6. Комплекс Квазимодо
Итак, подведем предварительную черту под вышесказанным. Среди личностных особенностей творчества Гоголя мы обратили внимание на две самые общие: инфантильность и автобиографичность. Они создают в его произведениях общий психологический тон. Кроме этого, мимоходом и менее отчетливо высказано предположение о воздействии на творчество пережитых Гоголем детских травм.
В последнем параграфе мы намерены рассмотреть влияние на личность и творчество писателя одного из его комплексов: «комплекса Квазимодо».
Напомним, что в человеческом бессознательном существуют блоки мыслей, образов, представлений, эмоций, связанных одной идеей и объединенных в «комплекс». Комплексы структурируют определенное поведение индивида в определенных ситуациях, а также участвуют в формировании ценностных личностных оппозиций. И первое, и второе находит своё отражение в художественном творчестве.
Мы иногда говорим: «Это у него от комплекса неполноценности». Говорят даже ярые противники психоанализа, не подозревая, что именно он впервые описал, объяснил и ввел в повседневный обиход это выражение. Что каждый из нас вкладывает в это понятие? Примерно то, что можно выразить фразой: «Это когда человек считает себя хуже, ущербней, чем он есть на самом деле, недооценивает себя». Понимание, в общем, верное. Как и все комплексы, комплекс неполноценности коренится в детстве. Ребенок очень скоро убеждается, что он — абсолютное беззащитное и бесправное существо. Его вольны наказывать, а он даже не всегда понимает, за что. Он вдруг обнаруживает, что мама принадлежит не только ему, что у неё есть мужчина, его папа, а ещё — маленькие братик и сестра, и ему остается совсем немного такой желанной маминой ласки. Кроме того, его отец — всесилен и умеет делать много всего, а ребенок — так мало... Вот он — фундамент комплекса неполноценности.
По мере взросления комплекс частично изживается, то есть вытесняется в бессознательное, но во время психических кризисов, фрустраций («Фрустрация — состояние тревожности, возникающее тогда, когда мотивированное поведение наталкивается на непреодолимое препятствие... Один из выходов из него — фрустрационная регрессия, которой может быть бегство в мир фантазий»(Херсонский,1991,380) ) возникает реальная опасность того, что комплекс оживет с новой силой и даже получит развитие. Один из самых опасных периодов, благоприятствующих возникновению кризисов — время начала инициаций подростка во внешний мир, когда он отрывается от семьи и впервые по-настоящему с чуждой ему внешней реальностью.
Это ответственный и опасный Рубикон в жизни каждого человека. Гоголю не удалось перейти его без губительных последствий: комплекс неполноценности ожил и даже получил развитие в своём «клиническом» варианте — комплексе Квазимодо. Квазимодо — уродливый герой романа В.Гюго «Собор Парижской Богоматери». Комплекс Квазимодо - это «специфические черты характера. Стереотипы поведения, нарушения способности к социальному приспособлению, развивающийся у человека с грубыми физическими недостатками» (Херсонский, 1991,354).
Гоголь был далеко не красавцем, но уродом он тоже не был. Как бы портреты не отдалялись от оригинала, они сохраняют его черты, но мы не найдем ничего отталкивающего в портретах Гоголя, разве что нос необычно длинный...
«Белокурый кудрявый мальчик в сером гимназическом сюртучке» (И.Кулжинский). «Лицо его было какое-то прозрачное» (А.Данилевский). «Немножко сутуловатый, с походкою, которую всего лучше выражает слово «петушком» (Н.Белоозерский). «Небольшой рост, худой и искривленный нос, кривые ноги... - всё это прежде всего бросалось в глаза (М.Лонгинов). «Оригинальное остроносое лицо с серыми маленькими глазками» (В.Соллогуб). «Худая длинноносая фигура» (И.Тургенев). «Невысокого роста блондин в золотых очках и плотно сжатыми, как бы прикуснутыми губами... всё это придавало его фигуре нечто карикатурное» (П.Каратыгин) (все цитаты по: Вересаев,1990).
