(из цикла «другая история»)
ХХ век
Иван, как ему показалось, вырвался из липкого сна и с удивлением обнаружил, что страх, испытанный там – в свинцовом декабре 1938 – выступил холодным потом здесь – в две тысячи тринадцатом.
«Приснится же такое!» - подумал он. Хотел открыть глаза, но открылся только один левый. Повторная попытка разлепить правый вызвала боль. Он поднес руку к лицу и почувствовал под пальцами…
- Что за дела? - пробормотал Иван.
- А, очухался. Ты думал, что они с тобой церемонились? – услышал он справа голос Виктора. – Отметелили так, что мама, не горюй. Не трогай, а то инфекцию в рану занесешь, впрочем, сапоги не стерильней твоих рук.
- Где мы, неужели там? –Иван, превозмогая боль, повернул голову и увидел Виктора, сидящего на полу. Журналист хмуро рассматривал изувеченную руку.
- Мы тут. Но в нашем случае «тут» - это там. Мы на Лубянке.
- И чего от нас хотят?
- Как обычно. Признания.
- Какого?
- В том, что мы агенты буржуазного государства.
- Какого?
- Как тебя переклинило! На одном вопросе зациклился. Спроси лучше, как отсюда выбираться будем.
- Да какие проблемы. Подставляй скорей ноготь к зубу! – скомандовал историк. - Валим отсюда.
- Ага. Только какой и к какому? – журналист показал обезображенные пальцы без ногтей. – Ты свои зубы проинвентаризируй сначала, потом предлагай валить.
- ****ь, - сорвалось ругательство с разбитых губ интеллигентного Воронина. Передний левый резец в верхней челюсти отсутствовал. – Я за французский имплант штуку баксов выложил!
- Лучше бы поддержал отечественного товаропроизводителя! Сделано в СССР… - журналист хмыкнул, - Кстати, ты о происхождении своего утраченного вставного зуба совершенно опрометчиво им заявил. Эта информация сразу шибко заинтересовала энкавэдешников. Во-первых, откуда у тебя валюта, во-вторых, из чего у тебя зуб, в третьих, что такое имплант, в-четвертых, что в нем за хрень была?
- Какая хрень?
- Штифт с надписью, маде ин франсе, да чип Женькин.
- … мать! – выдохнул Иван. – Они его не просто выбили, но и рассмотрели. - Вот это мы влипли. А как нас замели?
- Не помнишь? Взяли нас за плохое знание деталей. Когда решали, как одеться, ты слегка исторически лоханулся. Сказал, что в тридцатые все мужики ходили в парусиновых брюках, и сделал вывод, что это джинсы. Нас первый же постовой остановил.
- Да ты что! А какой сегодня день?
- Сегодня ночь, - сказал Виктор, - и, похоже, открытых дверей!
По коридору пригромыхали шаги. Лязгнул засов:
- Выходи по одному!
XXI век:
А начиналось все невинно, как первый поцелуй на заднем ряду в кинотеатре.
Виктор приехал к Ивану по звонку. Как само собой разумеющееся принял из его рук холодную банку пива. Решил, что есть повод, и не ошибся. Хотя мог бы понять, что жизнь катится куда-то не туда, если непьющий друг странно блестит глазами и угощает отравой. Не понял Виктор сигнала. Не почувствовал, что смертушка ласково дышит в затылок. Пил «красного быка» и слушал, как здорово прошла предзащита, как уделал Иван оппонентов на защите. Был бы Виктор трезвым, прислушался бы к интуиции, удержал бы сам себя от неразумного предложения: «Давай про твою работу статья нафигачу в наш журнал. В разделе «Общество» с двух полос рекламный материал слетел, заткнуть нечем. Я тебя прорекламирую на халяву».
Сказано – сделано. Друзья сели за компьютер и увлеченно слепили статью из тезисов, аннотации и хлестких Витькиных пассажей о том не таком уж и далеком предвоенном прошлом, которым интересовался Иван-историк. Его-то можно понять, долгий каторжный труд над кандидатской диссертацией подошел к закономерному концу. Осталось дело за малым…
- Для нас 10000 букв – это тьфу делов! - открыл Виктор очередного «быка». У тебя фотка есть нормальная?
- Чья?
- Не моя же. И не диссертации. Твоя с защиты или просто портрет…
- Есть.
Статья вышла. Она заканчивалась словами: «И многие видели в стеклах пенсне Берии отблеск магаданских снегов, а в фамилии прокурора Вышинского слышали пропущенную четвертую по счету букву «К».
Публикация, к удивлению главного редактора, вызвала определенную реакцию. В первый же день, поздно вечером резко прозвенел звонок секретного – номер знали самые близкие – мобильного телефона. Поставленный на диафрагму голос после хорошо выдержанной паузы убедительно посоветовал впредь подобные публикации согласовывать.
- …у нас, разумеется свобода слова и все такое. Но вы хорошо подумайте над советом! И не говорите «до свидания». Свидания с нами плохо отражаются на судьбе, - завершил монолог далекий собеседник.
Зачем в это дело Виктор полез? Наверное, из профессионального любопытства. Да, как известно, за компанию и не такие глупости делаются. Заткнул дыру в журнале. Прорекламировал друга, называется.
А к друзьям, которые пока ничего не знали о телефонном эхе 38-го года, закатился Евгений, который когда-то в юности нередко просил: «Евгений – это очень официально. Зовите меня просто и коротко – Гений!» при этом так обаятельно улыбался, что со временем друзья привыкли его сокращать. А вслед за ними и знакомые. Гений - не гений, но некоторые изобретения Сугракова были не только запатентованы. Они, что называется, помогли ему обрести материальную независимость и спокойно заниматься в собственной лаборатории тем, к чему лежала душа.
