Открываешь роман, написанный больше века назад, а закрыть уже не можешь. В самую сердцевину жития-бытия попадаешь. Больше ста лет прошло, но не отпускает прошлое от себя, всё звучит своей тревогой в новой жизни, не заглушить.
Роман Николая Семёновича Лескова «На ножах», появившийся в русской литературе в 1870-1871 годах, заводит свой живой разговор с читателем ХХI века.
Лесков устремляется в самую гущу духовной жизни современной ему России. Своим литературным пером он будто взрывает её скрытые пласты. Как садовник иногда не успевает разрыхлить все комья вскопанной почвы, так и Лесков не всегда останавливается над отделкой деталей.
Самое важное - ухватить картину во всей полноте, нанеся на художественный холст как можно больше свежих, живых мазков, соединив в одно целое раздробленные части. Даже полтора века спустя краски на его художественном полотне не поблекли, а также ярки.
Лесков не сглаживает, не прячет выпуклый, чуть грубоватый мазок своей литературной кисти. Видимые штрихи, подчас обрывочность письма придают особую остроту его изображению.
«Тяжко наше переходное время! То принципы не идут в согласие с выгодами, то… ах, да уж лучше и не поднимать этого! Вообще тяжело человеку в наше переходное время»1, - с такими словами Иосаф Платонович Висленев, один из главных персонажей романа, обращается к своей сестре Ларисе в начале первой части книги. И в ответ слышит: «Я его ненавижу».
Любопытно, что разговор происходит в дворянской усадьбе в губернском городе N между Иосафом, мужчиной тридцати пяти лет, и расцветающей двадцатилетней красавицей Ларой. Брат вступает в пору мужской зрелости, сестра стоит на пороге своей женской жизни. Иосаф только что приехал из Петербурга в родовое гнездо, где сейчас живёт сестра. До странности мрачный горизонт открывается перед ними в самой активной поре их жизни.
Человек в переходном времени – вот что поглощает Лескова-писателя.
Духовная распутица – испытание, которое переходное время посылает всем героям романа. Как её пережить? Как из неё выйти? Размыты вековечные колеи Добра и Зла, которые издавна вели человека. И трудно не запутаться. Не дать себя опутать.
Новая религия отрицания и разрушения духовного богатства предков вырвалась на просторы. И уже соблазны обмана, предательства, убийства крадутся за ней по пятам.
Нож – образ, вошедший в саму художественную сердцевину романа, его язык, его название. Эмоциональная, психологическая вражда неотделима в романе от вражды действительной, кровавой.
На разные голоса повторяют выражение «на ножах» герои в романе Лескова: «Нет, теперь нет союзов, а все на ножах!» , «Все этак друг с другом… на ножах, и во всем без удержу… разойдемся, и в конце друг друга перережем, что ли?»... Как сверкающая стальная нить, пронзает оно весь текст. И красные отсветы неминуемо ложатся на холодный блеск стали.
В художественном мире Лескова нет героев, которых бы не коснулось «лезвие ножа». Все они пребывают в этом духовно разрезанном пространстве. Одни, бестрепетными руками держась за рукоятку реального ножа, вонзают его в ближнего. Другие с холодным расчётом направляют руку, взявшую нож. Третьи встают на пути преступления, на пути любого занесённого «ножа». Иные со смирением стремятся погасить вражду любовью и верят, что море любви поглотит острие ненависти.
Открытое лезвие ножа, всегда готовое вонзиться в человека, держит в своих руках – Павел Николаевич Горданов, своеобразный полюс Зла в романе.
Именно он первым произносит это страшное - «на ножах», которое потом разнесётся по страницам книги. Обращаясь к своему приятелю и одновременно жертве Висленеву, Горданов спрашивает о его отношениях с женою, которую сам же и навязал своему другу: «… вы теперь, я думаю, на ножах?»
Головокружительные кульбиты совершает Павел Николаевич Горданов на своей жизненной тропе: «Горданов не сразу сшил себе свой нынешний мундир: было время, когда он носил другую форму. Принадлежа не к новому, а к новейшему культу, он имел пред собою довольно большой выбор мод и фасонов: пред ним прошли во всем своем убранстве Базаров, Раскольников и Маркушка Волохов, и Горданов всех их смерил, свесил, разобрал и осудил: ни один из них не выдержал его критики».
