Однажды меня спросили:
- Карл, и долго ты так будешь убиваться?
На что я ответил тогда с горькой усмешкой, я до сих пор помню ту свою реакцию:
- Если бы мог, то всю оставшуюся жизнь, Генри. И еще… я буду знать только одно - это я виноват в смерти Эрика и никто не сможет меня в этом переубедить.
И только после этих слов от меня отстали. Друзья, приятели – все пытались меня как-то расшевелить, как они говорили, разбудить. Но! Я сам не хотел этого делать.
Помниться до сих пор те тихие, спокойные слова врача, который пытался спасти Эрика, о том, что все закончилось и что так, наверное, все-таки будет лучше для моего парня. Он умер и теперь его ничто не тревожит. Так что можно представить мою реакцию на услышанное, ведь так? Да-да. Я кричал, я чуть ли не избил его, пытаясь доказать доктору обратное. Как моему Эрику может быть лучше? Как? Зачем? Почему? За что? Эти вопросы тогда крутились в моей голове, не оставляя меня и по сегодняшний день. Я не могу поверить во все это. Прошло со дня похорон около трех месяцев, а у меня перед глазами, да и во снах, которые для меня хуже, чем самые страшные кошмары, так и стоит надгробная гранитная плита со словами от его друзей и близких: <i>«Самому искреннему и доброму человеку на свете…»</i>
И с этим трудно не согласиться. Таких людей я не знал и не знаю. Помнится, был такой эпизод в нашей совместной жизни. Он возвращался пешком с работы, было тепло, и он решил прогуляться. И вот тогда приближаясь к дому, он увидел сидевшую на ветке дерева кошку, как он объяснял потом, она была персидской породы. В наших краях бездомные животные это редкость, так что не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что эта трехцветная красавица будет жить у нас дома на удачу и тому подобное. Эрик попросту не мог пройти мимо того, что считал не справедливым. Хотя с другой стороны, что здесь такого, что он приютил бездомную животинку? Наверно, ничего не обычного, если бы Глори, та самая кошка, не оказалась глухой. Мы ее свозили в ветеринарную клинику и там узнали об этом. А также нам сообщили о том, что ее прежние хозяева издевались над ней. И тогда моего парня не остановили никакие трудности, связанные с этим. Так что… в общем, теперь Глори является еще одной частичкой того, что было общего между мной и Эриком. И не удивлюсь, что это трехцветное чудо немного немало, но помогло мне справиться хоть чуть-чуть, хоть малую часть со своим горем.
Первые дни после похорон я готов был лезть на стены, готов был напиться до полумертвого состояния, хотя… так иногда и бывало. Да, что там… иногда просто хотелось удавиться самому и наконец-таки вычеркнуть то, что так меня терзало. Вина съедала меня изнутри, хотелось кричать, бить все вокруг, а однажды просто очнуться и почувствовать рядом с собой любимого и дорогого тебе человека. Столько противоречий было во мне тогда, хотя сейчас их стало не меньше. Просто боль немного притупилась, стала какой-то однообразной, а сестра, да и остальные забыли, когда я в последний раз и вовсе улыбался, про смех здесь речи не идет. А что я? Я в ответ пожимаю плечами и говорю:
- Не дай бог, вам испытать тоже самое. Просто живите своими радостями, а я буду существовать так, как считаю нужным.
И тогда меня вновь оставляли в покое, и я мог забыться и закрыться в себе. Ведь так, Глори?
Даже не замечаю, как разговариваю со своей кошкой все это время, поглаживая ее за ушами, а она в ответ лишь ластиться ко мне посильнее, оставляя на моем шерстяном сером костюме свою разноцветную шерсть. Мы сидим на скамейке в парке, нашем с Эриком любимом парке. И эта скамейка тоже была нашей. Просто мы ее еще приметили в первый день наших общих прогулок. Вроде бы обычная лавочка, но Эрику она приглянулась <i>«своим внешним видом»</i>, как смеялся он тогда, объясняя мне свой порыв посидеть на ней. А я и не спорил. Я никогда с ним не спорил… Качаю головой, понимая, что вру в первую очередь себе. Издевки, укоры, ссоры, как у всех, как у многих, но у нас же было все по-другому, как казалось мне поначалу, только вот, во что оно вылилось, когда я перестал себя контролировать. На сердце стало опять больно, и, кажется, эта боль и вовсе не хочет меня оставлять одного, или это я не хочу ее отпускать из-за своего чувства вины?
Не знаю, ничего не знаю. Болит. Сердце болит, душа болит. А я? А я уже привык, говорят же, что ко всему можно привыкнуть, вот и к боли внутри себя тоже. Так что…
- Можно? – я вздрагиваю, услышав юный голос рядом с собой, отчего поднимаю голову и смотрю на того, кто меня отвлек от раздумий.
Молодой парень, лет так двадцати, если не меньше смотрит на меня слегка растеряно, но все же на его губах играет улыбка. Я смотрю на нее и не могу и слова сказать, сам не знаю, почему. А он вновь:
- Можно присесть? А то эта скамейка своим внешним видом так к себе привлекает, - объясняет он и садится рядом, а у меня после его слов и вовсе ком к горлу подходит. Дышать трудно. И вправду трудно. Смотрю на него, а самому аж дурно становится. Трясу головой, отгоняя от себя непонятные мысли. А этот незнакомый парень, похоже, уже отвлекся и переключился на Глори, которая, кстати, без каких-либо претензий и противоречий забралась к мальчишке на колени, удобно устроившись, хотя на дух не переносила в доме незнакомых людей, а тут…
В висках застучало, даже голова немного закружилась, поэтому потер слегка лоб, потом принялся за виски, а затем и вовсе закрыл на пару секунд глаза, чтобы прийти в себя. А парень, похоже, увидев все мои безуспешные старания, тут же спросил:
- Вам плохо? Вас проводить?
- Нет, нет, я сам, - запротестовал я, опять-таки не узнавая и свой голос, и свои интонации, но парень был настойчив и напорист.
- Ну, конечно, сами, вы бледный, как смерть. Я вас провожу. И это не обсуждается, - и в доказательство того, что он не шутит, резко поднялся с Глори на руках со скамейки и протянул ко мне свою руку, командуя при этом: - Пойдемте! Не хочу, чтобы потом меня мучила совесть и говорила о том, что я не помог хорошему человеку. Кстати, я – Ульрих.
Я снова посмотрел на парня и не знаю, почему, но на моих губах, кажется, появилась улыбка, потому что в ту же секунду я получил в ответ добрую и искреннюю улыбку. А спорить с такой настойчивостью я не умею. Что будет потом, не знаю. Я теперь в этой жизни уже ничего не знаю, но… верить в нее, в жизнь, кажется, я начинаю заново…
<b>11.09.2013г.</b>