Не совсем ординарная внешность, но и не демоническая. «Демоническое» возникает в соединении с именем «Гоголь» и общей оценкой его личности. Но демоническим психоанализ называет бессознательное...
Щуплый, болезненный Никоша, попавший в Нежин вскоре после смерти брата, из-за которой он, по-видимому испытывал какое-то чувство вины, затворенный в себе отрывом от семьи и насмешливым отношением соучеников, он испытал очередной тяжелейший психологический кризис. Это ведь действительно ненормально — противостоять в такие годы всему миру: «Все, все против меня!...»
К концу учебы он писал матери: «Вряд ли кто вынес столько неблагодарностей, несправедливостей, глупых, смешных притязаний, холодного презрения и проч.» (там же,91). Бывший гимназист признавался: «Жизнь Гоголя в школе была, в сущности, адом для него. С одной стороны, он тяготился своим хуторным положением однодворца, с другой — физической неприглядностью. И над всем-то мы смеялись... Вообще. Гоголь служил нам в школе объектом забавы острот и насмешек...» (там же, 81).
Среди этой кошмарной изоляции в Гоголе с новой силой развился его комплекс неполноценности. Позже он писал матери: «О, это ужасно! Это раздирает моё сердце. Простите, милая , великодушная маменька, простите своему несчастному сыну, который одного бы только желал ныне — подвергнуться в объятья ваши и излить перед вами изрытую и опустошенную душу свою, рассказать всю тяжкую повесть мою. Часто я думаю о себе: зачем Бог, создав сердце, может, единственное, по крайней мере редкое в мире, чистую, пламенеющую жаркой любовью ко всему высокому и прекрасному душу, зачем Он дал всему этому такую грубую оболочку?» (там же.107).
Психика, отягощенная переживаемым кризисом, должна была защититься от разбушевавшегося комплекса, иначе её её ждало саморазрушение, сумасшествие.
Наиболее распространенными выходами для преодоления этого комплекса являются два вида психологической защиты. Об одном из них — регрессии, мы уже говорили выше. Внешним показателем и следствием её служит показывающаяся в поступках и взаимоотношениях инфантильность. Все те инфантильные черты, о которых мы говорили выше, проявлялись в полной мере и в школьные годы (об этом см. у Вересаева. Раздел «Детство и школа»).
Второй вид психологической защиты получил в психоанализе название «реактивных образований», и характерен он, прежде всего, «инверсией» (Фейдимен, Фрейгер, 1991,39). Всё. Что было со знаком минус, обращается в плюс.
Называют его неряхой и брезгуют им — это утрируется и превращается в «позицию»: «Что я за попугай! - говорил он. - Я сам знаю, что мне нужно». «Отвечать за оскорбление? - говорил он. - Да кто может сказать, что я его принял? Я считаю себя выше всяких оскорблений, не считаю себя заслуживающим оскорбления, а потому и не принимаю его на себя»(Вересаев,1990,78).
Смеются над его замкнутостью, называют «таинственным карлой» и «мертвой мыслью» - и это превращается в достоинство: «Я почитаюсь загадкой для всех; никто не разгадал меня совершенно» (там же, 91).
Подтрунивают, дразнят его, насмешничают — проходит год, два, и он превосходит всех в этом «мастерстве»: «Товарищи часто жаловались на него: он всех копировал, передразнивал, клеймил прозвищами» (там же,78). Эта черта переросла в непревзойденный (как считают очевидцы) дар комического актера.
Издеваются над его носом — и он умудряется превратить этот «физиогномический порок» в «физиогномическое» достоинство: « Гоголь взялся сыграть роль дяди-старика, страшного скряги. В этой роли Гоголь практиковался более месяца. И главная его задача состояла в том, чтобы нос сходился с подбородком. По целым часам просиживал он перед зеркалом и пригинал нос к подбородку, пока наконец не достиг желаемого. Роль сыграл он превосходно, морил публику смехом и доставил ей большое удовольствие» (там же, 62).
