Конкурс Копирайта -К2
рассказ занял первое место в судейском и читательском голосованиях Одиннадцатого конкурса К2 "Всему свое время"
***
В нашей семье не убивают, убивают нас.
ЛЮДОВИК XVIII
Это хуже преступления. Это ошибка.
АНТУАН БУЛЕ де ля МЕРТ
Ранним утром старый мопс по кличке Милу вышел, посапывая, из каморки тюремного повара Жака. Зевнув, он направился на свой пост у куста плакучей ивы, росшей неподалеку. Милу не был сторожевым псом, но покинуть это место считал себя не вправе. Почти вся жизнь, по собачим меркам довольно длинная, прошла именно здесь.
Мопс попил из собственной миски, подошел к иве и присел. Осмотрелся, чего-то ожидая, но в окружающем пейзаже изменений не заметил – серые стены, серая земля. Он вздохнул и прилег, положив голову на передние лапы. После того, как Жак накормит завтраком заключенных, он что-нибудь принесет и старине Милу прямо сюда, под раскидистые ветви.
Тюремный гарнизон Венсенского замка в последние дни был охвачен непонятным волнением. Солдаты и офицеры бегали, кричали, что-то грузили на повозки. Даже обычно спокойный Жак постоянно вздыхал, гладил Милу по загривку и бормотал:
- Эх, бедолага… Что же мне с тобой делать?
Мопс никак не реагировал на слова повара, неторопливо поедая принесенное угощение. Он давно уже жил по им самим установленному распорядку и людская суета его никак не касалась. Он знал, что днем ему нельзя уходить далеко от плакучей ивы, вне зависимости от погоды и времени года. Ему никто не отдавал такого приказа, он все решил сам. Когда он был моложе, Жаку порой не удавалось затащить его в свою каморку даже в темное время суток. Если только ночи были слишком холодны.
Весна 1814 года почти ничем не отличалась от предыдущих. Было достаточно тепло и ветрено. В жизни мопса эта весна была уже двенадцатой. В силу своего преклонного возраста Милу не испытывал желания бегать по гарнизону, большей частью дремал в тени, изредка вставая и прогуливаясь вдоль стен Венсенского замка. А поскольку он сам приказал себе не уходить далеко, Жак всегда мог без труда его разыскать.
Здесь, в пригороде Парижа, когда-то была королевская резиденция, ставшая свидетелем последних мгновений жизни пяти французских королей и небезызвестного кардинала Мазарини. Но с веками знатным особам стал ближе Версаль, а Венсен стал тюрьмой. Многие заключенные благородных кровей заявляли, что «имеют честь» сидеть в стенах, где в разное время побывали кардинал де Рец, герцог де Бофор, Николя Фуке, маркиз де Сад, Дидро и Мирабо.
Мопса Милу мало волновали знатные узники Венсенского замка. Он заступил на пост, приговорив себя к добровольному заключению, по одной простой причине. Именно на этом месте, где выросла раскидистая плакучая ива, десять лет назад он последний раз видел живым своего хозяина.
*
Карета, запряженная парой вороных, остановилась у входа в здание Венсенской тюрьмы около полудня. Из нее вышел крепкий, невысокого роста мужчина пятидесяти шести лет с цепким взглядом, волевым подбородком, крупным орлиным носом и седеющими бакенбардами. Из одежды на нем выделялись элегантный походный сюртук, сшитый по последнему слову моды, и начищенные до блеска армейские сапоги. В руках он держал перчатки, трость и шляпу с высокой тульей.
Тем не менее, выправка и жесты приехавшего свидетельствовали о том, что ему привычнее носить мундир.
Отметив это про себя, караульный командир Ксавье подбежал к незваному гостю:
- Что вам угодно, мсье? – спросил он.
- Я генерал Юллен, губернатор Парижа, - ответил приехавший, протягивая Ксавье пакет, - вот мои полномочия.
Караульный командир ознакомился с содержимым пакета, вытянулся во фрунт и козырнул:
- Командующий караулом капитан Ксавье. Чем могу служить, Ваше Сиятельство?
- А где полковник Вилеруа?