Начав с идеалов общественного блага (весьма демагогических), он горячо уверовал в необходимость благоденствия на земле только одного человека – себя самого.
Идея личного обогащения, раньше лелеемая только в глубине, теперь высказывается им открыто и беззастенчиво: «Нет, милое дитя мое Иосаф Платонович, не надо от людей отбиваться, а надо к людям прибиваться. Денежка, мой друг, труд любит, а мы с тобой себе-то хотя, давай, не будем лгать: мы, когда надо было учиться, свистели; когда пора была грош на маленьком месте иметь, сами разными силами начальствовали… Кто идет в лес по малину спустя время, тому одно средство: встретил кого с кузовом и отсыпь себе в кузовок».
Горданов твердо следует нехитрой философии - обогащение любой ценой!
Он осудил героя романа Тургенева «Отцы и дети» - Базарова - за «слабость».
Раскольникова из «Преступления и наказания» Достоевского «сравнивал с курицей, которая не может не кудахтать о снесенном ею яйце, и глубоко презирал этого героя за его привычку беспрестанно чесать свои душевные мозоли».
Герой романа Лескова «На ножах» - Горданов «знал вживе» Марка Волохова (или «Маркушку») - героя романа Гончарова «Обрыв». Этот «был, по его мнению, и посильнее, и поумнее двух первых, но ему, этому алмазу, недоставало шлифовки, чтобы быть бриллиантом, а Горданов хотел быть бриллиантом и чувствовал, что к тому уже настало удобное время».
Павел Горданов занимает своё место в литературной цепочке героев русских романов Х1Х века – властителей дум русского общества. Лесков словно размывает границы художественной реальности своего произведения и отпускает персонажа в безграничное художественное пространство русской литературы.
По воле автора тот ведёт собственную независимую жизнь за страницами романа. И где-то там, в общей литературной реальности встречается с Марком Волоховым из «Обрыва» Гончарова.
Читателю хорошо знакома «игра в независимость персонажа» по роману в стихах «Евгений Онегин» Пушкина. Поэт-автор встречает своего героя в жизни. В Петербурге прогуливается вместе с Онегиным ночью по брегам Невы, уносится вместе с ним мечтой «к началу жизни молодой»2.
У Пушкина - это движение навстречу: автор делает шаг в литературную реальность и словно за руку выводит из неё Онегина в свою историческую.
У Лескова - Горданов сходит на страницы романа «На ножах», вдоволь нагулявшись по просторам русской литературы и даже познакомившись лично с некоторыми её персонажами. И через эту связь художественная реальность Лескова обретает своё особое историческое измерение.
Мир Лескова – это большой художественный цитатник. И не только потому, что его герои усердно штудируют литературу. Автор романа «На ножах» открыто отсылает читателя к истокам образов своего «читающего романа».
Если Павел Николаевич Горданов – герой с полюса разрушительного Зла, то генеральша Александра Ивановна Синтянина – героиня с полюса созидательного Добра.
В одну спокойную добрую силу соединяется в ней красота духовная и физическая: «Густые, светло-каштановые волосы слегка волнуются, образуя на всей голове три-четыре волны. Положены они всегда очень просто, без особых претензий. Все свежее лицо ее дышит здоровьем, а в больших серых глазах ясное спокойствие души. Она не блондинка, но всем кажется блондинкою: это тоже какой-то обман. В лице ее есть постоянно некоторая тень иронии, но ни одной черты, выражающей злобу. Походка ее плавна, все движения спокойны, тверды и решительны… Но чем же живет она, что занимает ее и что дает ей эту неодолимую силу души, крепость тела и спокойную ясность полусокрытого взора?»
Невольно тут приходит на ум образ пушкинской Татьяны из «Евгения Онегина»:
«Но вот толпа заколебалась,
По зале шепот пробежал…
К хозяйке дама приближалась,
За нею важный генерал.
Она была нетороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей…
Все тихо, просто было в ней…»
В романе Лескова пушкинский идеал даёт свои всходы.
