Когда я встретил Ольгу, мене уже порядком наскучила та нерешительная поступь, с которой нормальный мужчина приближается к понравившейся ему женщине, намереваясь овладеть ею. Надоели длинные рассказы о своем прошлом, где нужно лавировать между айсбергами, чтобы не сказать лишнего, не обидеть, не уколоть самолюбия, не возбудить неожиданной неприязни. В общем, надоело блестеть, привлекать к себе внимание, удивлять. Надоело принимать позу, оправдывать нелепые надежды, восхищать. Захотелось простоты и ясности, захотелось духовной свободы, возможности постоянно быть самим собой. И эта мечта осуществилась.
Ольге только что исполнилось тридцать семь. Мне в то время было двадцать три. Но, не смотря на разницу в возрасте, мы идеально подходили друг другу.
Сейчас стыдно признаться, но первое время я был влюблен в её дочь - девушку красивую, но болезненную. Для моих родителей и знакомых эта влюбленность всё ещё существует, хотя для нас с Ольгой она давно стала ширмой. Сейчас я твердо знаю, что именно любовь к дочери позволила мне лучше рассмотреть мать, во время подметить и оценить все её достоинства. Невысокая, смуглая, светловолосая, с большими беспокойными глазами цыганки и прекрасно сложенным телом - она не могла не нравиться мужчинам. Хотя сначала я её, кажется, не интересовал. Она смотрела на меня с материнской лаской, с едва скрываемой иронией всё понимающего человека. Потом в её продолжительных взглядах появился интерес, этакая едва заметная лукавинка. В отсутствии дочери, она подолгу и охотно стала беседовать со мной. Я уже не знал, кто мне больше нравился - она или её дочь Катя. И всё же тогда, в первое время, в её лукавом взгляде нет-нет да появлялась какая-то ироничная искорка. Та искорка, с которой родители смотрят на забавного ребенка, испытывая к нему естественную ласку, и одновременно осознавая свое превосходство.
Наше окончательное сближение произошло неожиданно в тот день, когда Катя уехала к бабушке в деревню. Я сделал вид, что ничего об этом не знаю, и пришел к Кате на свидание. Мы пили с Ольгой чай, говорили о пустяках и смотрели друг на друга жадными глазами. Я почувствовал, что у меня горит лицо. Что я говорю совсем не то, что думаю, что нужно сейчас говорить; неправильно и неясно излагаю свои мысли. Скоро нужно уходить, а мне очень хочется остаться.
И в это же время она вдруг встала и включила магнитофон. Кажется, ничего не произошло, просто вечерняя комната заполнилась музыкой. Но этого было уже достаточно. Ничего не нужно стало говорить. Особенно, после того как она подошла и взяла меня за руку, приглашая танец. Мы закружились в медленном танце. Её голова легла мне на грудь, пышные волосы стали щекотать подбородок, а глаза смущенно опустились.
- Не бросай меня сегодня, - попросила она, - мне так одиноко сейчас.
Ольга оказалась на редкость умной и соблазнительной женщиной. Я таких в своей жизни не встречал. Она играла на гитаре и прекрасно пела. Но покорила она меня, конечно же, не этим. Она очаровала меня тем, что нашла и оценила во мне настоящего мужчину. А если сказать ещё откровеннее, она влюбилась в мое тело, и я это сразу почувствовал. О, как она обнимала и гладила меня, как она на меня смотрела! Её тёплая бархатистая рука скользила по моему телу с какой-то вожделенной ненасытностью, с какой-то недвусмысленной истомой. Её комната в мрачном каменном доме, обросшем со всех сторон сиренями, была как-то приятно пустынна, а невысокое трюмо было предусмотрительно сдвинуто так, чтобы в любой момент можно было увидеть там нас лежащими на кровати.
