В приёмной герцогини было душно. Это жаркое лето прогрело всё, даже ледяные дворцы. За окном выжженная трава молила небо о дожде. Я ждал, когда откроется дверь и женщина, которую я всегда боготворил, протянет мне руку для поцелуя.
Элеонора задерживалась. Время убегало как сквозь пальцы вода. Мой ребёнок ждал меня, и каждая минута промедления казалась преступно потерянной. Но что я мог? Потребовать её у стен монастыря или взорвать стену, чтобы выкрасть? Ни то, ни другое не подарило бы ей освобождения. Только великая княгиня, её крёстная, могла настоять на том, чтобы Изабель жила в миру, призвав её служить ко двору.
Я метался по комнате, бренча оружием и отсчитывая шаги, наконец-то, дверь открылась. Платье цвета алой зари осветило комнату ярким пламенем на прекрасной испанке. Глаза Элеоноры взволнованно блестели, следы недавних слёз виднелись на щеках чуть заметными розовыми пятнышками.
- Эрнесто!
Я склонился, но она меня подняла и неожиданно обняла как друг, как сестра, без намёка на что-либо, кроме сочувствия.
- Скорблю вместе с Вами, мой друг, только сегодня утром получила известие... Нам будет её не хватать!.. Бедная Изабель!
- Я для этого здесь, моя госпожа, иначе бы не заставил Вас беспокоиться. Но мне никак не забрать моё дитя, без Вашей помощи и поддержки.
- Да, да, конечно же! - она протянула мне письмо. - Здесь всё уже давно составлено. Этот документ удостоверяет, что я беру девочку к себе на воспитание. Таков был договор с её матерью и настоятельницей, и я, как крёстная, имею на это все права.
Моё выражение лица было красноречивее слов.
- Нет, конечно, она будет с Вами, там, где Вы решите её поселить, чтобы видеться как можно чаще! Понятно, здесь это будет невозможно, но Господом Богом молю, не везите её в дом, где живёт Деметрио! Я не хочу, чтобы дитя, лишённое детства, страдало ещё в юности. Ваш отец достаточно бед сотворил... Думаю, Вы с этим согласны?
Я опустился на колени.
- Чтобы я делал, если бы не Ваше доброе сердце, Элеонора? Конечно, я позабочусь о моей дочери наилучшим образом, надёжно укрою и сделаю всё, чтобы она была счастлива!
- Встаньте, прошу Вас, граф! Мне не нужна благодарность. Я делаю это не только ради Вас, а во имя светлой памяти сестры Аннеты, Царствие ей Небесное! И ещё, я люблю мою крестницу Изабель, а она в Вас души не чает.
Я поднялся, приняв протянутую ею руку помощи, и поцеловал её.
- Что-то стало не так между нами, неужели я обидел Вас, моя госпожа?
- Нет в том вины, дорогой граф, что сердце чувствует и отзывается на свет, его влекущий. Мы больше не встречаемся лишь потому, что я была не в силах себя удерживать. А это грозит нам обоим бедой. Особенно теперь, когда столько желающих занять моё место!
Я опустил голову, чтобы не сказать ничего лишнего, прекрасно понимая, что Элеонора права. Отлучив Козимо от супружеского ложа, она дала ему карт-бланш, он и раньше несильно-то был ограничен, а теперь всё новые и новые придворные красотки кружили его коронованную голову. В таком шатком положении удержать своё величие непросто. Её безупречность - единственное, что заставляло супруга испытывать хоть какую-то вину перед женщиной, посвятившей себя ему, родившей ему одиннадцать детей.
- Вы решили, где будет жить девочка?
- Я поселю её у своего воспитанника и его жены, неподалёку.
- Я могу принять её во дворце и сделать фрейлиной тотчас, если пожелаете.
- Молю Вас, великая герцогиня, дайте девочке вырасти без дворцовых интриг!
Она задумалась над моими словами, потом горько вздохнула, вспоминая про Марию.