- Получив секретный пакет, отбыл в штаб Первого округа. Я его временно замещаю.
Юллен, жестом показав на свою карету, произнес:
- Я приехал за маркизом де Тюмери. Здесь походная корзина с кое-какой снедью. Распорядитесь накрыть стол в каком-нибудь помещении, где нам не будут мешать. Пока лошади отдыхают, мы перекусим.
- Да, но, Ваше Сиятельство…
Юллен взял с сиденья кареты большую кожаную папку и показал капитану:
- Здесь высочайшее повеление Его Величества об освобождении маркиза из-под стражи.
Ксавье снова козырнул:
- Слушаюсь, мой генерал! Будет исполнено! Прошу за мной.
Капитан провел Юллена в большой зал с высокими сводчатыми окнами и камином. В зале стояли несколько столов со стульями и пустые шкафы.
- Лучшего помещения мне сейчас не найти, - извиняющимся тоном произнес Ксавье.
Юллен молча кивнул и подошел к окну.
- Разрешите отдать распоряжения?
- Когда маркиз будет готов, приведите его сюда, - произнес Юллен, стоя спиной к капитану.
- Слушаюсь! - воскликнул Ксавье и вышел.
Генерал смотрел в окно, наблюдая за действиями тюремного гарнизона. Он никак не думал оказаться в этом месте спустя десять лет. Ему вообще никогда не хотелось здесь появляться. Но внутренний голос говорил, что маркиза де Тюмери он должен освободить лично. Было ли это угрызением совести, Юллен не знал.
Полчаса спустя, когда тюремный повар Жак расставил на столе еду, украсив сервировку бутылкой бургундского из винного погреба полковника Вилеруа, Ксавье ввел в помещение маркиза.
Тюмери было уже семьдесят четыре года, он был худ и высок, имел растрепанную седую шевелюру, большие глаза с тяжелыми веками и глубокие складки в углах рта. При ходьбе он опирался на массивную трость. Его брюки и жилет были изрядно поношены, но рубашка сияла белизной.
Про себя Юллен отметил, что маркиз не стал бриться и надевать галстук.
Дойдя до середины комнаты, Тюмери остановился у накрытого стола и, слегка прищурившись, посмотрел на Юллена. Было ясно, что он его узнал.
Генерал без предисловий раскрыл свою папку и прочел:
- Маркиз Доминик Бернар де Тюмери, высочайшим повелением Его Королевского Высочества Людовика XVIII с вас снимаются все обвинения в заговоре против Франции и вы незамедлительно освобождаетесь из-под стражи. Какие-либо преследования вас и членов вашей семьи с этого момента исключены. Вопрос о возврате вашего имущества и выплате вам компенсации будет решен королем позднее, - Юллен закрыл папку и добавил, - после обеда моя карета в вашем полном распоряжении, я доставлю вас, куда вам будет угодно.
Тюмери, казалось, никак не отреагировал на услышанное. Он просто присел за стол, прислонив трость с правой стороны, и протянул руки поверх скатерти. Меж его ладоней Юллен положил бумагу с королевским указом. Маркиз смотрел на нее, не касаясь.
Юллен стоял, отделенный от собеседника столом, и ждал его реакции.
- Людовик Восемнадцатый? – спросил Тюмери хриплым, но достаточно сильным голосом, - снова Бурбон… стало быть, Корсиканец отрекся?
- В начале апреля, - ответил Юллен.
По лицу маркиза невозможно было понять, какие чувства его обуревают. Генерал был удивлен. Человек получает свободу после десяти лет заключения и, кажется, не испытывает радости по этому поводу.
Глядя в стол, маркиз неожиданно спросил:
- Как поживает красавица Жюстина?
Юллен удивленно и одновременно грустно ответил:
- Моя жена скончалась от чахотки минувшей осенью.
Маркиз помолчал и снова неожиданно сменил тему:
- Что теперь будет с Бонапартом?
- Точно не известно. Это будут решать венценосные главы стран-противников. Скорее всего, отправят на остров Эльба.
- Это слишком близко, - заметил Тюмери, думая о чем-то своем.