Ей очень нравились наши свидания днем. Если же они происходили вечером - то она непременно включала матовый ночник и избегала моих продолжительных поцелуев только затем, чтобы всегда видеть в зеркале мое энергичное, взволнованное тело в разъеме её ног. А когда у нас сквозь взаимную страсть начинали прорываться негромкие, но чувственные стоны - она смотрела в зеркало совершенно обезумевшими глазами и впивалась длинными ногтями в мою спину. Мне очень хотелось поцеловать её в этот момент, но она не давалась. Зрелище для неё в этот момент было важнее всего. Потом она удовлетворенно расслаблялась, сильно покачиваясь при каждом такте, и, расцепив руки, счастливо умирала, закрыв глаза. На её лице в это время появлялась дурацкая улыбка.
А как она любила наблюдать за мной по утрам, когда я в одних плавках разгуливал по комнате. Таких созерцаний она никогда не выдерживала до конца. Всегда просила прилечь рядом с ней хотя бы на пять минут. Растягивая приятное ожидание, я говорил, что мне некогда, что я могу из-за неё опоздать на работу, я должен уходить. Она умоляла:
- Ну, тогда на минутку, - и тянула ко мне свои тёплые руки.
- На миг, - с улыбкой соглашался я и подходил к ней. Останавливался вплотную возле кровати, пробовал лечь, но она не позволяла. Вставала на колени и охватывала меня руками за талию, гладила по остывающей спине, а потом, как-то очень быстро и ловко, опускала ладони книзу и попадала длинными пальчиками рук на ягодицы под плавки. Плавно спускала плавки до колен и начинала целовать мою грудь, живот, бедра, пока я весь не наливался новым похотливым желанием. Тогда она освобождала место рядом с собой, на тёплой от её тела, податливой кровати, и жадно обрушивалась на меня всем своим обожанием. Тормошила, тревожила, разжигала. Я чувствовал на своем животе её дыхание, её руки и замирал от близости блаженства. Меня не тревожило уже ни будущее, ни настоящее - ничего, только бы это пассивное мое блаженство длилось и длилось. Но уже через минуту её краснощёкое, сверкающее жгучими глазами лицо было рядом с моим, а влажные губы иступлено шептали: «Хочу тебя. Ещё хочу». И тут же каким-то удивительным образом она оказывалась снизу - подо мной, вся неистово - горячая, с мелкими матовыми капельками пота над верхней губой, переставляющая ноги и так и этак, ёрзающая широким задом туда - сюда, немного как бы испуганная, дрожащая, непокорная.
Помню, когда я увидел Ольгу в первый раз, она показалась мне какой-то не совсем здоровой: слишком сильно контрастировало её бледное лицо с тёмными и большими глазами. Да и быстрый оценивающий взгляд насторожил. Она при естественном освещении выглядела уже не совсем молодо... Озадачила меня и несвойственная для женщин её возраста подвижность. Какие-то девчоночьи ужимки и позы, чередующиеся с приступами мудрого высокомерия. Ей было тридцать семь и это чувствовалось даже по походке. Она ходила по-женски грациозно и плавно, ходила так, что плечи у неё двигались, двигалось все тело, а голова при этом оставалась неподвижной. Она уже не испытывала никаких иллюзий относительно вечной любви и это тоже было кстати, она открыла во мне неплохого мужчину и это меня устраивало. Тогда я терпеть не мог исключительности, поисков какого-то таинственного смысла или больших идей, которые призваны оттенить - отдалить от человека телесное начало. Я сам давно мечтал насладиться своим телом... Да, именно своим, а не женским. Я хотел, чтобы мое тело обожали, чтобы его любили просто так, потому что оно есть, такое красивое и молодое, такое мускулистое и послушное, такое чувственное, наконец. Я хотел, чтобы моим телом любовались так же, как я когда-то любовался молодыми и соблазнительными женскими телами. Чтобы мое тело возбуждало, заставляло страдать истомой ожидания, чтобы оно раздражало, манило, соблазняло. И вот я нашел эту пленительную женщину, которая обожает меня всего, которая не может смотреть на меня без волнения, которая так открыто поедает меня глазами. И я счастлив. Я безмерно доволен этим обстоятельством.
