ДУША
Фуэрия
Девица была ладной, крутой, достаточно спортивной, чтобы оказаться незамеченной. Имея вокруг себя неотступный эскорт, некоторые молодые люди бросали на неё взгляды с расстояния, якобы невзначай, и даже тяготились уже своим окружением, не понимая ещё, как из него выйти, чтобы подойти к ней поближе.
Она же появлялась то одна, то в компании от одного до четырёх разного пола особей. Она сигала на водной лыже по волнам за моторкой или парашютом, летала на дельтоплане за спиной лётчика, карабкалась на доску с парусом, смешно, с трудом. В конце-концов её уносило в открытый океан, трудно было представить, как ей удавалось возвращаться назад. После чего она недолго сидела на песке лицом к воде или бродила по кромке пляжа, на которую накатывала вода. Она заплывала бог знает куда, пропадая из виду наблюдавших за нею, потом появлялась и, как акула, неслась к берегу, успокаивая тем своих доброжелателей.
Уже на берегу она снимала замысловатые ласты неизвестной фирмы и тяжело тащилась к деревьям в тень, будто ей было трудно ходить по земле. В воде она двигалась гораздо активнее.
Вечером молодёжь вваливалась в клубы, где можно было потанцевать. Некоторые компании распадались или видоизменялись, что говорило о том, что это не компании вовсе, а нежелание передвигаться в одиночку. Это становилось заметнее на следующий день на пляже.
Её компашка оставалась та же. Здоровый лось, две худенькие очаровательные стрекозки и ещё один зверь неизвестной породы.
Худой, чуть сутулившийся, при приближении оказывался выше многих вокруг себя. Часто останавливался в неуклюжей позе, которая не вызывала бы интереса, если бы не какая-нибудь деталь: жест, звук, насмешливое движение бровями или губами, неожиданный рывок в сторону или прыжок. Потому он казался младше других, хотя в спокойном состоянии выглядел респектабельнее.
На него уже давно заглядывались девушки из эскортов, на глубоко посаженные тёмные глаза под тёмными же густыми бровями. Когда он улыбался или смеялся, глаза эти превращались в две полулуны. Он был в меру красив, ловок в воде. Он сигал на лыже под волны, даже когда падал, прокручивался вместе с лыжей и становился опять на волну. Гуттаперчивый мальчик.
Лось был обаятельный и привлекательный, как все незлобливые большие животные.
Стрекозки стрекотали, привлекали публику яркостью раскраски и прозрачностью крыльев. Они прекрасно двигались по песку и танцевали в клубе. Их провожатые тоже танцевали в меру своей любви к этому делу, больше поддерживали страстное желание танцевать своих дам – это мужицкий удел, если рыцари согласны на это. Лось был согласен на всё. Достаточно профессионально двигался, видимо учился этому когда-то. Скакун танцевал под настроение, видимо, если хорошо накормят.
На танцах их знакомая девица не появлялась с ними, хотя заинтересовавшиеся ею ещё на пляже перебрасывались с её компашкой репликами
и приглашали стрекозок танцевать с разрешения их партнёров.
На третий день появилась и она. Она оказалась женщиной неопределённого возраста со стажем работы более чем достаточным для пенсии, как выяснилось гораздо позже. А в тот вечер никто об этом не догадывался и даже не думал и приставали к ней вовсю, приглашая танцевать, в надежде на взаимность. Она была хорошо сложена, сексуальна, свободна в манерах, раскована и открыта настолько, что к ней невозможно было подступиться.
Стрекозки иногда хмурились, морща лобики. Видимо, не от зависти к её популярности. Этого им самим хватало. Скакунчик чесал за ухом, трудно было понять, нравятся ли ему ухаживания за его знакомой. Лось же радовался всему и всем. Ему было хорошо здесь с ними всеми.
Их подружку увели в ночь. Она махнула им на прощанье рукой.
Утром она, как обычно, бросила на песок всё, что принесла, и пошла в волны.
К её вещам подошёл вчерашний её ночной провожатый, уселся возле вещей. Он ждал, потом заёрзал, он явно нервничал. Он искал её глазами. Передвинул её вещи в тень. Несколько раз плавал сам. От пойти куда-нибудь с компаниями отказывался, не играл в волейбол. Сходил несколько раз к бару, возвращался назад с едой. Он прождал до вечера. Поднял её вещи, не знал, что с ними делать. Так и стоял с ними, вглядываясь в даль.
Сегодня и её компании не было. Он, видимо, не знал, где её искать, где они поселились. Просто стоял, как пёс, которого бросил хозяин.
Она появилась неожиданно из воды, куда вошла утром.
- И давно ты здесь? – спросила она.
- Да не очень, - соврал он.
- Почему не купаешься?
- Тебя боялся пропустить.
- Зачем?
- Что зачем?
- Зачем я тебе понадобилась?
- Ну...
- Здесь столько развлечений. Не стоит привязываться к одному. А то так и не отдохнёшь. Отдых – это смены впечатлений. Понимаешь?
- Вообще-то да. Но нет.
- «Что в имени тебе моём?»
- Фейерверк. Неистощимость. Опыт. Лёгкость. Своеобразие.
- Это всё за одну только ночь? О ком ты говоришь?
- О тебе.
- А что тебе во мне больше всего нравится?
- Характер.
