2. Не все дороги ведут в Рим:
из жизни епископа Бруно. (Часть первая).
Епископ Бруно спал плохо в эту ночь – мучили кошмары. Когда это началось? Давно! Его положение в Ордене – огромная ответственность перед Святым Престолом и христианским миром. Сирота, воспитанный при Миланском дворе графа Галецио II Висконти, до определенного момента не знал откуда родом. Трехлетним мальчиком он попал на глаза Императору Священной Римской империи, во время пребывания того в Данциге. О мальчике было известно, что он из прибалтийских земель, и очутился в руках ливонских братьев в один из походов на Жемайтию. Тогда было разрушено много поселений, убиты тысячи жемайтов и куронов. Пострадали и некоторые рода прусов, придерживавшихся веры в своих богов. Какого рода племени мальчуган – никто не знал, а тот – не помнил. Он был смышлен, не отлынивал от работы и, спустя пять лет, фортуна дала о себе знать. Однажды мальчик-сирота очутился в келье дворцового священника падре Жеронима. В тот день, он принес падре послание от канцлера императора, герцога де Маена. Принес случайно. Паж Оливер, получив короткую записку к императорскому священнику, так торопился выполнить указ патрона, что, поскользнувшись на винтовой лестнице, упал с верхней – третей ступеньки вниз. Подняться сам он уже не смог и пролежал в постели около трех недель. На его счастье, рядом находился мальчуган Рупрехт. Теряя сознание, Оливер приказал ему отнести падре Жерониму послание канцлера. Рупрехт беспрекословно повиновался, и через пол часа бумага попала по назначению.
С этого момента, жизнь сироты резко изменилась. Заметив любопытный взгляд мальчугана, устремленный на буквы, написанные в лежавшей на столе библии, падре прочитал ему несколько слов из «Послания к Коринфянам»: через год – Рупрехт читал и писал лучше святого отца. Узнав от падре о необычайных способностях восьмилетнего мальчика, император Карл лично устроил экзамен и, поразившись умению его читать и писать, назначил падре Жеронима ему в учителя.
Рупрехт – не настоящее имя мальчика. Фон Кенинг, возглавивший поход в Жемайтию, заметил среди пленников крепкого малыша. Тот не плакал и даже пытался утешить детей постарше. Узнав некоторые подробности пленения мальчика, он, так случилось, подарил его в Данциге одному из вельмож императора Карла. Поскольку имени его Фон Кенинг не знал, то назвал Рупрехтом, так звали одного из древних германских королей, и по иронии судьбы, уже нынешнего императора Священной Римской империи. Под этим именем мальчик и вошел в этот полный опасностей мир. Долгое время, он находился в услужении при императорском дворе Карла IV, постигая различные науки у падре Жеронима. Спустя три года, Рупрехт стал незаменим при составлении различного рода посланий, а через два года – в 13 лет, он стал пажем императорского двора. Падре относился к нему, как к сыну, да, и при дворе полюбили неконфликтного трудолюбивого и, вместе с тем, изысканного в манерах мальчугана. Возможно, даже при всей своей гениальности, Рупрехт так и остался бы лишь хорошим канцеляристом, если бы, если бы не оказал услугу самому императору в одном деликатном деле на охоте. Император, как и всякий правитель, а он был не всяким, а правителем Священной Римской империи, уже в преклонном возрасте отдал сердце юной красавице Матильде фон Штауфен. Небольшое послание, в стихотворной форме составленное пажем двора синьорине Матильде и умение держать язык за зубами – сделали молодого человека вначале помощником, а затем и писарем императора.
Давно это было: воспоминания епископа всплывали из глубины долгой, полной приключений жизни. Вырывая из прошлого различные истории, епископ многим не гордился, а некоторые моменты попросту пытался забыть, но… но что было, то было – этого не вычеркнешь, как бы не хотелось. Отец Жероним не только научил мальчика грамоте: Рупрехт блистал познаниями в теософии, математике и древних текстах – он направил его жизненный путь на стезю духовности и благочестия.
