета,
и
музыка доносилась из неё.

Сомнамбула по водосточной трубе спустился вниз
и,
вытянув вперед руки, подошел к карете.

Дверца отворилась,
и
сомнамбула вошел в салон.

В салоне стоял клавир,
на котором играла фея Розенгрюншен.

Сомнамбула сел рядом с феей,
и
карета тронулась.


                (20)
Фея перестала играть,
когда карета остановилась.

И сомнамбула очнулся ото сна.

Князь Пафнутий выглянул в окно
и
с ужасом понял, что
карета остановилась у заброшенного кладбища.

- Что Вам угодно? – деревянным языком вопросил князь.

- Доставить Вам удовольствие музыкой про луну,- едва заметно поклонилась фея.

- Разве у Вас нет других слушателей? – с надеждой спросил князь.

- Нет.

- Почему?

- Я нахожусь под домашним арестом.

- Я прикажу снять арест,- пообещал князь.

- И что Ваша светлость прикажет мне делать с обещанной свободой?

- Употребите её так, как считаете нужным.

- Я хотела бы поделиться свободой с детьми,- произнесла фея.

- Я распоряжусь, чтобы Вас приняли в пансион для благородных девиц,- пообещал князь.



 
                (21)
I.XVI


Из окна кабинета было видно,
как воспитанницы пансиона для благородных девиц играли в волан.

Фея Розенгрюншен и барон Претекстатус фон Мондшейн перевели взгляды с играющих девочек
на друг друга,
и
попечитель пансиона спросил:
- Вам понравились девочки?

- Очень.

- Вы будете преподавать им музыку.

И попечитель пансиона галантно предложил преподавательнице музыки присесть в кресло в глубине кабинета.

- Но,- с жесткой ноткой в голосе произнес барон,- прежде чем Вы будете представлены Вашим воспитанницам, Вы должны сменить фамилию.

- И на какую?

- На Розеншен.

- И по какому поводу?

Барон Претекстатус фон Мондшен встал из-за стола,
подошел к книжной полке
и,
почтительно коснувшись корешка книги в кожаном переплете, заявил:
- В «Книге турниров» Георга Рикснера не упоминается герб рода Розенгрюншен.

- И из этого следует...,- спросила фея.                (22)

- Фамилия Розеншен будет звучать скромнее, и при желании, может быть, удастся найти для неё предка, впервые упомянутого уже после 1530 года…


































                (23)
I.XVII


На ферме
во время обильной дойки
вдруг разом у всех коров пропало молоко.

- Наверное, это опять Розеншен музицирует! – высказали предположение доярки
и,
выбежав из фермы, как и были в фартуках, побежали к зданию пансиона.

Запыхавшись, доярки подбежали к классу музыки
и,
став у окон, стали заглядывать внутрь.

В классе
благородные девицы пели хором,
а
фрейлейн Розеншен аккомпанировала им на клавире.

















                (24)
I.XVIII


- Суд приступает к рассмотрению вещественных доказательств, а именно – крынок со скисшим молоком,- веско объявил судья в мантии и шапочке
и
строго перевел взгляд
с крынок, выставленных на столике в зале заседаний сельского суда,
на обвиняемую фрейлейн Розеншен.



























                (25)
I.XIX


- И так как у суда не возникло сомнений в том, что молоко у коров пропало в результате колдовства, и что молоко в крынках скисло в результате колдовства, то…

Судья в мантии и шапочке, стоя на деревянном мостике через реку, строго посмотрел на
фрейлейн Розеншен, которую держал за локоть судебный исполнитель,
и на
любопытных сельчан, собравшихся у берега.

- … суд решил подвергнуть фрейлейн Розеншен испытанию на предмет выяснения: не является ли колдовство её злым умыслом?

На реку села стая диких гусей
и
проплыла под мостиком, на котором грозно стоял судья.

- А именно: бросить фрейлейн Розеншен в реку, и если фрейлейн утонет, то считать её невиновной в колдовстве, а если выплывет – то виновной.

И судебный исполнитель столкнул фрейлейн Розеншен с моста в реку.

По воде расплылись круги,
но
фрейлейн не вынырнула.

Любопытные сельчане побежали вдоль берега по течению,
надеясь увидеть фрейлейн,
но
тщетно.

И судья, стоя на мостике. В подзорную трубу посмотрел на поверхность воды,                (26)
но и он не увидел вынырнувшей фрейлейн.

- Фрейлейн Розеншен была невинна,- вынес решение судья.

И стоявший у мостика румяный мельник тяжко вздохнул, сожалея об утрате.
































                (27)
I.XX


Сверкнула молния.

И карета остановилась у парадного входа в замок.

Раздался гром.

Дверца кареты отворилась,
из салона показался раскрытый зонтик
и
тайный советник Ф.

В холле замка
тайный советник Ф. с зонтом, с которого стекали крупные капли на пол, выложенный разноцветными плитками в шахматном порядке,
осведомился:
- Принимает ли барон Претекстатус фон Мондшейн?

- Как о Вас доложить? – поинтересовался дворецкий.









 







                (28)
В гостиной замка
у камина, в котором тлело дубовое бревно,
тайный советник Ф., сидя в кресле, изрек:
- Его светлость князь Пафнутий повелел известить Вас о том, что ведьм не бывает.

Барон Претекстатус фон Мондшейн от восторга раскрыл рот.

- А посему,- продолжил тайный советник Ф., - Вам надлежит вновь принять на службу в пансион благородный девиц фрейлейн Розеншен.

Барон раскрыл рот от ужаса.
- Как? – спросил он. – Утопленницу?

- Принять! – подтвердил тайный советник Ф.
и
поднялся из кресла.

- Разве Вы не останетесь переночевать? – забеспокоился барон Претекстатус фон Мондшейн. – Я уже распорядился приготовить комнату.

- Очень любезно с Вашей стороны,- галантно поклонился тайный советник Ф.













                (29)
Барон Претекстатус фон Мондшейн в сопровождении дворецкого с большим раскрытым зонтом
проводил тайного советника Ф. до кареты.

Но
тайный советник Ф., открыв дверцу,
подал руку
и
из салона вывел фрейлейн Розеншен.

- Разрешите представить Вам фею Розабельверде,- произнес тайный советник,
и
барон поклонился.

Дворецкий проводил фею в замок,
а
тайный советник, сев в карету, на прощание произнес:
- Фея Розабельверде должна оставаться фрейлейн Розеншен для всех.

И карета отъехала от парадного входа.











 




                (30)
I.XXI


Фрейлейн фон Розеншен
с золотыми серьгами в форме шипов розы
гуляла в лесу.

И,
обойдя кусты дикой розы,
вышла на лужайку.

Пред взором фрейлейн оказалась
фрау Лиза – бедная крестьянка из близлежащей деревни – спавшая на траве.

Рядом с фрау Лизой стояла большая плетеная корзина, наполненная хворостом,
а у корзины в траве копошился уродливый ребенок.

Фрейлейн опустилась на траву
и
взяла малыша на колени.

Уродец зло попытался укусить фрейлейн за палец,
но
она своими пальцами коснулась
волосиков на голове ребенка
так
словно это были клавиши клавира.

И
в результате прикосновения
раздалась музыкальная фраза.

Волосы малыша разгладились,
сам он успокоился
и
уснул.
                (31)
Фрейлейн фон Розеншен осторожно положила ребенка рядом с матерью,
коснулась пальцами волос на её голове,
и
вновь прозвучала музыкальная фраза.

Фрейлейн встала с травы
и
удалилась в сторону дороги, видневшейся сквозь деревья.





























                (32)
I.XXII


Когда фрау Лиза пробудилась ото сна,
то почувствовала, что окрепла и посвежела.

Увидев в траве ребенка, мать всплеснула руками от удивления.

- Кто тебе так красиво расчесал волосы, крошка Цахес?

И мать попыталась посадить ребенка в корзину.

- Я пойду сам,- гордо отказался крошка.

- Кто научил тебя так говорить, крошка Цахес? – ещё больше удивилась женщина.

Она поставила на плечо корзину с хворостом,
крошка вцепился в её платье,
и
мать и дитя вышли с лужайки на дорогу.

















                (33)
I.XXIII


Им надо было пройти мимо пасторского дома,
и случилось так,
что пастор стоял в дверях со своим золотокудрым маленьким сыном.

Завидев женщину с тяжелой корзиной и крошку Цахеса, державшегося за её передник,
пастор воскликнул:
- Добрый вечер, фрау Лиза! Присядьте и отдохните на этой вот скамейке, а я скажу служанке, чтобы Вам подали напиться!

Фрау Лиза опустила корзину на землю,
и от её движения крошка Цахес упал пастору под ноги.

Тот, подняв малыша, сказал:
- Поистине, это благословение божие, кому ниспослан столь дивный ребенок!

Фрау Лиза, совершенно озадаченная, посмотрела на священника изумленными глазами.

- Вам, служителю Бога,- ответила мать,- грех насмехаться над женщиной, которой небеса послали этого оборотня.

- Поцелуй меня, послушный мальчик,- сказал пастор и стал играть с Цахесом.

- Ах, милый отец,- произнес сын пастора,- ты так ласков с детьми, что они тебя все любят.

- Отдайте мне Вашего малыша на попечение и воспитание,- попросил пастор.

- Вы хотите воспитать этого оборотня? – удивилась фрау Лиза.

- Вы согласны! – обрадовался пастор                (34)
и, как бы не веря своему счастью, тут же вбежал в дом.

- Да поможет Бог этому господину,- произнесла фрау Лиза,- он снял бремя с моих плеч и взвалил его на свои.

И фрау Лиза, поставив на плечо корзину с хворостом, пошла домой.
































                (35)
II.I


- Таким образом, в результате многочисленных физических опытов, мы вынуждены придти к заключению…

Студиозусы Керепесского университета
прилежно записывали в тетради
лекцию.

- …что темнота происходит преимущественно от недостатка света.

За дверью аудитории прозвенел колокольчик.

- Лекция окончена,- объявил профессор Мош Терпин.

И
студиозусы, выскочив из-за парт,
стали выбегать из аудитории.



















                (36)
II.II


Уставший возница задремал,
и
карета ударилась о большой камень, лежавший посреди дороги,
который разбил не только дышло, но и заднее колесо.

Из салона кареты выпал ученый Птоломей Филадельфус
и
проснулся от удара об землю.

Солнце светило ему в лицо,
а
за шлагбаумом, что был прямо перед ним, высились башни большого города.

К счастью
инцидент произошел рядом с домиком шоссейного сборщика,
который тут же пришел на помощь.

И
пока возница и сборщик чинили поломанную карету,
Птоломей Филадельфус решил пойти по дороге к городу.














                (37)
II.III


Навстречу Птоломею Филадельфусу
по дороге праздно шли молодые мужчины
в длинных, широченных штанах из драгоценнейших тканей, пестро расшитых галунами, красивыми лентами и шнурками,
и в куцых, едва прикрывавших живот курточках, по большей части светлых тонов.

Длинные волосы ниспадали им на плечи,
голову каждого прикрывала маленькая шапочка.

У иных по бокам были навешаны маленькие кожаные и металлические коробочки.

Птоломей Филадельфус остановился и вперил свой взор в этих странных людей,
к тому же курящих длинные трубки.

- Филистер! – закричали незнакомцы, и каждый из них указал
пальцем или курительной трубкой на ученого.

- Я,- опрометчиво выпрямился Птоломей Филадельфус,- надеюсь, что нахожусь в цивилизованном государстве, и потому обращусь в полицию и суд, дабы отплатить за нанесенную мне обиду.

Но
молодые люди стали дерзко подходить к гордому путешественнику и нагло пускать ему в лицо струи табачного дыма.

А один шутник пустил их кольцами, с целью насадить их один за другим прямо на нос ученому.

И когда последний нахал выпустил в лицо путешественника дым,
Птоломей Филадельфус лишился чувств и упал.

Тут
к нему добрался возница                (38)
и попросил:
- Господин, не входите в сей город Керепес. Там живут студиозусы.

И Птоломей повернул голову назад,
чтобы ещё раз увидеть этих негодяев.

- Лучше остановиться в этой деревеньке Хох-Якобсхейм,- предложил возница
и указал на крестьянские дома, видневшиеся у дороги.

- Ты уже знаешь и название деревни,- обрадовался ученый.



























                (39)
II.IV


К городским воротам шел студиозус Балтазар.

Почти дерзким можно было бы назвать взгляд этого стройного юноши 23 лет,
если бы грусть не застилала его темных сверкающих глаз.

Его сюртук черного тонкого сукна, отделанный разрезным бархатом, был сшит почти что на старо-немецкий лад, к чему весьма шел ослепительно белый кружевной воротник и бархатный
берет.

Его друг Фабиан, веселый и красивый малый, настиг его уж у самых ворот.

- Балтазар,- позвал Фабиан,- пойдем в фехтовальную залу, как и положено буршам.

- Не сегодня,- ответил студиозус. – Я не хочу лишиться наслаждения, о которым ты не имеешь никакого понятия.

- Ну, если ты не хочешь пойти со мной в фехтовальную залу,- вовсе не обиделся Фабиан,- так я пойду с тобой в рощу.













                (40)
II.V


И
когда они вступили в прохладную сень благоухающей рощи,
где кусты обменивались вздохами,
журчали ручьи и пели птицы,
Балтазар широко распростер руки, словно собираясь обнять деревья.

Фабиан с некоторым замешательством посмотрел на друга.
- Скажи мне, превосходный меланхоликус, отчего ты таскаешься на лекции Моша Терпина и там грезишь?

- Не спрашивай,- потупил очи Балтазар. – Неведомая сила влечет меня каждое утро к дому Моша Терпина. Я знаю свои муки, но не в силах им противиться.

- То, что ты влюблен в темно-голубые глаза Кандиды, дочери профессора, известно, поэтому я и извиняю твоё поведение. Тебе придется на исходе юности проделать дурачества первого любовного недуга, с которыми я, как и многие другие, покончил ещё в школе, не привлекая большого числа зрителей.

-



 









                (41)
II.VI


Едва они вышли из чащи на широкую дорогу, пролегавшую через лес.
как Фабиан завидел
мчавшуюся на них издалека лошадь без седока.

- Кляча удрала, сбросив седока,- предположил Фабиан
и стал посреди дороги.

Лошадь приблизилась,
и стало заметно, что по бокам её болтаются ботфорты.

Перед носом Фабиана раздалось пронзительное:
- Тпрру!

И в тот же миг над головой его пролетела пара ботфорт.
и
маленький предмет прокатился между ногами Фабиана.

Лошадь остановилась
и, вытянув шею, стала обнюхивать своего хозяина, с трудом поднявшегося с песка.

Крошка Цахес досадливо поднял с песка бархатный берет, отряхнул его
и, надвинув на глаза.
спросил:
- Это ли дорога на Керепес?

- Да, сударь,- доброжелательно ответил Балтазар
и
подал подобранные им ботфорты крошке.

Балтазар поставил ботфорты,
осторожно поднял лилипута
и столь же заботливо опустил ножками в эти слишком широкие и тяжелые для него ботфорты.                (42)

Крошка, уперши одну руку в бок, а другую приложив к берету,
воскликнул:
- Gratias, сударь!
И взял лошадь под уздцы.

Но попытки достать стремя оказались тщетными.

Балтазар доброжелательно посадил крошку в стремя.

Но малыш слетел наземь по другую сторону.

- Не горячитесь, милейший мусье! – засмеялся Фабиан.

- Черт – Ваш милейший мусье! – вскричал крошка, отряхивая песок с платья. – Я – студиозус, а если и Вы тоже, то шутовской Ваш смех есть вызов, и Вы должны завтра в Керепесе со мной драться!

- Отчаянный бурш! – восхитился Фабиан.

И
посадил крошку на лошадь,
которая с веселым ржанием тут же унесла своего седока.

- Если он взаправду студиозус,- произнес ему вслед Балтазар,- то ты должен с ним драться, и, хотя это и против академических обычаев, на пистолетах, ибо владеть рапирой он не может.

- Я должен поглядеть, как этот рыцарственный студиозус въедет на своем гордом коне в Керепес, и какая подымется там кутерьма! –
ответил Фабиан
и
побежал лесной дорогой в город.





                (43)
II.VII


Балтазар, свернув с проезжей дороги,
углубился в чащу,
где присел на поросшую мохом кочку.

Перед ним высилось дерево,
на коре которого ножом было вырезано
сердце, а внутри его имя – Кандида.

- О, Кандида,- прошептал Балтазар.

