Миром удивлённых и удивляющих героев предстаёт художественное пространство в романе Фёдора Достоевского «Идиот» (1868).
Его герои не только дивятся, поражаются чувствам и поступкам друг друга. Может быть, в большей мере, они удивляются самим себе, своим мыслям, чувствам и делам.
И откровение о мире, которое дарит им жизнь, становится прежде всего откровением каждого о самом себе, а потом уже о другом. Будто писатель вместе со своими персонажами тонет в океане изумления перед путями человеческими на земле, проходящими по самому краю бездны. А бездна эта и есть сама человеческая душа.
Да и может ли быть другим художественный мир, в котором главный герой пытается воплотить недостижимый на земле идеал всечеловеческой любви! «Князь Христос» - так называл Достоевский князя Мышкина в своих черновиках к роману.
Чувство, которое испытывают герои вначале, больше походит на удивление при соприкосновении с неожиданным, невероятным, иногда непонятным, при встрече с дивом, встрече с дивным.
С удивления, но еще приглушенного, скрытого начинается знакомство в первой главе князя Льва Николаевича Мышкина с Парфеном Рогожиным: «Если бы они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда».1
Удивительна, необычна готовность князя вступить в разговор с Рогожиным и отвечать на самые праздные вопросы.
«До столбняка» удивляется оказавшийся в этом же поезде чиновник Лебедев, узнавший в попутчике сына «того самого» купца Семена Парфеновича Рогожина, который недавно умер и оставил огромный капитал.
Удивляется почему-то и князь, заинтересовавшись разговором с Рогожиным.
Медленно, но неотступно звучит мотив удивления в первой главе романа, постепенно меняя свой строй: превращаясь из удивления перед необычным в удивление перед страшным. Тема усиливается, чтобы зазвучать в полную мощь в третьей, четвертой и пятой главах второй части, пронизав собою все действие.
Так роковая встреча и объяснение князя Мышкина с Рогожиным будто погружаются в абсолютное всеобъемлющее удивление-недоверие, удивление-кошмар. Сгустившись именно в этой, может быть, самой болезненной точке романа, оно, словно облаком, окутывает весь ужас и боль замышляемого Рогожиным «братского» убийства.
Как навязчиво преследуют героев, автора, читателей эти фразы, будто и нет в языке других: «Лебедев посмотрел ему вслед. Его поразила внезапная рассеянность князя». - «Подходя к перекрестку Гороховой и Садовой, он (князь) сам подивился своему необыкновенному волнению; он и не ожидал, что у него с такою болью будет биться сердце». - «Дверь отворил сам Парфен Семенович; увидев князя, он до того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое время похож был на каменного истукана.., - точно в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное. Князь, хоть и ожидал чего-нибудь в этом роде, но даже удивился».
Все ближе страшная минута, и все сильнее надвигающийся ужас потрясает участников драмы.
«Некоторая резкая порывчатость и странная раздражительность вопроса… еще более поразили князя».
Но поражен не только князь. На краю веры и неверия, на краю своего готовящегося преступления стоит и сам Рогожин: «Да неужто ты и впрямь того не знал? Дивишь ты меня!»
Наступает миг крестного братания князя и Рогожина, но и его омрачает убийственное удивление: «Князь снял свой оловянный крест, Парфен свой золотой, и поменялись. Парфен молчал. С тяжелым удивлением заметил князь, что прежняя недоверчивость…все еще как бы не оставляла лица его названого брата…»
Вот он ключ – сошлись, наконец, высказались - удивление и недоверие. Только принадлежат они пока двум разным героям. Встретились, да не в одной душе! Но близка их встреча и в одном чистом сердце.
Страшное открытие предстоит сделать князю Мышкину о своей вере и неверии в Парфена: «…но… разве решено, что Рогожин убьет?! вздрогнул вдруг князь. «Не преступление ли, не низость ли с моей стороны так цинически-откровенно сделать такое предположение!» - вскричал он, и краска стыда залила разом лицо его. Он был изумлен, он стоял как вкопанный на дороге».
Собственное неверие в названого брата потрясает князя. Теперь два эти разрушительные чувства – удивление и недоверие-неверие вмещает одна его душа, одно сердце человека.
А ведь кровь еще не пролилась. Всё только морок, только мучительный сон, и спасение возможно.
В последний миг князь разрывает мрак взаимного удивления-недоверия, удивления-страха, удивления-ужаса и под занесенным над собой ножом кричит: «Парфен, не верю!..» Этим криком он встречает внутренний свет, который озаряет его душу перед припадком болезни.
Ноябрь-декабрь 2008 года, Москва
Примечания
1 Здесь и далее цит. по: Достоевский Ф. Идиот. Роман. М.: Изд-во «Эксмо», 2008.
*Статья впервые опубликована в журнале «Меценат и мир», №41-44, 2009. С.716-718.