ИЗ СБОРНИКА «ПО МОТИВАМ MIRBEAU»
Сегодня я сделал важное открытие. Речь, разумеется, не идёт о получении Хейнемановской или Нобелевской премий, однако, однако, кто знает... Но, по порядку.
Оказывается ежи совершенно не восприимчивы к змеиному яду. И это парадоксальное обстоятельство никак не является результатом природного физиологического иммунитета, присущего данным представителям животного мира, как, может быть, думают некоторые натуралисты. Нет, и ещё раз нет. Всё объясняется исключительной деловой хваткой и сообразительностью упомянутого отряда млекопитающих, которые они обнаруживают в постоянной борьбе за существование.
Итак, я сделал важное научное открытие, но, будучи достаточно здравомыслящим и осмотрительно-осторожным человеком, я - конечно же! - не сообщил о нём нашему учёному миру. И, в первую очередь, вовсе не потому, что ещё не успел обзавестись соответствующим патентом и засвидетельствовать свой приоритет. Нет, наш, так называемый, "академический мир" испытывает, мягко говоря,
согласную, хоровую и генетическую ненависть к любым свободным исследователям и первопроходцам. Единственное желание, которое появляется у наших "учёных мужей", - это желание мгновенно растерзать посягнувшего на их кормушки чужака, которого они сразу же узнают, вероятно, по запаху. Поэтому - если уж прямо и без обиняков - моё молчание было продиктовано вульгарным инстинктом самосохранения. К тому же я далеко не новичок в этой области. Не так давно я выявил несколько фундаментальных законов, касающихся исчезновения крупных лесных массивов в некоторых регионах нашей когда-то необъятной державы. Президент РАН пришёл в дикое возбуждение от моего подробного доклада и только его сугубая загруженность текущими делами спасла меня от принудительной реабилитации в одном из закрытых лечебно-оздоровительных учреждений. А мои наблюдения над нервной системой одного редкого вида черноморского краба едва не привели к неуправляемому взрыву сепаратизма на крымском побережье в районе Керчи и Феодосии. Понадобилось всё ораторское и дипломатическое искусство нашего посла Черномырдина, чтобы ввести ситуацию хоть в какие-то мыслимые границы.
Однако, к счастью, простые поэты и ничтожные литераторы исправляют ошибки политиков, банкиров и учёных. Страшно подумать, в каком мраке пребывали бы наши умы, если бы мы полагались только на научные комментарии академиков, советников нашего президента, министра финансов или синоптиков. Но - повторяю, к нашему счастью, - существует целая обойма познеров, разнокалиберных и разнополых толстых, готовых в любое время суток зарядить нас самой достоверной и проверенной информацией. Не будь их - в наших умах воцарился бы полный хаос. "Подлинно научный" подход способен привести только к теории "самопроизвольного зарождения капиталов". Я всегда вспоминаю, как видный для своего времени учёный алхимик ван Гельмонт, зоркий наблюдатель и одновременно экспериментатор-ригорист, подарил всем нам эту замечательную теорию. Однажды вечером он положил в своём саду под перевёрнутый вверх дном цветочный горшок горсть очищенных от скорлупы земляных орехов. А утром, подняв горшок, увидел пару мышей, которые эти орехи грызли. Этот факт привёл его к неоспоримому заключению о том, что данные мыши чудесным образом самопроизвольно родились от земляных орехов. И эту добрую весть он радостно понёс во все европейские университеты и академии, которые, разумеется, пришли от неё в состояние изумления и восторга.
Увы, почти все научные опыты и эксперименты представляют примерно такую же ценность, независимо от своего основания,- будь то крепкий первичный бульон Опарина или химическая печь Альберта Великого. Всё это полная чушь, как говорят компетентные иезуиты. Не пройдёт и десятка лет, как наши внуки будут смеяться над инфузориями Лёвенгука, а мозговые центры доктора Шарко покажутся им забавнее клоунских скетчей Жванецкого. Мало того, их смех будет столь заразительным, что к нему присоединимся и мы, щедро добавив свою склеротическую долю. Естественно, при условии, что дотянем до столь благодатного времени.