Таких женщин очень мало, скажу я вам. Из своего жизненного опыта я заключил, что все женщины в этом смысле удивительно эгоистичны. Они хотят, чтобы восторгались только ими, причем восторгались большей частью платонически на расстоянии. И чем нелепее, чем безвыходнее этот восторг - тем лучше.
Влюбить в себя и удержать на расстоянии - одна из сладчайших прихотей русских женщин. Я не говорю, что они холодны и высокомерны, нет, но самолюбование и эгоцентризм, этакая детская переоценка личных данных – свойственны большинству из них. Зато, как они, порой, бывают снисходительны, как любят одаривать лаской своих обожателей, сумевших заметить в женщине не только природную красоту, не только соблазнительные формы, но и ум, и талант, и изысканность. Русские женщины умеют быть талантливыми, умеют выделиться из толпы. Блеснуть умом, хорошим знанием живописи и литературы, и при этом не теряют своей женственности. В этом смысле Ольга тоже не была исключением. Но от природы ей было дано больше. Она умела чувствовать глазами, обожать через зрелище. Говорят, это чисто мужское качество, и женщины им обладающие, являются исключением. Как исключением является женщина - летчик, женщина - космонавт.
Летом мы с Ольгой часто бывали на пляже, но не вместе со всеми, а в отдалении, чтобы никто не обращал на нас внимания. Причем, почти всегда она брала с собой бинокль и рассматривала что-то в людском водовороте на отмели. Позднее до меня дошло, что это она отыскивает в толпе отдыхающих прекрасно сложенных мужчин и заинтересованно наблюдает за ними.
Перегретая солнцем, истомившаяся наблюдением за чужими недоступными мужчинами, вечером она была особенно нежна со мной, особенно неистова в любви.
Она насыщалась моим телом по частям - и всем сразу, при свете и в темноте, руками, и глазами, горячим животом и беспокойными ногами, объятиями внешними и внутренними, которые сводят с ума пленительным ритмом, тихими стонами под аккомпанемент скрипучей кровати, отражением слитка тел в полумрачном трюмо, которое всегда раздражало меня, как ненужный соглядатай.
Помню, что единственное окно из её комнаты смотрело в пустынный двор, и через него было видно только серую стену соседнего дома, всю в зелёных гирляндах дикого винограда да покосившуюся песочницу. Поэтому иногда мне казалось, что оно смотрит в век минувший. Хотя Ольга всеми силами стремилась быть современной. Даже однажды попросила познакомить её с обнаглевшими до последнего предела нудистами, открывшими где-то за городом свой пляж, а при местном Доме культуры свой кружек под странным названием «Самаритянин». Я предчувствовал, что она может всерьез увлечься натуризмом, и стал доказывать ей, что этого делать не стоит.
- Достаточно знать друг друга,- говорил я, - чтобы представить всё человечество. Всё человечество - это всего лишь повторение нас двоих. Мне кажется что, натуристы - это сексуально озабоченные люди, такие как Фрейд, готовые воспринимать мир только через призму своей голозадой философии.
- Нет - нет, - не соглашалась она, - ты этого не понимаешь. Полная раскованность всегда предполагает и полную открытость мужчины перед женщиной.
- То есть полную оголенность?
- Да.
- Тогда скорее - женщины перед мужчиной, - поправил Ольгу я.
- Нет, отчего же?- не поняла она. - Мне кажется - именно мужчины перед женщиной.
- Тебя так манит мужское тело? - нарочито удивленно осведомился я.
- А что в этом плохого? - искренне изумилась она.
- Ничего. Только я не понимаю, почему так происходит. Ведь это для женщин несвойственно, - задал я долго мучивший меня вопрос.
- Я не знаю.
- Может быть, у тебя было какое-то особенное детство в окружении женщин? И поэтому они...
- Нет, у меня было два брата. И отец. Он живет сейчас у Максима в Сызрани. У моего старшего брата.