- Удивительный ты фрукт!
- Я-то? Только фрукт? – для тебя.
- «Зачем же ты мне? – сжалилась, допела, - в жизни повстречался?
Зачем нарушил мой покой?!»
- И как мне теперь жить?
- Хороший вопрос для пляжа на курорте.
За опыт надо платить. От неопытных ты бегаешь, опытные бегают от тебя? За нетвой опыт уже заплачено не тобой. Так что вольному – воля: принимай, что есть, как есть, или не принимай. Ты же хотел, как все, чтобы всё тебе одному, любимому, - да?! Это тешит, конечно, но – увы!
Я горю, пока меня хватает, или в небо искрой улетаю, или гасну по себе
сама в тишине, сводящею с ума. А бывало, что мочой погасят: нет в лесу воды, тем паче кваса. Я не обижаюсь – ритуал. Всё, костёр погашен – кончен бал.
- Это что такое?
- Вчера я жила любовью.
Включила чувство шестое –
Цунами вошла в покой и...
Сегодня вас не беспокою:
Отстройтесь, лечите раны.
Молитесь, чтобы Цунами
Вас больше не посетил -
Не дай бог, не хватит сил...
Жить с рыбами в океане.
Ну что, ты меня простил?
- Мне слышать всё это странно.
- Конечно, ты не просил
Меня говорить о чём-то.
Ты пригласил меня в комнату...
Ладно, пошли ужинать. По-моему, пора уже. Не обижайся. Сколько,
думаешь, мне лет? 36? 45? 28? 52. Да, мой дорогой, между нами 30 лет разницы, а ты сейчас выглядишь старше меня со своими вопросами.
Я была – и нету. Смирись с этим. Относись ко всему проще. Как
раньше! Сколько девочек остались позади тебя, колобок? Ты о них часто вспоминал? Что ж тебя теперь так развезло?! Считай, что нам повезло: пришлись друг другу по вкусу! И родилось искусство.
А чувство?.. – оно прошло.
Оставив одно мгновенье
Навечно – стихотвореньем.
Читают – и хорошо.
А чувство, оно прошло.
Появились её...дети? Внуки? Племянники? Кто эти четверо? Случайные встречные?
- Я у них няней работаю. У некоторых с их рождения. Они ко мне
привыкли и везде тянут за собой. Надо соответствовать. А то секреты перестанут доверять. Да и на себя со стороны невредно посмотреть. Самим можно, что угодно, а другим нельзя. Почему?
- По-моему, это они у вас нянями работают все четверо.
- Ну, ладно, секрет: мы друг у друга работаем нянями. Когда
превращаемся в детей, за нами нужен глаз да глаз, взгляд со стороны, контроль, вот мы и меняем позиции друг по отношению к другу в зависимости от необходимости.
- Так кто они вам?
- Друзья.
- Они знают?
- Они прощают. Все мои выходки. Терпят. У них нет выхода.
Я их по миру катаю. И тоже всё им прощаю. На презентации книг.
А книги откуда? Не знаю!
Из ударов под дых.
Стала писать, чтобы выжить.
Выжила и зажила.
Ну, а потом... Что я – рыжий?!
Клоуничать у ковра...
И зарабатывать грыжу.
Ступа теперь да метла!
Поит и кормит, и тешит.
Подсунь-ка душе, бедняге,
Глину, краску, бумагу,
И будет она под флагом
Глины, краски, бумаги
Выкарабкиваться не спеша.
На то она и душа!
Молодой человек моргал глазами, ничего не понимая.
- А как же любовь?
- Какая? Где она? Ты о чём?
Любовь здесь при чём?
Было любопытство в рае,
Была расплата на земле,
За что то людям всё – не знаю.
Я же не бог. Я на метле...
Конечно, она не говорила стихами. И конечно же, она всё это излагала мягче, понимая состояние души всё еще влюблённого в неё с ночи мальчика, напуганного её долгим отсутствием и резкостью её суждений по поводу всего, особенно по поводу них двоих.
- Ну, пойдём ужинать. Не смотри на меня так, а то я сейчас растрогаюсь и стану сама собой, что абсолютно не нужно.
- Почему?
- Потому что больно жить. Тебе говорят: « Ты слишком хороший, чтобы тебя уважали».
Тобой пользуются и отбрасывают, как обёртку от конфеты. А конфетку сжёвывают. А конфетка и есть твоя трогательная, доверчивая душа, не похожая ни на какую другую по сути. Только изначальной доверчивостью (это нас всех и роднит) , от чего с жизненным опытом все пытаются избавиться. Для жизни доверчивость и подобное прочее не годятся. Лучше давить самому, чтобы не давили тебя?
А если дать себя обидеть – и посмотреть, как с этим человек потом будет жить? Для этого нужно быть сильнее сильных. Исусом Христом!
Ты понимаешь, о чём я говорю?
- Да. Нет.
- Знаешь, иди ужинать сам. Я устала.
- А где ты была с утра?
- Плавала - какая разница?
- 9 часов?
Она улыбнулась.
- Я же не знала, что меня кто-то ждёт. Укоротила бы свой марафон по времени. Ну, - иди. Спасибо! Иди.
-Ты, правда, всё это время плавала?
Ветер поднимал песок и кружил его, как игрушечные смерчи на пустынном пляже.
08-24-07 Н. Ерецкая