ИЗ СБОРНИКА «РАССКАЗЫ АНТИДЕДАЛА»
Главное - это карандаш и бумага. Но на первых порах. Значит, бумага... А именно - первый лист… Начало пути…
В особом кармане моего матраса хранился чистый лист отличной бумаги, бумаги высшего качества, изготовленной из деловой древесины с добавлением рисовой массы и мела. Это очень хорошая писчая бумага. Такую бумагу обычно продают целыми пачками по двести пятьдесят или даже пятьсот листов. Держать у себя целую пачку опасно. Когда дело касается таких тонких вещей, следует быть особенно осторожным. Я внимательно осмотрел свою койку, отогнул матрас и, стараясь не попортить, извлёк тот лист бумаги. Он почти не пострадал и, чистый с двух сторон, - выглядел словно новый. Я протёр носовым платком поверхность моего стола и расстелил свой лист бумаги. Кстати, у меня очень хороший стол, прочный и удобный, без всяких там выдвижных ящиков, с гладкой светло-коричневой столешницей, такой стол не стыдно поставить в столовой или в полковой канцелярии.
"Прежде, чем что-то писать, вспомни, как бывает красив чистый лист бумаги", - всплыла старая китайская пословица. Я смотрел на свой лист и любовался его красотой. Вот передо мной фрагмент бесконечной белой плоскости. А какова, например, вероятность, что две точки из континуума точек моего листа окажутся на одной прямой? Разумеется, единица. А если не две, а три? Тут вероятность значительно ближе к нулю. А если не три, а сто? - Почти ноль! Но вот я беру линейку и провожу на листе отрезок. И не сто, а континуум (!) точек этого отрезка оказывается на одной прямой! Невероятное событие свершилось!
- О каком невероятном событии здесь может идти речь? - с раздражением возразит мне какой-нибудь математик. - Какое отношение к благородному континууму имеет твоя низкопробная спекуляция?! Дорогой мой, ты должен прежде отметить все эти точки, выделить их из плоскости своего листа, а уж потом, если они вдруг окажутся на твоём произвольном отрезке, трубить в литавры.
- Хорошо, - отвечу я, - но давайте, коллега, поступим по-другому. Начните именно с этого отрезка и отсчитайте на нём, скажем, сто триллионов точек. И, пожалуйста, не жалейте времени дело стоит того.
- Но ведь это как раз и невозможно! - запальчиво крикнет в лицо мне математик. - Любая точка - всего лишь абстракция она не имеет объёма, веса и формы. Это некий фотон нашего ума, и сосчитать его невозможно!
Ну вот, опять... Опять это страшное слово "невозможно". Как вы все привыкли и прилипли к нему! Сколько раз невозможное сегодня оказывалось не только вполне возможным, но и до скуки привычным завтра.
Но я увлёкся... Лист, лист, лист... Надо сосредоточиться на листе. Сейчас это самое главное. Но меня всё время что-то отвлекает. Может быть, это следствие того воодушевления, которое я испытал на утренней прогулке. Тогда я, разумеется, в скором времени успокоюсь и вновь обрету прозрачную ясность мыслей. Но всегда, именно - всегда, одновременно существуют несколько объяснений любого - даже самого тривиального - факта. Может быть дежурный доброжелатель каким-либо способом научился подслушивать мои мысли. Может быть, в его распоряжении находится некий генератор помех, который и мешает мне в настоящую минуту приступить к непосредственному выполнению...
Итак, сосредоточимся на листе...
Лист, лист, лист...
Белый лист белой бумаги...
Высшее качество...
Добавление рисовой массы и мела...
Лист... ЛИст... ЛИСт... ЛИСТ…..
Хватит! Нечего ходить вокруг да около! Пора заглянуть в суть вещей! Время добраться до корней, рассмотреть концы и начала! Что было написано на дверях приёмной оракула? Правильно! Спустись туда сперва сам, Разбери свой чердак, залезь в личный колодец. Короче, начни с самого себя! Единственного, гениального и неповторимого! Я, только Я и миллион Я снова!
«Не желаю иметь гениальность! Нет больше сил тащить на плечах свои таланты, прыгать по звёздам и взбираться на эвересты! Хватит! Я не могу отвечать за всех!» Сколько раз повторял я в сердце своём эти слова! И всё равно опять поднимался на эвересты. Судьба!
Я человек иного времени. Двигаюсь и соображаю моментально. Вероятно, потому и попал в этот нелепый век. Угодил в пост-модерн общества потребленья. Можно сказать, вляпался в кучу гуано и скопище йеху. Итог – весь в дерьме, а они – во всём белом. Цирковой номер!