- Mon cher Балтазар! – раздался ответ.

По чаще шел профессор Мош Терпин, ведя под руку свою дочь, и издали приветливо махал ему рукой.

Студиозус встал с кочки и почтительно поклонился.

- Ботанизировали в роще? – поинтересовался профессор. – Приходите ко мне завтра вечером на китайский чай. Познакомимся поближе.

И, не дожидаясь ответа,
профессор с дочерью скрылись за деревьями.

Прощальный взор Кандиды испепелил сердце Балтазара,
он почувствовал её дыхание
и
трепетал от счастья.







                (44)
II.VIII


В деревне Хох-Якобхейм
в единственном постоялом дворе
у конюшни
хозяин двора, смотря, как кони пьют воду,
спросил возницу:
- Когда же Ваш господин предполагает выехать?

- Не знаю,- отвечал возница, осматривая починенную карету. – Но выезжает он всегда ночью.


























                (45)
Птоломей Филадельфус, сидя у раскрытого окна своего номера в постоялом дворе,
через подзорную трубу дотошно осматривал камень, лежащий на
проезжей дороге, который и оказался причиной аварии.


































                (46)
III.I


Когда Фабиан выбежал на опушку леса,
то увидел
как вдалеке к крошке присоединился другой всадник, статный с виду,
и как оба они въехали в ворота Керепеса.

Вбежав в город, Фабиан
с любопытством посматривал на прохожих,
ожидая увидеть на их лицах улыбки.

Но прохожие в Керепесе были спокойны.

Фабиан, подбежав к гостинице «Крылатый конь»,
заметил, что
в конюшню под уздцы ввели лошадь крошки.

- На этой лошади приехал лилипут? – спросил Фабиан.

Конюх обернулся и с достоинством ответил:
- Тот, кто приехал на этой лошади, показал себя превосходным всадником, ибо спешился с такой ловкостью и достоинством, словно был первым шталмейстером его светлости.

- И при этом не потерял ботфорт? – удивился Фабиан.

- Наездник был необычайно ловок,- с чувством восхищения повторил конюх.
 







                (47)
III.II


Когда Фабиан и Балтазар встретились у гостиницы,
то
Фабиан, оглядываясь по сторонам, шепнул на ухо другу:
- Лилипут, который свалился в лесу с лошади, произвел в Керепесе впечатление превосходного всадника.

- Как можно насмехаться над несчастным,- поддержал молву Балтазар.

- Дело не в насмешке,- с тревогой шепнул Фабиан и вновь оглянулся,- а в сознательно завышенной оценке достоинств всадника.























                (48)
Друзья остановились у цветочного магазина.

- Я приглашен завтра на вечер к профессору,- признался Балтазар.

- Я тоже,- заявил Фабиан.

- О, Кандида,- восторженно вырвалось у Балтазара.

- Когда,- Фабиан весело опустил глаза,- ты познакомишься с ней поближе, то, возможно, заметишь, что её веселый нрав чужд поэзии, которой тебе недостает.



























                (49)
III.III


Кандида в одеянии древнегерманской девы
поставила чашку дымящегося чая на блюдечко
перед Балтазаром.

- А ром, любезный Балтазар, наливайте себе сами.

И
Балтазар в зубчатом воротнике из тончайших брюссельских кружев и в коротком камзоле рубчатого бархата с прорезными рукавами, стройно сидя за столом,
ответил взором, полным томления.

Кандида подошла к другому гостю.

А
плеча Балтазара коснулась рука профессора эстетики, который заговорщицки прошептал:
- А я буду пить ром как пират от эстетики.

















                (50)
III.IV


Из соседней комнаты
вышел профессор Мош Терпин, ведя за руку крошку Цахеса,
и с достоинством возвестил:
- Позвольте представить Вам, дорогие гости, герра Циннобера, который только вчера прибыл в университет, где предполагает изучать право.

И Балтазар и Фабиан узнали в студиозусе лилипута, свалившегося в лесу с лошади.

- Надеюсь, любезный герр Циннобер,- учтиво обратился Балтазар,- Ваше вчерашнее падение с лошади не возымело дурных последствий.

Циннобер оперся на тонкую тросточку, которую держал за спиной в руке, привстал на цыпочки
и
издевательским тоном ответил:
- Я никогда не падал с лошади.

И после паузы добавил:
- Я обучал верховой езде офицеров кирасир.

И
тут тросточка, на которую он упирался, выскользнула из его рук,
и лилипут закувыркался по полу.









                (51)
Балтазар нагнулся ему помочь,
но
крошка испустил пронзительный крик,
и
гости в испуге повскакали с мест.

- Любезнейший герр Балтазар,- возмущено покачал головой профессор Мош Терпин,-  Вы изобразили кошку с отдавленным хвостом?

- Уберите раздавленную кошку! – вскрикнула слабонервная гостья. – Я не могу её видеть!
И гостья упала в обморок.

Кандида, опрыскав из флакона упавшую в обморок даму, тихо заметила:
- Вы мяукнули на редкость некстати, герр Балтазар.

Лицо Балтазара запылало от стыда и досады.

И
профессор Мош Терпин, заметив тягостное замешательство юноши, решил его ободрить.
- Верно, долго тренировались, герр Балтазар? Великолепно получилось.

- Это – не я! – сорвалось с языка Балтазара.

И
Кандида приветливо ему шепнула:
- А я не боюсь кошек!

И
в ответ на взгляд Балтазара
добавила:
- И котов.

И Балтазар коснулся губами руки Кандиды.
                (52)
 III.V


Суматоха улеглась, вечер продолжался.

Слабонервная дама пила ром из длинного высокого стакана,
на котором был изображен фрегат под черным флагом с черепом и костями.

Престарелые господа играли за карточным столиком.

Циннобер взобрался на диван
и уселся меж молодых дам,
к которым подсели и профессор эстетики и студиозусы.

Балтазар томно спросил:
- Дозволено ли мне будет…

- Дозволено,- ответила Кандида.

- …спеть песенку о соловье и розе?

- Это – песенка о любви? – заинтересовались дамы.

- О любви,- обнадеживающе подтвердил Балтазар.

И,
взяв гитару, Балтазар стал играть и петь.

Глаза дам убедили Балтазара,
что его песенка воспринята благожелательно.

И,
когда Балтазар кончил,
раздались похвалы.

- Какое чувство!
- Сколько фантазии!
                (53)
- Любезный герр Циннобер, благодаря Вам начинаешь понимать, что такое любовь…
- …и наслаждение.

- Что? – обернулся Балтазар.

Но все были обращены к Цинноберу,
который, важничая, говорил дамам:
- Это высшее счастье – доставить Вам наслаждение.

Профессор эстетики в повязанном по-пиратски красном платке на голове стонал:
- Циннобер, Вы не только первый поэт, Вы, верно, и первый любовник!

Кандида встала – щёки её пылали,
она опустила перед крошкой на колени
и
поцеловала его прямо в синие губы.

- Циннобер,- вскричал Балтазар,- Вы спели божественно и вознаграждены божественным подарком!

Но
минутное помутнение рассудка прошло,
и
Балтазар увлек Фабиана в смежную комнату, где спросил:
- Эту песню действительно спел Циннобер?

- Ты ревнуешь,- ответил Фабиан,- что Кандида поцеловала тонкого поэта и певца?

- С тобой всё нормально, Фабиан? – обеспокоенно спросил Балтазар.

- Оставь ревность, и подружись с ним как поэт с поэтом и певец с певцом,- посоветовал Фабиан.

                (54)
- Подружиться с оборотнем? – ужаснулся Балтазар.





































                (55)
III.VI


Среди гостей был и юный принц Грегор, обучавшийся в университете.

Грегор сидел рядом с Циннобером,
но
не на статного принца с приятной наружностью были устремлены взоры дам,
но на лилипута, улыбавшегося похабными губами.

Внезапно локтя Балтазара коснулась рука профессора Моша Терпина.
- Что Вы скажете о моем протеже, о любезном Циннобере? Пастор, который вырастил его и рекомендовал мне, весьма таинственно говорил о его происхождении. Возможно, он – княжеской крови, возможно, принц.

В комнату вошел слуга и известил:
- Ужин подан.

И
Циннобер, взяв корявой рукой руку Кандиды, торжествующе повел её к столу.













                (56)
IV.I


В здании театра
на сцене скрипач Винченцо Сбьокка играл сложнейший концерт.

Публика внимала с восторгом.

И
когда звуки музыки стихли,
раздались яростные рукоплескания.

Взяв скрипку под мышку, Винценцо Сбьокка выступил вперед,
чтобы глубоким поклоном поблагодарить публику.

Но,
к своему ужасу, скрипач заметил,
что публика аплодировала, стоя к сцене спиной.

- Браво, божественный Циннобер! – кричали клакеры кому-то в центре зала.

Возмущенный скрипач спрыгнул со сцены в партер
и,
протолкавшись через публику, пробрался к объекту поклонения.

Перед ним стоял лилипут и кланялся в ответ на аплодисменты.

- Мерзавец! – выкрикнул ему в лицо Винченцо Сбьокка.

Но
публика тут же стала толкать скрипача в спину и журить:
- Какая недоброжелательность!
- Какая неуместная ревность!

Клакеры завопили:
- А какая композиция! Божественный Циннобер! Вдохновенный композитор!
                (57)
- Как? – разгневался Винченцо Сбьокка. – Он,- и скрипач гневно указал смычком на лилипута,-  ещё и композитор? Этот концерт написал Виотти, а играл его я, Винченцо Сбьокка!

И тут
билетеры театра в форменной одежде крепко взяли скрипача под руки
и
вывели за кулисы.





























                (58)
IV.II


Утром
рефендарий Пульхер, аккуратный и собранный, в тщательно вычищенном и отглаженном мундире
с волнением подошел к зданию министерства иностранных дел
и
вошел внутрь.

В вестибюле министерства
Пульхер, увидев министра,
почтительно, но непринужденно поклонился.

- Доброе утро, герр Пульхер,- приветливо поздоровался министр. – Вы пришли на экзамен?

- Да, герр министр.

- Я читал Ваши работы, и они произвели на меня хорошее впечатление,- улыбнулся министр. – Желаю Вам удачи.

И министр стал подниматься по мраморной лестнице.















                (59)
Вдоль стены у двери в залу, где должен был состояться экзамен, стояли стулья,
на которых смиренно сидели рефендарий Пульхер и студиозус Циннобер.

Из залы вышел советник
и,
подойдя к рефендарию, присел рядом.

- На должность, которую ищете Вы,- доверительно сообщил советник рефендарию,- желает заступить и герр Циннобер. Но, скажу Вам по секрету,- понизил голос советник,- министр поставил Ваши работы выше работ герра Циннобера.


 






















                (60)
В зале
за столом чинно восседала экзаменационная комиссия.

Перед ней на стульях сидели рефендарий Пульхер и студиозус Циннобер.

- Вопрос к герру Пульхеру,- объявил советник. – Что такое моральный кодекс строителя прогресса?

Рефендарий встал, с достоинством выпрямился,
глаза его воссияли,
и,
полный уверенности в своих знаниях, уж собрался ответить на вопрос,
когда
члены экзаменационной комиссии одобрительно переглянулись,
и
советник предупреждающе остановил жестом ответ.
- Достаточно, герр Пульхер.

Рефендарий с нетерпением ждал нового вопроса.

- А что является постоянно действующим политическим оружием? – спросили из-за стола.

- Высокая бдительность,- отчеканил рефендарий.

Члены экзаменационной комиссии согласно кивнули,
но проникновенно спросили:
- А что есть бдительность?

- Это умение вовремя подметить и дать правильную политическую оценку признакам, свидетельствующим о фактах приготовления или совершения подрывных действий, своевременно довести до сведения тайной полиции, а в нетерпящих промедления случаях самим предотвращать враждебные действия и тем самым способствовать разоблачению лиц, совершивших государственное преступление или становящихся на преступный путь.
                (61)
Члены экзаменационной комиссии сделали пометки в своих бумагах,
и
советник произнес:
- Вопрос к герру Цинноберу.

Студиозус со стула не встал, а лишь подрыгал ножками.

- Что такое идеологическая диверсия? – спросил советник.

Циннобер засопел.

- Что? – не разобрали члены экзаменационной комиссии.

Студиозус сопеть перестал.

- А! – понимающе ответили экзаменаторы и переглянулись.

- А с чем сравнимо оружие идеологических диверсантов? – ласково спросил советник.

- С медленно действующим ядом,- неожиданно внятно ответил студиозус,- который предназначен для того, чтобы поначалу посеять сомнение, поколебать, а в конце концов убить прогрессивные убеждения человека.

- И последний вопрос,- торжественно встал со своего места советник. – Что такое эрозия прогресса?

Циннобер равнодушно хмыкнул и даже чуть не поперхнулся от удовольствия.

Рефендарий Пульхер, обратив внимание
на благосклонные взоры, которые советник бросал на крошку,
принимал их за едкую иронию.

Но
советник вышел из-за стола,
обнял крошку                (62)
и
восхищенно сказал:
- Какие познания! Какая проницательность!

И,
вспомнив о рефендарии, советник повернулся к нему и холодно сказал:
- Вы обманули мои надежды, герр Пульхер. Вы не готовы к экзамену. Да и во время экзамена Вы вели себя недостойно.





























                (63)
IV.III


- У Вас всего одна минута,- сообщил секретарь
и
отворил перед рефендарием Пульхером двери кабинета.

В просторном кабинете
министр иностранных дел, возмущенно взглянув из-за стола на посетителя, заявил:
- Должность, которую Вы искали, тайного экспедитора министерства иностранных дел по достоинству отдана герру Цинноберу. А наглость, которую Вы позволили себе, явившись ко мне, после своего так называемого участия в экзамене, вообще, на мой взгляд, делает нежелательным Вашу дальнейшую работу в штате министерства!






















                (64)
IV.IV


В цехе монетного двора, где осуществлялась чеканка,
мастер вставил монетную заготовку в станок,
и
четверо рабочих в кожаных фартуках привели в движение балансир – монетный пресс.

На обоих концах длинного рычага пресса был укреплен значительный груз,
рабочие (по двое на каждом конце рычага) стали вращать пресс по часовой стрелке.

При вращении рычага
верхний штемпель монеты опустился,
и
раздался сильный пружинящий удар по заготовке.

Чеканка монеты осуществлялась одним ударом.

Рабочие стали вращать рычаг балансира против часовой стрелки,
и пресс поднялся.

Мастер извлек из станка
уже не монетную заготовку, но монету
и
положил её в ящик готовой продукции.

Затем из ящика заготовок достал следующий золотой кружок
и
аккуратно укрепил его на нижнем штемпеле.






                (65)
Директор монетного двора, выйдя из цеха чеканки
и
миновав охрану,
поднялся по лестнице
и
вошел в приемную своего кабинета.

Секретарь стоял у окна и с ужасом смотрел на площадь.

Директор подошел к окну приемной
и тоже посмотрел на площадь.

В центре площади зловеще чернел наемный экипаж,
в котором сидел герр Циннобер
и в подзорную трубу посматривал
на зарешеченные окна монетного двора.

- Что ему нужно? – высокомерно спросил директор.

- В городе говорят,- обреченно признался секретарь,- что дукаты чеканят для него.

















                (66)
IV.V


На мшистом камне в глуши леса сидел Балтазар
и задумчиво смотрел вниз
в расселину, где ручей, пенясь, бурлил меж обломков скал и густых зарослей.

Сердце его разрывалось от скорби.

Вдалеке послышались веселые, звонкие звуки рожка.
и они принесли ему утешение,
а затем пробудили страстное томление и сладостную надежду.

Балтазар вскочил на ноги
и устремил взор по течению ручья.

- Когда я, увлеченный чувством, признался Кандиде в моей любви, разве не прочел я в её взоре, разве не почувствовал в её пожатии свое блаженство?

 
 




 










                (67)
IV.VI
                (68)

Балтазар возвращался в Керепес.

И,
лесной тропинкой выйдя на проезжую дорогу,
Балтазар увидел
нагруженный кладью экипаж, из окна которого кто-то приветливо замахал белым платком.

Балтазар подошел поближе
и
узнал скрипача-виртуоза Винченцо Сбьокка.

- Как хорошо,- произнес Сбьокка и вышел из экипажа, - что именно
Вас я встретил, покидая Керепес! И что Господь мне позволил с Вами сердечно проститься.

- Как? – удивился Балтазар. – Вы покидаете Керепес, город, где Вас так уважают?

- Да,- отвечал Сбьокка,- я покидаю город, который предпочел политику искусству.