- Послушайте, маркиз, вы будто не рады освобождению! – не выдержал Юллен.
Тюмери поднял глаза и спокойно ответил:
- Честно говоря, я готовился встретить свой конец здесь, в Венсене. Мысли мои видоизменялись в зависимости от срока заключения. Сначала казалось – я взойду на гильотину, как Кадудаль. Потом я был уверен, что меня тихо удавят в камере собственным галстуком, как Пишегрю. А последнее время я думал, что останусь в застенках навечно, как многие в этой стране.
- Король милостив. Вам дарована свобода, - сказал Юллен, отводя взгляд.
Тюмери грустно усмехнулся:
- На семьдесят пятом году жизни.
- Всему свое время, маркиз, - нарочито смиренно возвестил генерал, глядя в окно, - бумага, что перед вами, тому подтверждение.
Тюмери пристально посмотрел на него и произнес:
- С нескрываемым удовольствием я взглянул бы на другие документы.
Юллен обернулся.
- Какие? – спросил он, не скрывая удивления.
- На протокол судебного заседания и свой приговор, - спокойно ответил маркиз.
- Эти бумаги я не в состоянии вам сейчас предоставить.
- Конечно. Потому что их никогда не было.
*
Лежа под кустом плакучей ивы, Милу любил предаваться воспоминаниям, которые, увы, не отличались разнообразием.
Он вспоминал Эттенгейм – тихий городок в герцогстве Баденском, в семи километрах от границы с Францией. Там он появился на свет. Там жил и его хозяин - Луи Антуан Анри де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский.
В Эттенгейме герцог тайно обвенчался со своей возлюбленной - Шарлоттой Роган де Рошфор - племянницей епископа страсбургского, кардинала Рогана.
Милу безумно гордился тем, что на их венчании присутствовал, помимо священника, только один свидетель – он сам.
Когда герцог тайно покидал поместье, направляясь к Шарлотте, он брал с собой только Милу, зная, как обожает пса его молодая супруга. Мопс отвечал им обоим взаимностью, всегда готовый играть и зализывать им руки и лица до умопомрачения. А каким сверхтактичным и якобы спящим притворялся он во время их любовных утех!
Маркиз де Тюмери, проживающий вместе с герцогом в поместье, часто выговаривал ему за постоянные отлучки, сетуя на то, что Луи ходит без охраны.
Была бы возможность, он и верному Милу прочитал бы нотацию.
Милу, конечно, было не до того, что близость к представителю младшей ветви Бурбонов представляла опасность не только для жены, друзей и слуг герцога, но и для его верного мопса.
С двадцатилетнего возраста - с 1792 года – герцог Энгиенский сражался против революции, проявляя в боях подлинное мужество. После заключения Люневильского мира в 1801 году, он ушёл из армии и переехал в Эттенгейм, поближе к Шарлотте. Все его имущество было конфисковано и он жил на двести пятьдесят гиней в месяц, которые получал от злейшего врага Франции – английской короны.
В марте 1804 года в Париже был раскрыт заговор против Первого Консула Французской республики Наполеона Бонапарта. Были арестованы основные заговорщики – генералы Пишегрю и Кадудаль. Но окружению Наполеона этого было мало. По информации «секретных агентов» в заговоре активно участвовал кто-то из представителей дома Бурбонов.
Министру иностранных дел Талейрану удалось убедить Бонапарта, что к этому заговору причастен именно герцог Энгиенский, единственный Бурбон, проживающий не в Англии, а неподалеку от восточной границы республики. Наполеон поверил хитрому лису, которому было просто необходимо окончательно поссорить Первого Консула с королевской династией. Любое их сближение означало конец карьеры, а возможно и гибель Талейрана.
Всего этого герцог не знал, поскольку оставил службу в армии и от венценосных амбиций и политических козней был бесконечно далек.
Ни о чем не догадывался и Милу, живя своей жизнью, которую трудно было назвать собачей в общепринятом смысле этого слова.
Он только безмерно удивился, увидев однажды ночью на территории поместья большое количество французских драгун и жандармов. Наполеон пошел на беспрецедентный шаг, отдав приказ шефу тайной полиции, генералу Савари, выкрасть герцога Энгиенского с территории соседнего государства.
