Я увидел эту надпись, случайно бросив взгляд на зеркало, покрытое испариной. Выведенные пальцем буквы, плачущие влажными дорожками, совсем не удивили меня, а лишь заставили горько усмехнуться.
«Твоя навеки Анна…»
Вот уже год прошел, а я все никак не могу ее забыть… Ничего теперь не поделаешь, жизнь продолжается – говорят мне. Говорят то, что я больше всего боюсь услышать, настолько избито и пошло это звучит… Жизнь продолжается. Я это знаю. Но все равно каждый месяц, одиннадцатого числа, прихожу на городское кладбище. И каждый раз вижу, что свежих могил становится все больше и больше…
Сегодня десятое… Я положил бритву и провел рукой по щеке. На пальцах остался багровый след. Не везет мне – каждый раз украшаю лицо новым порезом. Я прижал раскрытую ладонь к стеклу. Отпечаток лег поверх букв, смазывая их и оставляя розовый развод.
Жизнь продолжается, но я все никак не могу ее забыть. Да и как это вообще возможно, если каждая половица в этом доме напоминает о ней? Хранит ее голос, ее шаги, ее запах… Я знаю, что она все еще здесь.
Иногда мне кажется, что окружающие меня стены стали приютом для всех призраков этого города. Я чувствую их, чувствую холод, когда очередная бледная тень проходит совсем близко от меня. Просыпаюсь среди ночи от тихого смеха, похожего на плач, или от плача, похожего на смех, и долго лежу в темноте, скованный холодным и липким страхом, не в силах пошевелить даже пальцем. Слышу шаги над головой. Кто-то – или что-то – ходит там от стены к стене, подобно тигру в клетке, время от времени издавая долгий мучительный стон. Кто это? Интересно бы узнать, но я почему-то не нахожу в себе сил подняться по лестнице и посмотреть.
Чего я боюсь? Сам не знаю. Наверно, больше всего меня мучает страх, что своим любопытством я спугну этих гостей, и они уйдут искать новое, более спокойное место. А тогда вместе с ними уйдет и Анна.
Что заставляет меня жить в доме, где сам по себе включается и выключается свет, хлопают двери и слышатся странные звуки, от которых кровь стынет в жилах, спросите вы? А кто сказал вам, что я вообще живу? Я умер. Умер год назад, когда обменял свою жизнь на жизнь любимой женщины. «Прости!» - вот все, что я хочу сказать ей. Одно только слово, которое заставляет меня жить дальше. О, если бы я был уверен, что она слышит меня!.. Можно надрывать глотку в крике, а можно шептать одними губами – большой разницы нет. Живые часто слышат мертвых, но могут ли мертвые слышать живых? Очередная задача с тремя неизвестными…
Я повернул кран и с минуту глядел на тугую струю холодной воды, бьющей о белую эмаль ванной. Затем набрал полную пригоршню и плеснул себе в лицо. Холод обжег кожу и напомнил о снеге. Белом снеге, который искрился в свете луны в ту злополучную ночь одиннадцатого января…
*****
- Алеша, ты пьян. – Анна строго смотрела на меня поверх очков. Я уже неоднократно предлагал ей подумать о контактных линзах, но она все отнекивалась. Наверно, ей казалось, что очки придают серьезности, хотя всегда походила в них на девочку-подростка, играющую во взрослую даму.
Вероятно, я не нашел ничего более подходящего, как только глупо улыбнуться. Вечеринка закончилась поздно. Кто-то уезжал сам, кто-то вызывал такси – хозяева жили за городом, да еще и на отшибе, пешком до дома не доберешься.
Я изрядно набрался в тот вечер. Помню, что походка моя была нетвердой, а перед глазами все плыло. Наверно я минут десять шарил по карманам, пока искал ключи от машины, чем вызывал веселый смех проходивших мимо приятелей.
Анна решительно села на водительское кресло. Само-собой, я не протестовал. Только хохотнул, что, мол, женщина за рулем - все равно, что фашист в танке, за что и получил чувствительный толчок локтем в бок.
Я слышал, как заработал двигатель, а затем закрыл глаза и отключился.
Проснулся я оттого, что весь мир взорвался.
Теперь сложно понять, что тогда произошло, ведь даже ушлые эксперты расходились в своих мнениях. Может быть, что-то возникло в свете фар и заставило ее до отказа вывернуть руль. А может быть Анна, преодолев свою обычную робость перед ревущим мотором, выжала из него слишком много и не смогла справиться с управлением на скользкой дороге среди заснеженных холмов. Одна только луна знает. Одна только луна, освещавшая пустое обледеневшее шоссе.
Машину резко повело вбок, швырнуло на обочину, подбросило и перевернуло.
Помню, что я вдруг почувствовал себя мухой на потолке, а затем все внутренности сжала какая-то ледяная рука, резко вывернула их в жгут, рванула к горлу, а потом к пяткам. Которые вдруг оказались над головой…
Пришел в себя я от насадного воя автомобильного гудка. Он выл и выл, пронизывая голову раскаленной иглой, вызывая почти физическую боль. Что-то горячее и липкое облепило лицо, а во рту было солоно – только потом я понял, что во время удара до крови прикусил язык. Ремень безопасности достойно выдержал испытание, не дав мне вылететь сквозь лобовое стекло, чьи неровные осколки теперь напоминали оскаленную пасть какого-то морского чудовища.
«Я жив?» - такова была первая мысль, пришедшая в голову.