Балтазар сокрушенно склонил голову.

- Прощайте, любезнейший герр Балтазар. А если доведется Вам увидеть синьорино Циннобера, то передайте ему, пожалуйста, чтобы он не показывался больше ни на одном моем концерте. А то я непременно схвачу его за ножки и засуну через эфу в контрабас – пусть он там всю жизнь разыгрывает концерты и распевает сколько душе угодно.

И с этими словами Сбьокка хлопнул по футляру контрабаса, упакованному в поклаже,
и,
послышалось, что
из футляра раздалась музыкальная фраза и пение Циннобера.

Синьор Винченцо Сбьокка на прощание обнял Балтазара
и
сел в экипаж,
который быстро скрылся за поворотом дороги.

































                (69)
IV.VII


По проезжей дороге по направлению из Керепеса
мимо Балтазара
пробежал расстроенный рефендарий Пульхер.

Балтазар бросился за ним
и
догнал его уже на скале, за которой виднелась пропасть.

Рефендарий одной рукой держался за сосну, растущую на камне,
а другой достал из кармана сюртука дорожный пистолет
и,
взведя курок, приставил его ко лбу.

Балтазар рванулся к дереву.

И
выбил из руки Пульхера пистолет,
который упал в пропасть.

- Должность, к которой я готовился,- признался рефендарий,- отдана Цинноберу.

- Давай,- студиозус протянул руку рефендарию,- вместе станем бороться против этого оборотня!

Пульхер не сразу, но взял руку Балтазара и крепко пожал её.

- Может сообщить об этом оборотне в тайную полицию? – с благородным негодованием предложил рефендарий.

- А ты не допускаешь, что Циннобер и с тайной полицией заодно? –
предположил студиозус.



                (70)
IV.VIII


Рефендарий и студиозус лежали в траве и смотрели как
по небу плывут облака,
когда им послышались звуки стеклянной гармоники.

Приподняв головы из травы, Пульхер и Балтазар увидели,
что по лесу едет человек, одетый по-китайски, хотя его голову покрывал пышный берет с красивым плюмажем.

Карета была подобна открытой раковине из сверкающего хрусталя.

И когда два больших хрустальных колеса вращались, возникали звуки стеклянной гармоники.

Два белоснежных единорога в золотой упряжи влекли карету,
а
на месте кучера восседал серебристый китайский фазан, зажав в клюве золотые вожжи.

На запятках поместился преогромный золотой жук,
который помахивал мерцающими крыльями
и
навевал прохладу на сидящего в раковине человека.

Когда карета поравнялась с друзьями,
незнакомец приветливо поклонился им.

И
из сверкающего набалдашника большой трости, что он держал в руке,
сверкнул луч
и
отразился в глазах Балтазара.

Незнакомец вновь поклонился ему, ещё более приветливо.

И карета скрылась за деревьями.                (71)

Балтазар и Пульхер посмотрели друг на друга,
и рефендарий признался:
- Не знаю: это произошло во сне или наяву, но я ощутил в себе блаженство, утешение и надежды.

































                (72)
V.I


В приемную директора монетного двора
вошел господин и скорбно поздоровался:
- Доброе утро, герр секретарь.

- Доброе утро, герр медальер,- печально ответил секретарь
и
грустным жестом разрешил войти в кабинет.












 



 











                (73)
В кабинете директора монетного двора
на стене над креслом
бликовал от солнечных лучей писанный маслом портрет князя Пафнутия, край которого был перевязан черным траурным крепом.

Директор и медальер скорбно поклонились друг другу.

- Князь Барсануф,- сообщил директор,- назначил сеанс в послеобеденное время.





























                (74)
И
в назначенный час
в зале дворца князь Барсануф сел в кресло
напротив ансамбля барабанщиков.

Ловкие пальцы музыкантов застучали по коже барабанов,
вызывая из них героическую музыку.

А
медальер стал тщательно рисовать с натуры
героический профиль Барсануфа.

Когда сеанс окончился,
князь Барсануф жестом отпустил ансамбль.

И
медальер с поклоном представил князю рисунок его профиля.

- Я верно выбрал музыку! – обрадовался князь. – Музыка вдохновила меня на героический взор. Это – лик героя!

Медальер учтиво поклонился,
а
директор монетного двора вопросил:
- Ваша светлость, желаете ли Вы произвести в рисунках дукатов какие-либо изменения?

- Нет, на дукатах не должно, кроме портрета, менять ничего.










                (75)
И
в мастерской монетного двора при свете свеч
медальер принялся вырезать штемпель нового дуката с профилем князя Барсануфа.


































                (76)
V.II


Молодой барон Претекстатус фон Мондшейн II поцеловал гроб.

- Отец, я клянусь, что стану кавалером ордена «Зеленопятнистого тигра»!

И
министр иностранных дел княжества Ор, взяв в руки зажженный фонарь.
миновал ветхие гробы, покоящиеся на каменных полках,
и
вышел из родового склепа фон Мондшейнов.









 

 












                (77)
И,
освещая себе путь зажженным фонарем, барон
от склепа через парк прошел к родовому замку.

Поднявшись по ступенькам, барон открыл небольшую дверь
и
по винтовой лестнице поднялся в маленькую комнатку, где,
повернув единственный шкаф с книгами,
вошел в библиотеку фон Мондшейнов.

Поставив зажженный фонарь на стол, молодой барон сел
и
взгляд его остановился на раскрытой книге турниров Георга Рюкснера издания 1530 года.
























                (78)
V.III


Князь Барсануф кинул шар
и
метким ударом сбил кегли, разрисованный мундирами янычар.

И,
пока служитель выставлял поверженные кегли на место,
князь Барсануф, взяв новый шар, решил немного пройтись по спортивной зале с бароном Претекстатусом фон Мондшейном II.

- А,- признался князь,- не заказать ли мне новые кегли с портретами моих министров?

- А это не противоречит моральному кодексу строителя прогресса? - робко спросил барон.

- Моральный кодекс – это я,- ответил князь.

И
барон Претекстатус фон Мондшейн II склонил голову.
















                (79)
И
министр иностранных дел княжества Ор, сидя на стуле натурщика в столярной мастерской, позировал
скульптору, вырезавшему портрет министра на деревянном кегле.


































                (80)
И
придворный художник расписал кегль с головой министра иностранных дел
цветами его мундира; поглядывая на
натурщика, которым был сам министр.

































                (81)
V.IV


Ранним утром в кабинете, на стене которого висел портрет тайного советника Ф.,
тайный советник Г. в кресле за столом просмотрел бумаги,
поданные для доклада,
отобрал некоторые в тонкий кожаный портфель.






























                (82)
Когда тайный советник Г. вышел из кабинета в приемную,
секретарь – подтянутый крепкий офицер – быстро встал.

- Я – во дворец,- значительно произнес директор тайной полиции
и вышел в коридор.

































                (83)
Карета въехала на хозяйственный двор дворца
и
остановилась у столярной мастерской.

Выйдя из кареты, тайный советник Г. с портфелем в руке
постучал в двери мастерской.

Открыл скульптор.

- Вы свободны? – спросил директор тайной полиции.

- Да.

- И я тоже,- решился тайный советник Г.
и
переступил порог мастерской.






















                (84)
И
в столярной мастерской директор тайной полиции, сидя на стуле, позировал
скульптору, вырезавшему его портрет на деревянной кегле.


































                (85)
V.V


Из кабинета князя
после доклада вышел министр иностранных дел с тонким кожаным портфелем и приветливо раскланялся
с тайным советником Г., ожидающим своей очереди.































                (86)
Князь Барсануф сидел за столом, подле которого стояло знамя,
на котором были вышиты 13 красных гвоздик, составлявших вместе звезду.

Директор тайной полиции, войдя в кабинет, удивленно поднял глаза.

- Это – знамя будущего! – со светлым взором объяснил князь Барсануф. – Когда все прогрессивные государства объединятся в один союз, у них будет знамя с гвоздиками, число которых будет соответствовать числу вошедших в союз государств!

Тайный советник Г. сдержанно улыбнулся,
но затем сел на стул и насупился.
























                (87)
- Что у Вас? – спросил князь.

- Тайная полиция сорвала крупную идеологическую диверсию. Вчера вечером таможня задержала у въезжавшего в нашу страну путешественника крупную партию идеологически вредной музыкальной литературы.

И
тайный советник Г., достав из портфеля ноты,
показал их князю.

- Я должен узнать, чем нас хотели отравить! – решился князь Барсануф.

























                (88)
И
ночью в зале придворного театра
оркестр сыграл перехваченное таможней музыкальное произведение
под управлением дирижера, с любопытством перелистывавшего на пюпитре ноты.

Князь Барсануф, директор тайной полиции и министр иностранных дел были единственными слушателями этой идеологически вредной музыки.

- Но это же – гавот! – шепнул министр иностранных дел.

- Но какая тлетворная аранжировка! – покачал головой директор тайной полиции.

Князь Барсануф, закрыв глаза, в такт музыке качал головой.

А
барон Претекстатус фон Мондшейн II не удержался
и
даже станцевал несколько па с воображаемой партнершей.
















                (89)
V.VI


В родовом замке фон Мондшейнов
в охотничьей зале, стены которой были украшены рогами оленей,
барон давал торжественный завтрак.

Во главе стола в качестве почетного гостя восседал князь Барсануф.

Слуги в белых перчатках внесли жаренных жаворонков.

Дворецкий в белых перчатках незаметно, но строго следил за порядком.

На завтраке присутствовали и дипломатические персоны.

Князь выпил рюмку данцигской золотой водки
и заметил
среди гостей лилипута.

Циннобер сверкнул на князя глазами,
перегнулся через стол
и,
схватив с блюда жаренного жаворонка,
засунул его в свой рот.

- Кто этот пригожий и галантный кавалер? – спросил князь барона. – Это, верно, тот самый, кто столь прекрасным слогом составляет и столь изящным почерком переписывает доклады, которые я с некоторого времени стал получать от Вас?

- Его зовут Циннобер,- почтительно ответил Претекстатус. – и я наилучшим образом рекомендую Вашей милости и благоволению этого кавалера.

- Но Ваша светлость,- обратился к князю за столом красивый молодой человек – тайный советник Адриан,- донесения, коим выпало счастье быть благосклонно замеченными Вами, составлены мной.                (90)
 - Что Вам надо? – недовольно обратился к нему князь.

И
Циннобер, схватив со стола тарелку с жаренными жаворонками,
вскочил со своего стула
и,
подбежав к князю, продолжил завтрак рядом с ним.

- Вы,- гневно намекнул князь красивому молодому чиновнику,- вообще не умеете есть жаворонков, да так, что я, к величайшей своей досаде, уже примечаю жирное пятно на моих новых кашемированных панталонах. Всё это показывает Вашу профессиональную непригодность к дипломатическому поприщу. Так что ступайте-ка домой и не показывайтесь мне больше на глаза, разве только достанете для моих кашемированных панталон надежное средство от пятен. Тогда, быть может, я верну Вам свою благосклонность1

И,
повернувшись к Цинноберу, князь добавил:
- Кавалеры, подобные Вам, дорогой Циннобер, суть украшение Отечества и заслуживают, чтоб их отличали. Отныне Вы – тайный советник по особым делам!

- Покорнейше благодарю,- прошипел в ответ Циннобер переполненным ртом.

И
князь
с подноса, собственноручно ему предложенного бароном,
взял рюмку данцигской золотой водки
и
с удовольствием её выпил.

И
князь галантным жестом предложил новому советнику
сесть между ним и бароном.

                (91)
V.VII


Балтазар прошел через залу трактира
и сел за столик, где в одиночестве пил пиво Фабиан.

- У тебя – радостный вид,- обратил внимание Фабиан. – Быть может, тебе приснился дивный сон, но я вынужден пробудить тебя.

- Пробудить именно сейчас? – уточнил Балтазар.

- Именно.

Трактирщик принес несколько высоких глиняных кружек с пивом,
поставил их на стол
и ушел.

- Кандида,- поведал новость Фабиан,- без памяти влюбилась в Циннобера. И она уже почти помолвлена с тайным советником по особым делам.

Балтазар спокойно улыбнулся.
- Если это – единственная новость, то она меня не печалит.

- Ты больше не любишь Кандиду? – в изумлении спросил Фабиан.

- Я люблю со всей страстью, с какой может любить юноша. И верю, что Кандида так же любит меня.

- Но,- усомнился Фабиан,- не противоречит ли твоя вера реальности, в которой ты оказался?







                (92)
V.VIII


В бане
на скамье Фабиан с повязанным на голове полотенцем обстригал ножницами ногти своих ног.

Балтазар, выбравшись из большой бочки, стал вытирать полотенцем лицо.

- Незнакомец,- улыбнулся Фабиан,- которого ты почитаешь волшебником, не кто иной, как доктор Проспер Альпанус, жительствующий в своем доме неподалеку от Керепеса.

- Он – не волшебник? – осторожно спросил Балтазар.

- Говорит, что он – новый Калиостро, но в этих слухах повинен сам доктор.

- Он живет один? – заинтересовался Балтазар.

- В окружении нескольких слуг. Его кабриолет имеет форму раковины и посеребрен, а между колесами помещен органчик, который при вращении оси играет сам собой. А тот, кого ты принял за серебристого фазана, несомненно был его маленький жокей, одетый во все белое, а раскрытый зонтик показался тебе крыльями золотого жука. И доктор велит прикреплять на головы своих белых конец большие рога, чтобы они приняли сказочный вид.

- Но,- возразил Балтазар,- органчик звучит не как стеклянная гармоника. И потому диковинный кавалер, которого я повстречал, либо не доктор Проспер Альпанус, либо он посвящен в сокровеннейшие тайны!





                (93)
V.IX


И
студиозусы остановились перед запертыми воротами парка, в глубине которого расположился дом.

Балтазар взялся за металлическую колотушку, висевшую у замка.

Послышался рокот,
и решетчатые ворота неторопливо повернулись на петлях.

Студиозусы вошли в парк
и по длинной широкой аллее направились к дому сельской архитектуры.

Парк состоял из деревьев и кустов разных стран.

И
пара гигантских лягушек от самых ворот поскакала следом за гостями
по обеим сторонам аллеи.

Фабиан поднял камушек
и
запустил в сопровождавшую его лягушку.

Но
лягушка тут же превратилась в старушку, присевшую на дороге.

И
Балтазар заметил, что
другая лягушка превратилась в старичка, который тут же усердно принялся полоть траву.

Перед домом на лужайке паслись два единорога.

И
в воздухе лились аккорды.                (94)

Фабиан, заглянув в восторженные глаза Балтазара, покачал головой.
- Двое пони щиплют траву, а в воздухе слышатся звуки развешанных на деревьях эоловых арф.

А
Балтазар уже восхищался благородной архитектурой одноэтажного сельского дома.





























                (95)
Балтазар потянул за шнурок звонка,
дверь отворилась
и
в качестве привратника высокая золотистая птица встретила визитеров.

- Экая дурацкая ливрея! – поразился Фабиан. – И, если дать этому парню на водку, то где у него руки, чтобы сунуть монету в жилетный карман?

И
Фабиан, ухватив птицу за блестящие мягкие перья, распустившиеся на шее под клювом подобно пышному жабо,
попросил:
- Доложи, приятель, герру доктору о гостях.

Птица ответила:
- Квиррр!
И клюнула Фабиана в палец.

- Ужасные манеры! – огорчился Фабиан.

















                (96)
Отворилась дверь внутренних покоев,
и
вышел доктор – худой, бледный человек!

Бархатная шапочка покрывала его голову, красивые волосы струились длинными прядями,
длинный хитон и красные сапожки составляли его одеяние.

- Я увидел Вас, господа, из окна. И что касается Вас, герр Балтазар, то я ждал Вашего визита.




























                (97)
И
доктор Проспер Альпанус провел гостей в высокую круглую комнату.

Свет проникал сверху через устроенное в куполе окно и падал прямо на стоящий посредине гладко отполированный мраморный стол, поддерживаемый сфинксом.

- Не есть ли Циннобер альраун? – с тревогой спросил доктор.

И,
взяв с книжной полки фолиант, Проспер Альпанус положил его на стол.

- Этот трактат,- пояснил он,- посвящен альраунам. Поищем среди них Циннобера!

И
когда доктор раскрыл фолиант,
студиозусы увидели
гравюры, изображающие диковинных людей.

Но едва доктор прикоснулся к одному из изображенных альраунов,
как тот ожил,
выпрыгнул из гравюры на мраморный стол
и
начал выделывать великолепнейшие пируэты и антраша.