Тюмери хотел собрать всех обитателей поместья, кто мог защищаться, но Луи приказал своему окружению не оказывать сопротивления, поскольку не чувствовал за собой никакой вины и был убежден, что произошла какая-то ошибка. Он сожалел только об одном – о невозможности успокоить Шарлотту, заверив, что уезжает ненадолго и скоро все образуется.
Маркиз де Тюмери также был арестован.
Когда герцог садился в карету, он крикнул своему псу:
- Жди меня, Милу, я скоро вернусь!
Мопс отказывался понимать, что происходит и впервые в жизни решил ослушаться хозяина.
Он залаял, что делал крайне редко, закрутился на месте и, замерев буквально на минуту, помчался за каретой.
Суетливо перебирая своими короткими лапами, задыхаясь из-за плоской мордочки, он, тем не менее, был преисполнен решимости бежать до самого Парижа.
Слава богу, герцог увидел бегущего за каретой верного друга и попросил конвойных остановиться. Получив разрешение взять мопса с собой, он обнял его и посадил рядом.
Так они и доехали до Венсенского замка.
*
Юллен кивком указал на расставленные блюда:
- Угощайтесь, маркиз. Подкрепитесь перед дорогой.
Тюмери наполнил два бокала вином, взяв один в руки. Он в ожидании смотрел на собеседника.
Юллен присел напротив него за стол и взял другой бокал. Усмехнувшись, он произнес:
- Уж не думаете ли вы, что я собираюсь вас отравить?
Тюмери не удостоил его ответом и пригубил бургундское.
- Прекрасный букет, - заметил он.
Отставив бокал, маркиз положил себе на тарелку ветчину и сыр. Юллен, продолжая пить вино, смотрел, как неторопливо ест теперь уже бывший заключенный. У него самого не было никакого аппетита.
Вытерев губы салфеткой и снова пригубив вина, Тюмери заметил:
- Я склонен думать, что вы лично приехали освободить меня, выполняя чей-то приказ. Не угрызения же совести вас замучили.
- Вы вправе думать, как вам угодно, маркиз, - смиренно заметил Юллен.
- И, тем не менее, я удивлен. После стольких лет тюрьмы принимать угощение именно от вас, генерал, для меня большой сюрприз.
Юллен не уловил в его словах ноток сарказма и произнес:
- Вы подозрительно осведомлены о моем карьерном росте.
- Здесь сидят, по большей части, не совсем обычные люди. Узники Венсенского замка имеют свои, особенные источники информации. Она приходит с некоторым опозданием, но является абсолютно достоверной. Я, например, знаю даже, в каком году Бонапарт пожаловал вам генеральское звание. В 1804-м.
- Титул графа тоже, - отметил Юллен без тени гордости.
- О, поздравляю вас, граф Юллен! Что ж… для бывшего часовщика, а затем лейб-егеря совсем неплохо. Вас щедро одарила республика и обласкала империя.
Тюмери снова пристально взглянул на собеседника.
На этот раз Юллен выдержал его взгляд, поняв, куда клонит маркиз, и, не повышая голоса, заявил:
- Я выполнял приказ!
- Мой дорогой граф, - Тюмери произнес титул генерала с некоторой издевкой, - в истории есть масса примеров, когда именно этой фразой оправдывались самые тяжкие преступления. Уверен, что и потомки наши будут пользоваться ею, как щитом. Я выполнял приказ… ха!
- Вы, маркиз, гордитесь своей осведомленностью. Тогда вам должно быть известно, что не я командовал здесь десять лет назад.
- Вы, будучи еще полковником, председательствовали в военном суде.
- У меня за спиной все время стоял генерал Савари – цепной пес Бонапарта. Он родную мать готов был зарезать за похвалу Первого Консула. А в Париже мутил воду Талейран. Вся эта авантюра – его рук дело. И Наполеон ему поверил.
Маркиз откинулся на спинку стула, помолчал немного и сказал, глядя в сторону:
- Бедный, бедный Корсиканец… как же жаль его! "…и прикажите, чтобы приговор, если он, в чём не могу сомневаться, потребует смерти, был исполнен немедленно..."
