Конечно. Они своих не обижают

Борис Цыганский
В каждой семье из поколения в поколение бродят странные легенды и предания.
Иногда - приятные, будоражащие сознание фантазии.
Иногда - не очень.

Вот у меня - абсолютный слух и вполне себе баритон.
Но никто и никогда словом не обмолвился о наличии среди моих предков
заезжего итальянского тенора.

Моего деда обнаружили лет сто назад на пустыре между Молдаванкой и Ближними Мельницами.
Нашли утром - в виде младенца, завёрнутого в какое-то тряпьё.
А ночью с этого пустыря внезапно снялся и ушёл цыганский табор.
Вряд ли ребёнок был цыганом.
Они, как известно, своих не бросают.

Мальчика пригрела, усыновила и вырастила многодетная семья с Запорожской улицы.

Я, конечно, слышал об этой истории, но никогда не придавал ей никакого значения.
Было давно и, возможно, неправда.

В самом конце восьмидесятых мы жили на втором этаже кооперативного дома.
Девятиэтажка - "чешский проект".
Большинство соседей были вполне обычными, доброжелательными людьми.
Без претензий.
Без особого любопытства - "Привет", "Как дела?", "Пока".

Из соседей (по моему невезению)  явно выделялись люди, жившие под и над нами.

На первом этаже обитала семья добрейшего, но никогда не просыхавшего бригадира гробокопателей Феди.
В ноябре умерла моя бабушка.
Туман, холодная морось и чавкающая слякотной грязью тропинка к свежевырытой могилке вполне соответствовали настроению.
По окончании церемонии ко мне подошёл один из работников кладбища, споро бросавших вниз комья земли.
Взял деньги и вдруг, дыша перегаром, поцеловал в макушку.
Да - тот самый сосед с первого этажа.
Вечером следующего дня он явился ко мне домой и предложил помянуть старушку.
Выпили.
Федя попросил разрешения задать вопрос "как интеллигент интеллигенту".
-"А почему ты меня не предупредил за два-три дня? Всё было бы гораздо красивей."
С этим вопросом он приходил ко мне ещё года три.
Просто откупиться бутылкой было невозможно.
Федя по-прежнему сгорал от желания интеллигентно поговорить.

Жена соседа Люся была стервой.
По отношению к мужу, к собственным детям.
И, разумеется, к соседям.

На третьем жил проспавший и пропивший всё на свете алкоголик, обременённый множеством детей и женой-спекулянткой, вечно пропадавшей невесть где.
Через пару лет он умер от белой горячки.
Вряд ли уловив в этот сакральный для нормальных людей момент разницу между бытием и небытием.

А на четвёртом этаже проживал цыганский барон Вова.
Титул его не вызывал сомнений.
Время от времени барон устраивал табор и в своей квартире, и на чахлом газоне около дома.
Пляски, песни и просто вопли мешали выспаться перед работой.
И мы, и соседи чётко представляли себе последствия.
И не возникали, примирившись с неизбежным.

Праздники у цыган происходили часто.
Однажды вечером люстра в гостиной заискрилась, громко хлопнула всеми лампочками и погасла.
Струя смела на новенький линолеум осколки лопнувшего стекла.
По недавно купленным обоям "берёзка" пошли водяные потеки.
Нас залили.
Странно было только то, что это не произошло раньше.

Обидно.
Я помчался наверх и стал колошматить в цыганскую дверь.
Рядом со мной непрерывно и громко орала жена гробокопателя Люся.
Дверь открылась.
Люся мгновенно замолчала как-будто кто-то отключил её матерящиеся стерео колонки.

Грудастая цыганка в монистах и множестве юбок тут же сообщила:
-"Мы знаем. Уже отключили воду."
И тут же наврала:
-"Это - не мы. Это стояк потёк".
Меня это устраивало.
На большее я и не мог расчитыватьь.

Вдруг появился и сам барон Вова.
В алой шёлковой рубахе с кушаком.
И синих бархатных трусах с крупной надписью "NET" на заду.

Посмотрев на меня, он предложил: "Заходи, дорогой".
Я зашел. Как завороженный.
За мной - Люся.

Вова предложил выпить за дружбу.
Выпили по рюмке очень неплохого коньяка.
Барон ещё раз внимательно посмотрел мне в глаза и спросил: "Сколько?"
Обьём ущерба я примерно представлял и ответил: "Пятьсот".
Вова скомандовал своей даме в монистах: "Дай ему тысячу".

Соседка наконец опомнилась и подала голос: "А мне?"
-"А тебя, раскрасавица, мы зарежем".
Люся стала валиться на пол.
Цыганка подхватила её за подмышки и, приговаривая "Вова пошутил", выволокла Люсю наружу.

Минут через пять я был у себя дома и по-прежнему ошеломлённо протянул тысячу жене.
Она не удивилась моей добыче и невозмутимо произнесла:
-"Конечно. Они своих не обижают".