- Наш самолёт совершает посадку. Просьба пристегнуть ремни. Месье, почему вы так побледнели? Вам страшно?
- Непривычная ситуация… Я, знаете ли, парашютист.
А вы когда-нибудь прыгали с парашютом?
Третий день болит голова. С похмелья или от злости – не важно. Записываюсь к профессору на приём. Вхожу почтительно в кабинет. Профессору лет семьсот. Едва перебирает ногами. Вроде как на нём водолазный костюм.
- Салют, док! – говорю я. От меня исходит волна нежных чувств. Я дружески хлопаю его по спине. Пока профессор собирает стёкла очков и ищет зубной протез, сажусь за стол, заполняю амбулаторную карту, ставлю диагноз и выписываю рецепт. Не потеряно даже одной секунды! Встречаются же достойные уважения двуногие и без перьев. А ведь минуту назад казалось, что кругом одни йеху. Кто теперь будет мне говорить о бездушии наших сиволапов! Они только не желают лечить своих йеху. Ибо такие сами. И чтобы они работали лучше надо сделать только одно: умень-шить число йеху. По обе стороны от прилавка.
Ну вот, так всегда. Возложенная на меня миссия огорчает. Почему никто не хочет работать честно? В моём видаке застряла кассета. Вынуть – минутное дело. Захожу в мастерскую и объясняю картину. Мастер, естественно, йеху суёт мне свою фитюльку и назначает свидание через неделю. Короче, обычное хамство. Как тут быть? Ставлю этого мудака в угол, извлекаю кассету, выбиваю чек и забираю из кассы честно заслуженный гонорар. Но каждое дело должно быть доведено до конца. Это мой принцип. На улице захожу в телефонную будку и бесплатно вызываю милицию. Радости и удовольствия, разумеется, нет. Только голое торжество принципа. Милицию приходится ждать целый час. Наконец приезжают. Убедившись в этом, спокойно иду домой. В подворотне трое мутузят одного. Народ у нас сволочь. Никто ничего не умеет делать. Взять хоть вот этих. Прыгают, руками машут, мешают друг другу. Йеху! Приходится вмешиваться. Вырубаю сперва троих. Потом и виновника торжества привожу к общему знаменателю. Не могу выносить слов благодарности. В них всегда какая-то доля фальши. И почему – кто мне скажет – я всё должен делать сам?! Даже убирать говно в собственном доме?!
Не успел закрыть дверь, как уж свистит звонок. Думал, милиция. Даже одобрил сообразительность этой разновидности йеху. Однако ошибся. Оказалось – представители научной общественности столицы. Оба в штатском. Зашли, как говорится, на огонёк. Меня это не удивило. Я и прежде, бывало, устраивал симпозиумы с… про-фессорами. Особенно по ночам. С бабами и водкой. Когда душа просила праздника и морали. Но тут, правда, вышел случай иной – пносы сразу выдали мне меморандум. У меня возникло желание сунуть их репы под душ водо-бачкового инструмента. Но воспитание и природная вежливость взяли верх. И я не сунул. А зря! Не следует подчинять себя правилам политеса! Интуиция – великая вещь. Особенно – голос сердца. Быстрота, глазомер, натиск! И вот результат: вместо бодрой баталии мы просто поблеяли друг на друга. Правда, с горьким реваншем…
- Вы не можете больше здесь жить! – торжественным хором блеют пносы. – ВАМ ВСЕ ЗАВИДУЮТ И БОЯТЬСЯ. А зависть и страх – корни любых пороков. Вы приносите только зло. Значит, вам придётся уехать.
- Куда именно? – ласково блею я.
- Мы вас отправим на Марс. Из чувства гуманности, – доверительно блеют пносы.
- Прямо-таки на Марс? Мэ…ээ… – уточняю я.
- Вот именно, - подтверждают пносы.
- Лучше бы на Луну, сколько топлива сбережёте, - рассудительно блею я.
- Нет, нет! - радостно блеют пносы. – Принято решение депортировать вас на историческую родину. О расходах не беспокойтесь. Уложимся строго в смету.
- Стало быть, это правда… - задумчиво блею я.
- Что?
- Я всегда чувствовал свои марсианские корни, - уверенно блею я.
- Поразительное чутьё! По нашим изысканиям вы действительный и почётный член старинного марсианского рода дрель-фов! – восторженно блеют пносы.
- Отрадно слышать, - подбодряю я. – А герб уже заготовлен?
- Точно так! – подпрыгивают от возбуждения пносы. - По самому высшему этикету.
- И что же на нём изображено? – вопросительно блею я.
