Перевод с иврита. Автор текста - ДАВИД ЛАЗЕРСОН, мой брат.
Степной мерцающий вечер сгустился вокруг и оборвал мое чтение. Девять часов – сейчас наступит скука. Со всех сторон от меня пустыня, но бОльшая, совершенная и невозмутимая пустота, навязанная сознанию, вынуждает продолжать и раскручивать линию размышлений Мэлона, обрубленную темнотой.
Теперь я составлю реестр своего инвентаря. Ждать больше нечего. У меня есть каска, она сделана из практически пуленепробиваемого материала и обшита тканью. Для маскировки. В каску впихнуты две пластмассовые фляги полные воды. Они всегда полны воды, уже десять или пятнадцать караульных они полны, и никто их не открывал. Одна серая - или, в сущности, бежевая или даже светлое хаки? - так или иначе, серая; одна – зелёная. Ботинки. Они из кожи, они хорошо защищают от происков пустыни и от камней. Носки серые, штаны... это не слишком-то интересно, я ещё не Моллой и не должен скатываться к аутизму, так характерному для человеческого мышления. Или, как минимум, погружаться в него.
Дверь. Вышка. Забор. Пустыня. Пустыня. В следующий раз надо бы принести фонарик или PocketPC. То ли пустыня, то ли ночная степь. В темноте цикады да огни, смахивающие на города или посёлки. Но это тоже армейские базы: бригадная тренировочная база Гивати, Кциот, Шивта, опорный пункт Тавас. Есть и ещё огни – звёзды, заполняющие пространство, да машины, проносящиеся сюда и туда, где...
Я планировал писать здесь. Без ручки, бумаги и света я не сумею писать. Но я могу попробовать сложить стихотворение, найти ритм, несколько слов, звучащих хорошо вместе. Выдумать фразу, запомнить, а записать позже. Может, теперь даже целая строфа придет в голову. Случалось иной раз. Но после дежурства нет сил записывать стих – хочется максимально использовать отведённое для сна время. А утром я уже ничего не вспомню.
Крупинки рисунков твоих, взятых с собой,
Картинки звёзд, рассыпанных по небу.
Не то. Совсем не то. Не буду сейчас сочинять стихи, вот так в темноте, без света. Какие же у меня тогда, раз так, возможности скоротать время? Пустыня. Забор, вышка, дверь, пустыня. Армейские штаны – полевые – удобные, грязные, грубые. У меня есть ремень, он крепкий, быстро застёгивается и расстёгивается. Зелёная майка под формой, рубашка – полевая (copy & paste описания штанов), боевой жилет – чтобы укладывать в него запасные обоймы (сейчас мы до этого доберёмся). Жилет поверх рубашки, закрыт на застёжки. В жилете пять обойм, в каждой обойме двадцать девять патронов – всего сто сорок пять патронов, чтобы убить сто сорок пять напавших террористов. В сущности, меньше, вероятно, я порядком промажу. Так что понадеемся, что до ста сорока пяти террористов дело не дойдёт. Но об оружии я ещё расскажу позже. В жилетном ранце две книжки: трилогия Самуэля Беккета издания 1997 года и книга прозы Ханоха Левина, из собрания сочинений, опубликованного в 1999 году; кроме того, там находятся шесть листов, составляющих рассказ Йоава Розена, выход из печати которого ожидается в 2010 году. Под погоном рубашки берет бутылочно-зелёного цвета с опознавательным значком подразделения, хотя и сам цвет тоже в достаточной степени опознаваем (однако детальную классификацию значений расцветок беретов, формы и остальных знаков различия я дам в другой раз, при свете, когда действительно можно будет определить цвет берета). Полуторалитровая бутылка воды – как раз из неё я пью, заканчиваю такую бутылку каждое дежурство. Упаковка невкусного печенья – когда печенье невкусное, оно съедается медленнее и времени убивает больше. Ну и голод тогда не такой томительный. Да, у меня есть оружие – М16 (не укороченная), это для него обоймы. К нему ремень (совсем новый) – на плечо вешать. Когда в оружие вставляют обоймы, оно выхватывает оттуда патроны и стреляет по террористам или просто по людям. Пули их поражают, и они умирают. Это работает даже издалека. Моё работает не очень. Всё разваливается: приклад прокручивается, задняя ось всё время выскакивает, щёчки распадаются на две половинки.
И тут внезапное холодное дуновение пробудило меня и моё сознание к уразумению того, что я всё-таки скатился к аутистическому перечёту своего инвентаря. И время на месте – нет тех вожделенных двенадцати, когда дежурство закончится, я пойду спать, и по прошествии семи часов сна будет уже семь утра, то есть ещё на семь часов позже на текущей неделе. Но нет. Почему бы это уже не двенадцать? А вместо того – какие-то девять. И со всем этим перечтённым инвентарём мне удалось дотянуть не более, чем до десяти минут десятого.