- Вам и это известно? – удивился Юллен.
- Увы, граф. Это же из записки Бонапарта, переданной в ваш «справедливый» суд. А после обвинительного вердикта Савари произнес: «Мсье, ваше дело сделано. Теперь дело за мной» Правильно?
- Да, все так и было.
- Вот поэтому мне и жалко Корсиканца. Великий человек, сделавший все на благо народа Франции. Великий полководец, завоевавший почти всю Европу, но обломавший зубы в России. Великий самодержец, сам себя провозгласивший императором. Фактически – бог! И надо же такому случиться, что окружен был всякими талейранами, савари, юлленами и многими другими интриганами, все от него скрывавшими и постоянно вводящими его в заблуждение. Он-то и не знал ничего, государственным бременем отягощенный.
- Ваша клоунада неуместна, маркиз!
- А самое страшное, что народ будет этому верить. И ныне и впоследствии, так или иначе, романтизируя его образ. Узурпатор безгрешен, это все его злодейское окружение. Сколько дифирамбов спето, а сколько еще споют!
- Перестаньте, маркиз! Я понимаю ваше состояние, но сейчас не время…
- Не время? А какое сейчас время? – Тюмери подался вперед.
Юллен как-то устало ответил:
- Вам же известно - время разбрасывать камни и время их собирать…
- Что я слышу? Граф Юллен, дивизионный генерал, герой штурма Бастилии, приближенный императора Наполеона, командующий Первым военным округом и губернатор Парижа, цитирует Святое Писание? Непостижимо!
- Что в этом удивительного?
- Удивительно ваше смирение. И цитирование упаднических тезисов Екклезиаста. Третья глава этой книги подразумевает, что все предопределено богом и от человека ничего не зависит. Вы же, бонапартисты, сами возомнили себя богами, сделали верховным богом диктатора и утопили в крови полмира. А теперь вдруг вашим знаменем становится неприкрытое ханжество. Или у вас всегда так при смене власти?
- Времена меняются…, - сказал Юллен отрешенно.
- Но ошибочно думать, что с ними меняются люди.
Тюмери помолчал и снова пригубил вино.
- В событиях десятилетней давности есть еще один удивительный момент.
- Какой же? – Юллен оставался внешне абсолютно спокоен.
- Приговоренный написал письмо Первому Консулу, и если бы оно попало вовремя в руки Корсиканца, неизвестно, был бы приведен приговор в исполнение или нет.
- Я передал его записку Савари.
- Да-да, тот - Талейрану, Талейран – Наполеону, а может не ему, а кому-то еще, но вы, дорогой мой Юллен, сделали это уже после выстрелов, прозвучавших здесь, во рву Венсенского замка.
Склонившись над столом, собеседники смотрели друг другу прямо в глаза. Однако гнева в этих глазах не было. Взгляд маркиза выражал неизбывную грусть, взгляд генерала – бесконечную усталость.
После непродолжительного молчания Тюмери произнес:
- В марте 1804 года вы и все, кто стоял над вами, не привели приговор в исполнение, а совершили УБИЙСТВО герцога Энгиенского, попутно засадив меня на десять лет, без всякого суда и следствия, только за то, что я был его другом и соратником. Я любил его, как сына…
*
Тучи скрыли на какое-то время весеннее солнце и Милу спрятался под куст, опасаясь дождя.
Он снова и снова вспоминал ту мартовскую ночь, оборвавшую жизнь хозяина и перевернувшую его собственный мир.
Накануне герцога Энгиенского куда-то уводили жандармы. Он отсутствовал несколько часов и вернулся в камеру, полный оптимизма.
- Ничего у них не получится, Милу, - заверял он пса, глядя в его круглые глаза, - нет у них никаких доказательств. Не участвую я в заговорах, а что живу на английские деньги, так это не преступление.
Однако мопсу было отчего-то тревожно. Он никак не мог заснуть, реагируя на любой шорох в тюремном коридоре, но сам старался не шуметь, потому что герцог пустил его в свою постель и уже мирно спал рядом.
