О «КАПИТАНСКОЙ ДОЧКЕ» ПУШКИНА
О чем этот роман?
Еще недавно я бы сказал:
– О бунте Пугачева – бессмысленном и беспощадном...
Но, недавно перечитав изумительное по глубине пушкинское творение, я с какой-то особой остротой понял, что роман не столько о пугачёвской смуте, сколько о чести, которую надо беречь смолоду, о благодатности традиций народной, а отсюда и семейной жизни, о том, что безумно нарушать эти традиции – всё равно, что подрубать ветку, на которой сидишь уверенно и благополучно.
Не случайно мысль о бессмысленности и опасности отхода от тысячелетних традиций Пушкин уже в самом начале романа подчёркивает дважды.
Вырвавшись на свободу после домашней опеки, Гринёв, познакомившись в симбирской гостинице с гусарским капитаном, быстро попал под его влияние – проиграл в карты 100 рублей (по тем временам большую сумму), изрядно погулял в местном кабаке, словом – нарушил привычные нравственные правила. К счастью, с утра стала мучить его совесть, что и заставило попросить прощение у дядьки своего. Гринёв осознал неправоту свою. А вот во втором случае осознания такого не случилось.
Подъезжая к Оренбургу Гринёв и его спутники попали в страшный степной буран. Попали из-за того, что молодой пушкинский герой с пренебрежением отнесся к совету ямщика вернуться на постоялый двор. По приметам возничий понял, что быть снежной буре. Гринёв приказал ехать дальше. И если бы не попавшийся на пути Пугачёв (пока еще не главарь бунта), неизвестно, как бы поездка закончилась.
Художественно-тонко даёт нам автор понять, к чему приводят и крупные, и малые нарушения народного быта. Заметим, что этот писательский приём (назовём его приёмом намёка) часто встречается в творчестве Александра Сергеевича, и чаще всего читателем во всей своей глубине не воспринимается. От такой нашей невнимательности мы многое теряем при чтении великого писателя. Потеряли, кстати, и одно из главных направлений «Капитанской дочки». Ведь Пушкин назвал своё произведение не «Пугачёвым», а именно «Капитанской дочкой» – ведь хотел же этим сказать что-то русский гений? И не то ли, что сердцевину романа надобно искать в этом бытовом названии?
Великое творение Пушкина начинается с бытописания. С того, что отец Гринёва служил при графе Минихе; выйдя в отставку, жил в своей симбирской деревне, где и женился на дочери бедного тамошнего дворянина.
Жили Гринёвы просто, честно, по-православному. Мать и отец были не только матерью и отцом для Петруши, но и для всех обитателей родовой деревеньки. В «Пропущенной главе», не вошедшей в роман, говорится о том, что и Андрея Петровича, и Авдотью Васильевну крестьяне искренне любили. Пугачёвцы взбунтовали их, но вскоре они одумались и пришли с повинною, пали на колени: «Виноваты, государь ты наш». Только и сказал им помещик: «То-то виноваты. Напроказят, да и сами не рады. Ну, добро: повинную голову меч не сечёт. Бог дал вёдро, пора бы сено убрать».
Как ярко встаёт из этих слов характер Андрея Петровича! Он гневлив, но отходчив и не злопамятен. Сам весь в работе и в других ценит это качество. Но, пожалуй, самое в нём главное – это дворянская, а проще – человеческая честь, о которой уже его сверстники стали забывать. Еще не будучи рождённым, Петруша был записан отцом сержантом в петербургский Семёновский полк. Служить отечеству – выше этого звания настоящие дворяне (вообще, настоящие русские люди) не знавали. Но, когда сын подрос, Андрей Петрович передумал: что портить сына в светском Петербурге, пусть лучше едет служить в глубинку. И, отправляя его в Оренбург, сказал: «Служи верно. Помни пословицу: береги платье снову, а честь смолоду».
Словом, родители сами жили по-старинке, как Пушкин пишет: «не по-нонешнему», то есть просто, честно, боясь Бога, старась не нарушать христианских заповедей и заведённых в быту правил. Сами так жили и сына воспитывали в таком же духе. «С пятилетнего возраста, – вспоминает Гринёв-младший, – отдан я был на руки стремянному Савельичу, за трезвое поведение пожалованному мне в дядьки. Под его надзором на двенадцатом году выучился я русской грамоте и мог очень здраво судить о свойствах борзого кобеля».