- Странно…
- Но, раньше я этого не чувствовала.
- Чего?
- Тяги к любованию. Это началось после тридцати, с того момента, когда я по достоинству оценила мужчин. Когда уже не смогла...
- Без них обходиться.
- Да... Извини, если тебе это неприятно?
- Скорее наоборот, но порой ты слишком жадно смотришь на других. Я начинаю ревновать тебя.
- Х-м-м! Сейчас я верна только тебе. Поверь. Ты самый лучший и самый любимый мой мужчина.
- Ты смеешься?
- Нет, это правда.
- Но ты слишком жадно смотришь на других, - повторил я с укором.
- Ты это заметил.
- Да, и очень давно.
- Я ничего не могу с собой поделать, честное слово. Красивое мужское тело меня завораживает. Эта сильнее меня, поверь. Раньше я пробовала не обращать на мужчин внимания, но тогда я чувствую себя угнетенно, моя жизнь лишается смысла. Мне становится не о чем думать. Не о чем мечтать. Жизнь для меня делается постной и пустой.
- Интересно.
- Многие мои подруги обожают цветы, - продолжила она, - многие очень ценят красивые наряды, дорогие украшения. И мне всё это нравится тоже. Я не отрицаю, но, всё же, лучше сильного мужского тела, мне кажется, ничего на свете нет... Ну, нет! Понимаешь? Наверное, это какая-то странность, но я не вижу в ней ничего дурного. Мне даже кажется, что все зрелые женщины втайне обожают мужчин, только никому об этой не говорят. К тому же у большинства это чувство затмевает тяжелая работа, усталость, нормы приличия и ложная скромность. Им стыдно в этом признаться.
- Я встречал много женщин, но ни одна из них не была такой как ты, - сказал я.
- Они все были гордячки, - ответила она с улыбкой.
- Нет, мне кажется это природа…
- Нет, они гордячки. Они любят только себя… Все женщины эгоистки, поверь мне. Они хотят, чтобы ими восторгались, чтобы им говорили комплименты. Чтобы всё для них. Красота, комфорт, деньги - всё для них. Все женщины очень расчетливы и корыстны.
- Ты наговариваешь на них.
- Нет, это всё правда. Посмотри вокруг...
Позднее мы с Ольгой назвали эти разговоры пляжной философией. Эта философия была нам близка и понятна, она задевала в нас какие-то тайные струны.
Каждое воскресение в наступившем августе я старался увезти её за город, подальше от людных мест, куда-нибудь на пустынный берег реки, где бы она могла наблюдать только меня да обожженную первым увяданием природу. Мы ловили рыбу, жгли костер и загорали под прощальными лучами нежаркого уже солнца. Потом шли собирать ежевику под сень белесого ракитника, и возвращались оттуда сильно покусанные комарами, сытые и с красными руками от ягодного сока. Доходили до манящего берега раки, быстро раздевались до нога и, как два заядлых натуриста, не спеша, спускались к воде, взявшись за руки. С наслаждением плавали и бултыхались в ласкающей прохладе, сближались и сплетались всеми, конечностями, пыхтели вырываясь из объятий и по-детски шаловливо уплывали в разные стороны.
В этих путешествиях за город, она поразила меня своими кулинарными способностями, ловкостью и быстротой приготовления пищи. Я уже стал приучать себя к мысли, что лучше Ольги жены мне не найти. Что наша разница в возрасте с годами сотрется, и люди перестанут о нас говорить. Я забуду Катю, она забудет меня. Всё будет прекрасно. За, отпущенный нашей любви, срок Ольга выпьет меня до дна. Она такая щедрая на ласку. И тогда, когда совсем состарится, когда уже не сможет быть моей любовницей, моей страстной партнершей - мне уже ничего не будет нужно: я буду пуст как выжатый лимон.