В три часа ночи за ним снова пришли.
На вопрос, куда его ведут, жандармский офицер ответил:
- Вам понадобится все ваше мужество.
Эта фраза подняла с постели и Милу. Он твердо решил следовать за хозяином.
Конвою он не мешал и тихонько трусил своей обычной иноходью чуть поодаль.
Вся процессия спустилась в ров Венсенского замка. Там их уже ждали Савари, Юллен, тюремный врач, несколько офицеров и взвод солдат.
Герцогу велели стать у стены. Неподалеку на землю поставили фонарь. Солдаты с ружьями встали в линию напротив.
Юллен зачитал приговор военного суда:
- Суд единодушно признает Луи, бывшего герцога Энгиенского, виновным в участии в интервенции против Республики, в получении денежного содержания от Англии, в составлении заговора против Первого Консула, а также против безопасности государства, и посему приговаривает его к смертной казни. Вынесено в Венсене 21 марта 1804 года в 2 часа 45 минут пополуночи. Настоящий приговор надлежит прочесть осужденному, после чего привести в исполнение немедленно.
Ночь была достаточно темной, но Милу все равно заметил, как побледнел его хозяин. Не очень понимая, что происходит, мопс подошел к герцогу и сел у его ног.
- Возьмите, вам будет легче, - произнес Юллен, протягивая герцогу черную повязку.
- Благодарю, - ответил приговоренный, - это лишнее. Полагаю, священника не будет?
- Его здесь нет.
- Ну что ж… Бог проще Первого Консула. Чтобы встретиться с ним, мне не нужно писать прошений о помиловании.
В этот момент он заметил мопса.
- Милу! Что ты тут делаешь? Уходи!
Преданно глядя на хозяина, пес не тронулся с места.
- Полковник, - обратился герцог к Юллену, - прошу вас, возьмите мою собаку. Его зовут Милу.
Юллен попытался исполнить просьбу герцога и взять мопса на руки, но тот с визгом вырвался, расцарапав ему щеку когтями.
- Прекратите этот балаган, черт возьми! – взревел Савари, - или я прикажу пристрелить и эту шавку!
- Казнь Бурбона-Конде вам, может быть, и простят, генерал, - спокойно заявил герцог Энгиенский, - но убийство пса вряд ли.
Милу снова уселся у ног хозяина, полный твердой решимости не сходить с места.
- Командуйте! – приказал Савари одному из офицеров.
- Готовься! Целься!
- Господин офицер, - подал голос один из солдат, - темно, осужденного почти не видно.
- Повесьте фонарь ему на грудь! – приказал Савари.
Юллен, держась за пораненную щеку, нерешительно взял фонарь и подошел к приговоренному.
- Могу подержать, если вам угодно, - произнес герцог, - мерцания света опасаться не стоит, руки у меня не дрожат.
Юллен ничего не ответил и повесил фонарь ему на шею.
Милу было странно видеть хозяина, из груди которого струился свет.
Герцог попытался оттолкнуть пса ногой, но мопс обогнул его и сел с другой стороны.
- Уйди, Милу! Тебе ни к чему здесь находиться!
Мопс даже не шевельнулся.
- Готовься!
- Ну, тогда… поцелуй от меня Шарлотту…
- Целься на фонарь!
Милу казалось, что свет исходит изнутри хозяина, освещая одному ему ведомый путь.
- Пли!
Свет померк. Путь был окончен.
*
Тюмери и Юллен вышли из здания тюрьмы и направились к карете.
- Как воздух свободы, маркиз, пьянит? – спросил генерал у спутника.
Тюмери грустно усмехнулся и ответил:
- Вольтер говорил: свобода состоит в том, чтобы зависеть только от законов. А если кругом беззаконие?
- А где ваш багаж, маркиз? – поспешил сменить тему Юллен.
- Основной багаж заключенного здесь, - ответил Тюмери и показал пальцем на свою голову.
Подойдя к карете, он поставил ногу на подножку, но остановился и повернулся к генералу.
