Останкинские помывки
В послевоенное время, когда Москва бурно разрасталась, активно заселяя свои окраины, особым образом встал вопрос о чистоте и гигиене огромного притока граждан. Если в общежитиях и на предприятиях, ты мог где-то помыться в душевой, то для семейных людей это была одна из основных забот. Вшей и блох хватало во всех общественных местах. Устраивались, как могли, дома с тазиком и подогретой в ведре водой, намыливали детям голову и попу, для себя же отгораживались занавесками и раздвигающимися ширмами.
Люди ходили мыться по особому графику к знакомым или родственникам, обеспеченным ванными или душевыми, если конечно не возражали соседи. Так и говорили
- пойду в гости к тетке попьем чайку, ополоснусь...
Но в основном надеялись на свой помывочный день недели, в ближайшей от твоего дома бани.
Их было не так и много, - новых бань в то время не открывали, оставались в распоряжении только те, которые находились в местах старинной застройки, например в моей памяти,рядом с бывшим селом Алексеевским, в десятках метрах от Ярославского шоссе.
Приехать туда, я - мальчишка, мог на трамвае, идущим от конечного круга, по Первой Останкинской улице, с интересом, разглядывая в окне заросшие деревьями крепкие одноэтажные избы и удивительные дачи с мансардами, давно ушедшей деревянной дачной Москвы.
Трамвай пересекал, бурную речку Копытовка, приток Яузы, въезжал на боковую рельсовую дорогу почти пустого шоссе, устремленного прямо к древней границе столицы.
Ярославское шоссе, в прошлом бывшая Троицкая дорога, ведущая к Сергиевой Лавре, начиналась с огромной площади Рижского вокзала, являвшегося когда-то, Крестовской заставой Камер-Коллежского вала, забытого ныне рубежа Москвы.
После въездного поворота на шоссе,- слева, оставалась на горке далекая церковь Тихвинской Богоматери, справа надвигалось бесконечное мрачноватое здание Госзнака, с окнами похожими на бойницы. И вдруг, на следующей остановке, оказывался среди двухэтажных каменных домов, переулков, проездов и улиц, выходящих к этому тракту, присоединившемуся, среди прочих, к Москве в начале двадцатого века - сегодняшнему Проспекту Мира.
На остановке Старо Алексеевской, нужно было сойти с трамвая и, не переходя шоссе, двинуться в сторону одноименной бани по коротенькой Срединной улочке.
Она шла к заводу Калибр, расположившемуся среди уцелевших домишек бывшей, когда то деревни Марьино.
Именно, здесь, на этой остановке, ты мог почувствовать себя человеком, вырвавшимся из окраинного пригорода. У оживленной остановки, в россыпь, стояло большое количество крошечных, неоднократно, выкрашенных разными маслеными красками палаток, с выложенными и вывешенными галантерейными товарами.
В глаза бросалось, прежде всего, мыло, мочалки, бесстыже выставленные женские и мужские трусы, бюстгальтеры, вафельные полотенца, развивающиеся на ветру, расчески, гребешки.
На самом углу располагалась лавка для курильщиков с папиросами и табаком, и приютившаяся к ней, открытая всем ветрам крошечная сапожная мастерская. Имела она возвышающийся стул для клиента, с предлагаемыми разнообразными услугами: гуталинного сервиса, набивки крошечных кожаных и резиновых заплат, металлические подковы, ниспадающие струи шнурков и ящички мелких гвоздиков.
Черноволосый хозяин сапожного места сидел, значительно ниже гостевого стула, почти у земли, на уровне постамента для ботинок клиента.
Тогда, в простонародье, чистильщиков обуви, за их смуглость, называли армяшками, хотя к великой Армении они имели очень дальнее отношение, являясь, видимо, когда-то их древними соседями. Называли они себя ассирийцами, что, наверное, было правдой.
Рядом в рабочем халате находилась мороженщица, с крашенным белым ящиком, подбитым катающимся подшипниками и запечатанным массивной крышкой, сохраняющей дымящийся искусственный лед. Недалеко торговала бойкая продавщица, предлагая газированной воды с сиропом, и без сиропа, называвшейся просто «чистой» водой - кто чего пожелает.
Ее замысловатый разливочный агрегат (сатуратор) привлекал мальчишек не только возможностью попить сладкую, слегка пощипывающую язык водицу, но и удивительным устройством, наполняющим газированной водой, ожидаемые своей очереди стаканы общего пользования.
Обмывались они бьющими вверх, струйками небольшого фонтанчика, что бы потом граненый стакан чуть-чуть наполнился лениво текущим сиропом из вытянутой вверх колбы, с нанесенными на ней мерными рисками, и вслед, за резким поворотом рукоятки – завершился бешеным напором наливаемой струи газированной воды с силой бьющим по дну.
Кудрявая верхушка пены, мгновенно достигала края стакана и останавливалась. Проделывалось это виртуозно с одновременной выдачей медной сдачи. Ты, получив страждущий стакан, отступал в сторону, давая место следующим, чтобы, после бани, неспешно насладиться холодной, с лопающимися газовыми шариками, водой.
Особенно поражала детей и подростков, в этом шумном месте, выставленная, на показ, рисованная самобытным художником, единственная в округе, щитовая цветная реклама фильма, идущего в местном кинотеатре «Диск». На ней, как сейчас помню, был изображен смотрящий прямо на тебя офицер в немецкой форме с красивым лицом похожим на артиста Кадочникова, и внизу бросалась в глаза надпись «Подвиг разведчика».
Именно, тут, начиналась для мальчишек из Останкино и Ростокино преддверие каменной Москвы с ее, кинотеатрами, большим зданиями и мигающими светофорами.
