Написано по реальным событиям.
* * *
Еда закончилась. Стало страшно. Не за себя, за детей – Мишку и Алёнку. Мишка больше не говорил, прижимаясь: «Маменька, увидишь, вернётся папка и хлеба станет – ууу! Буду маслом мазать или сала класть... не знаю ещё. Тебя с сеструней накормим! Очень надобно папку дождаться». Её Мишенька – добрый, заботливый сынок. Кровиночка. Родненький.
Он лежал, повернувшись к окну, и смотрел в него каким-то неземным, отстранённым взглядом. Кожа на его ладошках сходила целыми ошмётками, и любимые ручки покрылись глубокими, незаживающими пятнами. Катя не могла спокойно смотреть на выпирающие кости и потому бессознательно постоянно укрывала Мишку до самого подбородка стареньким одеяльцем. Укрывала и, чувствуя, как что-то обрывается внутри, трогала за плечо – жив ли?
У Алёнки пошла страшная, пенистая рвота – желудок перестал принимать ту имитацию нормальной еды, которую Катя варила из клея, ремней, перчаток и домашних цветов. «За что же, им - несмышлёнышам?! В чём они провинились пред Тобою?!!» - с отчаянием вопрошала уставшая, измождённая женщина, заламывавшая руки при виде того, как трёхлетняя, выстраданная тяжёлой беременностью, доченька с безразличием нажимала на вздувшийся животик, наблюдая медленно исчезающие ямки. «Водяйка» - объясняла она кому-то невидимому. И тут же добавляла: «Водяйка заместо каси! Заместо кайтоски. И муки».
Катиной семье повезло в том, что отец её – переживший первую мировую – исхитрился сделать во второй комнатке запас дров, соли и муки. Незадолго до смерти. Мука давно закончилась. Соль она обменяла на девять маленьких картофелин ещё три недели назад. Оставалось тепло. Катя берегла дрова, старалась использовать их экономно и, прося прощения у Бога, не делилась ими ни с кем. Даже со своей близкой, школьной подругой – Груней, заснувшей недавно своим последним сном в крохотной, выстуженной квартирке с забитыми досками окнами и завешанными одеялами дверью. А ведь Груня дала для её детей половинку яблока, неизвестно каким чудом, доставшимся ей от встречного мужика.
-Дура ты, Катька! Ей Богу, дура и есть! – Говорил потерявший в боях ногу старший брат. – Детей голодом моришь, а эта… - тут он с отвращением глядел на худющего, облезлого кота - …тварь эта ходит, под ноги лезет! Зарежь его, Катька! Зарежь, говорю тебе: и себя, и детей этим спасёшь. Все вон своих переели, одна ты нос воротишь! Мясо и есть мясо!
Катя прижимала руки к ушам и уходила в другую комнату. Месяца ещё не прошло, как этот самый кот – Васютка – спас её и Алёнку от гибели, вырвавшись из рук перед самым домом Клавдии Михайловны. Бомба разнесла ветхий домик в мелкие щепки. Если бы не кот, падать бы им тогда кровавыми клочьями на грязный снег!
Васютка давно не ел, его некогда объёмные бока ввалились, кожа обтянула кости, и выпали усы. Он тихо ходил по комнате, натыкаясь в полутьме на мебель и людей. Не мяукал. Не вперивался заискивающим и немигающим взглядом, когда Катя и дети хлебали ложками обжигающее, тягучее варево с неприятным и отталкивающим запахом. Лишь изредка поднимал голову и, прислушиваясь, внимательно глядел на нахохлившегося, замершего попугая, которого много лет назад привёз из южных стран Катин дед. Странно, но самой Кате даже в голову не приходило съесть кого-то из тех, кто давно стал неотделимой частью её прежней, счастливой жизни. Попугай? «Золушок» - так называл его дорогой сердцу человек – муж, пропавший без вести ещё в начале войны. Крохотные семечки подсолнечника, выменянные на детские саночки, быстро закончились, и голодный попугай обречённо замолк, целыми днями находясь без движения и вздрагивая по привычке от громкого стука в дверь и сотрясания дома.
С ним и Васюткой были связаны такие близкие, ничем незаменимые воспоминания, что лишиться их – означало потерять последнее. Казалось, замурчит сейчас кот и послышится степенный голос отца: «Ну что, Василий Ефремыч, проштрафился? А? Куды сметану девал, хитрый бес?». Раздастся в предрассветной тишине звонкое: «Уутрррро!» и ненаглядный Петенька крепче прижмёт её сильной рукой к курчавой груди.
И вот однажды, забыв-таки закрыть Васютку в маленькой комнате, по возвращению обнаружили того в клетке попугая. Катя с ужасом метнулась вперёд, ожидая увидеть застрявшие в зубах кота остатки перьев, но то, что предстало перед глазами – заставило её сползти на пол и горько, беззвучно зарыдать: два маленьких, умирающих существа крепко прижались облезлыми боками, согревая друг друга теплом своих высохших тел. Кот обвился кольцом вокруг попугая, а тот, низко уронив голову, уткнулся в шерсть приоткрытым клювом.
-Мать твою, - ругнулся брат и тут же вышел. Больше он ни разу не говорил о том, чтобы съесть кота.
Спустя два дня попугай умер, упав на бок и выбросив вперёд тёмные, скрюченные лапки. Васютка долго принюхивался к леденящему его носу запаху смерти, а потом утробно закричал, заплакал.
Катя, дети и брат – выжили. Выжил и Васютка. Он прожил ещё много лет и умер от старости в 1957 году.