- Послушайте, Юллен, я уже стар и неизвестно, окажусь ли в Венсене, пусть и не как заключенный, еще раз. Вы прекрасно понимаете, что я не могу уехать просто так. Разрешите мне поклониться его могиле?
- Вы свободный человек, маркиз, - развел руками генерал.
- Тогда отведите меня на то место. Я совершенно не знаю территорию замка. Разве что тюремный двор, где нам позволяли гулять.
Они пересекли площадь и спустились в ров.
- Это здесь, - сообщил граф и неожиданная судорога исказила его лицо.
Подойдя к плакучей иве, они обратили внимание на какое-то движение в кустах.
Ветки раздвинулись и на свет появилась плоская мордочка с круглыми печальными глазами, бывшая когда-то черной, а теперь покрытая сединой.
- Милу?! – воскликнул Тюмери, - Милу, это ты?!
Старик изменился в лице. Ноги его задрожали. Он отбросил свою трость и рухнул на колени.
Мопс подбежал к маркизу, поставил передние лапы ему на грудь и принялся неистово вылизывать его щеки, покрытые щетиной.
- Милу, дружище! – Тюмери, не стесняясь, плакал, теребя массивный загривок пса, - узнал, вижу, что узнал…
Юллену показалось, что в глазах собаки он тоже увидел слезы.
- Я уже не надеялся тебя увидеть! Хвала небесам, ты жив!
На возгласы маркиза высунул голову из своей каморки тюремный повар Жак.
- Вам знаком этот пес, монсеньор?
- Конечно, - ответил Тюмери, оставаясь на коленях, - наш общий друг покоится здесь, под этим кустом.
- Вы про герцога Энгиенского? Слышал я эту историю от солдат, что были на казни. Они мне и кличку пса сообщили. Как потерял хозяина, с могилы не сходил, никого к себе не подпускал, ничего не ел. Только мне удалось его успокоить и накормить. Десять лет минуло, как Милу это место сторожит. Вот это я понимаю – преданность!
Жак покосился на Юллена, но генерал стоял, опершись на трость и, казалось, был к беседе равнодушен.
- Монсеньор, - обратился Жак к Тюмери, - сделайте милость, заберите его с собой. Я который день ума не приложу, что с ним делать. Тюремный гарнизон из замка переводят. Взять Милу я не могу, да и не поедет он со мной никуда. А оставить здесь – пропадет. Ей-богу, пропадет! А раз уж вашу милость он знает, с вами ему хорошо будет.
Маркиз взглянул мопсу в глаза:
- А и правда, Милу, поедем со мной. Считай, что служба наша закончилась, да и стары мы с тобой уже для службы. Думаю, Его Королевское Величество найдет время и средства достойно перезахоронить погибшего родственника.
- Я сейчас кое-какое угощение в дорогу соберу, - Жак, довольный тем, что судьба собаки определилась, скрылся в своей каморке.
Мопс повернул голову и с грустью взглянул на могилу герцога.
Тюмери понял его взгляд:
- Луи не вернется, он на небесах. Наш с тобой остаток дней, Милу, мы будем помнить о нем.
- Вы, маркиз, прямо как с человеком разговариваете, - неожиданно заметил Юллен.
- Что поделать, граф, если Милу более заслужил человеческого общения, нежели некоторые люди.
- Чем же?
Тюмери на секунду задумался и ответил:
- Милу не читал Екклезиаст. Он не знает, что всему свое время. Он не ведает, что некоторые времена, свойственные племени людскому, Екклезиаст забыл указать. Для Милу не существует, например, времени верности и времени предательства.
Маркиз взял паузу и посмотрел в глаза Юллену. Генерал отвернулся.
- Наверное, у собак все проще, - продолжал Тюмери, - в их преданности отсутствуют условности. Мы никогда не сможем понять, что ими движет, и от своего непонимания только злимся. А должны бы позавидовать их умению не усложнять. Псы, например, не будут жрать друг друга только из-за того, что женаты на родных сестрах, верно, Пьер?
Юллен вздрогнул и внимательно посмотрел на маркиза.