Епископ открыл глаза и, устремив взор в темноту потолка просторных покоев, вздохнул. Ночные события всколыхнули то, что он пытался забыть. Уже пройдя воспитание при дворе графа Галецио II Висконти, к которому он попал в 15 лет, юноша в 18 – добровольно принял пострижение в монахи ордена камальдулов. При мысли «добровольно», епископ иронично усмехнулся.
Это была страстная любовь, закончившаяся полным фиаско. Младшая дочь Галецио II Лукреция, была очаровательной, романтичной натурой. Правитель Милана души в ней не чаял и баловал дочурку, а та начитавшись рыцарских романов Марии Французской, Кретьена де Труа и Вольфрама фон Эшенбаха – мечтала о своем рыцаре. Такого рыцаря она нашла в молодом человеке с несколько претенциозным именем Рупрехт. Статный юноша отличался не только начитанностью и изысканностью манер – он великолепно владел оружием. В одном из сражений, будучи оруженосцем графа Галецио, он был посвящен за доблесть и мужество в рыцари во время боя. С тех пор взгляды Лукреции становились все настойчивее, а вздохи при виде Рупрехта – все откровеннее. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы граф вовремя не заметил столь откровенные попытки воплотить подвиги рыцарей из романов Марии Французской «Ланваль» и Кретьена де Труа «Ивейн, или Рыцарь Льва», своей любимой дочерью в жизнь. Когда канцлер правителя Милана, некий Джакомо де Розетти, застал Лукрецию в объятиях молодого рыцаря, разразилась буря. Но она, как разразилась, так на следующий день и утихла. Галецио II безумно любил дочь и немного меньше, но тоже, полюбил Рупрехта, и кто знает: может сердце правителя сделало бы тот правильный выбор, если б… если б Лукреция не была помолвлена за Козимо из рода Гаетани – графа Фонды. Этот брак открывал Милану путь к королеве Неаполя, Джованне I, а королеве – давал надежного союзника в борьбе за папскую тиару для одного из своих сторонников. Вполне понятно, что получить руку девушки молодому рыцарю – не представлялось возможным. Именно в этот сложный момент, находясь под влиянием наставника падре Жеронимо, Рупрехт решил принять постриг. Это решение одобрил и Галецио II, обещая поддержку в продвижении на духовном поприще. Делать было нечего… даже если у молодого рыцаря и были сомнения, их развеял правитель Милана, отправив Лукрецию в Неаполь.
Епископ Бруно не заметил, как задремал, а поскольку это было под утро, к утренней молитве он спустился с головной болью. Сегодня не он правил службу, и его ночное бдение, не было замечено окружением. Благословив братьев и прихожан, епископ скромно занял место чуть в стороне амвона. Доминиканец Бенедикт с аббатом Гервазием и падре Буше, старательно вытягивали речитативом псалмы, а небольшой хор, подхватывал слова из Нового Завета при очередной Славе Господу и Пречистой Деве Марии.
Его преосвященство зорким взглядом окинул присутствующих. – Так! Вижу доблестный рыцарь фон Леффен уже в боевом облачении и готов отправиться в погоню. Ну-ну! А где наш герой Зигфрид Ландер фон Шпонхейм? Еще не вернулся… а пора бы! – Он обвел братьев внимательным взглядом: лица сосредоточены на молитвах – это умиротворяло, но отнюдь не успокаивало епископа.