До бани, оставался пройти небольшой отрезок пути, примыкающий к высоким грязным стенам, скрывающих за собой какие-то промышленные здания. Да и сама баня напоминала одноэтажный производственный корпус.
По воскресеньям и субботам и из ее дверей, прижимаясь к стенке, выползал, живой хвост человеческой очереди, молча сосредоточенный в ее начале, и оживающей при подходе к кассам. У банных дверей происходило вращение, от встречных потоков распаренных, довольных, и помытых людей и молчаливых, входящих граждан, стремящихся поскорее протиснуться в теплое помещение, в ожидании своей помывки.
Встреча проходила с обычными восклицаниями,
- Граждане, дайте выйти, всем пара хватит.
Народ охотно расступался, рассчитывая на быстрое перемещение.
Покупка билета, не представляла ничего особенного, единственное, удивительное для сегодняшнего человека, это дешевизна билета, равная стоимости батона хлеба. У входа в просторную раздевалку, люди останавливались, высматривая ближний ряд освободившихся мест и ожидая от банщика возгласа
-двое или один, пройдите!
Удивительно, при наличии такой очереди, никаких скандалов за место в раздевалке не было, никто ссорится, не хотел, все относились друг к другу с большим почтением, хотя народ в то время был крутой, в другом месте никому и ничто не прощавший. Вовсе времена банное место считалось благостным и тихим, иными словами богоугодным.
Зал в раздевалке, напоминал расширенный, до бесконечных пределов вагон от электрички, кругом стояли спаренные скамейки с высокими, разделявшими людей спинками. Верхняя одежда, тут же складывалось, и вывешивалось на множестве крючков. Ботинки задвигались под сиденье, и босиком, прижимая ниже пояса мочалку и мыло, мальчишки устремлялись к хлопающей двери моющегося зала.
Конечно, была естественная стыдливость, и желание поскорее проскочить в помывочный зал с его жарким, все скрывающим туманом.
Для многих из нас, это уже был не первый поход в баню. Свое первое общественное мытье начинал вместе с бабушкой, которая силой затаскивала меня в накрытый соломой под, русской печи, который казался тогда мне преисподней. После я ходил, с матерью и затем и отцом, но это был короткий период.
Уже в восемь лет, мы с одноклассниками, отправлялись туда самостоятельно. У части моих ровесников, отцы не вернулись с войны, и матери их водили с собой вплоть до возникновения скандала, когда ей в глаза говорили
-женщина, вы имеете совесть, у него уже….,
Так, что некоторым приходилось быть здесь и раньше, обычно мать подводила мальчишку, к какому ни будь, стоящему у кассы, мужчине и просила
-вы уж, пожалуйста, посмотрите за ним, он послушный.
За тем назначалась встреча через час, так что при выходе из бани вечно дежурили ожидающие.
Сама помывочная не представляла ничего особенного - большое набор псевдо мраморных плит, стоящих на чугунных ножках, от стены до стены,
хлопочущие около них голые мужики, намыливающие и натирающие с упоением себя или ближнего соседа. Кругом бесчисленное наличие оцинкованных шаек, из которых ты должен выбрать непобитую, не протекающую и занять свободное местечко.
Несмотря, на большую входную очередь, найти свой уголок не представляло особого туда, так как значительная часть мужчин приходила попариться, выпить, и по большому счету, в мытье не участвовало. Первые заходы в зал, начинались с первого опыта, непростого наполнения горячей водой своей шайки, при этом, легко можно было ошпариться. Брызги мощной струи кипятка, бьющей из широкого крана, открывающегося легким полу движением массивной ручки, далеко разлетались за пределы разливочного места.
Выручала детская сообразительность и наблюдательность, вначале наливали холодную воду и затем медленно поворачивали кран горячий воды. Не долитую до конца посудину, осторожно относили на свое место, проходя перед расступающимися перед тобой взрослыми, и возвратившись, окатывали его, смывающей чистой водой. Набрав, последующую шайку, приступали к мытью, старательно натирая себя ароматной лыковой мочалкой.
Из-за проделанной процедуры, возникало детское чувство гордости от твоего моющего действа, ничем не отличающегося от умелого поведения взрослых дядь, относящихся к тебе и другим с одинаковым уважением.
По соседству можно было услышать
-Ну-ка, сынок потри мне спину, а потом я тебе.
Выполняя просьбу, старался натирать, изо всех сил, показывая, что ты умеешь это делать не хуже других взрослых. Постепенно уходила стесненность и как всегда, появлялось мальчишеская самоуверенность и нахальство.
Не без интереса, разглядывал окружающих, таинственную, хлопающую от удара дверь, из которой с шумом вываливались счастливые краснотелые мужики с душистыми вениками, и слушались крики
-Коля, поддай еще, с встречной просьбой,
-Хватит, мужики, уже нестерпимо.
Все это, было столь интересно, что, несмотря на строгий родительский запрет – «не заходить в парилку», незаметно для себя, нарушая обещанное, проникал туда в компании с другом.
Жар, охватывавший нас, заставлял устремляться обратно к двери, но зрелище остервенело бьющих веником друг друга мужиков, их жалобно-восторженные возгласы завораживало и не отпускало. После очередной поддачи в топку кипятка, и выброса из печи струи горячего пара приходилось покидать парилку.
Уже одевшись, оказавшись на улице, внутренне сопереживал, выходящим вместе с тобой счастливым довольным людям, и возникало в сознании, я тоже, как и они, был в парной, и в следующий раз буду там, потому что, что-то в этом есть.