Многим современным наукам не мог выучить Петрушу бывший конюх, сопровождающий барина на охоте, но выучил совестливости и верности своему делу, призванию. Замечательно характеризует Савельича признание, которое он произнёс, узнав о неожиданных прегрешениях молодого барина: «Эх, батюшка Петр Андреич!.. Сержусь-то я на самого себя; сам я кругом виноват. Как мне было оставлять тебя одного в трактире! Что делать? Грех попутал: вздумал забрести к дьяхиче, повидаться с кумою. Так-то: зашёл к куме, да засел в тюрьме. Беда да и только!.. Как покажусь я на глаза господам? Что скажут они, узнав, что дитя пьёт и играет».
А вот многому ли выучил Петрушу француз, мосье Бопре, которого, поддавшись общей моде, выписали Гринёвы из Москвы для воспитания и образования сына. Человек он оказалася никудышный, пустой, любитель женского полу и домашних наливок. И с треском выгнан был Андреем Петровичем, заставшим гувернёра мертвецки пьяным и спящим на диване во время предполагаемого урока с Петрушей.
Тут опять же просматриваем мы пушкинский приём намёка. Было, было с кого взять Гринёву-младшему дурной пример относительно приобщения к к крепким напиткам. Но было с кого брать пример и относительно христианской совестливости. Мы больше не видим Петра Андреича ни за картами, ни за вином, но зато видим, как ростки чести и справедливости растут и крепнут в душе молодого офицера.
Я что-то не припомню, чтобы с такой силой и правдивостью в каком-либо другом произведении русской, да и мировой литературы, была показана юношеская, первозданно чистая любовь. Вот разве только в «Ромео и Джульетте» Шекспира. Но там любовь не смогла победить трагических обстоятельств. А пушкинские герои не только одолели невероятные трудности, но и защитили свою любовь, пробились к счастью, после всех горестей соединились, создав семью.
Почему судьба оказалась к ним более милостивой, чем к Ромео и Джульетте? Шекспировские герои, как мы помним, хоть и прибегли к помощи священника, но даже и не подумали просить помощи у Бога. Ромео рассчитывал только на свои силы. Но без Бога человек не может ровным счётом ничего. Давайте-ка подробно рассмотрим, как шли к счастью Петр Андреич и Марья Ивановна. Тем более это важно для нас, поскольку в этом пути наших героев ярко отразились обычаи народной жизни.
Будущую жену свою Пётр Гринёв встретил в семье коменданта Белогорской крепости (окруженной деревянным частоколом деревне), куда прибыл на службу. Встретили его, как родного сына. У коменданта заведено было, что все офицеры обедали и вечера проводили у него на квартире. Сам комендант, Иван Кузьмич Миронов, молодой офицер «времён Очакова и покоренья Крыма», а к тому времени уже капитан, человеком был настолько добрым и простодушным, что допускал жену даже в свои служебные дела, и Василиса Егоровна, когда муж отсутствовал, брала его полномочия на себя и, надо сказать, выполняла из с блеском. Так что офицерский диплом Ивана Кузьмича, любовно повешенный в стеклянной рамке на стене, был по справедливости и дипломом жены офицера.
Очень разные по характеру, супруги Мироновы были схожи в одном. Как для Ивана Кузьмича, так и для Василисы Егоровны превыше всего была справедливость, и для них много значила жизненная заповедь «береги платье снову, а честь смолоду». Когда капитанше доложили, что «капрал Прохоров подрался в бане с Устиньей Негулиной за шайку горячей воды», она приказала уряднику: «Разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи». Обычно в таких склоках – две стороны виноваты.
Подобных правил придерживался и комендант. Когда узнал он о дуэли Гринёва со Швабриным, и у того, и у другого отобрал шпаги, а потом и мириться заставил – не без участия супруги. Честь офицерская, честь человеческая, правда житейская, истина Божеская – вот чего придерживались в решениях своих супруги Мироновы. Но не этого ли придерживались и супруги Гринёвы? Так что без натяжки мы можем говорить о великой схожести этих двух семейств. Великой – потому что относительно правдивости, непрестанного стремления к Божественной истинности все русские люди как нация похожи друг на друга. Самый лучший наш философ Иван Ильин объяснил эту схожесть тем, что превыше всего ценить правду, истину – это одна из отличительных черт русского национального характера. Всегда русский человек, не считаясь даже со своей жизнью, бился за торжество правды. И вот это русское свойство, в первую очередь, Пушкин отмечает в своих молодых героях – Петре Гринёве и Марии Мироновой. Впрочем, мы еще не рассказали, как Пётр познакомился со своей женой.