Пока его преосвященство, превозмогая головную боль, искал ответ на некоторые вопросы, аббат Гервазий и падре Буше закончили службу, а падре Бенедикт добавил заключительную молитву «Славься Господи». Епископ Бруно поднялся на амвон и коротко изрек:
– Братья мои, от имени Господа нашего, Иисуса Христа и Пречистой Девы Марии, призываю вас к бдительности в столь трудное для нашего христианского братства время. Десятого дня, вернее ночи случилось злодеяние: нападение на темницу в сердце нашей цитадели – Нессау! Важный заложник, сын князя Супора, Бронемил, сбежал. Виновные были наказаны нашим комтуром, Генрихом фон Плауэном, но преступники до сих пор не пойманы! Предательство внутри братства – это измена христианским идеалам и Святому Престолу. Комтур фон Плауэн отбыл в Мариенбург на выборы нового Гроссмейстера Ордена, а мы должны приложить все усилия, чтобы вернуть заложника и поймать его сообщников. Не разглашая деталей дознания, скажу: Господь был на нашей стороне и нам даже удалось схватить одного из злоумышленников. К сожалению, нетерпеливость брата Зигфрида Ландера, повесившего схваченного преступника, лишила нас возможности узнать: кто за этим стоит?
Под сводами часовни раздался гул одобрения, хотя, почти все братья уже знали детали происшедшего. И, тем не менее, когда его преосвященство повторил, паства благоговено внимала ему. Епископ подняло руку и все мгновенно утихло.
– Где я должен быть? – спросил неожиданно у присутствующих его преосвященство. Те, к кому относился вопрос, переглядываясь, молчали.
– Я должен вместе с нашим комтуром фон Плауэном, следовать в Мариенбург! – прозвучало с амвона. – А почему я с ним не отправился? Из-за побега заложника. Отряд кнехтов, посланных вслед за Зигфридом Ландером фон Шпонхеймом, убитых им рыцаря и оруженосца, не обнаружили. Место нашли, примятую траву, кровь – все это есть, но видимо хищные звери позаботились об этом, и… – епископ запнулся и тут же продолжил, – и это плохо! Возможно, они уцелели! До сих пор нет известий от брата Зигфрида и его кнехтов. Сегодня наш доблестный фон Леффен с десятью воинами отправится на поиски не только беглецов, но уже и брата Зигфрида с солдатами! Вокруг Нtссау творятся непонятные и странные события – будьте настороже! Жемайтия – опасное место, особенно, леса. Языческие колдуны и ведьмы чинят зло, но с помощью Спасителя нашего Иисуса Христа – мы расправимся с нечистью! А теперь: с миром, по своим местам, братья мои, и да хранит вас Господь и Пречистая Дева Мария!
Рыцари, братья разных рангов и просто прислуга, перекрестившись, подошли приложиться к руке епископа.
Его преосвященство с бесстрастной миной, терпеливо дождался окончания процедуры и, поманив за собой пальцем доминиканца, удалился в свою «келью».
По дороге он ничего не упускал из виду, и заметил нескольких изможденных куронов, стоящих в стороне и чего-то ожидающих. Епископ подошел к ним и вопросительно глянул на пожилого человека. Куроны мгновенно преклонили колени, не решаясь поднять головы.
– Что вас привело в обитель братства? – Поняв, что на его взгляд те боятся реагировать, он добавил: – Говорите, не бойтесь!
– Ваше преосвященство!.. – начал пожилой курон и замолчал.
– Ну-ну! Говорите! – кивнул ему прелат ордена.
– Без коровы и телка – мы не переживем зиму!
– Их забрали?
– Два дня тому!
Епископ глянул на стоявшего чуть сзади отца Бенедикта.
– Говорите падре!
– В наказание за неповиновение!
– Дочь забрали в услужение, а…
– А он, за вила взялся! – прервал курона доминиканец.
– Так ты преступник? Казнить! – Изрек мгновенно епископ и продолжил свой путь.
Отец Бенедикт подал знак стоявшим невдалеке двум кнехтам и распорядился:
– До завтра в клетку на площадь! Утром… – он запнулся и глянул на епископа – тот кивнул. – Утром – свершится казнь!
Несчастные знали жестокий нрав братьев во Христе и, понурив головы, покорно отправились на площадь, в клетку для приговоренных к смерти преступников.