- Вы правы, граф, здесь много зла, и много тех, кто привык удовлетворять свои похоти. Изабель будет невыносима такая жизнь после монастыря. Вырастите её в чистоте и непорочности, если Ваши люди надёжны и согласятся Вам в этом помочь.
- Они обязаны мне всем, моя королева, и не откажут. Валентино - не только мой воспитанник, но брат по оружию и очень верный друг.
- Да будет так! Ступайте! Знаю, как сильно Вас ждёт дочь! И если что-то понадобится, немедля обращайтесь ко мне. Вы, Эрнесто, - она замолчала, словно подыскивая слова, но не решаясь их озвучить, положив руку на сердце, - дороги мне, - тяжело вздохнула и ушла не оборачиваясь. Я, как зачарованный, смотрел ей вслед, а потом слушал удаляющиеся шаги.
Кто же знал тогда, как мало у нас осталось времени. А оно бежало сквозь пальцы песком, просачиваясь и ускользая в безвозвратное прошлое.
По дороге я чуть не загнал бедного Тезоро. Вечерело. Жаркий день оставлял истерзанную землю, позволив ей наконец-то вдохнуть легкой прохлады. Я испытывал жажду и голод, но не хотел останавливаться ни на мгновенье, оставалось уже совсем недолго, и скоро я должен был подъехать к харчевне, чтобы там напоить коня и переждать до утра. Хотелось встретиться с тамошним владельцем-великаном, попробовать горячее жаркое, необыкновенно сочное, каким его всегда готовила хозяйская дочка. Каково же было моё потрясение, когда вместо постоялого двора я увидел пепелище... Недоброе предчувствие поселилось во мне: сердце подсказывало, что здесь произошла страшная трагедия.
- Что ж, Тезоро, нам ничего не остаётся, как добираться в потёмках до монастыря и надеяться на милость Господню.
Изнурённые долгой дорогой, мы с большим трудом достигли аббатства. Думать о том, что Патриция закончила свою жизнь в этих стенах, было тяжело, представить, что её больше нет, тем паче. Я постучал в ворота железным кольцом. Приоткрылось маленькое зарешеченное окошко.
- Я к аббатисе со срочным письмом от великой герцогини Тосканской, - протянул бумагу и взмолился, - смилуйтесь, нам нужна вода, иначе мой конь и я умрём от жажды.
Через несколько минут ворота приоткрылись. Знакомый до боли евнух позвал войти. Он за это время стал совсем лысым и ещё вдвое толще, но я не мог его не узнать.
- Зайдите в сторожку, - без лишних приветствий сказал он, не желая смотреть мне в глаза.
Я передал ему поводья.
- Брат Ольхерио!
- Не брат я тебе, граф. Это ты загубил её... Теперь приехал за дочерью. Почему бы тебе просто не оставить нас в покое! - бубнил он себе под нос, но голос был беззлобный, несмотря на слова, сказанные им.
В сторожке я сел на деревянную скамейку и стал ждать. Тезоро увели в конюшню, и я радовался тому, что хоть его напоят и накормят. Во рту всё пересохло. В горле появился ком. Именно здесь смерть моей голубки ощущалась сильнее, чем когда-либо. Слёзы как-то сами потекли по лицу. Я прислонился отяжелевшей головой к стене и дал волю чувствам, разрывающим душу. Ведь евнух прав, во всём моя вина. И никто не убедит меня в обратном: если б я был послушен судьбе, у нас совсем по-другому сложилась бы жизнь...
Вернулся евнух, держа в руке кувшин с колодезной водой. Я наполнил чашу и выпил, не отрываясь, до дна. Вода была студёной и чистой.
Стало уже совсем темно, Ольхерио зажёг светильник.
- Придётся подождать, пока вечерняя молитва закончится.
- Прошу тебя, брат, прости меня за всё! - я протянул ему руку. - Она бы простила...
Он посмотрел на меня, взглядом обиженного ребёнка, но подал свою ладонь. Мы обменялись крепким рукопожатием.