Сначала, когда Гринёв увидел Машу в горничной Мироновых, она ему не понравилась.
Произошло это, как он сам потом замечает, скорее всего от того, что его новый знакомый Швабрин выставил ее в невыгодном свете – глупа, мол, и горделива. Однако всё оказалось не так. Не глупа она была, а умна – приятно было говорить с ней. Не горда, а скромна – той скромностью, которая украшает девушку. Была Маша отзывчива, добра, да и неплохо образована. Не заметил Пётр, как стал стихи сочинять в честь Маши.
Прочитал он как-то очередные вирши Швабрину, а тот возьми да раскритикуй их, причем, критикуя стихи, презрительно отозвался о Марьи Ивановне. Перед приездом Гринёва он сватался к Маше, получил отказ, и с тех пор ненавидел девушку. Потому и теперь очернил ее. Мог ли Пётр Андреевич пройти мимо такой подлости? Мог ли пройти мимо этого человек, воспитанный на совершенной неприемлемости проявлений зла?
Он назвал Швабрина именем, точно отражающим натуру насмешника. Смелость в Петре была отцовская, он тут же вызвал обидчика на поединок. (В скобках замечу, что и этот поступок Гринёва тоже совершенно русский – когда дело касается чести или себя, или родных людей, или отечества, не привык россиянин дорожить жизнью своей). И вот вторая, состоявшаяся, дуэль, и Пётр ранен в предплечье, и несколько дней лежит без сознания в дому коменданта, и Маша, самоотверженная Маша, почти не отходит от него.
Очнулся наш герой, увидел перед собою Машу, и его первыми словами были: «Милая, добрая Марья Ивановна, будь моею женою, согласись на моё счастье». Она без всякого жеманства призналась ему в своей склонности, сказала, что родители рады будут её счастью. Но не будет ли препятствий со стороны родителей Петра Андреича? А препятствия оказались, да еще какие!
Швабрин послал письмо отцу своего соперника, в котором рассказал о дуэли. В ответ на просьбу дать благословение Петру на женитьбу Андрей Петрович не только отказал в благословении, но и пригрозил сыну перевести из Белогорcкой в более глухое место.
Пётр обо всём рассказал девушке и предложил пасть в ноги ее родителей, чтобы они дали благословение на венчание. Дело будет сделано, а там и отец смирится, и всё обойдётся. Но послушайте, что в ответ сказала Маша: «Нет, Пётр Андреич, я не пойду за тебя без благословения твоих родителей. Без их благословения не будет тебе счастья. Покоримся воле Божией...»
И снова работает тайный пушкинский приём намёка. Не идёт за любимого Марья Ивановна без благословения Гринёва-старшего не из-за каприза, а потому что без благословения отца не будет счастья ему, а несчастье приносить любимому она не хочет. Если точнее – не может.
Таков был веками установленный порядок. Дети уважали родителей. Жизнь родителей была примером для них. Традиции родительской жизни становились их традициями. И это помогало жить мудро, уверенно, справедливо. Потому что прошлыми поколениями были предельно точно выверены все общественные устремления и свершения. И, понятно, родительское благословение помогало детям и в семейной, и в гражданской жизни. Получившие родительское благословение получали благословение Бога, то есть непосредственную от Него помощь. Помните, что говорит Господь в своей пятой заповеди? – «Почитай отца своего и мать свою, чтобы тебе хорошо было, и чтобы ты долго прожил на земле».
Все нестроения на Руси (да и во всём мире) происходили и происходят именно от нарушения Божественных законов, а вместе с ними и установившихся за века порядков народной жизни. И как правило – нарушения начинались (и начинаются) с первой, основполагающей заповеди: «Я Господь Бог твой; и не должны быть у тебя другие боги, кроме Меня». Переполнившись гордыней, отказывались люди от Бога, отказывались от прежних жизненных традиций, придумывали новые, пытались перестроить жизнь, и заканчивалось всё великим крахом, страшным разрушением, и снова надо было обращаться к отброшенным и позабытым порядкам, чтобы не пропасть совсем.
В романе Пушкина показан именно такой отход от Бога и прежних традиций, который уродливо породил пугачёвскую смуту. Она принесла ни с чем не сравнимое горе стране нашей, народу, героям «Капитанской дочки». Но она же и отрезвила горячие головы, заставила возвращаться к прежним устоям, а Петру и Маше, в конце концов, подарила заслуженное счастье семейной жизни. Впрочем – по порядку.