Но
доктор схватил его за ухо
и
положил на гравюру,
где альраун сплющился и сровнялся с листом бумаги.

Когда доктор перевернул последнюю страницу фолианта,
то констатировал:
- Циннобер – не альраун. Но кто же он?

И                (98)
Проспер Альпанус достал другой фолиант,
раскрыл его
и пояснил:
- Сей альбом посвящен гномам.

Когда доктор касался гномов,
то они выползали из гравюр
и
охали на мраморном столе до тех пор,
пока их не выдворяли обратно.

- Циннобер – не гном,- объявил доктор
и захлопнул фолиант.

























                (99)
Студиозусы прошли за доктором несколько комнат
и
вошли в залу, где слышались звуки стеклянной гармоники.

Доктор остановился у зеркала, покрытого прозрачной материей,
и,
обернувшись к Балтазару,
попросил:
- Пожелайте увидеть Кандиду.





























                (100)
И
в зеркале появилась софа, на которой Кандида целовала Циннобера, касаясь язычком его уха.

Доктор протянул трость Балтазару и шепнул:
- Ударьте Циннобера!

И
Балтазар ударил зеркало,
но
оно не разбилось,
а
изображение Циннобера скорчилось от боли.

Балтазар замахнулся ещё раз,
но 
Проспер Альпанус перехватил его руку.





















                (101)
Когда студиозусы вышли из залы,
доктор сказал:
- Нет сомнения, что Циннобер не альраун и не гном, а обыкновенный человек. Но ему помогает колдовская сила.

Фабиан скептически закатил глаза и произнес:
- Вы – шарлатан, доктор.

- Вы расстаетесь со мной во гневе? – удивился доктор.
И
тихо коснулся руки Фабиана.

- Надеюсь, герр Балтазар, Вас вскоре увидеть,- улыбнулся доктор.

























                (102)
- На водку не дам, я – борец против пьянства,- шепнул Фабиан привратнику,
и
золотистая птица негодующе ответила:
- Квиррр!

И клюнула студиозуса в палец.































                (103)
Лягушки учтиво проводили друзей до решетчатых ворот,
и
когда студиозусы вышли из усадьбы,
ворота с глухим рокотом за ними затворились.


































                (104)
V.X


Когда прохожие стали останавливаться
и
с озабоченным выражением рассматривать студиозусов,
Балтазар заметил, что
Фабиан одет в платье со шлейфом.

Уличные мальчишки подбежали к Фабиану сзади,
задрали шлейф
и
прыснули от смеха.

А
Фабиан, завидев ближайшую раскрытую дверь,
подобрал руками платье
и
побежал к ней.



















                (105)
V.XI


Когда Балтазар зашел в переулок,
то там чуть не столкнулся с рефендарием Пульхером,
который, оглянувшись, сообщил:
- Тебя разыскивает полиция с приказом об аресте!

- И что же мне вменяют в вину? – поинтересовался студиозус.

- Нарушение неприкосновенности жилища и те

- Я не был в Керепесе целый день,- удивленно пожал плечами Балтазар, но внезапная догадка озарила его.

- И лучше тебе укрыться в деревне Хох-Якобсхейм! – посоветовал рефендарий.





















                (106)
И
длинными, плохо освещенными улицами и переулками
рефендарий увлек за собой студиозуса
к городским воротам,
а
оттуда
темными, запутанными лесными тропинками
к деревне Хох-Якобсхейм.






























                (107)
VI.I


- Вчера на границе таможня задержала ноты музыкальных произведений, предназначенных для нелегального вывоза за рубеж,- гордо и значительно сообщил тайный советник Г.,
покачиваясь на сидении напротив князя Барсануфа в карете,
следующей улицами Керепеса.

- И кто этот инаконасвистывающий? – обеспокоенно спросил князь.

- Несостоявшийся композитор,- с пренебрежением ответил тайный советник. И уточнил:
- Он установлен и задержан.

- Член баталиона композиторов? – настороженно спросил князь.

- Я уже имел честь доложить Вашей светлости, что отщепенец – несостоявшийся композитор,- ответил с поклоном тайный советник.

- А всё – таки, что он позволил себе наигрывать? – забеспокоился князь Барсануф.















                (108)
И
князь в сопровождении тайного советника спустился
в подземелье тайной полиции,
где
вошел в камеру пыток.

В камере у стены подле клавесина стоял молодой человек в разорванном жабо.

В присутствии князя
два офицера в красных колпаках с прорезью для глаз встали из-за стола, на котором были разложены рукописи нот.

Князь Барсануф сел за стол,
брезгливо отодвинул от себя рукописи
и
спросил:
- Ты хотел подорвать музыкальное могущество княжества Ор?

- Музыка принадлежит всем,- наивно ответил несостоявшийся композитор.

- Это – идеологически незрелое высказывание,- разъяснил князь.
- В княжестве Ор исключительное право на музыку принадлежит государству, и только оно решает – знакомить с этой музыкой кого-либо или нет.

Тайный советник Г., внимая словам князя, восхищенно кивал головой.

- И мы ещё узнаем,- грозно пообещал князь, барабаня пальцами по столу,- не разгласил ли ты в своей музыке государственную тайну?

И отщепенец посмотрел на коллекцию хлыстов, висевших на вешалке.

- Сыграй-ка свой опус! – распорядился князь.

И                (109)
несостоявшийся композитор сел за клавир.

Под сводами камеры пыток поплыли звуки музыки,
и
несостоявшийся музыкальный контрабандист запел.

Когда звуки песни смолкли,
князь ударил ладонью по рукописям
и прошипел:
- Это – идеологическая диверсия!

Офицеры сквозь прорези в красных колпаках посмотрели
на диверсанта
взглядом, не предвещавшим ему ничего хорошего.

- В этой так называемой музыке,- возмущенно сформулировал своё мнение князь,- содержится клевета на княжество Ор и прогресс! И эту так называемую музыку,- разгневался князь,- я запрещаю выпускать за пределы этой камеры!



















                (110)
VI.II


В городе Керепесе
у двухэтажной гостиницы в старинном стиле
остановился экипаж.

С помощью швейцара
из экипажа вышла женщина в восточном одеянии и чадре
и
прошла в холл.

Носильщик снял с экипажа багаж
и
внес следом.

В холле женщина остановилась у стойки администратора.

И,
вручив ему свои документы,
на ломаном языке попросила:
- Пожалуйста, номер на верхнем этаже.

Администратор раскрыл журнал постояльцев
и записал:
- Гражданка Джиннистана…

И,
с целью проверить правильность ударения, произнес:
- …Эрденова.

Чадра утверждающе кивнула.






                (111)
Стройный молодой человек деликатно постучал в дверь номера.

Дверь приоткрылась, в проеме показалось женское лицо в чадре.

- Простите за беспокойство, фрейлейн Эрденова,- лучезарно улыбнулся молодой человек. – Я – гид и переводчик гостиницы – к Вашим услугам!

- Я неважно себя чувствую,- извинилась иностранка.

- Разрешите пожелать Вам скорейшего выздоровления и сообщить, что если Вам понадобится гид и переводчик, то меня можно спросить у администратора.

- Спасибо,- произнесла иностранка. – Как только мне станет лучше, я обязательно обращусь к Вам за помощью – ведь я совершенно не знаю города, а хочется так много увидеть…

- Буду с нетерпением ожидать Вашего выздоровления,- улыбнулся молодой человек. – И может, к Вам сейчас пригласить врача?

- Нет,- поблагодарила чадра. – Надеюсь, вскоре мне станет лучше.
















                (112)
- Целый день никуда не выходила,- доложил переводчик. – Завтракала, обедала и ужинала в номере.

- Нужно сделать так, чтобы без Вас Эрденова из гостиницы не выходила,- распорядился тайный советник Г.

Переводчик склонил голову
и
покинул карету, стоявшую у гостиницы.

И,
вернувшись в холл,
переводчик сел рядом с администратором за стойкой.

























                (113)
Вечером
бывший тайный секретарь Адриан, скучая, вышел на тихую улочку.

И,
миновав ограду хозяйственного двора гостиницы,
Адриан праздно посмотрел на
задний фасад жилого корпуса, поросшего плющом.

В раскрытом окне второго этажа гостиницы показалось женское лицо в чадре
и
скользнуло взглядом по пустынной улочке с одиноким прохожим.

Адриан, достав часы, открыл циферблат.

Стрелки показывали 21:04.

Адриан, захлопнув крышку, опустил часы в карман
и,
скучая, вышел из улочки.


















                (114)
В 02:30 ночи
администратор и переводчик, укрывшись пледами, дремали на кушетках, стоявших за ширмой
за стойкой
в закрытом на ключ холле гостиницы.

На тихой улочке, на которую выходил задний фасад гостиницы, появился в черном бывший тайный секретарь Адриан.

На верхнем этаже гостиницы
бесшумно отворилось окно.

Адриан легко перелез через ограду
и
в темноте, пробравшись к стене корпуса,
по ветвям плюща стал подниматься на второй этаж.

И,
поднявшись к раскрытому окну,
Адриан мягко спрыгнул в комнату.


















                (115)
В комнате номера
недалеко от окна стояла женская фигура в чадре.

- Я полюбил Вас с первого взгляда,- признался приглушенным голосом Адриан.

- Во сколько? – с любопытством шепнула женщина.

- В 21:04,- признался Адриан.

И они сели на софу.

Раскрыв приготовленную сумочку,
женщина достала бутылочку
и шепнула:
- Это – средство для выведения жирных пятен.

Адриан опустил бутылочку в карман сюртука.

Женщина достала из сумочки тяжелый кожаный мешочек.

Адриан опустил мешочек в другой карман сюртука.

- Обязательно верните себе расположение князя,- передала распоряжение чадра,- и передавайте информацию по старому каналу.

Иностранка, осмотрев темную улицу,
кивнула,
и Адриан стал спускаться по ветвям плюща вниз.

Окно за ним бесшумно затворилось.






                (116)
Утром, выйдя из экипажа, тайный советник Г.
вошел в караульное помещение дворца.

Часовой, стоявший у караулки, хотел вбежать внутрь и предупредить командира,
но
тайный советник Г. строго погрозил пальцем,
и часовой остался на посту.

В комнате дежурного по караулу
офицер вскочил из-за стола и отдал честь.

Внимательно осмотрев внешний вид офицера и оставшись довольным,
тайный советник Г. позволил себе жестом доброжелательно ответить на приветствие и спросил:
- Какие новости?

- За прошедшие сутки во дворце никаких происшествий не случилось.

- А это мы сейчас проверим,- озорно улыбнулся тайный советник Г. и вышел из помещения.

- Прикажете следовать за Вами? – вопросил на крыльце дежурный офицер.

- Оставайтесь на месте,- разрешил тайный советник Г. и пошел по дорожке сада.









                (117)

- И кроме того,- докладывал дежурный по дворцу офицер тайной полиции,- сегодня утром бывший тайный секретарь Адриан принес эту бутылочку и попросил передать её князю как средство для выведения жирных пятен.

Тайный советник Г. уставился на бутылочку, стоявшую на столе, перевел взгляд на дежурного офицера
и приказал:
- В лабораторию на анализ! А вдруг в бутылочке месть?




























                (118)

И
в химической лаборатории
старый профессор стал исследовать жидкость из бутылочки, поступившей из тайной полиции,
то
нагревая её,
то
охлаждая,
то
смешивая с другими жидкостями,
то
капая её на стекло, дерево, ткань.

























                (119)
- Что? – спросил начальник тайной полиции, сидя в кресле в своем кабинете,
на стене которого висел портрет тайного советника Ф.

- Это – средство для выведения жирных пятен,-  повторил старый профессор.

- Безобидное? – бдительно спросил тайный советник Г.

- Абсолютно,- ответил профессор
и поставил бутылочку на стол начальника.

- Вы ручаетесь за это? – осторожно спросил начальник тайной полиции.

Профессор обреченно кивнул головой.






















                (120)
- И вот ещё бывший тайный секретарь Адриан позволил себе напомнить Вашей светлости о своем существовании,- доложил тайный советник Г.
и
поставил на биллиардный стол бутылочку.

Князь Барсануф, держа кий на изготовке, прицелился шаром на бутылочку
и
спросил:
- А что в ней?

- Средство для выведения жирных пятен.

- Это – для моих кашемированных панталон,- вспомнил князь. – Я их одел всего один раз!






















                (121)

И
фельдъегерь постучал в дверь одноэтажного маленького домика, расположенного рядом с магазином музыкальных инструментов.

Дверь отворил Адриан.

Увидев Фельдъегеря, Адриан улыбнулся
и,
широко раскрыв дверь, с поклоном произнес:
- Пожалуйста.

В гостиной фельдъегерь вручил пакет.
- От его светлости.

Адриан, распечатав, прочел:
«Можете завтра же вернуться к исполнению обязанностей тайного секретаря. И при случае расскажите мне, как Вам удалось раздобыть столь великолепное средство…»

И
Адриан, не удержавшись от радости,
снял со стены охотничий рог
и протрубил сигнал,
извещающий о начале охоты.













                (122)
VI.III


Из цветочного магазина вышел Циннобер,
а за ним – юный посыльный с большим букетом алых роз.

Циннобер что-то объяснил посыльному,
дал ему монетку,
и
мальчишка побежал доставлять букет по адресу.

Циннобер сел в экипаж,
и
медленно поехал по улице.

Рефендарий Пульхер, идя по тротуару, последовал за экипажем.






















                (123)
Экипаж Циннобер свернул на улицу, которая вела к дворцу.

В конце улицы стоял шлагбаум и караульная будка,
дальше свободного проезда не было.

Перед экипажем Циннобера шлагбаум поднялся,
и
тайный советник из окна приветливо помахал ручкой дежурному офицеру.

Рефендарий Пульхер не удержался
и
гневно потряс кулаком вслед удалявшемуся экипажу.

Но
сжатый кулак рефендария вдруг
сзади неожиданно перехватил тайный советник Адриан.

- Будьте осторожны,- шепнул Адриан и,
оглянувшись, опустил занесенный кулак рефендария.

- Я его ненавижу! – произнес Пульхер.

- Присоединяюсь к Вашему чувству,- ответил тайный секретарь,-
но предлагаю Вам его не афишировать. А то и у стен есть глаза.

И
тайный секретарь кивнул на окно, рядом с которым они стояли.

Но подоконнике сверкал свежевымытый горшочек с цветами «анютины глазки».







                (124)
VI.IV


Вечером
из прекрасного каменного особняка с садом, принадлежавшего тайному советнику Цинноберу, вышел его камердинер с футляром для контрабаса
и,
увлеченно напевая, пошел по улице.





























                (125)
В комнате любительский квартет играл концерт.

Камердинер вдохновенно касался смычком струн контрабаса.

А
тайный секретарь Адриан с улицы,
заглянув через окно в комнату, в которой звучала прекрасная музыка,
вновь спрятался в тени дерева.

Концерт был окончен.

- Великолепно! – произнес камердинер. – Мы с честью сможем принять участие в ежегодном конкурсе музыкантов-любителей. А завтра вновь проведем репетицию.























                (126)
Поздним вечером камердинер, неся футляр для контрабаса, возвращался в особняк тайного советника.

И,
когда камердинер ступил на тихую безлюдную улочку,
кто-то из-за дерева подставил ему подножку.

Камердинер, выронив футляр, растянулся на мощенной камнем мостовой.

А
когда поднялся, то
футляра для контрабаса уже не увидел.

























                (127)
Ранним утром расстроенный камердинер зашел в трактир.

И
сел за столик, за которым пил кофе тайный секретарь Адриан.

- Вы чем-то огорчены? – проницательно заметил тайный секретарь.

- Вчера, после репетиции, меня ограбили,- с горечью сознался камердинер.

- Взяли что-то ценное? – сочувственно спросил тайный секретарь.

- Контрабас.

- Вы заявили в полицию?

- Конечно.

- И что полиция?

- Полиция,- перевел дух камердинер,- убеждена, что ни одному грабителю в городе не нужен контрабас.

Тайный секретарь задумался. И предположил:
- Возможно, грабители заключили пари, что ограбят первого встречного. И таковым, к несчастью, оказались Вы.

- А мой контрабас? – с волнением спросил камердинер.

- Если пари выиграно, то контрабас им уже ни к чему.

- Но где же он?

Тайный секретарь незаметно осмотрел залу трактира
и,
приблизив свое лицо к лицу камердинера, шепнул:
- Нужно ходить по местам сборищ грабителей.
 
