И мнится мне: весь в музыке и пене,
Железный мир так нищенски дрожит…
Осип Мандельштам «Концерт на вокзале»
Иногда я думаю, что человечество обречено. Но это фигня, конечно. Ничего не обречено, все спасутся когда-нибудь. Рано или поздно. Это просто я, старый брюзга, не умею любить, а они-то любят! Друг друга любят и ещё всякое. Музыку, например. Иногда безответно, порою мучительно – однако любят! Грозный, безжалостный Хаос клубится вокруг – разъёдает, точит, грызёт разум, леденит сердце. Только зевни – и навалится, пожрёт, уничтожит. Но человек не зевает, нет. Человек взыскует музыки и находит её практически во всём. Находит и строит из неё преграды на пути наступающей жути. У всех преграды, конечно, разные. Кто-то возводит белокаменные стены и башни из слоновой кости, но таких мало. Большинство людей строит баррикады из простеньких мелодий, роет окопы нехитрых текстов, натягивает между собою и тьмою колючую проволоку русского шансона. Мрак не пройдёт!
Это я специально так думаю – чтоб не сойти с ума от донимающих меня звуков. А донимают, надо сказать, весьма. Придумал же какой-то добрый человек такую прекрасную вещь, как наушники! Но нет, истинные человеколюбцы отвергают это устройство. Наушники – для эгоистов, в них человек спасается единолично, не даря гармонии окружающим. А надо ж дарить! Спасаться в одиночку – недостойно, подло даже. И они дарят, о да! Душа их парит в отчаянном порыве любви, поёт, как Гаврош под пулями. И никуда мне не деться от них, никуда. Нет и не будет мне покоя…
К соседке с первого этажа пришли подружки на девичник. Три барышни средних лет, стайка пикирующих ангелов. Поначалу они бухали в суровом молчаньи, но потом их отпустило маленько – послышались голоса. Ах, алкоголь! Великий целитель! Голоса были светлы и туманны, барышни размякли, зажурчал смех, переливаясь романтически-вагинальными оттенками. Но увы, увы… Вся эта новообретённая нежность в их голосах, вся волшебная податливость были так безнадёжно напрасны, так очевидно ни для для кого… Вожделенные ими юноши пили где-то далеко и отдельно. Печаль - промозглая, тусклая сука - явилась и нависла над бедными тётьками. И отгоняя её, они запели.
Что-то очень жалостливое, о тяжкой девической доле. Мне трудно было разобрать слова – злые мысли бились в виски, стучали, грохотали, заглушая подробности текста. Я больше догадывался, чем слышал, что они поют:
- Эх, были сиськи, были груди…
Оторвали злые люди…
Я всё-таки думаю, что мир наш прекрасен и добр - только к нему надо хорошенько привыкнуть.