В ранней юности Сашенька Гриневич, дочь инспектора врачебной управы города N (будущая генеральша Александра Ивановна Синтянина), переживает тяжёлую драму. Она расстаётся навсегда со своим женихом Иосафом Платоновичем Висленевым и неожиданно для всех выходит за генерала Синтянина, человека опасного, жесткого, если не сказать жестокого.
Саша идет на сделку и жертвует собою, спасая своего жениха и других молодых людей, которых он легкомысленно выдал, занимаясь авантюрными политическими прожектами. Влюблённый в Сашу генерал в обмен на брак с нею и её верность смягчит наказание, которое грозит её жениху и, главное, многим молодым людям, беспечно доверившимся Висленеву.
Как Татьяна Ларина, любя Онегина, духовными очами прозревает всю дисгармонию его внутреннего мира, так и Саша Гриневич ясно понимает «безнатурность» природы Иосафа:
«Но, увы! у того, о ком я говорю, не было никакой натуры. Это был первый видимый мною человек довольно распространенного нынче типа несчастных людей, считающих необходимостью быть причисленными к чему-нибудь новому, модному и не заключающих сами в себе ничего. Это люди, у которых беспокойное воображение одолело ум и заменило чувства. Помочь им, удерживать их и регулировать нельзя: они уносятся как дым, тают как облако, выскользают как мокрое мыло. Женщине нельзя быть ни их подругой, ни искать в них опоры…»
Так в конце третьей части романа, под названием «Кровь», Александра Ивановна Синтянина в исповеди своей жизни описывает отношения с Висленевым, тогда ещё студентом Петербургского университета.
В этом тайном документе она решается пролить истинный свет на роковые события прошлого: «Я, незаметная и неизвестная женщина, попала под колесо обстоятельств, накативших на мое отечество в начале шестидесятых годов, которым принадлежит моя первая молодость. Без всякого призвания к политике, я принуждена была сыграть роль в событиях политического характера…»
Эта юная женщина тайно и смиренно, ради спасения многих, берёт на себя жертвенный крест.
Только её неколебимая вера во Христа дает ей силы перенести испытания: «Я вдруг перестала быть девушкой, жившею в своих мечтах и думах, и почувствовала себя женщиной, которой нечто дано и с которой, по вере моей, нечто спросится за гробом. (Я всегда верила и верую в Бога просто, как велит церковь, и благословляю Провидение за эту веру)…Отец благословил меня на страдания ради избавления несчастных, выданных моим женихом».
Героиня Лескова, явившаяся в бурную распутицу шестидесятых, удивляет покоем и ясностью своей души. Никогда она не пожалеет о «загубленной» молодости с нелюбимым, грозным мужем. Никогда не испытает она чувства богооставленности, унылого одиночества. Словно она всегда под защитой невидимых крыл.
Именно в этой молодой женщине воплотилась в мире Лескова та сила, которая остановит заточенное людской злобой острие ножа.
И невольно вспоминается чудотворный образ Божией Матери «Умягчение злых сердец», на котором Богородица изображена с семью пронзающими сердце мечами. Прошло оружие и сердце рабы Божьей Александры, но чудом веры затянулись раны, утихла боль, и расцвела её душа пред Ликом Господа.
Силой и убеждением во время духовной распутицы звучат слова этой женщины, которые она обращает в будущее к русским девушкам: «Случай, устроивший странную судьбу мою, быть может, совершенно исключительный, но полоса смятений на Руси еще далеко не прошла: она, может быть, только едва в начале, и к тому времени, когда эти строки могут попасть в руки молодой русской девушки, готовящейся быть подругой и матерью, для нее могут потребоваться иные жертвы, более серьезные и тягостные, чем моя скромная и безвестная жертва: такой девушке я хотела бы сказать два слова, ободряющие и укрепляющие силой моего примера».
Это строки из исповеди Александры Ивановны Синтяниной, которую должны прочитать только после её смерти. На суд Божий и людской выносит она свои дела и мысли.
Кажется, она знает, что запечатанный ею конверт будут открывать не в ограниченном пространстве романа, а в исторической перспективе будущего. Осознанно через время, через границы романа обращается героиня Лескова к русским девушкам, к русским людям.