                (128)
Камердинер и тайный секретарь подошли к заброшенному кладбищу на окраине города.

И,
отворив незапертую калитку,
с волнением посмотрели на
поваленные плиты с истершимися надписями и провалившиеся могилы.

По кладбищенской аллее камердинер и тайный секретарь дошли до края кладбища, за которым начинался обрыв.

И
камердинер остановился в ужасе.

Под деревом
зияла свежевыкопанная пустая могила,
а
над ней в петле, привязанной к ветви, качался футляр контрабаса.

Секретарь и камердинер извлекли футляр из петли,
и
камердинер, раскрыв футляр, увидел, что
контрабас и смычок в сохранности.

Достав из футляра контрабас,
камердинер коснулся струн смычком,
и
по кладбищу поплыла музыка.

- Настроенный! – обрадовался камердинер.

Но
тайный секретарь Адриан мрачно смотрел
в пустую могилу.

- Я очень признателен Вам, герр тайный секретарь,- улыбнулся камердинер.
                (129)
- Это – предупреждение! – предположил тайный секретарь
и
указал пальцем вглубь могилы.

- Предупреждение кому? – не понял камердинер.
И
вдруг
смертельная бледность покрыла его лицо.

- Я не оставлю Вас,- пообещал тайный секретарь.

- Спасибо,- растрогался камердинер. – Отныне я – Ваш должник.

- Угроза долго может сохраняться,- догадался тайный секретарь.

- Уж чем мне благодарить Вас? – спросил камердинер
и
бережно уложил контрабас и смычок в футляр.




















                (130)
VI.V


Ранним утром через решетчатую ограду сада
перелезли рефендарий Пульхер и тайный секретарь Адриан
и
прокрались на территорию особняка, занимаемого тайным советником Циннобером.

Крадучись, Пульхер и Адриан добрались до розария,
со всех сторон обсаженного строго остриженным кустарником.

Едва рефендарий и секретарь притаились в густом кустарнике,
как
послышались маленькие шажки,
и
со стороны особняка в розарий вошел тайный советник.

Едва
Циннобер коснулся кустов роз,
как
бутоны заблагоухали
столь сильно,
что Адриан и Пульхер даже переглянулись.

Меж кустов роз
возник резной стул в стиле бидермейер,
на который
присела прекрасная женщина с крыльями за спиной.

Циннобер приблизился к ней,
и
женщина золотым гребнем стала расчесывать его волосы.

И
крошка Цахес при этом музыкально мурлыкал.

Фея провела пальцем по темени лилипута,
и                (131)
Адриан и Пульхер заметили,
как
на голове Циннобера сверкнули волоски.

- Прощай, милое дитя моё! – произнесла фея. – Будь разумен, насколько сможешь.

- Adieu, матушка,- ответил крошка.

И
фея,
поднявшись со стула,
исчезла в воздухе.

Пульхер и Адриан оцепенели от изумления.

Но
когда Циннобер собрался удалиться из розария,
то
рефендарий выскочил из кустов и зычно крикнул:
- Доброе утро, герр тайный советник по особым делам! Как славно Вы причесаны!

Циннобер, не ответив на приветствие,
бросился бежать.

Но поскользнулся и упал в траву, влажную от росы.

Пульхер помог лилипута встать на ноги,
но
вместо благодарности Циннобер гневно спросил:
- Как Вы осмелились войти в мой сад?

И
тайный советник побежал к особняку.



                (132)
VI.VI


Министр иностранных дел барон Претекстатус фон Мондшейн в своем кабинете, сидя за столом, позвонил в колокольчик.

Дверь в кабинет отворилась, вошел тайный секретарь Адриан.

- Где Циннобер? – в нетерпении спросил министр.

- Тайный советник болен,- с сожалением доложил секретарь.

- А Вы откуда об этом знаете? – бдительно прищурился министр.

- Утром, спеша на службу, я встретил камердинера тайного советника, который и поведал мне о недуге своего господина.

- Гм,- удивленно поднял брови министр.




















                (133)
- Болен Циннобер? – ужаснулся князь в охотничьей зале своего дворца.

И, взволнованно пройдя мимо шкапа, за стеклом которого сверкали стволы охотничьих ружей,
изрек:
- Вот это – действительно неприятная новость! А то, что больна экономика, так это – ерунда!






























                (134)
И
перед решетчатыми воротами особняка, в котором жил тайный советник по особым поручениям,
остановилась карета,
из окна которой нетерпеливо выглядывал лейб-медик.

































                (135)
В спальне
Циннобер возлежал на огромной кровати.

Лейб-медик всплеснул руками.
- Неужто Вы решили пожертвовать своей головой, беспокоясь о благе княжества?

Циннобер хмуро кивнул.

- Но у нас так не принято,- возразил лейб-медик.  – Да и достойно ли княжество того, чтобы Вы так себя отдавали?

И
лейб-медик
стал производить магнетические пассы в сторону больного.

И,
увлекшись, подошел к Цинноберу и чуть не коснулся волос на его голове.

На что
Циннобер подскочил в кровати и маленькой костлявой ручонкой влепил лейб-медику в глаз.

- Как Вы смели усомниться в моей голове? – вскричал тайный советник по особым поручениям. – Я сейчас же поеду к министру на совещание!











                (136)
И
лейб-медик с синяком под глазом бессильно развел руками
в охотничьей зале дворца.

Князь,
отвлекшись от замера вычищенных клыков кабана,
с восторгом качнул головой.

- Какое усердие в служении государству! Какое величие в поступках! Что за достойный человек Циннобер!




























                (137)
VI.VII


Выйдя из кабинета в приемную,
министр иностранных дел барон Претекстатус фон Мондшейн с нетерпением спросил тайного секретаря Адриана:
- Составили мемориал?

- Только что,- доложил секретарь
и
подал министру несколько листов каллиграфически исписанной
бумаги.


Министр придирчиво взглянул на первую страницу
и
прочел
наугад выбранный абзац.

«… Клеветнические измышления обрушиваются каждодневно на княжество Ор и другие прогрессивные страны с единственной целью – отравить сознание людей, исказить их представление о реальных политических процессах, происходящих в современном мире, сбить их с толку…».

- Именно так,- одобрил министр.












                (138)
Во дворце
в зале, где собрались приглашенные, ожидая выхода князя,
министр иностранных дел барон Претекстатус фон Мондшейн подошел к тайному советнику по особым поручениям Цинноберу
и
галантно склонил голову.

- Любезнейший герр тайный советник, как прекрасно, что Вы, невзирая на Вашу болезнь, прибыли на конференцию!

- Я живу делами страны,- скромно потупил взор тайный советник.

- Я составил мемориал,- солгал министр. И нагло уточнил:
- Сам составил. И прошу Вас доложить его князю, ибо только Ваше вдохновение облагородит идеалы, которые в мемориале предлагаются для граждан княжества Ор.






















                (139)
VI.VIII


В спортивной зале дворца
князь Барсануф с разбега метнул шар
и
сбил кегль с портретом министра иностранных дел барона Претекстатуса фон Мондшейна.






























                (140)
VI. IX


Князь прошел в оранжерею,
министр иностранных дел и тайный советник по особым поручениям проследовали за ним.

- Здесь нам никто не помешает! – обрадовался князь и сел на стул.

В оранжерее выращивались только гвоздики
от нежно-розового цвета до темно-бардового цвета.

Князь закрыл глаза в предвосхищении.

Циннобер из кармана сюртука извлек мемориал
и,
глядя в текст,
стал подвывать и лаять.

Смущенный фон Мондшейн вынул из рук бумагу
и стал читать сам.

«…Для того, чтобы создать видимость внутренней оппозиции прогрессу и тем оправдать перед своими хозяевами огромные затраты на подрывную идеологическую деятельность против княжества Ор, идеологические диверсанты причисляют к своим единомышленникам случайно скатившихся на враждебный путь некоторых политически незрелых людей, утративших по причинам
субъективного порядка устойчивые связи со здоровой социальной средой, зараженных тенденциозно-негативными, нигилистическими взглядами на действительность прогресса, не сумевших вследствие ограниченности кругозора и политической слепоты распознать лживость идеологии реакции…»

Князь, в совершенном восхищении, воскликнул:
- Прекрасно!

И
князь, встав со стула,                (141)
приподнял Циннобера и прижал
к своему ордену Зеленопятнистого тигра.

И слезы сорвались из глаз князя.
- Циннобер! Я назначаю Вас своим министром! Пребывайте верным и преданным Отечеству, пребывайте доблестным слугой Барсануфа!

И,
сорвав в оранжерее красную гвоздику, князь
вставил её в петлицу сюртука Циннобера.

Затем, нахмурившись,
князь обратился к министру:
- Я примечаю, любезный барон фон Мондшейн, что с некоторых пор Ваши силы иссякают. Отдых в Ваших имениях будет Вам благотворен! Прощайте!

И
фон Мондшейн тяжело удалился из оранжереи,
приниженно взглянув на Циннобера,
который подперся тросточкой и гордо и дерзко посмотрел по сторонам.

- Я должен,- с признательностью произнес князь,- отличить Ваши высокие заслуги. И посему примите из моих рук орден Зеленопятнистого тигра!











                (142)
VI.X


В зале дворца
обер-камергер раскрыл орденскую коробочку,
и
на подушечке красного шелка
сверкнул
орден Зеленопятнистого тигра
-
золотой тигр с зелеными пятнами из драгоценных камней,
затаившийся
в пяти красных гвоздиках
как в лучах звезды.

Рядом вытянулся камергер с подносом,
на котором лежала алая муаровая орденская лента для ношения через плечо.

Князь, взяв с подноса ленту,
торжественно одел её на нового министра иностранных дел.

И,
забрав из коробочки знак ордена, князь
пристегнул его к муаровой ленте награжденного.

Циннобер важно поднял голову,
но
орден под собственной тяжестью предательски съехал
с бедра, где должен был покоиться,
набок.







                (143)
VI.XI


Князь строго осмотрел из окна дворцовую площадь,
устланную соломой для того, чтобы экипажи проезжали как можно тише,
и обернулся.

В конференц-зале
за длинным столом восседали члены капитула орденов княжества Ор.

На видном месте
для наглядности стоял манекен, на который была образцово одета алая муаровая лента с приколотым знаком ордена Зеленопятнистого тигра.

В качестве почетного гостя на заседании капитула присутствовал и Циннобер.

Речь держал гофмаршал.
- Если кавалеру Цинноберу неудобно носить знак ордена Зеленопятнистого тигра у бедра, как это предусматривает статус сего ордена, то надобно, либо изменить сей статус, либо сделать для кавалера Циннобера исключение.

Гофмейстер высказался определеннее.
- Герр Циннобер является одним из достойнейших кавалеров ордена Зеленопятнистого тигра, и посему ему должно, в качестве исключения, разрешить носить знак сего ордена так, как он сам сочтет для себя удобным.

К министру иностранных дел обратился князь.
- Милый Циннобер, а как бы Вам самому хотелось носить орден?

- У бедра,- почтительно ответил лилипут.

- Но ведь у Вас это не получается! – вырвалось у гофмаршала.
                (144)
- Если не получается у Циннобера, то должно получиться у ордена! – изрек князь.




































                (145)
Из столовой залы дворца,
отобедав,
выходили довольные члены капитула орденов княжества Ор.

И
проходили подышать свежим отдыхом в сад.

В аллее
обер-гофмаршал, вежливо склонив голову,
обратился к гуляющему князю.
- Ваша светлость! Заседания капитула идут уж седьмой день подряд. Кавалеры истомились. Спрашивают: не будет ли для них какой культурной программы?

- Отчего же? – оживился князь. – Сегодня в театре – премьера оперы!






















                (146)
Оркестр играл увертюру к опере.

Раздвинулся занавес и обнажил
декорацию
-
крышу дома с трубой.

Из трубы
появился черный цилиндр,
а
затем лицо трубочиста.

Трубочист запел арию
и
выбрался на крышу.

- Вот, что нужно Цинноберу! – шепотом сказал князь в ложе
и
указал пальцем
на костюм трубочиста.

На фраке трубочиста и спереди и сзади были пуговицы,
на которые через плечо была застегнута лента,
внизу ленты – в портупее –
виднелась щеточка.













                (147)
После окончания оперы
молодые люди с букетами поспешили за кулисы.

И
князь со свитой прошел за кулисы.

Директор театра,
увидев князя,
предупредительно спросил:
- Ваша светлость к певицам?

- К портному театра,- уточнил князь.

Лицо директора выразило некоторое недоумение,
настороженность,
но затем понимание,
и
директор обходительно предложил:
- Позвольте Вас проводить.







 











                (148)
И
князь со свитой в сопровождении директора театра
прошли в мастерскую портного.

Портной Кеэс,
ловко укрыв париком бутылку вина,
склонился в поклоне.

- Вы сшили костюм для трубочиста? – уточнил князь.

- Я, Ваша светлость,- признался портной.

- Поручаю Вам сшить лучший костюм в вашей жизни,- улыбнулся князь.

- Будет новая опера? – обрадовался портной.






















                (149)
VI.XII


И
члены капитула орденов, стоя у длинного стола в конференц-зале дворца,
исполнили гимн княжества Ор.

Особенно старался Циннобер, стоявший по правую руку князя.

К мундиру министра иностранных дел
двадцатью алмазными пуговицами была через плечо пристегнута алая муаровая лента,
которая у бедра превращалась в бант,
в центре коего сверкал орден Зеленопятнистого тигра.

А
в конце стола, вдохновенно фальшивя, подпевал портной театра Кеэс,
к сюртуку которого алая муаровая лента была пристегнута лишь двумя золотыми пуговицами.

















                (150)
А
по завершении заседания
члены капитула орденов княжества Ор
посетили дворцовый некрополь,
где
возложили красные гвоздики
к гробнице князя Пафнутия.

И
члены капитула орденов
почтили минутой молчания
память
основателя первого в мире прогрессивного княжества.

























                (151)
VI.XIII


Доктор Проспер Альпанус задумчиво глядел из окна своего дома на деревья.

Послышался топот копыт и перестук колес по мощенной камнем дороге,
и
у решетчатых ворот парка остановилась карета.

По аллее парка
запрыгали две жабы
и,
замерев у раскрытого окна дома,
дуэтом доложили:
- Канонисса фон Розеншен!
















 




                (152)
- Добро пожаловать! – любезно улыбнулся доктор.

И
дама в длинном черном платье, закутанная в покрывало,
прошла в гостиную.

Доктор устремил на гостью лучи от набалдашника своей трости,
и
оказалось, что
в волосах дамы заплетены белые и красные розы,
что дама – в белом прозрачном одеянии,
и что за её плечами – блестящие стрекозьи крылья.

Дама в черном села в кресло.

- Я – канонисса пансиона для благородных девиц,- представилась дама.

- Очень приятно,- улыбнулся доктор.

- У Вас отменная репутация врача,- раскрыла секрет дама,- и я пришла просить Вас уделить внимание девочкам из пансиона.

- Это большая честь для меня, и я с радостью принимаю Ваше предложение.

- Надеюсь, это будет для Вас не обременительно,- предположила дама. – Ибо девушки здоровы и болеют крайне редко.

- Не желаете ли вы выпить чашку кофе? – гостеприимно спросил доктор.

- Канониссы никогда не пренебрегают этим.





                (153)
Дворецкий принес поднос с кофейным сервизом для двоих,
поставил на столике
и
вопросительно посмотрел на доктора.

- Я обслужу гостью сам,- улыбнулся Проспер Альпанус,
и
дворецкий вышел.

- И я хотела Вас спросить,- опустила взор канонисса,- за что Вы столь жестоко преследуете Циннобера?

- За то, что Циннобер – негодяй и таковым останется.

- В каждом негодяе есть что-то привлекательное,- возразила Розеншен.

И,
сев за клавесин,
игриво спела куплет о том, что
Цахес – хорошая крошка!

Проспер Альпанус,
подсев к клавесину,
спел куплет о том, что
Цахес – нехорошая крошка!

Механический клавесин заиграл сам,
а
доктор захотел взять книгу в золоченом переплете, лежавшую на столе.

Но усилия его оставались тщетными,
книга с нотами всякий раз захлопывалась.

Книги коснулась дама,
но 
страницы выскочили
и                (154)
приклеились в форме нот к стене гостиной.

- Мне лучше уйти! – решила фрейлейн.

- Ничего не решив? – удивился доктор.

И,
Розеншен, распустив своё шелковое платье,
взлетела черной бабочкой.