Впрочем, вернусь к моему открытию.
Сегодня в 11.25 я вышел из дома для того, чтобы немного подышать свежим осенним воздухом и успокоить свои нервы. Стояла замечательная погода, какая бывает только в один из последних дней уходящего бабьего лета. Солнце светило почти по-летнему, по небу проплывали редкие перистые облака, а воздух был чист и прозрачен. Было бы верхом глупости упускать такой случай. И ноги сами понесли меня в наш лесопарк, любовно насаженный ещё первым поколением питомцев нового здания столичного Университета, и разбитый примерно в километре от дверей моего подъезда. Несколько лет назад инициативная группа разрываемых собственной деловитостью воров попыталась вырубить семьдесят пять тысяч деревьев и устроить на его территории платные теннисные корты, однако вмешательство двух генералов и одного легиона светлых сил позволило нам получить отсрочку этого мероприятия. И старый парк мог по-прежнему согревать наши сердца и врачевать души.
О, как хорошо было в нашем парке. Нет, это был почти девственный лес, который всегда приводил меня в тихий восторг своей тишиной и свежестью. Я долго ходил по его пустым аллеям, потом присел отдохнуть на ствол поваленной недавним ураганом берёзы. Я ни о чём не думал, а только радовался этой прозрачной тишине и разлитому в воздухе покою, - последнему подарку ушедшего лета. И кто бы мог подумать, что мне именно сейчас предстоит сделать важное открытие в биологии.
Внезапно моё внимание привлёк какой-то шорох. Я всмотрелся и среди сочной травы и сухих листьев увидел длинную серую ленту. Это была гадюка. По крайней мере на боках её головы я не обнаружил никаких оранжевых пятен. Она не обращала на меня ни малейшего внимания и медленно струилась подобно лесному ручейку, вероятно, как и я получая наслаждение от последних ласковых лучей октябрьского солнца. Недалеко от беззаботной гадюки я заметил небольшой клубок сухих листьев. Он сразу показался мне каким-то подозрительным. В парке не было ни малейшего ветерка, однако этот клубок сухих листьев шевелился. Лёгкое, но вполне уловимое движенье. Он дышал, в нём была жизнь. И эта жизнь не сулила моей змее ничего хорошего.
Самые тупые животные, даже какие-нибудь совершенно ничтожные личинки обладают удивительным чувством угрожающей им опасности, которое их очень редко обманывает, но далеко не всегда спасает. Однако враг, что скрывался под листьями, видимо, не угрожал змее. Скорее всего я ошибся, решив, что сейчас перед моими глазами разыграется маленькая лесная трагедия, ибо гадюка спокойно и невозмутимо ползла себе вперёд, приближаясь к клубку сухих листьев. Вот она сейчас проползёт мимо него, и я вздохну с облегчением. И вдруг, когда она почти коснулась своим телом этого клубка, сухие листья разлетелись в стороны, из-под них выскочил большой ёж и одним прыжком, которого я уж никак не мог ожидать от такого не слишком проворного животного, бросился на змею. Он схватил своей пастью гадюку за хвост, крепко сжал его зубами и мгновенно свернулся в шар, выставив наружу все свои иголки.
Напрасно гадюка шипела и билась, пытаясь вырвать свой хвост. Напрасно она, стараясь ужалить ежа, бросалась на его иглы. Всё было напрасно. Вся в крови, с выколотыми глазами, она продолжала колоть себя остриями его игл и наконец навсегда затихла, в пылу безнадёжной борьбы проколов себе голову.
Ёж терпеливо ждал. Затем он с удивительной осторожностью и примерной осмотрительностью втянул свои иглы, высунул рыльце и открыл свои маленькие чёрные жестокие и насмешливые глаза. Убедившись, что гадюка мертва, он стал её с жадностью пожирать, хрюкая от удовольствия, как поросёнок.
Покончив со змеёй, он презрительно посмотрел на меня и просеменил на своих коротких ножках в по-летнему ещё свежие заросли орешника.
Я тоже встал и с тяжёлым сердцем пошёл домой.
