«Серебряная рыбка» больше не резвится. На солнышке вверх-вниз чешуйками не блещет. Ртуть медленно, но верно уползает вниз, за красную черту в холодный сон. И ноль висит в пустом прозрачном капилляре, как на безрыбье красный поплавок.
Земля с застойною водой во впадинах, где только ни придётся, всего-то за ночь, "проросла" прозрачным, хрупким "минералом". Он ненадёжнее стекла, "плаксив" и холоден.
Настилы облаков лежат высоко, ровно, спокойно обнимая небеса... Как будто растянули над землёй белёный, плотный холст; надолго. И всё под ним - пригашено и тихо. Всё прибрано особенным бессолнечным порядком.
Пустое небо без игры и блеска, без трепетного кровотока перелётных птиц. Хотя б почувствовать, где солнце может быть или где должно быть ему. Но нет такой приметы. Далёкий чёрный лес подвёл всему черту.
*
Бесхитростно, спокойно на душе. Остыло больше половины жизни. Но, будто бы издалека, идёт дыханье русской печи. Я вижу, как горит огромный полукруглый зёв и сказки красных языков уютны и добры в метельный вечер. Вот непоседливое детство мне руку протянуло и повело в безгрешные забавы.
Каких только картинок ни извлекает память из прошедших осеней, казалось бы забытх. Вот некоторые: морозец первой школьной осени после Весны-Победы в сорок пятом; дорога через пахотное поле; грунтовый искарёженный просёлок от крупной новостройки до начальной деревенской школы. В бомбёжках выжившая семилетка печатает шаги в большущих сапогах; в руке из лоскутков состряпанная мамой сумка; в ней старенький букварь, одна тетрадь, чернильница-непроливашка и ручка с металлическим пером. Портфель купить не удалось, ни с рук, ни в магазине. Чернильница... вот про чернильницу я точно не припомню. Откуда-то принёс отец. Зато отлично помню, что с пальтишком повезло. На стройку газопровода Москва-Саратов привезли америанские подарки. Вот и досталось мне (верней отцу прорабу) от щедрости заморской, ни то полупальто, ни то большая куртка. Мне было в ней удобно и тепло. Даже большие сапоги от брата не надоедали, а казались кстати: шаги гораздо шире и устойчивей, чем у моих ботинок, но главное, и в настоящем месте важное - это умение большого сапога работать как пешня на ледяных, рыбацких лунках.
Едва надавишь сопогом на край вчерашней лужи, а под ногой уже нарисовалась хрусткая, лучистая "звезда". Под звонкой ледяной покрышкой загон воздушных пузырей размером от дождинки до крупной белой градины. И тут
игре воображения простор: взаправду видишь, как пугливый "жемчуг" осени собрался в "ожерелье", недолго полежал на водяной груди и медленно расправился в цепочку. И стоит лишь слегка переступить одной ногой, цепочка разорвётся и по воде срываются в атаку малнькие серебристые "торпеды". При столкновении между собой, со льдинкой или "берегом". они взрываются и исчезают...
По утренней дороге в школу таких, "стеклом" закрытых луж, - полно. И подо льдом увиденное не всегда порадует. Вот например: сапог с размаха бьёт по хрупкой "крыше"; осколки льда (вот где навал многоугольников-калек!) летят на дно колдобины, на замороженный суглинок. Нет никаких "жемчужин" и "торпед". Под "крышкой" пустота заброшенного погребка...
Сомкнулись недовольно брови.Промах. Это урок, полученный до шкльного урока. Сама себя, без слов, учительской манерой поучаю: "Пора уже не только потрошить игрушки с вопросом "что ВНУТРИ", но и предвидеть- "ЧТО внутри",или,
хотя бы, что там МОЖЕТ быть". Однако, промахи желаний утро исправляет скоро. Дорога , всё-таки, мне нравится. Дорога твёрдая, без изнуряющей пудовой грязи, без воя "мессершмитов", прямая от одного жилья к жилью другому. В хорошем чистом воздухе ведёт меня дорога в ШКОЛУ... в новую ИГРУ.
Какая б бедность ни гнобила ювенальное сердечко, оно всегда найдёт предметы и местечко для игры. На маленькой планете "детство" игра и жизнь легко меняются местами. Или, как две дождинки на стекле, сливаются в один сугубый след чудесной рыбки с золотыми плавниками...
*
Воспоминания о временах прошедших возможно уподобить погружению в глубокий милый сон, а возвращение в "сейчас и здесь", со всплытием из глубины...
Итак, остыло больше половины жизни. Стою, вбираю тишину и чувствую, себя в большой надёжной лодке. Вот так бы и всегда – в согласьи быть с теченьем дней и лет. И берега, которые уж позади, не вспоминать бы вовсе.
Пусть сильное, прохладное теченье, послушное окрепшей воле, направит лодку к новым берегам. Пусть бережёт спокойствие от зыбких, по миру блуждающих удач. Желанья погрузились в глубину больших, равнинных рек с долинами без призрачных вершин и гибельных порогов.
Смотрю спокойно в даль. Там, поперёк долины безымянной речки видна плотина и за ней огромный деревенский пруд. Он безо льда. Ведь заморозки первые. У них хватает сил на лужу да канаву, и тонкие ручьи.
Опавшая листва, сухие травы, ветки, мусор прижались к берегам и перекатно шевелятся, как будто нутрия плывёт под ними. Но в центре чаши чисто до стального блеска. Там круг зеркального старинного стекла, с которым говорили Пушкинские сказки. И зеркало необоримой чистой правды напоминало зависти спесивой, что красота не означает беспредельной власти, что «несмиренье» очень хорошо рифмует «самоистребленье».
Над деревенским прудом-зеркалом в разрыве облаков повисла непривычная луна. Луна дневная. Таинственно бледна. Торжественно спокойна. Безупречный круг. Разглядывает с высоты воздушный белый шар на дне мутнеющего водоёма. Себя не узнаёт или узнать не хочет. «Себя? Узнать? Да полно! Кому-нибудь известны превращенья небесных вечных тел в неверные речные отраженья?» -- и исчезает, как вуаль, летящая по ветру в прозрачных быстрых облаках.
Далёко-далеко луна крадётся по орбите невидимкой и терпеливо ждёт, когда ослепнет солнце в последний час заката. Он недалёк.
Неспешно, в затуманенном кружении луна вбирает яркость "апельсиновых садов". Диск накаляется. И, если белый свет даёт на всё и всех полюбоваться, выбрать и сравнить, то в темноте на небосклоне восходит и заходит лишь одна планета.Луна царит.
Ах, яркая луна в просторах бархатного мрака! Ночь для тебя – необходимая оправа, а ты, как золотая сердцевина, светонесущий самородок ночи. Смотрись в ночные зеркала с любовью, выпрастывай печали и сомненья. Твой завораживающий час -- тишайший, сокровенный час природной тишины.
Я больше к зеркалу не припадаю. Зачем? Оно – во мне. Я о себе сужу по выраженью глаз, которые встречаю.
Я наблюдаю их издалека, мечтаю встретить близко и ещё раз поговорить без слов. Тогда, быть может, и ко мне придёт спокойствие, как к завороженной ночной луне. Быть может.
Пусть будет так как будет.
Белые Столбы 2005г.