Его преосвященство, добравшись к кельи похожей на ризницу, не присел отдохнуть в манящее кресло, а несколько раз ударил по серебряному брусочку: вошел Паоло и вопросительно глянул на его преосвященство.
– На площади три курона в клетке – сделаешь как всегда! Чтобы ни одной улики не осталось! Дочь одного из них, где-то у братьев… найди ее! И туда же!
Паоло, ничего не сказав, вышел.
Вошел отец Бенедикт.
– Ваше преосвященство примет меня?
– Дела Господа и братства – не терпят отлагательства, – кивнул епископ.
– Не слишком ли вы суровы с этими несчастными? – спросил священник, уставившись на прелата, отнюдь не добродушными, как это могло показаться с первого взгляда, глазами.
– Враги Ордена – мои враги!
– А это враги? – не понял отец Бенедикт. – Напуганные дикари?
– С ваших слов: один из них поднял вила на братьев – это уже бунт!
– Забрали дочь, отобрали кормилицу-корову – нужно быть милосерднее! Настоятель Гервазий – такого же мнения! – Глаза священника, казалось, пытались проникнуть в потаенные мысли прелата Церкви.
– Мягкость аббата я знаю, но вы… вы принадлежите ордену св. Доменика? Я думал, вы осуждаете их? – бросил на него пытливый взгляд епископ.
– Но, не на смерть же посылать!..
– Милосердие необходимо при напутствии заблудших душ на путь истинный, а эти язычники пребывают в неверии к Учению нашего Спасителя Иисуса Христа.
– О вас говорят, вы добрый человек…
– Доброта и справедливость – разные понятия! – прервал его епископ.
– Но слухи!.. – попытался возразить отец Бенедикт.
– Меньше слушайте сплетни и другим не передавайте! – сурово осадил его прелат Ордена.
– Витовт и Ягайло недавно сами приняли христианство – проявим терпение к его поданным, – совсем стушевавшись, попытался возразить отец Бенедикт. Было видно, что он позволял себе перечить духовнику комтурства Ордена-государства, причем, не первый раз.
Раздражаясь, епископ Бруно отреагировал, повысив голос:
– Вам нечего докладывать Наместнику Святого Престола? Что это за допрос?
– Храни вас Бог и Святая Церковь! – деланно возмутился отец Бенедикт. – Как можно?
– Идите, отче, и займитесь спасением душ куронов приговоренных к казни.
– Они не христиане… – начал было тот, но его превосходительство уже громогласно провозгласил:
– Да, идите уже куда-нибудь! У вас братья погрязли во грехе и не могут поймать простых беглецов! И… и аббата Гервазия позовите – пусть побеседует с братьями.
Смиренно кивнув, пятясь, священник только и вымолвил:
– Это, от неусердия комтура, его милости Генриха фон Плауэна! – Через минуту за ним закрылась тяжелая дубовая дверь.