*** *** ***
Вот уже несколько дней непрерывно думаю о моём открытии. Постепенно прихожу к выводу о необходимости дальнейших изысканий. Что бы там ни говорили "профессиональные натуралисты", самый ничтожный литератор мыслит куда более здравыми категориями, чем какой-нибудь, запутавшийся в собственных теориях академик. Обо всём этом было уже сказано не один раз. В наших ушах ещё звенит призыв известного барда: "Товарищи учёные! Доценты с кандидатами!" И я считаю, что нужно, как можно скорее, отобрать все премии и гранты у так называемой "научной общественности" и незамедлительно раздать их достойным "инженерам человеческих душ", по мудрому выражению одного маститого беллетриста. И пора, давно пора освободиться нам всем раз и навсегда от власти предателей-докторов и полусумасшедших завлабов, которые уже продали три четверти нашей великой страны заморским ворам и подвели нищий народ к сверкающим прилавкам транснационального рынка. Государством - удивительно, как этого никто не понимает, - должны управлять художники и поэты. На худой конец - адвокаты или судебные поверенные. Такое, по-моему, уже было и оставило в наших сердцах самые невыразимые воспоминания.
Но я опять сбился. Хочу говорить об одном, а скатываюсь на другое. Ничего не поделаешь - патриотизм и врождённое чувство справедливости. Иной раз от патриотизма даже думаю, - вот возьму сейчас флаг и пойду на баррикады. И сразу такая бодрая лёгкость во всём теле - холестерин с адреналином в прятки играют. Выйдешь в таком настрое из дома, зайдёшь в штучный отдел за... флагом, а продавец спрашивает: "Вам какой?" Какие уж тут баррикады, - плюнешь и отойдёшь. Однако я всё это только так, как говорится, к слову.
А ежа я решил обязательно разыскать и взять над ним шефство. Не могу сказать, что мне повезло сразу, но всё-таки я его нашёл. Мой старый приятель устроил себе гнездо недалеко от той поваленной берёзы, сидя на стволе которой я месяц назад стал свидетелем "маленькой лесной трагедии" и заодно внёс такой весомый вклад в науку, пока именуемую биологией. Свернувшись клубком, он спал глубоким и мирным сном, морфологию коего нам ещё только предстоит изучить. Н-да... Зимовать под снегом и прелыми листьями или в каком-нибудь дупле - занятие не слишком безопасное и приятное. Поэтому ёж как будто даже обрадовался возобновлению нашего знакомства. Он без всяких церемоний позволил уложить себя в заранее приготовленную спортивную сумку, дно которой я с предусмотрительной заботливостью выложил гигроскопической ватой.
Я совсем уже собрался уходить, когда заметил слегка припорошенный снегом какой-то свёрток из коры и старых листьев.
Я не поленился и развернул его. В нём оказался почти готовый весьма изящный бумажник из змеиной кожи.
Итак, ещё одно значительное открытие.
На этот раз в слабо изученной области социологии животных.
Оказывается ежи на досуге занимаются некоторыми кустарными промыслами. Учитывая их природную сообразительность, осмотрительность и терпеливость, я думаю, ежей можно приучить к организованному кооперативному труду и в короткие сроки наладить массовое производство кожаной галантереи. Разумеется, в экспортном варианте. Не всё же - чёрт возьми! - продавать лес, нефть и газ, которые, кстати, принадлежат даже не нам,а составляют капитал будущих поколений, и которые украдены у них - и у нас тоже! - кучкой подлейших воров и паразитов.
Интересно, приходила ли до меня кому-нибудь в голову столь удачная мысль?
Итак, я принёс ежа домой и бережно вытряхнул его из сумки. Он медленно развернулся, встал на задние лапки и, вытянувшись как кошка, начал передними царапать мои брюки. Когда я взял его на руки, он не только не свернулся в клубок, но даже не выпустил ни одной иглы. Нет, он, как котёнок, тёрся о мой свитер, фыркал и хрюкал, очевидно выражая этим свою радость и полное доверие к моей персоне. Вероятно, он был очень голоден, весь как-то поблёк и поседел, и совсем не напоминал мне того боевого ежа, столь хитро и продуманно расправившегося с гадюкой. Его угольно-чёрные глаза светились странным блеском, какой бывает при бледной немочи, а слезящиеся веки свидетельствовали о прогрессивной анемии.