- Вы еще не забыли, Пьер, что наши покойные жены – Женевьева и Жюстина – были родными сестрами? Между нами, конечно, родство не кровное, но если один из свояков заговорщик, это может не понравиться Первому Консулу, к которому приближен второй. Не в этом ли причина моего десятилетнего отдыха в Венсене, мой дорогой Пьер?
Юллен открыл было рот, но тут же его закрыл. По выражению его лица было ясно, что Тюмери попал в точку.
- Не надо, граф. На самом деле, я не жду оправданий и не собираюсь сводить с вами счеты, а уж тем более, упрекать в чем-то. У меня было много времени для размышлений и я пришел к одной единственной мысли – никакие времена человека не изменят. Он так и останется ошибкой Создателя.
- Вы богохульствуете, маркиз!
- Отнюдь. Животные никогда не сделают с себе подобными то, что творят друг с другом люди. На животных Создателю надо было остановиться.
Жак появился с небольшим кульком в руках
- Вот, монсеньор, покормите Милу, когда проголодается. На первое время хватит, - сказал он, улыбаясь.
- Благодарю, любезный, - ответил маркиз, взяв мопса на руки и вставая с колен.
Жак подал ему трость и пожал псу лапу:
- Ну, прощай, дружище! Я буду скучать!
Милу потянулся и лизнул Жака в нос.
- Прощайте, мсье! – сказал Жак и поклонился.
- Как зовут тебя, любезный? – спросил Тюмери.
- Жак, мсье. Я повар.
- Храни тебя бог, Жак!
- И вас тоже, мсье!
Юллен и маркиз с мопсом на руках вернулись к карете.
Усевшись поудобнее и устроив Милу на коленях, Тюмери произнес:
- Я не имею желания злоупотреблять вашим обществом, Юллен, но в Париж мы не поедем. Отвезите нас в Шантильи, в замок принцев Конде, если он цел, конечно. Перед отъездом в Эттенгейм хочу обнять Луи-Анри, несчастного отца герцога.
- Вы не останетесь во Франции?
- Знаете, граф, люди имеют дурную привычку – по-своему трактовать библейские истины. Собирание и разбрасывание камней каждый раз напрямую связано с морем пролитой крови, своей ли, чужой, не важно. Участвовать в этом я больше не имею ни сил, ни желания. Лучше мы с Милу закончим свои дни там, где когда-то были счастливы.
Карета покинула пределы Венсенского замка, рассуждая о котором, с полным правом можно было бы воскликнуть: «Если бы эти стены могли говорить!»
Лежа на коленях маркиза де Тюмери, Милу смотрел на проплывающий за окном пейзаж и, казалось, думал о чем-то своем.
О чем? Кто знает?
Возможно о том, достойно ли прожил жизнь и выполнил ли до конца свой долг?
Возможно, спорил с Екклезиастом, доказывая, что высказывание «Всему свое время» ошибочно, что, несмотря на предопределение свыше, такие понятия, как долг, верность и преданность никаким временам подвластны быть не могут.
А может безропотно соглашался с библейской истиной о временах, приход которых существа земные предугадать и изменить не в состоянии. Это время рождаться и время умирать.
*
Граф Пьер Огюст Юллен после отречения Бонапарта в 1814 году перешел на сторону Людовика XVIII. Во время «Ста дней» вновь был приближен Наполеоном и снова занял посты командующего Первым военным округом и губернатора Парижа. В конце 1815 года был вынужден покинуть Францию и уехать в Германию. Позже переехал в Бельгию, затем в Голландию. В 1819 году был амнистирован и вернулся на родину. Умер в 1841 году в Париже в возрасте 83 лет.
Маркиз Доминик Бернар де Тюмери после освобождения уехал в Эттенгейм (герцогство Баденское), где и скончался в январе 1825-го на 85-м году жизни.
Двенадцатилетний мопс по кличке Милу умер в тот же день на руках маркиза де Тюмери, так и не доехав до родового замка своего хозяина – герцога Энгиенского.
Иллюстрация: Куст плакучей ивы на месте расстрела герцога. Акварель 1820-х годов. Автор неизвестен.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2013
Свидетельство о публикации №213090501353
рецензии
http://proza.ru/comments.html?2013/09/05/1353