И,
зажжужав и загудев, за ней полетел
Проспер Альпанус, принявший облик жука.

В изнемозжении бабочка опустилась на пол
и превратилась в мышку.

И жук превратился в кота.

Фрейлейн устремилась к окну блестящим колибри,
но
золотая сеть затянула окна снаружи.

И
тогда
фея Розабельверде в сверкающем белом одеянии, перехваченном алмазным поясом, с белыми и красными розами, вплетенными в темные локоны,
явилась посреди гостиной.

А
пред ней
-
маг в расшитом золотом хитоне, с короной на голове, и с крепко зажатой в руке тростью с источающим лучи набалдашником.

И
Розабельверде в танце стала наступать на мага,
но                (155)
из её волос
выпал золотой гребень и разбился, словно стеклянный, о мраморный пол.



































                (156)
И
вдруг
за кофейным столиком
вновь оказались канонисса Розеншен в длинном черном платье и доктор Проспер Альпанус.

- Мне очень жаль,- преспокойно сказал Проспер Альпанус,- как ни в чём не бывало разливая дымящийся мокко в китайские чашки,- что Ваш прекрасный гребень разбился об этот каменный пол.

-  Нужно остерегаться ронять что-либо на этот пол,- согласилась Розеншен,- ибо эти камни покрыты опаснейшими иероглифами.

- Не угодно ли Вам взглянуть на гороскоп, составленный прошедшей ночью? – спросил Проспер Альпанус.

И доктор подал фрейлейн гороскоп.

Розеншен, заглянув в бумагу, воскликнула:
- Бедный Циннобер! Но я принуждена уступить высшей силе!

- Но прежде, чем судьба Циннобера свершится, он ещё достигнет почести незаслуженной! – грустно признал Проспер Альпанус.

- Однако, любезный доктор,- воскликнула фрейлейн,- как могла статься, что мы не познакомились раньше?

- Различие в воспитании,- скромно ответил Проспер Альпанус.

- А как Вас не выслали, когда князь Пафнутий насаждал просвещение? – спросила фрейлейн.

- Подражая софистам, я доказал, что без соизволения князя не может быть ни весны, ни лета, и что если в стране отличный урожай, то крестьяне обязаны этим только князю и его придворным, а вовсе не своему труду.

- Не жалеете об этом? – спросила Розеншен.
                (157) 
Доктор задумался.
- Нет.

И после паузы спросил:
- А Вы не жалеете, что поддерживали Циннобера?

- Нет,- ответила фрейлейн. И улыбнулась:
- Останьтесь моим другом!

- Навеки! – ответил доктор. – Приезжайте пить кофе как только вздумается!



























                (158)
И
Проспер Альпанус проводил фрейлейн до решетчатых ворот,
у которых вместо кареты фрейлейн стояла запряженная единорогами хрустальная раковина доктора.

На запятках поместился золотой жук, раскрывший блестящие крылья.
На козлах восседал серебристый фазан и, держа в клюве золотые вожжи, поглядывал на фрейлейн умными глазами.

И
хрустальная карета покатилась, наполняя дивными звуками благоухающий лес.

























                (159)
VII.I


И
в столярной мастерской княжеского двора
Циннобер, сидя на стуле, с важным видом позировал
придворному скульптору,
вырезавшему на кегле скульптурный портрет министра иностранных дел.





























                (160)
VII.II


В здании театра
проходил заключительный этап ежегодного конкурса музыкантов-любителей княжества Ор.

Зал был полон.

В ложе присутствовал князь Барсануф,
за которым сидел министр иностранных дел Циннобер.

Конферансье объявил:
- Квартет «1819». Концерт «Посвящается Цинноберу».

Зал рукоплескал.

Князь милостиво улыбнулся Цинноберу,
министр ответил легким поклоном головы.

На сцену
вышел камердинер Циннобера и участники его квартета.

Зал погрузился в тишину.

И зазвучала музыка.

Когда концерт завершился,
музыканты, поклонившись под аплодисменты,
ушли со сцены.

Вышел конферансье и объявил:
- А теперь слово – председателю уважаемого жюри.

И
на сцену вышел взволнованный господин с алой муаровой лентой через плечо, пристегнутой к сюртуку одной алмазной пуговицей.
                (161)
- Первое место,- торжественно объявил председатель,- жюри единогласно присудило квартету «1819» за концерт «Посвящается Цинноберу».

Восторженные аплодисменты публики прервали речь председателя.

Зал встал.

Князь милостиво улыбнулся виновнику торжества,
но 
Циннобер театральным жестом адресовал все аплодисменты князю.

- Ибо,- продолжил на сцене свою речь председатель,- по единогласному мнению членов жюри, именно концерт «Посвящается Цинноберу» наиболее глубоко отражает магистральный путь развития музыки княжества Ор.












    







 

                (162)
VII.III


В конференц-зале дворца
за длинным столом, освещенным свечами, собрались министры княжества Ор.

Сквозь раскрытые окна в конференц-залу иногда врывались порывы ветерка, несущего спасительную прохладу.

Крупные капли дождя разбились о камни дворцовой площади.

Загремел гром.

Слуги поспешили закрыть окна.

Участники совещания с нетерпением смотрели на князя Барсануфа, задумавшегося в кресле.

Князь изрёк:
- Должно учредить комитет, который бы научно объяснял неудачи сельского хозяйства княжества исключительно природной стихией.

- Как это тонко,- заметил тайный советник Г.

- Как Вы считаете, кто достоин стать генерал-директором природы? – спросил князь.

- Профессор Терпин,- с нетерпением выкрикнул министр иностранных дел.

- А почему Вы считаете, что он достоин этой должности? – недоверчиво спросил князь.

- Потому, Ваша светлость, - простодушно ответил Циннобер,- что профессор Терпин – мой будущий тесть!

Князь Барсануф вопросительно посмотрел на членов своего кабинета.                (163)

- Убедительный аргумент,- согласился тайный советник Г.
- Ведь комитет природы – это не столько метеорологическое учреждение, сколько идеологическое.

- Исключительно,- раскрыл свои замыслы князь. – Но ведь тесть только будущий…

На что Циннобер лениво хмыкнул.





























                (164)
VII.IV


Карета стояла у громадного фруктового сада.

Генерал-директор природы Терпин тросточкой
поиграл тающими градинами, лежащими на земле.

Садовники ожидали в почтительных поклонах.

- И вы должны раз и навсегда запомнить,- строго предупредил генерал-директор,- что все ваши неудачи – это следствие неблагоприятных погодных условий, тогда как все ваши достижения – это результат мудрого руководства вами его светлостью!























                (165)
VII.V


- Я даже свой обеденный стол превращу в лабораторию! – аскетически провозгласил генерал-директор природы
и
спустился в княжеский винный погреб.

Погребщик, почтительно указав на первую бочку от входа, сообщил:
- Аликанте из урожая 1809 года.

- Подайте пару бутылок аликанте на мой обеденный стол сегодня,- распорядился генерал-директор.

- Поберегите себя, Ваше превосходительство! – взмолился погребщик.

- Не такие, брат, времена,- самоотреченно ответил генерал-директор
и
самоотверженно посмотрел вглубь погреба.
















                (166)
VII.VI


И
группа чужестранцев в сопровождении переводчика
вошла в музей.

Рефендарий Пульхер решился тоже зайти в музей.






























                (167)
В зоологическом кабинете музея
чужеземцы приметили только одного посетителя.

Министр иностранных део княжества Ор при шпаге, звезде и орденской ленте
стоял, по своему обыкновению подпершись тросточкой, перед стеклянным шкапом,
но в некоторой необычной для себя растерянности.

Чужеземцы, подойдя ближе, увидели
в стеклянном шкапу чучела редчайших обезьян. 

И
иностранка в чадре в восхищении воскликнула:
- А как называется эта обезьяна? Откуда она родом?

Смотритель музея, коснувшись плеча Циннобера, с гордостью ответил:
- Это обезьянка Вельзевул с красным хвостом.

Что переводчик тут же и сообщил иностранцам.

- Я,- зло повернулся лилипут к смотрителю,- не обезьяна Вельзевул, а министр иностранных дел Циннобер, кавалер оредена Зеленопятнистого тигра с двадцатью алмазными пуговицами!

Рефендарий Пульхер прыснул от смеха и стыдливо прикрыл лицо рукой.

Лилипут, осмотрев иностранцев, неодобрительно приметил:
- Так Вы теперь тут, герр рефендарий?

- А можно ли,- спросила чужеземка в чадре переводчика,- угостить Вельзевула орехами?

- Кормить эту обезьянку,- серьезно ответил смотритель,- строго запрещено. Ведь для неё специально готовят особо высококачественные продукты, а обычные есть она уже не может.
                (168)
 Камердинер министра, протиснувшись сквозь иностранцев,
стал перед своим господином,
намериваясь защитить его честь и достоинство.

Ноги Циннобера задрожали и подкосились,
камердинер подхватил министра
и
вынес его из кабинета на улицу,
где уложил в салон ожидавшей кареты.





























                (169)
VII.VII


Ранним утром
Циннобер, стараясь оставаться незамеченным, спустился из своего особняка в сад
и
поспешил к розарию.

Но в это утро розы благоухали не столь сильно, как некогда.

И фея Розабельверде не ждала крошку.

Циннобер касался своим лбом бутонов роз,
но не чувствовал прилива бодрости.

Расстроенный и даже озлобленный Циннобер ещё некоторое время ждал чуда,
но 
потом, крепко стиснув зубы, вернулся из розария в особняк.


















                (170)
Циннобер в мундире министра с растрепанными волосами
запросто вошел в спортивную залу дворца.

Князь Барсануф, от неожиданности прекратив выполнять гимнастические приемы,
удивленный и разочарованный подошел к министру иностранных дел и, обойдя вокруг него,
заметил:
- Дорогой Циннобер, не пренебрегайте Вашей прической.

И
князь возобновил исполнение гимнастических приемов.

А
уязвленный министр вышел из залы.























                (171)
В уборной
придворный куафер искусно уложил волосы князя.

Его светлость, найдя своё отражение в зеркале привлекательным, вспомнил:
- Милый, посети сегодня Циннобера и приведи его волосы в гармонию.































                (172)
И
придворный куафер выехал из дворца.

И,
придирчиво осматривая из окна кареты
прохожих,
изрек:
- Прическа есть форма мировоззрения, а когда нет мировоззрения – политики.

И,
развеселившись, куафер достал из-под сидения кареты гитару
и
в салоне игриво спел
о том, что
образы политиков создают куаферы.






















                (173)
- Что? – вскричал Циннобер.

И разъяренно выбежал из-за стола в центр кабинета.

Придворный куафер, держа в руке саквояж с инструментарием, развязно сообщил:
- Его светлость пожелала, чтобы я привел ваши волосы в гармонию.

- Гармония,- гневно возразил Циннобер,- это то, что и составляет мою суть и внешность!

И, угадав тайные мысли куафера,
Циннобер изрек:
- Не куаферы создают политиков, но политики создают куаферов.

И,
немного остыв, крошка милостиво разрешил:
- Учитесь гармонии, смотря на мои волосы!




















                (174)
И
когда в уборной дворца
куафер повинно взглянул на
князя, севшего в кресло,
то
заметил на щеке его светлости слезы.

- Какая великая душа у Циннобера! К Вам и не подступиться! – вымолвил князь.





























                (175)
VII.VIII


Смеркалось.

Балтазар в отчаянии шел по лесу.

В серой мгле сверкнул отблеск вечерней зари.

Жужжание насекомых перешло в музыку.

Студиозус с изумлением поднял глаза
и увидел
Проспера Альпануса, летевшего к нему на гигантской стрекозе.

Проспер Альпанус спустился,
сел на мягкую траву подле Балтазара,
а
стрекоза упорхнула в кусты.

Доктор коснулся цветком чела студиозуса.

- Влюбленный,- произнес Проспер Альпанус,- хочет слышать только о своей любви и только её считает достойной внимания, как и поэт внимает только своим стихам.

- Я действительно слышу только о любви,- признался Балтазар.

- Любовь прекрасна,- согласился Проспер Альпанус,- как и твой исторический труд о соловье и розе.

- Это – фантастическое стихотворение,- запротестовал студиозус.

- Это – исторический труд,- возразил доктор.

И,
посчитав для себя неприличным вступать в спор с доктором, студиозус умолк.
                (176)
- Если фея Розабельверде,- заговорщицки произнес Проспер Альпанус,- так ревностно заботится о Циннобере,- то я забочусь о тебе, Балтазар. Я уезжаю навсегда в Индию. И в имении, которое я покидаю, я не желал бы видеть другого владельца, кроме тебя. Завтра я составлю в Керепесе дарственную запись, где я буду означен твоим дядей.

- Я буду несчастлив даже в таком имении,- предположил Балтазар.

- Напротив. Как только чары Циннобера будут разрушены, ты представишься профессору Мошу Терпину владельцем превосходного имения, изрядного состояния и попросишь руки Кандиды.

- Возможно разрушить чары Циннобера? – не поверил Балтазар.

- На темени крошки – три сверкающих волоска. Вырви их, сожги, и Цахес погрузится в былое ничтожество.

И
доктор протянул студиозусу лорнет фантастической формы.

- Через него ты и увидишь эти волоски,- заверил Проспер Альпанус.

Из кустов, жужжа, вылетела стрекоза
и
подлетела к доктору.

Проспер Альпанус вскочил в седло.

- Я,- кающимся голосом произнес доктор,- чересчур жестоко покарал твоего друга Фабиана.

И,
протянув студиозусу табакерку,
доктор улыбнулся.
- В этой табакерке заключено то, что его утешит.
                (177)
Балтазар опустил табакерку в карман сюртука, из которого виднелась ручка лорнета.

Стрекоза исчезла в кустарнике.

Балтазар, выйдя из лесу,
увидел вдали деревню Хох-Якобсхейм.































                (178)
VIII.I


В здании тайной полиции на втором этаже на балконе дверь была гостеприимно приоткрыта в кабинет.

В кабинете под портретом тайного советника Ф.
сидел тайный советник Г. и строго смотрел на
рефендария Пульхера, сгорбившегося на стуле.

- Я выношу Вам официальное предостережение, - произнес тайный советник тоном, не предвещавшим ничего хорошего,- о недопустимости впредь несанкционированных контактов с иностранцами!

- Не санкционированных кем? – спросил рефендарий.

- Тайной полицией! – пояснил хозяин кабинета.




















                (179)
VIII.II


По улице шел Фабиан в сюртуке с короткими рукавами.

Костюм студиозуса был столь вызывающ, что
прохожие оглядывались,
очевидно, почитая свой поступок менее неприличным.

Следом за Фабианом поехал экипаж,
в котором сидели молодые дамы. 













 






 






                (180)
Смотря из окна экипажа вслед Фабиану,
дама сказала подруге:
- Вот тот студиозус, который ходит с обнаженными руками!

- Он, видимо, считает их красивыми! – возмутилась другая дама. – Какое самомнение! И какая доступность!

Фабиан подошел к ателье портного,
перед дверью которого сверкала вывеска с нарисованным фраком.

- Этот студиозус,- решила дама,- явно хочет обратить на себя внимание.
- Но чьё? – улыбнулась другая дама.

Фабиан вошел в ателье.























                (181)
Закройщик в изнеможении спросил:
- Кому Вы отдаете укорачивать рукава сшитых мною фраков?

- Рукава,- застонал Фабиан,- укорачиваются сами.

- Я смогу Вам укорачивать рукава,- предложил закройщик,- за меньшую плату.

- У Вас сейчас есть на меня фрак с длинными рукавами? – с надеждой спросил студиозус.

- Примерим,- предложил закройщик
и вынес фрак.

Фабиан, облачившись, с удовольствием отметил,
что рукава ему впору.






















                (182)
Но,
едва ступив несколько шагов по камням мостовой, Фабиан
к ужасу заметил, что
рукава и этого фрака стали коротки.














 
 









 








                (183)
VIII.III


В соборе
прихожане, сидя на длинных скамьях, слушали воскресную проповедь.

Проповедник с суровым лицом, стоя на кафедре, поднял перст.

- …Ибо возникают новые секты, и самые опасные из них – рукавианцев и фалдистов…

При сих словах проповеди
прихожане обратили свои взоры на
сидящего среди них Фабиана, облаченного во фрак с короткими рукавами.

- Ибо в сих сектах допускают свободу одеяний, не согласуясь ни с местом, ни с временем…

Сидящие сзади Фабиана стали внимательно разглядывать фалды его фрака,
пытаясь определить, не является ли сей прихожанин также и членом секты фалдистов.

