- Лесь... - я неуверенно глажу её плечи под колючим пледом, - тебе понравилось?
Она только улыбнулась и поцеловала меня в щеку. Сердце стучало в унисон с настольными часами. Чётко, слаженно. Раз, два, три. Сейчас я понимаю, как глупо прозвучал этот вопрос. Леся уставилась в окно, за которым падал снег.
- Ты очень хороший, - говорит она, закуривая.
Мне казалось, что я сделал всё правильно. Неумело, робко, но не катастрофически плохо. Пять минут смазанной синькой ебли, и я уже мужчина.
- Хороший? - переспрашиваю.
Она кивает, у Леси уставшее лицо. На вид ей около тридцати, но я не решаюсь спросить о возрасте. Не знаю, о чём говорить и тишина заполняет комнату. Душит, не даёт продохнуть. Мы ещё немного возимся в постели, как неумелые фигуристы на льду. Вернее, это я неумелый фигурист, а партнёрша моя гораздо старше и опытней. Потом встаём, я натягиваю на себя джинсы и свитер. Целуемся, она говорит мне, чтобы больше не приходил. А я и не собирался.
**************************
Мы сидим на балконе, с Валиком и его подругой Аней. У неё грустные большие глаза, короткая юбка и, видно, ещё советские колготки. Раньше такие носили в садик и мальчики, и девочки. Их покупали на вырост, отдавали знакомым, если дети не успевали сносить. Это был настоящий коммунизм, человеческий, не партийный.
Аня передаёт мне бутылку портвейна, я делаю большой глоток и вытираю губы рукавом куртки. Почему мы сидим на балконе? Потому что Валика мать пьяная спит в комнате с каким-то мужиком. Нам по шестнадцать, Аня младше на год. Я смотрю на неё и сравниваю с Лесей. Тогда я всех женщин с ней сравнивал, никак не мог отделаться от этой привычки.
- Валик, сходи за сигаретами, - прошу его - ну сходи, Валик.
Тот нехотя встаёт, одевается. С отвращением смотрит на спящую мать, на меня, на Аню. И на себя в зеркало, наверное, тоже смотрит с отвращением. Я вытаскиваю из кармана десятку, передаю ему через порог.
- И пива возьми бутылку, - говорю.
Дверь захлопнулась, мы остались с Аней наедине. На балконе седьмого этажа с прогнившими перегородками. Опять тишина, которую можно заполнить только любовью.
- Аня, Анечка, - трогаю её волосы
Я пьян, Аня тоже пьяна и мне хочется плакать. Обнимаю её, и мы плачем вдвоём. Мы ещё слишком молодые и слабые, но уже понимаем, что перспектив нет никаких. Будущего нет, как в песнях.
Снимаю с неё куртку, теперь совсем не страшно. Пытаюсь стянуть советские колготки, она ломается.
- Валик вернётся - говорит охрипшим голосом.
- Вернётся, - отвечаю, и продолжаю целовать её шею. - Ну хватит, перестань.
И она перестала. Просто молча лежала на холодном полу, дышала неровно и почти не шевелилась. Но я знал, я чувствовал, что ей было хорошо. У нас, бедных, нет других развлечений. И женщин других нет. Только такие же второсортные, как мы сами. Но я любил её, клянусь, всем сердцем любил тогда. Хотел так навсегда остаться внутри неё, такая Аня была тёплая, уютная, нежная. Потом увидел кровь на белой коже. Походу, я был у неё первым.
Валик тоже всё увидел. Подождал, пока я оделся и молча сел рядом. Ничего не сказал, только пачку Мальборо положил на пол. Мы смотрели, как садится солнце. Тёплый свет падал на серые пласты бетона, на яркие рекламные щиты, прогуливающихся людей с собаками.
Я сказал Валику - прости меня. Он ничего не ответил, курил и смотрел перед собой. В комнате похрапывал ебарь в семейках, навалившись на тётю Любу своим дряхлым костлявым телом. Валик подошёл к нему и с размаху зарядил ногой в голову.
- Встань с неё, сука! - орёт Валик и продолжает бить. Сильно, с ненавистью. - Вставай!
Охуевший мужик мычит и пытается закрывать голову руками, пытается встать, но тут же отправляется в нокаут.
- Ненавижу тебя, гнида!
На синтетическую наволочку брызнула кровь. Валик месил его ещё долго, а мама даже не проснулась.
*****************************
На пустой остановке только я и он. Мимо проезжают последние троллейбусы с одинокими пассажирами внутри. Валик курит, рассматривает очертания домов в темноте. Говорит, что рад меня видеть. А ещё говорит, что женится на Ане, и теперь всё у них будет хорошо. Он отсидел два года в колонии за убийство того мужика. А я даже не помнил, как его звали.
Даша Д.