– Киу! Киу, замри!
Отблески в глазах боятся со мной связываться. Зрачки вытянуты. Кофейник на столе медленно бредит.
– Опять что-то…
– Что?
– Ты мне что-то напомнил.
– Может, императора? Я прекрасен в профиль.
Китай возникает в Киу мгновенно и мимолётно – так всплывает лепесток. Так догорают рисунки. Тихо.
Жёлтый. Земля. Цвет Поднебесной.
– Жёлтый цвет – к дождю.
– Тик-так.
– Дождь – несчастье.
– Тик-так.
– Ой. Ненастье. Как я мог перепутать, Джи?
– Кто?
– Время остановилось. Джиоти. Я говорил, что ты нервная?
– Кианфан, я отравлю Ваш чай.
– Не посмеешь.
Синий. Металл. Будь моим мечом.
– Айлин не проснётся.
И мы с ней будто утоплены в одну тишину.
Но каждое молчание я слышу её сапфировый голос.
– Рядом с ней страшно двигаться, правда?
– Только тебе.
И Айлин не просыпается. Наверно, все мы – её сны.
Наверно.
Верно?
Отражения. Рисунки тушью по белому шёлку синей воды. Небо и море, связанные пеной и нитками.
Айлин спит.
Чёрный. Вода. Индия сбегает по виску.
Я научусь. Сжимаю тетиву. Целюсь в серебряное ненастоящее лицо. Да. Точно.
Свист.
Только так такие растяпы, как я, могут попасть в яблоко.
– Ты чуть её не застрелила.
– Не застрелила.
– Она катастрофически похожа на тебя.
Во рту терпкий вкус натянутого убийства.
– Кэрол?
– Да?
– Это не рисуй.
– Поздно.
Воздух. Белый. Снег уже пришёл.
Звёздочки впиваются в кожу и умирают. Как пчёлы.
Развожу руки – а между ними целый мир.
Развожу краску.
– Можно я попробую?
– Не повторишь.
– Не пробую.
Профиль императора – белая линия на белой бумаге.
– А вот теперь не придерёшься.
Огонь. Красный. Память дракона превращается в солнце.
– В тебе есть что-то древесное.
– Правда?
– Неправда.
Бумага сгорает на середине реплики. Не забыть развеяться. Развеять.
Кленовая кора, заваренная морской водой.
Проступают лица. Руки тлеют. Глаза становятся синими.
– Хэй?
–Что?
– Осень.
Китай сходится на пяти.
– Тик-так.
– Тихо. Всё давно замерло.
Лепестки. Листья. Так горит – горит и горит моя Поднебесная.