- Наша малышка Изабель стоила того, чтобы пережить тот позор и наказание. Как бы я ни старался не признавать этого, но если б не ты, она бы вообще не появилась на свет, а потому я прощаю тебя за всё. Попил? Пойдём, - он взял факел, и мы вышли во двор.
Миновав монастырские здания, а за ними сад, я увидел за невысоким каменным забором кладбищенские кресты. Скромные могилки, все одинаковые, как облачение сестёр-монашек, в них похороненных. Одна из них, ещё совсем свежая, не успела порасти травой, и мне не нужно было говорить о том, кому она принадлежит. Упав на колени, я зарыдал, не в силах удерживать свою боль.
- Поплачь! Она любила тебя до конца. Я знаю. Слышал, как она бредила... Пусть узрит, что тоже была любима. Прощайтесь, - он отошёл, а я гладил руками нагретую за день землю и не мог поверить, что она там, что больше я никогда не увижу любимые черты, не прикоснусь к её нежным губам, не услышу голоса, не поймаю небесной синью наполненный взгляд. Растирая по лицу грязными руками слёзы, я понимал, что больше сюда никогда не вернусь.
Луна, взошедшая над горизонтом, освещала бледным светом монастырские холмы. "Вечный покой..." - единственное, что приходило в голову. Наверное, нет на земле более тихого и благодатного места, чем то, где упокоилась моя возлюбленная.
Внезапно мне показалось, что Ангел коснулся меня своим чистым крылом, повеяло свежестью и на душу снизошло умиротворение, словно душа её была рядом со мной. Но теперь я её не видел, только чувствовал сердцем, а оно никогда не обманет.
Ольхерио терпеливо ждал с зажжённым факелом в руках у кладбищенского входа.
- Пойдём, синьор Гриманни, молебен скоро закончится, а я не хочу, чтобы кто-то знал, что ты был здесь.
- Прощай, любимая! Мы скоро встретимся. Обещаю тебе, что найду, где бы ты ни была!..
Я весь испачкался в рыхлой земле, но всё стало безразлично, ощущение благодати исчезло, образовалась пустота. Словно простившись со своей любовью, я остался без защиты, без Ангела-Хранителя, который всегда незримо присутствовал рядом, но я его не замечал. Теперь, когда его не стало, в груди поселилась тоска. Идя за евнухом, я думал о том, как смертельно устал жить на этой земле. Но даже, если умру, меня никогда не положат рядом с моей голубкой. Даже этого счастья лишил меня Деметрио, сослав её сюда под угрозой смерти.
"Я принёс тебе только страданья, но ты продолжала любить..."
- Папа! Папочка! - голос Изабель вырвал меня из уныния.
Она бежала ко мне, размахивая платком, который сняла с головы, и со всего разбегу бросилась мне в объятья. Боже, как она выросла! В моей памяти дочка была ещё маленьким серым утёнком, я и не думал, что она уже такая взрослая лебёдушка. Я прижал к сердцу моё чадо и почувствовал: есть ради кого жить. Отцовская нежность переполняла меня, я целовал её растрепавшиеся волосы, вдыхая такой драгоценный аромат, которого больше нет ни у кого. Запах спелой пшеницы, с нотками лаванды и ещё чего-то присущего только ей. Даже если бы я перестал видеть и слышать, я бы узнал мою девочку из тысячи других!
- Папочка, родной, ты приехал! - она шептала, вытирая об мой сюртук слёзы, - Никогда, никогда больше не оставляй меня!
- Обещаю тебе, родная, больше никто не разлучит нас с тобою!
- Добрый вечер, граф Гриманни, - строгий голос новой наставницы звучал почти так же, как у той, что приняла меня с пробитой головою, даже манера говорить у них была одинаковой. А вот лицо отличалось. Эта женщина была ещё нестара и покрыта веснушками, а светлые золотистые ресницы создавали ощущение, что их вообще нет. - Я прочла письмо нашей дорогой покровительницы и не смею ей отказать. Изабель, собирай свои вещи, завтра утром ты отправляешься в распоряжение своей крёстной, герцогини.