Стоит ли говорить, что все эти «зеркальные» устремления Гоголя потом сопровождали его как в повседневной жизни, так и в творчестве. Любую из описанных инверсий можно проследить во всём творчестве Гоголя. И если со временем, с получением «имени и места», в жизни эти реактивные образования теряли остроту, то в творчестве, напротив, они достигли гигантского размаха и противостояли уже не гимназистам, но Дьяволу: «Врагам России: Я Рок России!»
Что касается «носа», то гоголь как был, так и «остался с носом». Когда тебя дразнят «носом». А тебе в ответ нечего возразить, то невольно получается, что ты и твой нос — одно и то же. И «нос» у Гоголя стал ядром застарелого комплекса Квазимодо.. Девице Балабиной он писал: «Верите ли, что часто приходит неистовое желание превратиться в один нос, чтобы не было ничего больше, - ни глаз, ни рук, ни ног, кроме одного только большущего носа, у которого бы ноздри были в добрые вёдра» (Ермаков,1923,202). Ну что это, как не «доставание носом до подбородка»?!
В заключение приведем цитату из В. Набокова, рассуждающего как раз о Гоголе и его носе:
«Нос был самой чуткой и приметной чертой его внешности. Он был таким длинным и острым, что умел самостоятельно, без помощи пальцев, проникать в любую, даже самую маленькую табакерку, если. Конечно. Щелчком не отваживали незваного гостя (о чем Гоголь игриво сообщал в письме одной молодой даме). Мы видим, как нос лейтмотивом проходит через все его сочинения: трудно найти другого такого писателя, который с таким бы смаком описывал бы запахи, чиханье и храп. То один, то другой герой появляется на сцене, так сказать, везя свой нос в тачке или гордо въезжает с ним, как незнакомец у Стерна. Нюханье табака превращается в целую оргию. Знакомство с Чичиковым в «Мертвых душах» сопровождается трубным гласом, который он издает, сморкаясь. Из носов течёт, носы дергаются, с носами любовно или неучтиво обращаются: пьяный пытается отпилить другому нос; обитатели Луны (как обнаруживает сумасшедший) — Носы. Обостренное ощущение носа в конце концов вылилось в рассказ «Нос» - поистине гимн этому органу. Фрейдист мог бы утверждать, что в вывернутом наизнанку мире Гоголя (та самая инверсия — В.С.) человеческие существа поставлены вверх ногами (в 1841 году Гоголь хладнокровно заверял, будто консилиум французских врачей установил, что его желудок лежит «вверх ногами») и поэтому роль носа, очевидно, выполняет другой орган, и наоборот. Но фантазия ли сотворила нос или нос разбудил фантазию — значения не имеет... Писатель, который мельком сообщит, что кому-то муха села на нос, почитается в России юмористом. В ранних сочинениях Гоголь не раздумывая пользовался этим немудреным приемом, но в более зрелые годы сообщал ему особый оттенок, свойственный его причудливому гению. Надо иметь в виду, что нос как таковой с самого начала казался ему чем-то комическим, чем-то отдельным, чем-то не совсем присущим его обладателю, и в то же время (тут мне приходится сделать уступку фрейдистам), чем-то сугубо, хотя и безобразно, мужественным. Обидно читать, как, описывая хорошенькую девушку. Гоголь хвалит её за плавность черт гладкого, как яйцо, лица.
Надо признать, что длинный чувствительный нос Гоголя открыл в литературе новые запахи (и вызвал новые острые переживания). Как сказано в русской пословице: «Тому виднее, у кого нос длиннее», а Гоголь видел ноздрями. Орган, который в его юношеских произведениях был карнавальной принадлежностью, стал в расцвете его гения самым лучшим его союзником. Когда он погубил этот гений, пытаясь стать проповедником, он потерял и свой нос, так же как его потерял майор Ковалев»(Набоков, 1989,539).
Здесь, после этих замечательных суждений В.Набокова, не хочется и добавлять ничего, а только подписаться.