«Анна!» - была вторая. До сих пор не могу простить того, что сначала я подумал о себе…
Она по-прежнему была рядом, как и я, сидя вверх ногами в перевернутом салоне, что выглядело почти комичным, если бы не весь пережитый ужас.
- Алешшша… - простонала она не своим голосом.
Я помотал головой в ответ, разгоняя туман перед глазами.
Разумеется, она не видела моего кивка, потому что вдруг вскрикнула с болью и ужасом:
- Леша!
И тут же поперхнулась кашлем.
- Здесь я… Здесь… - язык пронизывала острая боль. – Вылезать надо…
И тогда… Да, именно тогда я почувствовал запах бензина. А еще – гари. Секунду я был парализован накатившим ужасом, а перед глазами явственно возник тонкий ручеек, вытекающий из поврежденного бензобака. Вот он весело пробегает по серебристо-серому боку автомобиля (мне всегда нравился этот цвет), потом загорается жарким багровым пламенем, потом…
- Вылезай! – закричал я что есть силы, выплевывая сгустки крови и бешено дергая ремень безопасности. Наконец дрожащим пальцам удалось расстегнуть замок, и я всем весом навалился на дверь. Увы, но она не открылась. Что-то шипя сквозь зубы, я дергал ее снова и снова, понимая, что упускаю драгоценные секунды…
- Алеша, в окно! – донесся до меня крик Анны.
Что было дальше, я никому не рассказывал. Да никто бы и не поверил…
Какая-то невидимая сила, словно рожденная ее криком, ураганом прошла по салону, выбив остатки лобового стекла и буквально вырвав меня из кресла, – так рыбак вытягивает рыбу – а затем вышвырнув наружу и протащив по холодному и колючему снегу.
Я стоял на четвереньках и глядел на автомобиль, похожий на перевернутого жука, над капотом которого уже вздымались веселые язычки пламени.
Анны рядом не было.
- Леша, помоги! Меня что-то держит! - резануло по ушам.
Я рванулся вперед и начал было дергать дверь, но тут же застыл, парализованный страхом.
«Сейчас взорвется!» - прозвучал в голове чей-то чужой предательский голос.
- Леша!!! – неслось из машины.
Кажется, дверь начала поддаваться. Медленно, но поддаваться! Еще немного бы поднажать…
«Ты все равно не успеешь!» - не унимался ужас.
- Помоги! – кричала Анна.
Что я сделал? А что бы вы сделали на моем месте? Можете не отвечать, и так понятно.
А я… Я бросился прочь и упал лицом в сугроб, когда в спину ахнул какой-то приглушенный, и от того показавшийся нереальным, раскат взрыва.
А по безлюдному до этого шоссе уже прыгали огоньки фар. Прости меня, Анна. Прости, если сможешь… Я знаю, что это так больно – умирать в огне…
*****
Что же спасло меня? Неужели она и была источником той силы, что вытащила мое тело из вот-вот готовых сомкнуться огненных клыков? Почему не себя, а меня? И почему я не смог ответить ей тем же? Наверно, потому, что, тогда, в перевернутом салоне, я в первую очередь подумал о себе. А она, скорее всего, обо мне… Теперь поздно гадать.
Завтра одиннадцатое число. Я снова пойду на кладбище и снова увижу, что свежих могил стало больше…
«Твоя навеки Анна»… Это ее палец вывел буквы на запотевшем стекле. Она здесь. И всегда будет со мной молчаливым призраком совести. Напоминанием о той, которую я, наверное, мог, но не попытался спасти…
Завтра одиннадцатое число. И снова, стоя у могильной ограды, я буду шептать, как заведенный: «Прости… прости… прости….»
А впрочем… Зачем ждать завтрашнего дня?
Не снимая одежды, я лег в ванную и повернул кран. Сначала один, а затем и второй. Вода была горячей, но вполне терпимой. Где-то я слышал, что именно такая мешает крови сворачиваться…
Закатав рукава, неспеша разбираю бритву.
«Не надо!» - явственно звучит в ушах такой до боли знакомый голос. Она здесь. Я всегда это знал.
Новенькое лезвие блестит в пальцах, такое тонкое, но острое даже на вид…
«Не надо, Леша!» - слышится мне безмолвный крик Анны.
Нет, милая, пора расставит все точки. Я больше так не могу. Я боюсь жить с этим грузом, боюсь того, что ждет меня завтра, боюсь одиннадцатого числа.
Как же резать? Руки? Боюсь, что не хватит духу. Надо быстро, одним махом.
«Леша!!!» - тот самый крик, который я слышал в автомобиле.
Только бы успеть… Только бы получилось… Прижимаю лезвие к шее и чувствую, как там, под кожей, бьется и пульсирует еще не пущенная кровь.
Здравствуй, Анна!
*****
Живые часто слышат мертвых. Но могут ли мертвые слышать живых? Да, могут. Теперь я точно знаю ответ.
Я слышу их, новых хозяев моего бывшего дома, но они не доставляют мне беспокойства. Видите ли, я самого начала задавал себе неправильный вопрос и никогда не думал над тем, могут ли мертвые видеть и слышать ДРУГ ДРУГА?
Я один. Один в пустом доме, где по-прежнему раздаются голоса, хозяева которых ускользают от моих глаз.
Анны со мной нет. Мне хочется верить, что она все же где-то рядом, невидимая и неосязаемая. Но все чаще мне на ум приходит мысль, что Анна совсем в другом месте, и путь туда для меня закрыт благодаря бритве и…моей последней трусости.
«Твоя навеки Анна»… Прощай, любимая. Прощай навсегда…