Эти стрельбы явились для меня, как руководителя, серьезным испытанием. Мне предстояло управлять расчетом в сложнейшей воздушной обстановке, где было отражение налета авиации противника и реальный пуск ракет летчиками по самолетам-мишеням. Кроме того мне необходимо было составить новые боевые документы, чтобы полк мог вести боевые действия на новом месте дислокации на случай военных действий.
Теоретическую подготовку я выполнил с помощью моего нового заместителя Н.Н.Лебедева. Он пришел к нам с востока, где исполнял роль заместителя начальника штаба десять лет. Штабист он был незаменимый.
Вспоминается такой случай. Прибыл к нам новый начальник авиации объединения некий занудный полковник. (У него неплохо вышла роль командира полка, главкому это понравилось, и он начал его быстро двигать вверх). Человек уверовал в свою непогрешимость, по натуре был их тех, кто не доверял никому из подчиненных и пытался подменять роль каждого. Он без конца мог пугать, наставлять. Был он, безусловно, грамотным, но «занудистым».
Я находился в отпуске и только первый день вышел, как слышу — в штабе какая-то разборка. Новый начальник авиации объединения арестовал Н.Н.Лебедева за то, что его помощники дали задание Лебедеву рисовать две схемы, а Лебедев их к утру не сделал.
Полковник вызвал меня и объявил, что моего зама он арестовал на пять суток. Мне стало жаль Николая Николаевича, этого скромнейшего, добрейшего штабного трудягу.
Начальник авиации мне приказал принести план перебазирования на полигон. Я вышел, взял у Лебедева схему и принес ему на стол. Он знал, что я только что вернулся из отпуска и не успел бы сделать схему. Полковник спросил, кто делал схему. Я ответил: «Лебедев». Работа была высшего качества. Начальник авиации залюбовался ею и передал мне: «Заму объяви амнистию, я отменяю арест».
В день прибытия на полигон я встретил там своего однокашника по Уманскому училищу П.Маслюкова. Мы с ним дружили, будучи курсантами. Он первым узнал меня, подбежал, но увидел погоны и произнес: «Ба, да ты уже подполковник». Сам был в звании капитана.
Он сконфузился, сухо отошел от меня и дружеской беседы у нас не получилось. В его глазах, наверное, я казался каким-то выскочкой. Я это понял гораздо позже, когда встречал своих одноклассников по академии, которые обошли меня в воинском звании. Таковы были наши успехи и неудачи.
На стрельбы я отобрал лучших штурманов и моих заместителей по боевому управлению. По прибытии на меня навалилось много задач. Надо было руководить размещением личного состава, налаживать его рабочий ритм, вписаться в распорядок других находящихся здесь частей. Я обошел командные пункты, с которых нам предстояло управлять, по-деловому познакомился с начальниками штабов частей.
Спать мне лично приходилось не более 5-6 часов в сутки. С приближением дня учений со стрельбами напряжение нарастало, увеличились рабочие нагрузки. Дело осложняли проверяющие и посредники. Их было много, и они выискивали наши недостатки, чтобы «помочь» нам подготовиться к предстоящим баталиям.
Первым и главным «помощником» встал на нашем пути упомянутый выше занудистый полковник, высокий авиационный начальник. Когда он на КП, то буквально парализовал всю нашу с командиром деятельность. Он на каждом шагу поучал и наставлял нас. В его присутствии у нас пропадала всякая инициатива, мы были как бы связаны по рукам и ногам.
Руководителем больших учений, где участвовала масса авиации и артиллерии, был назначен командующий. Это был суровый генерал, чрезмерно грубый (ругался смачнее любого сапожника), способный оскорбить кого угодно и как угодно. Угодить ему было трудно. Я часто удивлялся, как такой грубиян залез на такой высокий пост — у него на груди наград было мало.
Как бы то ни было, он был здесь глава всего. В приближенной к боевой обстановке он преобразился — командовал четко, хотя разговорная речь его была с заиканием. Не заикался он, когда выражался бранью.
Будучи на КП во время очередной тренировки, командующий быстро понял, что его авиационный зам. мешает нам и будет сильно мешать при ответственных полетах с перехватами целей и с практическими стрельбами. Он вывел нас, полковых начальников, и спросил командира полка: "Ма-малютин, скажи мне, кто ко-командует в полку боем?» Малютин, как всегда, плечи вверх, плечи вниз, подрастерялся и молчит.
Командующий сделал паузу и сказал: «За-запомни, что в полку боем командует командир полка, поэтому моих заместителей (он не сказал, кого именно, но мы сразу поняли, о ком идет речь), которые тебе мешают, бери дрын и потяни (он сказал матом) по голове. Он упал, а ты командуй. Только голову поднимет, а ты вновь его потяни…А впрочем, ты, Ма-малютин, так не сделаешь, поэтому вы и вы (он показал на занудистого полковника и еще на одного ретивого офицера) поедете со мной на мое КП».