Мы оставили влюблённых в самую чёрную полосу их жизни. Сам Гринёв говорит о своём состоянии так: «Дух мой упал. Я боялся сойти с ума или удариться в распутство». Избежать несчастья помогли начавшийся бунт, полученное комендантом известие, что с минуту на минуту пугачёвцы нападут на крепость.
Пушкин создаёт целую панораму настроений, связанных с приближающейся бедой. Недаром говорят, беда проявляет людей. Только пошли слухи о приближении шайки разбойников, как в крепости зашептались казаки, Швабрин выдал себя прорвавшимся интересом о том, какова сила у Пугачёва. Позднее, когда крепость пала, – на поклон к самозванцу пошли жители Белогорской, батюшка, приветственно зазвонили колокола. Сразу обрисовалась большая группа людей, для которых народные традиции обратились в мыльный пузырь или в маску, которую в удобный момент можно скинуть.
Но Пётр Гринёв воспринял весть о недалёком штурме крепости так, как повелела ему честь офицера, честь русского человека. Он готов был сразиться с врагом. И самое главное тут, пожалуй, в том, что не о себе думал он в эти минуты, а о том, как спасти от разбойников Машу, дочь капитана – Пётр понимал, что над ней нависла точно такая же опасность, как и над защитниками крепости.
Положить жизнь свою за царицу, за отечество, за друзей, за ближних – этими чувствами был переполнен отец Машеньки Иван Кузмич Миронов. Он с первых минут принялся готовить гарнизон к отпору бунтовщикам. Русский характер, который не из пугливых, проявила комендантша Василиса Егоровна. Она сказала в сердцах: «Каков мошенник! Что смеет еще нам предлагать! Выйти к нему навстречу и положить к ногам его знамёна! Ах он собачий сын! Да разве не знает он, что мы уже сорок лет в службе и всего, слава Богу, насмотрелись?» Воспитанные в народном духе, они духу этому и верны остались. Жизни отдали, но не покорились насильникам, отказавшимся от Христа и правды Его.
Неминуемо должен был погибнуть Пётр Андреевич Гринёв – вместе с комендантами и несколькими офицерами он первым с саблей в руке выбежал из ворот крепости навстречу яростной толпе наступавших. Но промысел Божий о нём был другой. Кто честно идёт навствречу Господу, тому Господь помогает. И сейчас помог. Узнал в офицере Пугачёв того барина, который в степном умёте подарил ему шубу со своего плеча. Оставил разбойник барина в живых. Скажем больше: предложил служить в его войске, обещая богатые вознаграженья. Вот отрывок разговора самозванца и молодого офицера:
«– Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в князья. Как ты думаешь?
– Нет. Я природный дворянин; я присягал государыне императрице: тебе служить не могу... Голова моя в твоей власти: отпустишь меня – спасибо; казнишь – Бог тебе судья; а я сказал правду...»
Бывает, правда действует и на тех, кто против правды идёт. Ведь и в них, где-то в глубине натуры (русскими же людьми были Пугачёв и другие изменники!) – живут гены традиций, над которыми они бездумно насмеялись.
И вот отпустил Пугачёв Гринёва. Но молодой офицер узнал, что Марья Ивановна спрятана в доме батюшки, а именно этот дом облюбовал главарь для своих пиршеств. И Пушкин не был бы Пушкиным, если бы не заострил наше внимание на тогдашней неразрешимой раздвоенности в душе своего героя. Вот признанья Петра: «Долг требовал, чтобы я явился туда, где служба моя могла ещё быть полезна отечеству в настоящих затруднительных обстоятельствах... Но любовь сильно советовала мне оставаться при Марье Ивановне и быть ей защитником и покровителем». Явная необходимость придти на помощь попавшему в беду (еще один закон русской жизни) взяла верх в чистой душе Гринёва. Это потом она поставит его в труднейшие обстоятельства, но это – промыслом Божьим – сложные обстоятельства и разрушит.
Трудно удержаться, чтобы с улыбкой не вспомнить забавного, на первый взгляд, деяния Савельича. Перед самым отъездом Пугачёва из крепости он предоставил ему реестр, с перечислением того, что из гринёвского добра разграбили, как он выразился, разбойники. Самозванец не наказал смельчака. А мог бы. И поступок дядьки Гринёва, при серьёзном рассмотрении, можно поставить в ряд безусловно нравственных поступков и самого Петра Андреича, и всх других героев романа, сохраняющих верность народному духу. Смелость, честность, правдивость, самоотверженность – эти традиции я имела в виду в первую очередь.