Бруно уселся в кресло и эмоции мгновенно улетучились. – Все должны тебя воспринимать за того, кем ты не есть по сути! – учил молодого человека в свое время падре Жероним. – Жизнь – игра, если поймешь свою роль в этом спектакле – будешь хозяином судьбы! – говаривал ему граф Галецио, сходясь в схватке на мечах. Граф часто проигрывал ему поединки, но не обижался на молодого протеже, а, наоборот, стараниями того же правителя Милана, его преосвященство в душе остался все тем же романтичным юношей. Жизнь-игра увлекла настолько, что после отъезда Лукреции в Неаполь и отеческого совета графа принять духовный сан, он вступил в эту игру и преуспел в ней. Став очень скоро аббатом одного из монастырей камальдулов, он не забыл и ратное дело. О нем даже ходила молва, как о посланнике Архангела Михаила. Его воинская слава звучала не только в Милане, но и в Неаполе, Савойе, Сицилии, Корсике, Франции и Риме. Командуя сводным отрядом миланских рыцарей, он принял участие во многих сражениях против герцога Карла Дураццо и папы Урбана VI*. Это он пленил герцога, а потом отпустил, взяв с того честное слово не воевать против своего благодетеля – графа Галецио. В одном из боев, молодой священник-воин спас рыцаря пожилых лет – Конрада фон Рюде, ландмайстера Тевтонского Ордена. Через месяц, познакомившись ближе со своим спасителем, тот поведал ему много интересного о походе в Жемайтию во времена, когда был захвачен в плен и маленький Рупрехт, и даже устроил встречу с маршалом фон Кенингом, тогда уже глубоким стариком. Именно он, в далеком прошлом возглавлял набег на селения жемайтов и куронов, и именно он подарил пленного малыша Рупрехта одному из сановников Императора Карла. Много времени прошло, и маршал не мог узнать в прославленном рыцаре, мальчугана, судьбой которого он когда-то распорядился. Сам Рупрехт, не стал раскрывать своей личности; фон Кенинг открыл ему тогда то, что затем стало смыслом его жизни, и сделал очень важный подарок, но разговор об этом впереди.
Приумножив себя на стезе талантливого командира, приор получил от королевы Джованны соблазнительное предложение остаться при дворе. Отказаться от столь заманчивой перспективы в своей судьбе, Бруно заставила, отчасти Лукреция, – ему трудно было с ней видеться в статусе священника, отчасти, чувства, вспыхнувшие к нему уже со стороны королевы. В свои 52 года, Джованна была четыре раза замужем, но мужей не любила – в каждом браке был расчет. Трое из них умерли, а Отто Брауншвейгский возглавлял войска в борьбе с Карлом Дураццо. Именно под его руководством ему, Рупрехту, не раз приходилось сражаться с троюродным братом королевы. Двор Джованны блистал поэтами и художниками, а сама она покровительствовала развитию литературы и искусства – это не могло не влиять на окружение, под этим влиянием оказался и он, тогда еще молодой священник. Джованни Бокаччо блистал при неаполитанском королевском дворе талантом и читал свой «Деаккамерон», под недвусмысленные комментарии придворных дам. Сама Джованна в свои годы сохранила удивительную красоту и была предметом вздыхания многих августейших особ. Но воспылала любовью к Рупрехту, то есть, к нему, отцу Бруно. Но воинствующий священник, фактически служитель Господа с мечом в руках, любя Лукрецию, не мог любить венценосную особу. Хотя… хотя и он поддался ее чарам и какое-то время испытывал к ней нежные чувства. Однако духовный сан обязывал, а будущее на духовном поприще, перечеркивало это природное влечение. Понятно, последнее, лишь отчасти могло быть причиной неприятия в век церковного ханжества, когда, прикрываясь Учением Христа, устраивалась жизнь сильных мира сего. Желание королевы – было куда как важнее канонов постоянно нарушаемых. Интрижка, возникшая между молодым священником-полководцем, имела для самой королевы Джованны, с одной стороны очень значительные, с другой – нежелательные в ее положении последствия. Бруно узнал о них много лет спустя, будучи уже достаточно влиятельным сановником, но… но об этом тоже разговор впереди. Была и еще одна причина, по которой молодой человек оставил гостеприимный Неаполь – это история, поведанная ему спасенным рыцарем-тевтонцем о походе в Жемайтию и откровения фон Кенинга. Он узнал много такого, что в какой-то момент определило его дальнейшую судьбу. Любивший Рупрехта, как сына, граф Галецио, не оставлял своих хлопот, и кардинал Амьенский, посвятил приора камальдулов в сан епископа. Это событие и определило окончательный выбор.
Воспользовавшись приглашением Конрада фон Рюде, новоиспеченный епископ отправился на восток в Ливонские земли Тевтонского Орден-государства. В Ливонии он довольно долго находился в распоряжении ландмейстера ливонского ордена, а затем, в начале бурного XV века, оказался в Нессау – кульмской земле Немецкого ордена.