Но в конце сентября, в это скверное время затяжных дождей и скорых сумерек, Ольга неожиданно куда-то исчезла, ничего мне не сказав. Я много вечеров подряд приходил к её дому, сутуло прогуливался под окнами, ожидая её возвращения, но так ничего и не дождался. Отчаявшись, позвонил к ней на работу, надеясь хоть что-то узнать. Трубку взяла какая-то очень тактичная женщина, и на мой вопрос ответила, что Ольга вторую неделю в отпуске, что ей предложили путевку в Ниже - Вятский дом отдыха, и она не отказалась. Она уехала…
Примерно через час я уже был на пути в этот лесной санаторий. Мчался всю дорогу под девяносто, благо асфальт был не сильно разбитый и сухой. Березы на обочинах дороги уже желтели во всю, кое-где зеленел корявыми кронами облетевший осинник, и только изумрудно зелёные ели выделялись на пестром фоне осени одинокими тёмными пятнами. Редкий липняк, кое-где подступающий к дороге, с мелкими лимонного цвета листочками, уже просвечивал насквозь. И было на душе ощущение утраты, то ли от ускользающего лета, то ли от потерянной любви. По радио передавали какую-то очень душевую музыку Свиридова. Она сливалась с желтизной берез. с голубизной неба, и от этого чудесного слияния, от неповторимости и скоротечности времени - хотелось плакать.
В этом состоянии скорбного восторга я и подъехал к заповедным курортным местам… Белые корпуса санатория очень живописно смотрелись на фоне рыжего сосняка. Но мне, признаться, было тогда не до этих красот. Очень хотелось поскорее увидеть Ольгу. Очень хотелось сказать ей самое главное, объяснить, что я без неё не могу. Я привык к ней, я её полюбил. Нам нужно быть вместе. Стать мужем и женой. Это будет самое мудрое решение. Женщины лучше и привлекательнее её мне всё равно не найти. Нет на свете такой женщины, это я понял сразу, как только она исчезла.
Помню, я долго искал кабинет секретаря в скромном здании курортной администрации, чтобы узнать, где отдыхает Ольга Венгерова. Потом услужливая молодая женщина в белом халате и высоком накрахмаленном колпаке обстоятельно объяснила мне, где находится третий корпус, как найти там дежурную медсестру, которая всё знает.
Наконец с сильно бьющимся сердцем, я постучал в высокую дверь с цифрой пять. В комнате за дверью послышались шаги, потом щелчок открываемого засова и - в лицо мне хлынул поток очень яркого света. Чуть позднее в потоке этого света возникла невысокая рыжеволосая женщина в бирюзовом халате с пронзительно - синими глазами.
- Вам кого? - холодно спросила она, глядя мне в рот.
- Мне Ольгу... Венгерову. Я...
- Её нет пока, - последовал лаконичный ответ.
- А где она?
После моего вопроса женщина на секунду замялась, на лице у неё проявилась таинственная нерешительность. Видимо она не знала, как ей ответить на мой вопрос.
- Я не знаю, что вам сказать, - начала она.
- А что, разве это секрет?
- Даже не знаю.
- Тогда говорите.
- Вчера тут у нас была небольшая вечеринка...
- Ну.
- Она познакомилась там с мужчиной.
- Ну. И…
- Исключительного телосложения. Я таких терпеть не могу, а она, сходит с ума.
- Ну!
- От него пахло потом. Вы понимаете. Надеюсь, вы ей не муж... Она, кажется, говорила, что не замужем, поэтому я с вами так откровенна.
- И где же она сейчас?
- Так я же объясняю, что второй день её нет. Вещи её все на месте, а её нет. Даже как-то неловко, знаете... Стыдно... Серьёзная женщина с виду…
Она сделала сочувствующую мину, как будто желала смягчить удар. А когда я уже повернулся чтобы уйти, вдруг добавила:
- Она вас не стоит. Не переживайте, молодой человек. Таких как она здесь полно. Это распущенность.
Обратно к машине я шел словно пьяный. Душа была пуста, в горле стоял ком, а в голове вертелась одна единственная фраза: "Этого не может быть?"