Девочка ещё раз прижалась ко мне:
- Как дожить до утра?! - тихо произнесла она мне на ухо и нехотя последовала за сёстрами.
- Это вам! - я протянул матери-наставнице увесистый мешочек с золотыми.
- Благодарю, синьор. Надеюсь, что вы скоро признаете своего ребёнка и предоставите дочери все права наследования.
- Обещаю Вам это.
- Жив ли ещё Ваш отец?
- Жив, матушка.
- Берегите Изабель. В записках моей предшественницы я прочла, что это страшный человек.
- Он стар и болен, теперь ей ничего не может угрожать. Я позабочусь о её безопасности. В любом случае, до его смерти, я постараюсь хранить в тайне само существование Изабель. Так будет спокойнее и надёжнее для всех.
- Девушке скоро шестнадцать! Да поможет ей Господь! Постарайтесь найти достойную партию для нашей воспитанницы. Она так добра и приветлива, что покорила всех. Мы будем тосковать по ней.
- Постараемся держать вас в курсе всех событий.
Она перекрестила меня.
- Спасибо! И ещё, Вам не мешало бы умыться, граф, на Вашем лице могильная пыль смешалась со слезами, - она печально улыбнулась и обратилась к Ольхерио.
- Как следует позаботься о госте, брат, накорми его и не поминай лихом! Всё, что надо, возьми на кухне, - протянув ему ключи, она попрощалась со мной.
Поблагодарив аббатису, я пожелал ей спокойной ночи.
- Пойдём, Эрнесто, - Ольхерио, наконец-то, назвал меня по имени, - я напою тебя допьяна, сегодня ключи от погреба у меня в руках! - Ольхерио улыбнулся, обнажив свои редкие зубы. - Такой шанс выпадает не часто. Помянем нашего Ангела и её непростую судьбу, - он приобнял меня за плечи, - прости, что проклинал тебя, я потом долго каялся, и молил Бога о прощении для нас всех.
- Я всегда знал, что у тебя доброе сердце!
Он открыл тяжёлую дверь столовой, мы прошли в кухню, где я, наконец-то, смог умыться и, вдоволь напившись воды, немного успокоиться. Из кладовой на столе появился кувшин с вином, сыр, варёные овощи, солёные грибы, оливки и даже вяленое мясо.
- Садись! Нет лучшего утешения, чем хорошее вино и еда.
Я подумал о том, что Ольхерио частенько утешается, но ничего не сказал. Моё утомлённое тело на самом деле требовало подкрепления. После нескольких чарок я спросил его:
- По дороге сюда видел, сгорела харчевня. Не расскажешь, что там произошло?
Он глубоко вздохнул.
- Уже полгода как это случилось. Хозяин той харчевни славный был мужик, если помнишь!
- Конечно, как же его забыть...
- Но любовь у него была запретная с одной замужней синьорой. У них здесь поместье за несколько вёрст, недалече. Поговаривали, что они ещё с детства друг дружку любили, но выдали её за другого, что побогаче был. А чувства остались... Вот и дочь незаконнорожденная с отцом росла. В тот раз простил муж неверную супружницу. А под старость, умом тронулся от ревности, выследил их вместе и убил со своими дружками, харчевню спалили. Девушку-бедняжку на растерзание мерзавцам отдал. Погибли все, никого не осталось, сам ревнивец на утро тоже повесился. Вся округа на ушах стояла, жуть! - Ольхерио даже перетрясло. - Теперь пепелище это за три версты все обходят, проклятое место, говорят. Жаль их и дочку, врагу бы не пожелал смерти такой! Вот что любовь с людьми делает! Так и ты сидишь тут предо мной, слёзы не высыхают. А я рад, что евнух, меня эта беда стороной обошла, и не знаю радоваться или плакать, - он снова вздохнул, отправив в рот очередной кусок сыра, жевал молча, в глубокой задумчивости.
Я б всё заново прошёл, несмотря на муки, не отрёкся бы от своей любви, потому что лучше неё ничего нет на этом свете.
Продолжение: http://www.proza.ru/2013/09/15/1189