- Ваш родовой герб украшает большая железная бочка, - благожелательно блеют пносы
- И это всё? А девиз?
- Только бочка. Девиз отсутствует или исполнен симпатическими чернилами.
- Кстати, именно в такой бочке вас и отправят на родину, - сольно блеет второй пнос.
- В железной бочке?! Йя –у!!! – перехожу на кошачий я.
- Деревянная не выдержит холодов – неуверенно блеют пносы. – К тому же это самая последняя разработка.
- Разработка?!! Йя-у!!!
- Да. Межпланетного плацкартного везделёта. Не заметите, как домчит, - успокоительно блеют пносы. - Не успеете и озябнуть. В крайности отогреетесь на местах.
- На Марсе же жуткий холод! – с изумлением блею я. - Даже у экватора не выше нуля!
- Суеверия! – с раздражением блеют пносы. – Там и есть самый райский климат. Впрочем, сметой предусмотрена утеплённая куртка военного образца.
- С двумя карманами, - почему-то смущённо блеет второй пнос.
- Вы меня здорово успокоили , - объявляю наконец я. – Карманы меняют всё дело. Однако было бы весьма любопытно узнать, когда, кем и где принято решение о моей депортации?
- Решение принято на самом верху, - не очень уверенно блеют пносы. – Всё согласовано… и отражено в плане развития столицы…
- Кто, где и когда? Ййяя-у!!!
- Сейм, Дума, Ассамблея, Конгресс, Парламент, Кагал, Хурал или Кнессет…
- Вы забыли народную джамахерию и вольное общество свободных каменщиков и парашютистов, - радостно добавляю я, открывая окно и выталкивая пносов на свежий воздух.
Моя квартира на пятом этаже. Высота, сами понимаете, пустяковая. И пносы без вреда для себя приземляются на зелёном газоне. Оказывается рождённые ползать умеют-таки и летать. Важное открытие в области квантовой биологии. Я дружески машу им рукой. Потом достаю толстую тетрадь, на обложке которой значится «Мои Паттерны», и набрасываю в ней несколько строк.
Я рано обрадовался. Пносы успели не только нагадить в прихожей, но и нассали даже в мой чай. Во всяком случае я очнулся именно в той самой бочке, о которой шла речь в меморандуме. Я сидел в крайне неудобной позе, упираясь подбородком в колени. Снаружи слышались голоса.
- Чего там так долго возитесь? – спрашивал начальственный баритон.
- Готово, готово, - отвечал быстрый фальцет, - сейчас запускаем.
- Траекторию посчитали? – для формы интересовался баритон.
- Не извольте беспокоиться, - докладывал фальцет. – Ежели что, - в пути и подправим!
«Стало быть, и вправду на Марс», - спокойно подумал я. Ни паники, ни волнения не было и в помине. Я очень смелый человек, но никогда не подозревал – до какой степени.
- Куды карбит суёшь, сволочь?! – заорал кто-то снаружи. - Сейчас как рванёт!
От страшного удара у меня заложило уши. По бочке лупили кувалдой. «Герметику проверяют», - шмыгнула мысль. Наступила полная тишина. Я приготовился к перегрузке и космическому морозу, от чего впал в анабиоз.
- Вот и приехали, - прозвучал чей-то бас. – Добро пожаловать на Гавайи.
Я сообразил, что уже доставлен на место. Как меня вынимали из бочки - не помню. В чувства пришёл на холодном железном столе в плохо освещённом помещении вроде склада. Две фигуры в белом пытались засунуть меня в какой-то халат.
- Это Марс? – задал я вполне резонный вопрос.
- Он самый , - ответила фигура в белом, стараясь протащить мою руку в рукав. – Будет тебе и Энгельс. Скоро увидишь…
Мне не понравился такой ответ. И я не стал больше спрашивать этих йеху. Халат был узок и мал. К тому же вонял какой-то дрянью. Выходит, даже на Марсе не могут снабдить приезжих приличным платьем. Вероятно, йеху расплодились по всей Галактике.
Наконец процедура моего одевания завершилась.
- Чего встал? Пошли! – и я получил сильный толчок в спину.
С непривычки кружилась голова. Крайность обхождения удивляла. Неужели на Марсе принято так сурово встречать посетителей? Поразмыслив, я пришёл к выводу, что резкий приём иной раз может оказаться весьма полезным. Мы на Земле бываем часто заражены ложным сознанием собственной значимости. Иногда дело доходит до того, что подчинённый ждёт уважения от начальника, а покупатель – от продавца.
На этом слове записки данного вундеркинда обрываются.