- …Но было мне видение,- воссиял проповедник,- что в Рай не будут допущены ни те, у кого короткие рукава, ни те, у которых чрезмерно длинные фалды на фраке…

И хотя проповедник не указал перстом на Фабиана,
прихожане поняли, что   
среди них – опаснейший сектант, которому прямая дорога – в Ад!               


 



                (184)
VIII.IV


В здании тайной полиции
в кабинете с открытыми окнами, задернутыми шторами,
под портретом тайного советника Ф. сидел в кресле тайный советник Г.

Двое молодых офицеров в красных колпаках с прорезью для глаз сидели за столом, внимая руководству.

- Нужно начать разрабатывать Фабиана как сектанта,- дал указание тайный советник Г.

























                (185)
В ателье
закройщик, виртуозно вырезая ножницами из тонкого сукна выкройку фрака,
рассказывал офицеру в красном колпаке с прорезью для глаз.

- Я внимательно осмотрел короткие рукава его фраков и со всей ответственностью заявляю, что сам Фабиан не смог бы их так аккуратно укоротить. Здесь чувствуется рука опытного портного.

Офицер в красном колпаке с прорезью для глаз, раскрыв записную книжку, взял карандаш на изготовку.
- Назовите, пожалуйста, портных в Керепесе, которые по уровню своего мастерства могли бы столь аккуратно укоротить рукава фраков Фабиана…







 
















                (186)
VIII.V


К зданию министерства иностранных дел подъезжали экипажи.

Дипломаты во фраках поднимались по парадной лестнице.

Раут уже начался.

И на балкон вместе с Циннобером вышел заморский посланник.

Министр и посланник взяли по бокалу с подноса, поднесенного слугой,
и
посмотрели вниз.











 










 
                (187)
По противоположной стороне тротуара мимо министерства шел Фабиан во фраке с короткими рукавами и с длинными фалдами.

- Это – член тайного общества? – указав взглядом на студиозуса, обрадовано спросил посланник.

- В княжестве Ор нет тайных обществ,- ответил министр и нервно отпил из бокала.

- Как? Общество короткорукавников в княжестве Ор уже легализовано? – удивился посланник.

- Это – чудак,- с деланным равнодушием проводил взглядом студиозуса министр иностранных дел. – Стоит ли его одеянию придавать значение, которого он явно не заслуживает?







 

 













                (188)
VIII.VI


Утром Фабиан в жилете без сюртука шел по университетскому городку,
вызывая озадаченные взгляды студиозусов и особенно профессоров.

И,
подойдя к ректорату, Фабиан взялся за дверную ручку.




























                (189)
- Я слышал,- в волнении произнес ректор в кабинете,- что студиозус Фабиан в последнее время не посещает занятия. А сейчас воочию вижу, почему он их не посещает!

И ректор вышел из-за стола
к Фабиану, который стоял в жилете посреди кабинета.

- Эти фривольности,- и ректор коснулся пальцем жилета студиозуса,- до добра не доведут! И я запрещаю Вам в таком виде посещать занятия. Вы пока – студиозус Керепесского университета, а не Содомского или Гоморрского!

Фабиан опустил голову.

- Если через неделю,- объявил о своем решении ректор,- Вы не явитесь ко мне в пристойном сюртуке, я отчислю Вас из университета!





















                (190)
VIII.VII


- Конечно, это безобразие, что на вчерашнем рауте иностранцы увидели короткорукавника у здания министерства! – возмутился князь Барсануф.

Циннобер, выглядывая из-под биллиардного стола, подхалимски кивнул головой.

- И вообще,- князь обратился к тайному советнику Г.,- нельзя ли всех этих короткорукавников выслать из столицы куда-нибудь за 101 километр? Уж очень они портят внешний вид столицы мирового прогресса.



 
















 



                (191)
Карета с княжеским гербом остановилась у здания тайной полиции.

Офицеры в красных колпаках с прорезями для глаз
почтительно отворили дверцу,
и
из салона вышли князь, тайный советник Г. и министр иностранных дел.































                (192)
В подземелье
офицер открыл ключом железную дверь, зажег в каземате свечи
и,
поднявшись, вежливым взглядом доложил начальнику тайной полиции об исполнении распоряжения.

И
вслед за тайным советником Г. в подземелье стали спускаться князь Барсануф и министр иностранных дел Циннобер.





























                (193)
Тайный советник Г. доложил:
- Это – музей идеологической диверсии.

И
князь и министр иностранных дел узрели
музейные стенды.

Начальник тайной полиции провел именитых гостей
к манекену, облаченному в сюртук с короткими рукавами.

- Какой тлетворный пошив! – возмутился князь.

- Сегодня утром выкрали из дома Фабиана,- доложил тайный советник Г.

- Точно установлено, что это – идеологическая диверсия? – поинтересовался князь.

- Пока тайной полиции не известны короткорукавники за рубежом,-
доложил тайный советник Г.,- хотя разведке уже дано соответствующее задание. Но, к сожалению, не исключена возможность, что короткие рукава – диверсия внутренних врагов.

- Внутренняя диверсия не менее опасна, чем внешняя,- согласился князь.













                (194)
VIII.VIII


Ранним утром, когда дороги и улицы Керепеса ещё были безлюдны,
из леса в город вошел Балтазар.
































                (195)

Балтазар, поднявшись по лестнице на второй этаж доходного дома, постучал в дверь одной из квартир.

- Войдите,- раздался изнутри слабый голос Фабиана.

































                (196)
В квартире Балтазар узрел друга в постели.

- Я теперь верю в ведьм,- с безнадежной скорбью в лице поведал Фабиан.

Балтазар огляделся.

В квартире были развешаны фраки и сюртуки всевозможных покроев и расцветок.

- Надо мной тяготеет проклятье,- предположил Фабиан. – Рукава становятся короткими. А вчера, когда я ходил к ректору, воры из этой квартиры украли один из моих лучших сюртуков. Но кто его купит?

Балтазар извлек из кармана табакерку
и протянул её другу. Подарок тебе от моего дяди Проспера Альпануса.

Фабиан раскрыл табакерку,
и
из неё выполз элегантно сшитый черный фрак тончайшего сукна.

Фабиан облачился в подарок,
предстал перед зеркалом
и
с восторгом отметил, что рукава и фалды фрака ему в пору.

На радостях Фабиан снял со стены гитару
и
сыграл легкую мелодию.







                (197)
VIII.IX


Из окна Балтазар увидел
рефендария Пульхера, в полном унынии сворачивающего за угол.

К окну подошел Фабиан
и крикнул:
- Пул!

Пульхер остановился и поднял голову.

И
Фабиан гостеприимным жестом пригласил его подняться.
























                (198)
Сев в кресло, Пульхер мрачно сообщил:
- Сегодняшним вечером Циннобер в доме Моша Терпина справляет помолвку с Кандидой. Будет князь.

- Я схожу к ректору лучше сейчас,- решился Фабиан.




 




























                (199)
VIII.X


И
ректор ответил улыбкой студиозусу.

- Какой прекрасный фрак! Как хорошо сидит! – восхитился ректор. – Из таких линий одежды и проглядывает подлинное величие героев!

И ректор обнял студиозуса как блудного сына.

- Я разрешаю Вам вернуться в аудитории,- произнес он.

И Фабиан достал из кармана табакерку.

- Разрешите,- попросил ректор.

Студиозус раскрыл табакерку,
и
ректор, вдохнув нюхательный табак, с наслаждением закрыл глаза.

















                (200)
VIII.XI


В спортивной зале дворца
князь Барсануф метнул шар
и
сбил кегль с портретом министра иностранных дел Циннобера.































                (201)
VIII.XII


В зале, озаренной сотнями свечей,
Циннобер в багряном расшитом платье при ордене Зеленопятнистого тигра с двадцатью пуговицами, шпаге и шляпе с плюмажем под мышкой
стоял рядом с
Кандидой в уборе невесты, сияющей красотой и юностью.

Циннобер держал её за руку,
которую
иногда прижимал к синим губам.

И
щеки Кандиды заливал горящий румянец, и  она адресовала крошке взор, исполненный любви.

В почтительном отдалении вокруг пары толпились гости.

Князь Барсануф стоял подле Кандиды и дарил собравшимся благосклонные взоры.

С подносом, на котором сверкали кольца, приблизился Мош Терпин.

Циннобер старательно приподнялся на цыпочках
и достал до локтя невесты.

Гости застыли в напряженном ожидании.








                (202)
VIII.XIII


Двери распахнулись.

Балтазар, Фабиан и Пульхер, прорвав круг гостей,
оказались перед подносом с кольцами.

Князь Барсануф побледнел и крикнул:
- Стража!

- Что им нужно? – раздался испуганный крик в толпе.

Князь спрятался за каминный экран.

Мош Терпин, узнав Балтазара, обрушился на него гневным вопросом:
- Как Вы посмели прервать обряд обручения, герр студиозус?

Балтазар, достав из кармана сюртука лорнет,
хулиганским взглядом посмотрел сквозь стекла
на голову Циннобера.

Пульхер и Фабиан схватили Циннобера за руки,
и
Балтазар, цепко ухватив три золотых волоска на голове лилипута, жестоко вырвал их.

Циннобер испустил вопль.

Кандида упала в обморок.

Круг гостей расстроился.

Балтазар, подскочив к камину,
перегнулся через спрятавшегося князя
и
бросил вырванные волоски в огонь.
                (203)
Те вспыхнули и погасли.





































                (204)
VIII.XIV


Циннобер, обретя самообладание, указал рукой
на Балтазара, Фабиана и Пульхера
и распорядился:
- Революционеров – в тюрьму!

Но
среди гостей кто-то некстати спросил, указав глазами на Циннобера:
- А это кто?

Возмущенно отыскав взором среди гостей невежу, Циннобер громко разъяснил:
- Я – министр иностранных дел! Кавалер ордена Зеленопятнистого тигра с двадцатью алмазными пуговицами!

Невежа в ответ ухмыльнулся.

И
гости бессовестно стали отрывать от мундира министра алмазные пуговицы и
прятать их по карманам.

Из-за каминного экрана выглянул князь
и, поняв, что революция окончена,
вальяжно вышел на середину залы.

- Ваша светлость! – обратился к нему Циннобер. – Ваш министр избит, безопасность государства под угрозой!

Князь, не удостоив ответом крошку,
разочарованно прошел к двери.

Мош Терпин галантными движениями пытался задержать князя,
но
услышал гневную отповедь.
                (205)
 - Вы осмелились разыграть меня? Вы пригласили меня на помолвку своей дочери с моим министром, но вместо Циннобера я узрел здесь мерзкого выродка, разодетого в пышное платье! Не по чину шутите! За столь неуместную шутку я отрешаю Вас от должности генерал-директора природы и впредь запрещаю Вам всякое дальнейшее штудирование в моем погребе!

И князь стремительно вышел из залы.






























                (206)
VIII.XV


Мош Терпин, дрожа от негодования,
ухватил крошку за всклокоченные волосы
и потащил к раскрытому окну.

И,
опустив крошку головой вниз с окна на улицу,
Мош Терпин произнес напутствие:
- Мерзкий выродок! Проваливай на улицу, где тебе и место!

Однако
к окну успел подбежать смотритель зоологического кабинета музея
и ухватить Циннобера за ножки.

- Герр профессор! – воззвал смотритель. – Это же обезьяна Вельзевул, сбежавшая из кабинета!

Но,
едва смотритель втащил обратно в залу Циннобера,
как тут же извинился:
- Какая досада! Это – не обезьяна Вельзевул. Хотя и очень похож!

Циннобер рванул к двери залы
и
покатился по лестнице вниз.











                (207)
VIII.XVI


Балтазар прошел в гостиную,
где на диване лежала Кандида.

Балтазар пал к её ногам,
коснулся губами её рук,
и,
глубоко вздохнув, Кандида очнулась.

- Ты здесь, Балтазар! А я едва не умерла от тоски.

Балтазар поцеловал её руки.

- Мне слышалось пение соловья!

Балтазар поцеловал её в мочку уха.

И
влюбленные обнялись с нежностью и восторгом.

















                (208)
VIII.XVII


В гостиную, шатаясь, вошел Мош Терпин,
а следом за ним – Пульхер и Фабиан с сочувственными выражениями лиц.

- А я надеялся стать кавалером ордена Зеленопятнистого тигра,- вопил Мош Терпин,- по крайней мере с пятью пуговицами! И что скажет его превосходительство министр иностранных дел Циннобер, когда узнает, что я принял за него обезьяну Вельзевул!

- Циннобера нет больше,- возразил Балтазар. – Есть крошка Цахес.

- Я должен верить в этот вздор? – обиделся профессор.

- Ах, герр профессор,- вздохнул Фабиан. – Поносили бы Вы хоть день сюртук с короткими рукавами…

Мош Терпин сел в кресло.
- Если бы меня причесала фея Розабельверде, тогда бы я всех обольстил и стал министром. Да, что там министром… Королем! Императором!















                (209)
VIII.XVIII


К креслу, в котором переживал Мош Терпин,
подошли Балтазар и Кандида.

- Папа,- обратился Балтазар. – Я и Кандида любим друг друга и просим Вашего разрешения быть счастливыми.

Мош Терпин вгляделся в счастливое лицо дочери
и прослезился.

- Дети! Делайте, что хотите. Любите друг друга, женитесь и голодайте, потому что в приданное Кандиде я не дам ни дуката!

- Мой дядя Проспер Альпанус,- вежливо сообщил Балтазар,- позаботился о том, чтобы мы не голодали.

- Расскажи мне об этом завтра, сын,- попросил профессор
и уснул в кресле.


















                (210)
IX.I


В сумерках из особняка министра иностранных дел вышел камердинер в незастегнутом плаще.

И радостно посмотрел в сторону трактира,
светящегося на углу улицы.

Внезапно
прошуршало нечто,
поднимаясь по парадной каменной лестнице особняка,
проскочило меж ног камердинера
и
юркнуло в незакрытую входную дверь.

Встревоженный камердинер вернулся в особняк.

И
камердинер неотступно проследовал следом за незнакомцем
через темные комнаты
до спальни министра.

Камердинер остановился и прислушался.

И
из спальни раздался храп Циннобера.











                (211)
IX.II


Глубокой ночью у дома Моша Терпина всё ещё стояла карета министра иностранных дел.

В доме стали гасить свечи.

Возница кареты, озабоченно посматривая на двери дома,
всё ещё надеялся увидеть возвращающегося министра.

Стал накрапывать дождь.

Из дома с раскрытым зонтиком вышел дворецкий,
подошел к карете
и посоветовал:
- Возвращайтесь домой. Его превосходительство уже давно оставило общество.

- Но его превосходительство никогда не ходило пешком! – возразил возница.

Дворецкий поклонился,
зашел в дом и запер изнутри двери.














                (212)
IX.III


Возница въехал на карете во двор особняка
и
тщательно запер за собой ворота.

В окне дома, выходящего во двор, появилось лицо камердинера,
поднимавшего повыше подсвечник с зажженной свечой.





























                (213)
Через черный вход
возница в мокром плаще вошел в особняк,
где его уже ждал камердинер с зажженной свечой.

- Воротился ли домой министр? – тревожно спросил возница.

Камердинер, наклонившись к уху возницы, прошептал:
- Министр вернулся пешком и почивает, но…

- Но…,- не понял возница.

- Неладно почивает,- пояснил камердинер. – Стонет во сне, как когда повар пережарит телятину, или в государстве когда творится что-либо неладное…
























                (214)
IX.IV


Ранним утром в прихожую особняка министра иностранных дел
вошла старая крестьянка в бедном праздничном платье.

Удивленный швейцар вопросил:
- Что Вам угодно, фрау?..

- Фрау Лиза,- представилась крестьянка. – Я пришла навестить своего сына – крошку Цахеса…

- Извините, фрау,- выпрямился швейцар,- но в этом особняке не живет герр Цахес.

- Мне сказали, что это – его особняк…

- Особняк принадлежит фон Цинноберу, министру иностранных дел.

- Так он и есть мой сыночек! – воскликнула крестьянка.

По лестнице спустился камердинер
и в прихожей строго посмотрел на
швейцара и крестьянку.

И швейцар вежливо вывел крестьянку на улицу.











                (215)
Фрау Лиза присела на каменные ступеньки дома,
расположенного напротив особняка,
и
с надеждой стала смотреть на окна,
надеясь увидеть своего сыночка.

Остановился полицейский и вежливо спросил:
- У Вас всё нормально?

- Не совсем,- созналась старая крестьянка.