Но пойдём дальше по вихреобразному сюжету, вновь отмечая гениальнейшее мастерство Пушкина-романиста. Мало того, что Марья Ивановна попала в избу, где пировали Пугачёв и Швабрин, она заболела горячкой, а Швабрин, ярый ненавистник и тайный обожатель её, по воле Пугачёва сделался новым комендантом крепости. Как видим, в страшно опасное положение попала наша героиня.
Не находя возможности, как помочь ей, Гринёв срочно направляется в Оренбург, чтобы, выпросив роту солдат и полсотни казаков, вернуться и освободить крепость и любимую свою. Затея его в губернском городе признана опасной (хотя в наступательной тактике был резон). Пётр Андреич в страшном состоянии, которое усугубляется известием, что Швабрин держит Машу, как пленницу, и грозится отдать ее в руки Пугачёва, если она не выйдет за него замуж. Всё. Выхода нет.
И тут, явно не без Божьей помощи, приходит парадоксальное решенье. Если невозможна помощь от своих, то нельзя ли её получить от чужих? И больше – от главаря чужих? Достаточно одного его слова, и Маша окажется на свободе. Собственно, так всё и произошло. Шуба и стакан вина, поднесённые когда-то Пугачёву героем нашим, снова сделали доброе дело. Милосердие и справедливость человеческие, оказывается, и в бунтующей душе живут до смерти, а может, и после неё. Отчего бы тогда самозванец, выслушав справедливые обвинения Петра Андреича Швабриным, уже в который раз оказал милость представителю екатерининского офицерства, с которым он жестоко расправлялся, если оно не падало на колени. А тут офицер не упал, и будущую свою жену получил из неволи.
«– Что, ваше благородие? – сказал, смеясь, Пугачёв. – Выручили красную девицу! Как думаешь, не послать ли за попом, да не заставить ли его обвенчать племянницу? (Так представила самозванцу Машу Миронову попадья). Пожалуй, я буду посаженным отцом, Швабрин дружкою; закутим, запьём – и ворота запрём!»
Так ответил разбойнику офицер:
«– Бог видит, что жизнию моей рад бы я заплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Только не требуй того, что противно чести моей и христианской совести. Ты мой благодетель. Доверши как начал: отпусти меня с бедной сиротою, куда нам бог путь укажет. А мы, где бы ты ни был и что бы с тобою ни случилось, каждый день будем бога молить о спасении грешной твоей души...»
Пугачёв сказал:
«– Ин быть по-твоему! Казнить так казнить, жаловать так жаловать: таков мой обычай. Возьми свою красавицу; вези её куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»
Вот ведь как: проснулась в разбойнике частичка народного уклада. И что же хотел сказать этим автор романа? Что и на зло добро воздействует? Что и зло, по Божьей воле, порождает добро? Что правдивость и честность мила и главарю разбойников, поскольку нет таковых в развращённой шайке? Или он упрекнул таким образом гражданское общество, которое ничем не попыталось помочь бедному влюблённому? А вот чужак помог...
Мне-то думается, что обо всём этом вместе, и ещё о многом, сказал небольшим этим эпизодом русский гений. Но проследим судьбу его героев до конца.
Радости Гринёва не было предела. Но вот ведь очередная беда! – куда ехать с любимой? В Оренбург нельзя (там осада, голод). Все окрестные города Пугачёвым заняты. Везти Машу к родителям – отец в благословении отказал. И что-то снова подсказало Петру, что надо идти самой трудной дорогой. Не может быть, чтобы отец не понял чистейшей души дочки Миронова, героя войны со смутьянами. И поехали они. Но перед этим (обратите внимание на пушкинскую тайнопись) Марья Ивановна пошла проститься с могилами своих родителей, похороненных за церковью. Попросила Гринёва с нею не ходить. И нетрудно догадаться, что она просила у отца и матери прощения, благословения и небесных молитв за оставленных ими детей своих.
Всего несколько строк об этом. Но и они бережно подвигают нас к важнейшему обычаю русскому – помнить ушедших, молиться за них, советоваться с ними в трудные минуты жизни. Как это это благодатно! И как помогает это в нашей жизни!
Мы уже говорили, что роман «Капитанская дочка» так мастерски построен, что напряжение в нём не убывает с прочитанными главами, а всё прибывает и прибывает. Драматизм событий не ослабевает и после того, как Пётр Андреич отправил Машу к своим родителям, вынужденный остаться в гусарском полку. На сей раз он решил полностью отдаться гражданскому долгу. Честь и советь и тут подсказали ему верное решение.