Я впервые оценил умное и прозорливое решение руководителя учений и проникся к нему за этот жест уважением.
На КП во время учений старшим был командир полка, а если учесть его молодость, то понятно, что весь бой был свален на меня.
В мирное время главным критерием всех учений стала безопасность — задача не допустить катастроф, гибели людей, особенно летчиков. При этом необходимо решить поставленные боевые задачи.
Наша авиационная задача сводилась к быстрой оценке воздушной обстановки, принятие решений, поражение целей на дальних рубежах до зоны действий зенитно-ракетных войск.
Во время этих учений мы первыми в авиации войск ПВО страны отрабатывали практические стрельбы по мишеням на потолке самолета (верхнем пределе высоты) и в переднюю полусферу. Наводить истребители нашего типа для решения такой задачи я поручил уже выдвинутому мной начальнику КП капитану В.Снатенкову.
Снатенков работал безукоризненно. Идущий первым истребитель сходу с установленной дистанции произвел пуск ракет и сбил мишень. Мне по громкоговорящей связи начальник штаба местного полка со своего КП передал: «Михаил Николаевич, цель сбита, падают обломки, немедленно отверни второй истребитель».
Я, стоя за спиной у штурмана, передал команду на отворот второго истребителя. Но Снатенков был настолько сосредоточен, что не слышал моих команд. Я трогал его за плечо, он был взмокший, но продолжал управлять вторым истребителем.
Так и не отреагировал Снатенков на мои команды. К тому же атака в переднюю полусферу очень скоротечна, и вскоре второй летчик (а он был дублером первого) доложил «пуск» и отвернул от цели. Он произвел стрельбу по падающим обломкам. Ракета с радиолокационной головкой самонаведения захватила их и сошла с пилонов.
Эти напряженные минуты были большим морально-психологическим испытанием для нас. Остальные наведения были немного легче.
Мы перехватили маловысотную цель, хотя сложностей и здесь было немало. Вел четверку перехватчиков на сбитие мишени на малой высоте полковой начальник, и он преследовал цель немного больше времени, чем положено, но сбил ее. Не дав тем самым отличиться своим ведомым, они были готовы и обладали большим опытом, чем зам.командира полка.
В сложной воздушной обстановке мы одного пилота временно потеряли на экранах локаторов. Им оказался летчик, недавно пришедший к нам в полк. Как потом оказалось, он был слабоват в штурманском отношении. Я не усидел на своем рабочем месте и подошел к штурману, управлявшему этим летчиком. На сей раз штурман вник в мои подсказки, нам удалось развернуть летчика лицом к аэродрому, он появился на экране РЛС. Затем мы обвели его за зоной действия зенитчиков и благополучно приземлили.
Полк провел учения на «отлично». Это стало известно на второй день после проверки комиссией средств объективного контроля. Большая часть летного состава была сфотографирована, и снимок был размещен в газете «Красная Звезда» на первой странице.
(Правда, «занудистый» полковник, вернувшись со своего КП, все же успел укусить меня. Он потребовал какие-то неустановленные отчеты в то время, как уже был отбой учений, и я разрешил офицерам КП выпить по сто боевых грамм).
Я провел летный эшелон полка, сам же начал формировать железнодорожный эшелон. Возглавил его движение, привез личный состав и технику в полной сохранности. По прибытии доложил командиру соединения. Он поблагодарил меня за службу и сказал, что ему отстоять меня не удалось и что мне необходимо убыть на Север по замене.
На сдачу дел мне было предоставлено несколько дней в лагерях и столько же на зимних квартирах.
Полк был разобщен на две группы: первая находилась в лагерях, куда мы вернулись после проведения стрельб на полигоне. Меня торопили с отъездом, так как я свое дело сделал. Как обещал мне начальник штаба дивизии, мой вопрос о переводе на Север встанет лишь после стрельб. Так оно и вышло.
Я построил личный состав, который был в лагерях, доложил Т.Малютину, тот сказал лестные отзывы обо мне, на прощанье поцеловал перед строем, и я убыл на зимние квартиры. Там сдал дела одному из начальников штабов авиаэскадрильи и простился с личным составом.
Итак, закончился мой восьмилетний период службы в Йошкар-Оле. Здесь я отошел от летной работы, приобрел опыт управления и командования подразделениями полка и полком в целом. Формулой службы для меня всегда была пословица: взялся за гуж — не говори, что не дюж. Я всегда помнил знаменитую суворовскую фразу: «Знаешь дело — не знаешь страха». А чтобы знать дело, необходимо было постоянно учиться, о чем нам в свое время говорил А.И.Покрышкин.