На всю жизнь

Ada Ardis
Лучшему другу,
единственному на всю жизнь,
посвящается.


Такое счастье, что мы не вместе. Что, за всю жизнь только
два серьезных разговора. Один из которых я помню.

Среда. Маршрут выбран по наитию верно. В душе пусто, хоть
шаром покати. В очередной раз утром проснулась не от чужих
разговоров, а от собственного внутреннего диалога, которому
себя научила, как собака Павлова - слюне, не от лучшей
жизни. Вреда не будет, если посплю еще, а потом, может быть,
пойду к тебе. Иду к тебе.

Он ждет меня. Стоит в проеме двери и курит. Курить - повод.
Это, чтобы не было подозрений. Я ведь - не просто так
женщина, я для него умерла. Как и все другие женщины. Но, в
отличие от них, меня он любит. Может быть потому, что знает
- я не причиню ему социального зла. И еще потому, что верит
в нашу встречу на небесах. В земных условиях я мало какому
мужчине подхожу - слишком характер скверный, но на небе,
дело другое. И каждый мечтает встретится со мной именно там,
раз и навсегда.

Он улыбается. Я улыбаюсь. Общение началось. Что же поделать,
если нам нечего сказать друг другу! Я видела полярных сов в
зоопарке, так те тоже молчат, а пары, по словам одного
знающего человека, образуют на всю жизнь. Но нам это не
грозит - свои пары мы уже образовали. Я - с серым волком и с
целью родить зайчика-побегайчика, он - с мышкой-норушкой, на
мой взгляд, без цели.

- Отчего грустишь?

- Жизнь не складывается. Палец вот, безымянный, сломала,
видишь, синяк какой, а к врачу не иду, потому что не больно.

- Дай взглянуть. Обычный ушиб. У врача заболи, у любимой
моей заживи.

Теперь, когда мы снова молчим, можно описать место нашего
пребывания, но мне вспоминается лишь вечернее окно,
отражающее маленькую комнату и двух осторожных детей,
мальчика и девочку, которых родители ушли в гости. Cнег за
окном, белый, падает, кружась на ветру. Деревья грустные
ветвями небосвод подпирают. Обычная для средней полосы
картина природы.

- А помнишь?

- Помню.

Это самое дорогое наше воспоминание. И мы храним его друг от
друга в тайне - так надежнее. Хоть все мои друзья и его
друзья знают, что случилось тем днем. Мы сами им и
проболтались от радости.

Внимание, рассказываю. Ты был где-то в городе, я - в гостях.
Ты думал о вечном, я - о том, что хорошо бы понезаметнее
жизнь моя уже промелькнула. Я в гостях вела себя воспитанно:
руки об новое синее платье не вытирала и не сутулилась -
хотела, чтобы еще раз пригласили. А ты думал о вечном. Я
пошла по ночному городу домой, нечаянно в лужу наступила,
выругалась и сразу же решила, что пропало зря мое
совестливое поведение в гостях. Пока ты думал о вечном.
Пошел дождь. С трудом оказалась дома. Разделась с трудом -
платье мокрое так и льнет к телу. Легла спать. В такую
холодную, в такую несогретую постель. Закрыла глаза и
увидела, что ты все еще в городе и все еще думаешь о вечном.
Будто врата небес распахнулись, и город, залитый ярчайшим
светом, показался в дыре, но полощется на веревке,
протянутой через весь небосвод, кой-какое бельишко,
постиранное вчера твоей женой. Мешает разглядеть устройство
царствия небесного. Особенно один пододеяльник, в мелкий
цветочек и две наволочки синие, как бельмо на глазу.
Выругался именем Господа Бога нашего и побрел дальше.

Но тут встало перед тобой море, грозная и величественная
стихия. Подумав, ты решил идти в обход. И спустя несколько
шагов вернулся домой, но я уже заснула, и некому было
оградить тебя от тепла твоего семейного очага.