- Могу ли я помочь Вам? – предложил полицейский.

- Меня не пускают к сыну,- созналась крестьянка и указала на дверь особняка.

Подле полицейского остановилась парочка, стали собираться прохожие.

- Как зовут Вашего сына? – спросил полицейский и достал из кармана форменного сюртука записную книжку и карандаш.

- Цахес,- пояснила женщина. – Но в городе он известен под другим именем – фон Циннобер.

И
фрау Лиза, посмотрев на второй этаж особняка, радостно воскликнула:
- Вот мой крошечный мальчик!

Полицейский и зеваки взглянули наверх.

Через окно второго этажа, доходившее до пола,
смотрел вниз министр иностранных дел в багряно-красном расшитом мундире с орденской лентой.



                (216)
IX.V


Прохожие закричали:
- Поглядите на разряженного павиана!

И стали его дразнить:
- Крошка Цахес!

Из особняка выбежали швейцар и слуги,
но,
увидев в окне своего господина,
закричали громче всех:
- Крошка Цахес!

Циннобер раскрыл окно
и,
обратившись к полицейскому, распорядился:
- Развейте толпу.

Но полицейский только внес в записную книжку слова министра.

В окно особняка полетели плоды, овощи, камни.
Раздался звон разбитого стекла.














                (217)
На улицу выбежал камердинер
и успел увидеть
в глубине комнаты второго этажа удаляющееся лицо крошки.

- Господи! – вскричал камердинер. – Что делает это чудовище в покоях?

И камердинер вернулся в особняк.






























                (218)
Спальня министра оказалась на запоре.

Камердинер постучал условным сигналом, но ответа не последовало.


































                (219)
На улице толпа закипала.

Доносились голоса:
- Крошка Цахес обманом присвоил себе фамилию!
- Выкинуть лгуна из камзола министра!
- Засадить его в клетку!

Издали послышался звук орудийного выстрела.

Тайный секретарь Адриан вскочил на крышу остановившегося экипажа
и,
указав снятым цилиндром на двери особняка,
призвал:
- Штурм!

Толпа по ступенькам двинулась в особняк и выломала запертые двери.














 





                (220)
В особняке слышался топот ног, поднимавшихся по лестницам.

Камердинер, разбежавшись, ударил плечом дверь опочивальни и выломал её замок.

Но в спальне Циннобера не оказалось.

- ваше превосходительство! – вскричал камердинер. – Революция! Позвольте Вас укрыть в безопасном месте!





























                (221)
Камердинер вышел из спальни
и стал обреченно спускаться по лестнице.

Но шум революции уже стихал.

Только запоздавший пьяница с красным носом сделал пипи в напольную вазу китайского фарфора
и
с чувством исполненного революционного долга последний вышел на улицу.




























                (222)
На улицу вышел и камердинер.

Толпа уже разошлась,
но
фрау Лиза по-прежнему сидела на ступеньках дома напротив.

































                (223)
IV.VI


Камердинер внимательно осмотрел опочивальню
и,
к своему ужасу заметил, что
из серебряного ночного горшка торчат маленькие худенькие ножки.
 
- Экая икэбана! – возмутился камердинер.

И,
заглянув внутрь горшка, обеспокоенно позвал:
- Ваше превосходительство!

Ухватившись за ножки, камердинер вытащил Циннобера.

Их превосходительство был мертв.

Камердинер издал горестный вопль.

Вбежали слуги.

Камердинер, простерев руку к вознице, попросил:
- За лейб-медиком!

Слуги уложили министра на ковер,
камердинер чистым полотенцем досуха вытер его лицо.











                (224)
IX.VII


В опочивальню вошла фрейлейн фон Розеншен.

Циннобер лежал укрытый шелковыми подушками, на виду оставалось лишь личико.

За фрейлейн последовала фрау Лиза.

Глаза крошки были закрыты, уста чуть тронула нежная улыбка, и вновь прекрасными локонами рассыпались волосы.

Фрейлейн провела рукой по голове крошки, и на ней сверкнул золотой волосок.

- Ах,- молвила фрау Лиза. – Но ведь усопший – не крошка Цахес! Ибо Цахес никогда не был столь пригожим.

- Смерть обошлась с ним милостиво,- ответила фрейлейн.

- Но,- глаза старухи заблестели,- если покойник – мой Цахес, то мне должен достаться его особняк, со всем, что в нём есть!

- Увы,- ответила фрейлейн. – Тебе богатство не суждено.

- Тогда,- на глазах старухи навернулись слезы,- нельзя ли мне взять моего крошку в передник и отвести домой? У нашего пастора много хорошеньких чучел – птичек и белочек, его преподобие набьёт и моего крошку Цахеса, и я поставлю его на шкаф таким, каким он был при жизни, в красном камзоле, с широкой лентой и звездой, на вечное вспоминовение!

- Это сделают без тебя,- печально ответила фрейлейн.

- Что,- вырвалось у фрау Лизы,- мне от того, что мой крошка Цахес достиг почестей и богатства!

На лестнице послышались шаги,                (225)
и
фрейлейн Розеншен попросила фрау Лизу:
- Подождите меня у ворот! Перед отъездом я вручу Вам надежное средство от нужды и напасти.

И
Розабельверде наклонилась к хладному лицу
и голосом исполненным глубокой жалости сказала:
- Цахес! Я желала тебе добра! И ты сам распорядился моим даром.

И фея оставила комнату.



























                (226)
IX.VIII


Лейб-медик и камердинер вошли в опочивальню.

Лейб-медик, взяв министра иностранных дел за руку, стал слушать пульс.

И удивленно посмотрел на камердинера.

- Когда,- пояснил камердинер,- бушевала революция, их превосходительство, опасаясь за свою жизнь, решил спрятаться в ночном горшке…

























                (227)
IX.IX


Дверь распахнулась,
бледный князь Барсануф, а за ним – семь камергеров, ещё бледнее, вступили в спальню.

Князь, возведя вверх очи,
простонал голосом, исполненным величайшей скорби:
- О, Циннобер!

И семь камергеров завопили за князем:
- О, Циннобер!

- Какая утрата для прогресса! – произнес князь после минуты безмолвной скорби.

Семь камергеров поднесли к глазам носовые платки.

Недовольно взглянув на лейб-медика, князь погрозил ему пальцем.
- От чего умер несравненный?

- Первопричина смерти,- холодно доложил лейб-медик,- в ордене Зеленопятнистого тигра!

- А раньше умирали от этого ордена? – заволновался князь.

- Тяжелый орденский знак на ленте,- нудно пояснил лейб-медик,- и особенно пуговицы на спине, оказывали вредное действие на становой хребет, орденская звезда производила болезненное давление на солнечное сплетение. Постоянное пагубное воздействие ордена нарушило психику кавалера, у него появились мрачные мысли о тайном самопожертвовании через болезненное ношение ордена. Причина смерти Циннобера была не физическая, а психическая. В горшке он решил спрятаться уже будучи мертвым.

- Может сзади ордена написать памятку для кавалеров, что его ношение опасно для здоровья? – предложил князь.
                (228)
- Лучше больше не награждать двадцатью пуговицами,- осмелился на рекомендацию лейб-медик.

Оборотившись к камергерам, князь предложил:
- Прольем ещё по слезе над усопшим и отправимся обедать.

И камергеры приложили к глазам носовые платки и всхлипнули.































                (229)
IX.X


Князь, выходя из особняка, обратил внимание
На стоявшую подле дверей старую Лизу, навесевшую на руку несколько вязок прекраснейшего золотистого луку.

С лица князя исчезла скорбь,
и его светлость милостиво улыбнулся.
- Никогда ещё мне не доводилось видеть столь прекрасных луковиц. Должно быть, они превосходны на вкус! Вы их продаете, любезная?

- Как же, Ваша светлость,- ответила Лиза, низко приседая,- продажей лука я снискиваю себе, как только могу, скудное пропитание. Они сладки, как чистый мёд. Не угодно ли отведать, Ваша светлость?

И фрау протянула князю вязку самых ядрёных, самых блестящих луковиц.

Князь попросил:
- Камергеры, подайте мне нож!

И, получив стилет с тонким лезвием, князь бережно и изящно очистил луковицу
и
отведал тонкий ломтик.

- Какой вкус! Какая сладость! Какой огонь! – воскликнул он, и глаза его заблестели от восхищения. – И я словно слышу голос Циннобера…

Раздался совет Циннобера:
- Покупайте и ешьте эти луковицы, Ваша светлость!

И
князь дал фрау Лизе несколько дукатов,
а                (230)
камергеры рассовали по карманам вязки луковиц.

- И,- князь лучезарно перевел взгляд с Лизы на камергеров,- чтобы впредь никто другой кроме этой почтенной фрау не поставлял лук для дворцового стола!

































                (231)
IX.XI


И
в спортивной зале дворца
в кегельбане князь, остановив свой взор на выставленных для игры кеглях, распорядился:
- Выньте кегль с портретом Циннобера!

И
служитель спортивной залы ловко выхватил из ряда кегль со скульптурным портретом министра иностранных дел.

И
князь, строго вглядевшись в деревянные лики министров,
запустил в них шар.






















                (232)
IX.XII


Кони в черных попонах
печально влекли по улицам столицы орудийный лафет, покрытый знаменем, на котором торжественно стоял сверкающий серебряный ночной горшок, из которого виднелась запрокинутая голова Циннобера.

За лафетом скорбно шли князь, а за его светлостью – кавалеры ордена Зеленопятнистого тигра, при всех регалиях.

За кавалерами медленно ехал катафалк,
на котором любительский квартет под управлением камердинера покойного вдохновенно исполнял концерт «Посвящается Цинноберу».
 
По всему пути следования через каждые 10 шагов
стояли солдат, полицейский и наёмный плакальщик с огромным черным платком, мокрым от слез.

Из окон домов как слезы выкатывались траурные флаги.

Следовавший шаг за шагом за князем
тайный советник Г. тихо спросил у гофмейстера:
- А отчего у маленького Циннобера был столь большой ночной горшок?

- Великий человек велик во всем,- скорбно ответил гофмейстер и залился слезами.








                (233)
X.I


Князь, легко хлопнув ладонью по кожаной папке, лежавшей на углу письменного стола, с одобрением заявил:
- Это – доклад аналитика.

И,
выйдя в центр кабинета, князь доброжелательно коснулся плеча тайного секретаря Адриана.

- Я люблю людей, которые достигают вершин сами, без протекции,- пояснил князь. – К таким людям относитесь и Вы. Я назначаю Вас, Адриан, министром иностранных дел!

- Я постараюсь оправдать оказанное мне Вашей светлостью доверие,- обещал Адриан.





















                (234)
X.II


Мош Терпин и Балтазар, пройдя по кладбищенской аллее,
остановились у мавзолея с мраморными колоннами.

У входа в мавзолей стоял военный пост.

Мош Терпин и Балтазар со скорбными лицами прошли внутрь.

В небольшой комнате
на мраморном постаменте стоял серебряный ночной горшок, из которого выглядывала набальзамированная голова Циннобера.

Аккуратно расчесанные волосы и грим придавали мумии величественный и благообразный вид.

Студиозус достал из кармана своего сюртука лорнет.

И,
взглянув через волшебные стекла на мумию,
студиозус передал лорнет профессору.

Мош Терпин приложил к глазам лорнет и издал вздох изумления.

В растерянности Мош Терпин вернул лорнет Балтазару,
и оба вышли их мавзолея.

Миновав со скорбными лицами военный пост профессор и студиозус пошли по кладбищенской аллее.

- Какой он,- возмутился профессор,- издали величественный, и какой вблизи ничтожный!

- Через лорнет видно только то, что есть на самом деле.

- Чей это лорнет?
                (235)
- Моего дяди Проспера Альпануса,- с достоинством ответил Балтазар. – И, если Вы не против, я познакомлю Вас с ним.




































                (236)
X.III


В столярной мастерской хозяйственного двора дворца
придворный скульптор вырезал из дерева кегль
с портретом министра иностранных дел Адриана,
который, сидя на стуле, позировал с тоской в спокойных глазах.































                (237)
X.IV


- Час езды от Керепеса,- восхищенно произнес Мош Терпин,- и какое спокойствие…

- Тишина – достоинство этого дома,- согласился Проспер Альпанус.

- И не единственное,- улыбнулся Мош Терпин,- и даже не самое главное.

- Главное достоинство этого дома,- скромно ответил Проспер Альпанус,- это его хозяин – Балтазар.

- Как? – удивился Мош Терпин. – Балтазар уже вступил во владение этим сельским домом?

- Именно,- подтвердил Проспер Альпанус,- и не только домом, но и всем поместьем с прилегающими лугами, полями и лесными угодьями.

Мош Терпин перевел взгляд с пасущихся единорогов на лужайке
на Балтазара
и объявил:
- Вы – чертовски богатый жених!

Проспер Альпанус и Балтазар кисло переглянулись,
и
доктор попросил:
- Вот про черта не надо…








                (238)
X.V


А когда Мош Терпин, Балтазар и Проспер Альпанус спустились в погреб загородного дома,
то
восхищению гостя не было предела.

В погребе стояли дубовые бочки
с табличками, на которых было указано из какого винограда и урожая какого года здесь находится вино.

На стеллажах виднелось множество закупоренных бутылок.

- Здесь дух захватывает не менее, чем в княжеском погребе,- сознался Мош Терпин.

- Этот погреб – в ожидании ценителя,- легко ответил Балтазар.




















                (239)
X.VI


В доме Моша Терпина
в комнате его дочери
фея Розабельверде сама одела в подвенечное платье Кандиду,
и,
девушка, взглянув в зеркало, с удовольствием отметила, что платье ей пришлось исключительно к лицу.

Усадив невесту в кресло перед зеркалом,
фея уложила Кандиде волосы и убрала их пышными и прекрасными розами.

- Я желаю тебе счастья, Кандида,- произнесла фея,- и я хочу подарить тебе ожерелье, магическое действие которого станет оберегать твою любовь от невзгод.

И
фея одела на шею девушки сверкающее ожерелье, которое
придало Кандиде особую прелесть и приветливость.

















                (240)
В деревне Хох-Якобсхейм
из кирхи
вышли счастливые Балтазар в элегантном фраке и Кандида в подвенечном платье,
а
за ними – веселые гости.

Молодые супруги сели в хрустальную свадебную карету
и
покатили к поместью, в котором им предстояло жить.

И
следом за ними в экипажах поспешили гости.

























                (241)
В поместье
свадьба благоухала на свежем воздухе.

Из кустов и деревьев звучали мелодии любви.

На лужайке перед домом
стояли мерцающие свечами столы со свежими яствами и хрустальными бутылками.

Настала ночь,
а гости в фантастических костюмах неутомимо танцевали как мотыльки.


























                (242)
Когда стало светать,
мелодично зазвенел серебряный колокольчик.

Золотой жук опустился на плечо Проспера Альпануса и что-то прожужжал ему на ухо.

Проспер Альпанус поднялся со стула
и
торжественно произнес:
- Любезный Балтазар, прелестная Кандида, друзья мои! Время мне с Вами расстаться.

И,
подойдя к молодой чете, Проспер Альпанус обнял их с нежной горячностью.

Затем он обратился к фрейлейн фон Розеншен
и
очень тихо ей что-то обещал.

С облаков спустилась хрустальная карета, влекомая двумя сверкающими стрекозами, которыми правил серебристый фазан.

- Прощайте! – воскликнул Проспер Альпанус,
сел в карету
и
стал подниматься, пока не сверкнул в небесной выси маленькой звездочкой, скрывающейся в облаках.





 




                (243)
X.VII


В спортивной зале дворца
служитель в расшитой золотом ливрее выставил в кегельбане
деревянные кегли, и среди них – кегль со скульптурным портретом министра иностранных дел Адриана.































                (244)
X.VIII


От контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял пограничный столб со сверкающим гербом в форме золотой бутылки, из которой испарялся джин,
отъехала карета
и,
миновав нейтральную зону,
остановилась у контрольно-пропускного пункта,
у которого стоял пограничный столб с гербом в форме шестеренки от часов, в которую была вставлена красная гвоздика.

Чиновник пограничной стражи открыл дверцу кареты.

В салоне скучала дама в чадре.

- Разрешите Ваши документы,- вежливо попросил чиновник.

Дама подала бумаги.

- Гражданка Джиннистана… Эрденова? – уточнил чиновник.

И дама изящной головкой утвердительно кивнула.



                KAREVIUS
                FECIT   
                ANNO
                MCMXC







                (246)