И слышится в ее словах пророческое предчувствие новых испытаний для Руси, которые могут отступить только перед лицом искренней веры.
Однако Лесков далёк от возвышающего душу обмана. В мире духовной распутицы преступление незаметно подкрадывается и затем оплетает сердце мятущегося человека. В эту пропасть без дна готовы сорваться многие его герои.
Если Павел Горданов и Глафира Бодростина рождают преступные замыслы, то другие герои становятся их слепым орудием, а потом сами тонут в пучине зла. Но даже для Глафиры, замышляющей из-за наследства убийство своего старого богатого мужа, Лесков приберегает многослойную чёрную краску, с просветами: «Она верила, что злодейство, к которому она стремилась, не пройдёт ей безнаказанно, по какому-то такому же неотразимому закону, по какому, например, она неудержимо довершила злодейство, утратив охоту к его довершению».
Люди духовного бездорожья - самая лёгкая добыча для одержимых тёмными страстями разрушения.
Брат и сестра Висленевы, Иосаф и Лариса, пропадают в распутице.
Страшна гибель Ларисы, тело которой находят священник Евангел и отставной майор Филетер Иванович Форов: «… в глубине окопа, вырисовывалась небольшая человеческая фигура, покрытая большим белым платком, один угол которого был обвязан вокруг головы и закрывал все лицо, между тем как остальная часть его закрывала грудь и колена, вся эта часть была залита коричневым потоком застывшей крови. Форов, недолго думая, спрыгнул в канаву и тотчас же оттуда выпрыгнул, держа в дрожащей руке окровавленную бритву с серебряною буквой Б на черном костяном черенке».
Внешней силой, которая губит юную красавицу Ларису, становится Павел Горданов. Но истинная причина самоубийства – её духовная неприкаянность: спутались у неё все пути-дороги и не знает в какую сторону идти и зачем.
Брат Ларисы, Иосаф Висленев, оканчивает свою жизнь в сумасшедшем доме. Полностью подчинившись воле Глафиры Бодростиной, он пытается убить её мужа в безумной надежде жениться на богатой вдове.
Неминуемо погибают в распутице все оказавшиеся в духовной тьме. Не выбраться им без Света.
В романе Лескова «На ножах» никто не избежит ухабов бездорожья. Окажется в тюрьме и священник Евангел со своим другом, спорщиком, последним «из нигилистических могикан» Филетером Форовым.
Но убеждения человека в романе Лескова – не похожи на нерушимую каменную стену, со всех сторон опоясывающую его. Скорее это подвижная, гибкая среда. Так, самые высокие идеалы могут завести в тупик, из которого нет выхода, а из цепких сетей заблуждений можно вырваться даже в свой смертный час.
Вот, что откроется отцу Евангелу о последних земных минутах его друга Форова: «А то ведь его окостенелая рука тоже была с крестным перстосложением. Никто же другой, а сам он ее этак сложил… Да, может, и враждовал-то он не по сему глаголемому нигилизму, а просто потому что… поладить хотел, да не умел, в обязанность считал со старою правдой на ножах быть».
Роман «На ножах» Лесков завершает пророчеством священника, отца Евангела: «Да, да, нелегко разобрать, куда мы подвигаемся, идучи этак на ножах, которыми кому-то все путное в клочья хочется порезать; но одно только покуда во всем этом ясно: все это пролог чего-то большого, что неотразимо должно наступить».
Как тут не вспомнить, что истинная мера всех пророчеств – это будущее, которое неотвратимо становится настоящим.
Апрель 2011 года, Москва
Примечания
1. Здесь и далее цит по: Лесков Н. На ножах. Роман. Собр.соч. в 12 тт., Т.8, 9. М.: Изд-во «Правда», 1989.
2. Здесь и далее цит. по: Пушкин А. Сочинения в 3тт. Т. 2, «Евгений Онегин». М.: Изд-во «Художественная литература», 1986.
*Статья впервые опубликована в журнале «Вестник русского христианского движения» №199, I – 2012, Париж. С. 139-147.
** Статья опубликована в сборнике эссе - Елена Сударева "Открывая классику. Эссе о русской литературе" ("Издательские решения", 2020).