Под вечер, когда мама куда-то исчезает, унося с собой тепло и обжитость комнаты, вещи и предметы, при ней такие послушные и, кажется, существующие только для того, чтобы угодить твоему телодвижению, новой игре, внезапно перерождаются в загадочных и себе на уме существ, от которых ничего кроме подвохов, ждать не приходится: то стул тебя сбросит на пол, то подстолье, до этого так
радушно тебя принимавшее, ставит на лоб шишку, а в кухне, начиная с отливающей перламутром мясорубки и кончая облезшей половой щеткой, все норовит упасть на тебя, ущипнуть, порезать.
Вот в это колючее время, когда я занят лишь одним - разыскиваю в комнатах безопасное место, где можно было бы переждать, под мое окно приходят шесть огненно-ржавых лисов. Они выстраиваются в шеренгу, затем как по команде садятся на снег, по росту; впереди - самый старый с вылезшей и свалявшейся шерстью, затем - чуть поярче и помоложе, а последний - самый маленький, с меня ростом, переливается как разгорающийся костер. Усевшись, лисы, не отрываясь, смотрят в мое окно. И оттого, что подходить к окну не нужно, потому как будет еще страшней, я слезаю с
дивана, подхожу, и, загибая пальцы, пересчитываю:
- Все, ровно шесть.
Вначале я пробовал к ним подлизаться. Запасался с обеда котлетами, а если варился бульон, куриной лапкой и, дождавшись вечера, когда лисы рассаживались, открывал форточку, и бросал еду. Она падала в двух-трех шагах от них и тонула в снегу. Наверняка лисы ее видели, но ни один из них ни разу не пошевелился. И от невозможности понять, что же они на самом деле от меня хотят, становилось еще тошней, но я все еще крепился и, взяв в руки двухствольное ружье, подаренное моим дядей, громко стреляю: один, два, три, четыре, пять, шесть!
За окном, несмотря на грохот выстрелов, ничего не меняется. По-прежнему светят январские звезды, темнеет полоса леса, по-прежнему безлюдна окраина городка, где расположен мой дом, по-прежнему сверлят его окно шесть пар глаз, доводя мое одиночество до невозможного.
И я не выдерживаю. Сунув наскоро ноги в валенки с залатанными пятками, рывком открываю дверь и выскакиваю им навстречу.
Радость узнавания приходит внезапно. От их дружелюбных прикосновений, от жара шершавых языков в знак особого расположения, облизывающих мое лицо. Каждый их лисов, толкая друг дружку, норовит прикоснуться ко мне, положить свою громадную морду мне на плечо. Я глажу их упругую шерсть и, окруженный меховым кольцом их тел, совершенно не чувствую холода. Мне не холодно. Ведь меня
греют добрые сильные звери.
Потом я долго болею и часто слышу сквозь болезнь, как мама жалуется соседке, и в двери по нескольку раз поворачивают ключ, проверяя, хорошо ли они заперты.
С тех пор лисы ко мне больше не приходят.