Я тут же отнёс его на кухню и предложил ему блюдечко молока. Ёж мгновенно вылакал всё молоко и посмотрел на меня с лёгким укором. Его взор был слишком красноречив, и я добавил чуть не полбанки гусиного паштета. Он быстро справился с паштетом и снова укоризненно посмотрел на меня. Последовали два довольно больших бутерброда с сыром и ветчиной, причём второй ёж доедал спокойно, смакуя каждый кусок, и даже что-то как бы напевая про себя. Банкет завершился половиной банана и чашкой растворимого кофе "Пеле", в которую я положил три ложки сахарного песку. Насытившись, ёж отполз к батарее центрального отопления, поджал под себя лапки и мгновенно заснул.
Надо ли говорить, что мы с ним крепко подружились. Когда я возвращался домой, мой ёж сразу же подбегал ко мне, как собака прыгал вокруг и приходил в полный восторг, если я брал его на руки. По ночам он забирался ко мне на кровать и спал у меня на груди. При этом он так искусно прятал свои иглы, что его шкурка становилась мягкой, как у сибирской кошки. Мало того,он даже убаюкивал меня... мурлыканьем. И я мог только гадать, присущи ли такие нюансы поведения всему виду ежей или являются свидетельством особых способностей доставшегося мне экземпляра.
С его питанием не было особых забот. Он ел абсолютно всё: мясо, консервы, салаты, овощи, фрукты... Но больше всего он любил гусиный паштет, намазанный на белый хлеб с маслом. Он буквально зверел от запаха гусиного паштета и мог съесть подряд полдюжины таких бутербродов. Потом, правда, возникали проблемы с пищеварением, и мне приходилось давать ему рвотное или касторку. Но это
были лишь отдельные эпизоды нашего славного симбиоза.
Однажды меня навестили друзья. Мы засиделись до позднего вечера. Как водится, выпивали и закусывали. Потом я вышел их проводить, а когда вернулся домой, нашёл моего ежа лежащим на диване. Вокруг на полу валялись пустые бутылки и рюмки. С тех пор мой друг пристрастился к благородным напиткам. Я, разумеется, пытался отучить его от столь аристократических привычек, подсовывал ему шоколад, папиросы и даже сигару "Регалия", купленную мне в складчину друзьями. Всё было напрасно.
Раз отведав горячительных напитков, мой ёж наотрез отказывался от любого другого питья. В конце концов, опасаясь за состояние его здоровья, я вынужден был согласиться. Пришлось даже установить адмиральский час и регулярно выдавать моему питомцу мерную чарку "Ермака".
Мой ёж пил солидно, со знанием дела, смакуя каждый глоток, и закусывал только после второй рюмки. Это укрепило его организм. Его шерсть потемнела и даже приобрела некий блеск, а глаза перестали слезиться. Его походка сделалась уверенной и неторопливой, а с кончиков игл иногда сыпались мелкие искры. Короче, от малокровия не осталось и следа.
Однажды ранним утром я нашёл его неподвижно лежащим на ковре в прихожей. Я взял его на руки. Он был холоден,но ещё дышал. Он с трудом открыл глаза и посмотрел на меня. В его взгляде были удивление, грусть и... нежность. Короткая судорога прошла по его телу, он дёрнулся и застыл навеки. Я едва удержался от слёз.
Его тельце сделалось дряблым, как тряпка. Никаких симптомов болезни я раньше не замечал. Вчера вечером он с удовольствием выпил две рюмки коньяку.
Что же произошло?
На следующий день я взял его с собой и отправился в наш Центральный Диагностический Центр.
В платной хирургии сделали вскрытие и даже поставили диагноз:
"Полное отравление алкоголем. Летальный исход в результате пневмонии пьяниц. Случай весьма редкий. Особенно у ежей."
Надо сказать, что в нашем Центре работают очень хорошие диагностики.
*** *** ***