- Привет парни. Витя, не знаю, чего ты вкурил, когда писал свой опус, - Гений вытащил из внутреннего кармана джинсовой куртки свернутый в трубку свежий номер журнала, но возникает ощущение, что ты побывал – в этих подвалах. Ей-богу, читал, а мороз по коже шел.
- Вот видишь, - хлопнул Виктор по плечу историка, - видишь, как воздействует художественное слово на читателя!
- Не побоюсь сказать, что высокохудожественное слово, - подыграл автору соавтор.
- А я не побоюсь вам предложить маленький эксперимент, - Гений испытующе посмотрел на друзей.
- Какой?
- Хотите, организую экскурсию в тот год. Проверите свои догадки-открытия.
- Гонишь? – предположил журналист.
- Издеваешься? – обиделся историк.
- Ни то, ни другое. Могу организовать… я на себе уже испытал, - заторопился Гений – Евгений, - Совершенно безопасно… главное ничего не изменить в прошлом, иначе сработает петля Гистерезиса… короче, одному чип в передний зуб, другому ключ в ноготь, чтобы не сработало случайно… И для страховки…
ХХ век
- Ти что. Воронин, думаиш ми нэ знаем, кто пустил в народ шутки про отблеск в моих очках и пропущенную букву «К» в фамилии товарища Вышинского?
- Не я же, - посмотрел исподлобья на всесильного наркома Иван.
- Канэшно нэ ти. Это ви! – Лаврентий Павлович поочередно ткнул пальцем в Ивана и Виктора. Как выстрелил из ТТ, или из Маузера.
- Не мы, - твердо сказал Виктор.
- Ви подрываити авторитет советской власти. Ви разрушаете искреннюю любов народа к руководителям пролетарского государства.
«Церковь тоже мы разрушили!» - подумал Иван, но удержал мысль за отсутствующими зубами.
- Мы этого не делали, Лаврентий…
- Молчи буржуазный притхвостен, писака грязный.
- Да вы поймите…
- Я все понимаю. Я все знаю. От меня ничего нэ утаишь, - хлопнул нарком ладонью по двум тощим папочкам на своем столе.
Пробили напольные часы. До полуночи осталась пятнадцать минут.
- С кого же из вас начать? С тибя, врун, или с тебя булварный жюрналист?
Иван посмотрел на часы, на товарища по несчастью. Его подбитый глаз дернулся. Это можно было понимать как подмигивание.
- Лаврентий Павлович, я понимаю, что ничего не смогу доказать. Всё в вашей власти!
- Вот так-то лючче, - нарком устроился поудобнее в кресле.
- Дайте мне двадцать минут, а потом начинайте с кого угодно. Я хочу рассказать вам правду. Начну с того, что было, а закончу тем, что будет.
- Ти не цыган, гадат ни надо. Что в моей жизни било, я знаю и без тибя. Что есть – тоже. А как я могу проверит твои лживые слова о будущем?
- Так время покажет!
- Забавно. А если совпадет, получится, щто я расстрелял пророка?
- Оставьте живыми.
- О какой хитрец… хочешь поджит, да? Ну, рассказывай. Даю 10 минут, - нарком перевернул песочные часы. Последние минуты жизни Ивана и Виктора весело потекли вниз, складываясь в могильную пирамидку.
- Для начала я скажу, надеюсь, ваш кабинет не прослушивается, что однажды у вас был интересный разговор с Блюхером. О нем никто не знает, только вы и я. И в архивах есть документ.
- Щто за документ? – насторожился Берия.
- Дневник одного покойного друга Серго. Его плохо читали ваши люди. И это хорошо. Иначе с нами беседовал бы другой нарком.
- Продолжай!
- Лаврентий Павлович, разрешите пару слов, - встрял в разговор журналист.
- Что тибе?
- Ноги не держат, последняя просьба, так сказать, разрешите нам к столу присесть.
- В последней просбе не отказывают. Садитесь. Заметте. Я не говорю присаживайтес, мине садит привычнее, - по лицу наркома прозмеилось что-то вроде улыбки. - Курить будите?
- Мы не курим, - отказался Иван. – Мне говорить?
- Канещно. Минэ интересно послушат.
Бесшумно текло время в колбе, тикали массивные часы в корпусе красного дерева. Когда-то они стояли в кабинете Столыпина.
- Так вот, - Иван втянул в грудь воздух, - уж что-что, а говорить доцент умел. Главное было принять соответствующую позу, или нащупать тему. В ситуации, когда на кону стояла жизнь, он мог бы и спеть, но нарком этого не требовал… Берия с интересом слушал Ивана.
Ровно в полночь…
XXI век:
- Сидеть, Лаврик! А то отфигаСю приСинное место! НеСем будет однокурсницу ЕвтуСенко трахать, - сказал Иван, направив на наркома четырехствольную Осу.
Берия сел, но профессионализм не пропьешь, даже если очень хочется и не выколотишь никаким страхом, поэтому он чутко отреагировал на имя:
- Чью однокурсницу? - я не расслышал.
- И не надо. А то сгноишь пацана, и мы лишимся одного из оттепельных поэтов, - ответил за друга журналист.
- Хорошо, что я для страховки автовозврат поставил, - хмыкнул Гений. - И время вы угадали. И сели рядом, чтобы в поле попасть. Надо бы этого гада назад закинуть, пока не хватились. Кстати, Вань, а о чем он с Блюхером говорил?
- Расскажу как-нибудь, но это уже другая история…