Правда, воевать с пугачёвцами пришлось недолго. Выдали сподвижники своего главаря, как стало туго, и оказался самозванец в Москве. Ждал не дождался Гринёв дня, когда можно было ехать к родителям, к Маше. И снова роковые железные ноты прозвучали над ним. Не без участия Швабрина завели на Петра дело в Комисси по расследованию бунта, обвинив его в сотрудничестве с Пугачёвым . (Ах, какие длинные корни у недавних обвинений и казней наших ни в чём не повинных солдат, попавших в плен или вышедших из фашистского окружения!) Не много не мало, но приговорили Петра Андреича к смертной казни. Потом государыня проявила милость и заменила наказание пожизненной ссылкой в Сибирь.
Возможно, милость Екатерины Второй и привела Машу к мысли, что только к ней надо обращаться, чтобы спасти самого дорогого для неё человека. И, как Пугачёв спас когда-то будущих молодожёнов, так теперь и государыня спасла от трагедии молодых людей. Какое смелое, но какое жизненное сопоставление, сделанное русским гением! Что не придумает ум человеческий, совершит любящий нас Господь.
Итак, пушкинские герои женились. Государыня подарила им поместье. Многочисленное потомство стало хозяйничать в деревне. И вот штрих, достойный великого мастера – верные обычаям гринёвской семьи, они почтили память предков изданием записок Петра Андреевича, которые, понятно, и составили содержание романа «Капитанская дочка».
А нам остаётся самая трудная, хоть и самая небольшая, часть нашего исследования. О выводах, которые мы сейчас сделаем, Пушкин не говорит ни слова, – разве только приёмами сопоставления, контраста, намёка. Хотя всем ходом повествоания, всеми сюжетным разветвлениями приводит читателя именно к таким мыслям.
Пугачёвская смута служит только фоном и катализатором выявления многовековых устоев народной жизни. Назову те из них, которых так или иначе касается в повествовании автор. Буду называть в том порядке, в каком подскажет память.
Искренняя вера в Бога. Стремление жить по Его заповедям и заветам. Совестливые переживания, если что-то сделал против правды Божьей. Воспитание детей в православных традициях. Строгость, но и не скрываемая любовь. Признание бесполезным и даже вредным французского гувернёрства. Общение с Христом в душевных молитвах. Уважение родителей и послушание им. Приобщение детей к понятиям чести, справедливости и верного служения отечеству. Борьба за правду Христову, за справедливость. Защита униженных и оскорблённых. Способность на самопожертвование. Волевое противостояние соблазнам. Нравственная чистота в любви. Святое отношение к созданию семьи, к родительскому благословению, к венчанию. Переживания и молитвы за тех, кто отклонился от Христа. Попытка привести их к раскаянию. Незлопамятность, прощение людей, принёсших зло. Терпеливость. Понимание, что переворотами и силой принесёшь только зло.
Наверно, можно и ещё вспомнить устои народной жизни, на которые обращает внимание Пушкин. Но важнее отметить, что все они вытекают из заветов и заповедей Христа. Скажем, переживания и молитвы за отступников от Бога берут своё начало в завете любить врагов своих, а отрицание переворотов и революционных решений – во второй заповеди, в которой говорится о великой ошибке сотворять себе кумиров (революция, гордая вера в свою силу – это всё те же кумиры).
Надо отметить, что пушкинские герои – обычные земные люди. Им свойственны просчёты и ошибки. И не только ошибки, но и жестокие отклонения от правды Христовой. Вот только, как это часто бывает, одни спешат раскаяться в своих грехах, а другие камнеобразно затвердевают в них.
И отсюда следует простой и светлый, как родник, вывод. Искренне верующие в Бога, получая от Него благодать, способны преодолеть самые невероятные трудности, закалиться в них и построить свою жизнь по мудрым правилам предков. А люди, эти традиции разрушающие, теряют и земное бытие, и бытие вечное. Судьба Пугачёва, судьба всех его сподвижников, судьба предателя Швабрина серьезно предупреждает о гибельности безбожного пути. Ведь он не только безбожный, но еще и антинародный.
Идущие по нему становятся иванами, не помнящими родства. Но за гордыню невероятную попадают в самый страшный разряд людей, которые вносятся в чёрный список и не вспоминаются в православных службах. Хотя, думаю, и за их грешные души молятся современные гринёвы. Помолимся и мы с вами.
13 июня 2013 года,
Вознесение Господне