Воспоминания накатили, словно волна – это случалось часто, что, впрочем, не сказывалось на работоспособности его преосвященства. В любом душевном состоянии, он всегда собран и служил на благо всеобщего дела. Какого дела? Ну понятно: служение Святому Престолу, точнее Святой Церкви, потому что Престол в это время был игрушкой в руках пап и антипап.
Но только ли это его заботило? Да, был еще один вопрос, или даже навязчивая обязанность, не дававшая ему покоя. Чтобы проверить сведения перевернувшие внутренний мир три года назад, его преосвященство уже несколько раз отсылал доверенного человека на побережье Русского моря в Солданы, то есть, генуэзские фактории, принадлежавшие крымскому хану. Поездки не дали результата. Последняя – восемь лун назад, была осуществлена Паоло с пастырем Буше к Монкастро. Были получены очень интересные сведения. – Неужели? – епископ не хотел тешить себя возможно ошибочной надеждой: – требовалось еще раз проверить поступившую от падре Буше и Паоло информацию. Каждому в этом мире воздается по заслугам его: с этой мыслью его преосвященство возвращался к непростым будням.
За епископом укоренилась слава сурового блюстителя веры и стража интересов Ордена. Горели костры, на которых сжигались язычники, были походы, в них гибли мирные жемайты, куроны, ливы и эсты, но была некая особенность в Нессау… Вынося суровые приговоры, епископ не присутствовал при казнях, да и казней, как таковых, по стечению довольно странных обстоятельств, было немного. Причина тому была одна: жестокое обращение с приговоренными, лишали жителей удовольствия лицезреть эти казни, так как несчастные не доживали до приведения приговора в исполнение. Часто, после пыток, узников уже без признаков жизни, ночью или с первыми лучами солнца, вывозили на телеге за крепостную стену и закапывали в сточной канаве или в лесу. Этим занимались люди епископа, которым он доверял. Жесткое обращение с заключенными не делало чести духовному отцу – его прозвали Бруно-кровавым, но епископа боялись, и это было главным в столь тревожное, смутное время.
Вопрос бегства княжича Бронемила – был вопросом политическим: духовник комтурства уже отправил депешу папе о том, что Жемайтия бунтует, но куроны находятся в повиновении из-за заложника – князя Супора. Когда тот заболел, его по просьбе старейшин рода, обменяли на сына князя – княжича Бронемила. Обмен равноценный: Бронемил даже больше значил для куронов, чем его отец. Молодой отважный воин, был непревзойденным мастером меча и выигрывал все турниры в Ливонии, в которых ему доводилось принимать участие. Легенды о его необычайной силе плодили среди жемайтов и куронов дух неповиновения, и те постоянно восставали. Мысли о Бронемиле, вызывали у епископа чувства, о которых, я пока умолчу. Безусловно он враг Ордена, но враг достойный, а с некоторых пор, точнее с 1404 года… впрочем не буду забегать вперед.
Епископ подошел к небольшому комоду-секретерю и нажал неприметную планку на перегородке двух небольших полок. Что-то щелкнуло и отодвинулась одна из стенок – открылся тайник. В нем находились секретные бумаги, принадлежавшие дому графа Галецо, перстень с печатью и небольшой кулон в виде золотой ящерицы. Этот кулон-амулет был на нем с того раннего детства, когда он попал в плен. Мальчик тщательно прятал его, и забыв свое родство, он свято хранил в памяти, тот день когда его дала ему мать, тот день, когда меч ливонского рыцаря, прервал ее жизнь. Затем амулет был утрачен, вернее был отобран у мальчугана, что бы из рук маршала фон Кенинга, в качестве подарка, вернуться к своему владельцу спустя почти двадцать пять лет.
– Да! – произнес епископ в слух и прислушался к собственному голосу. – Судьба вершит наш жизненный путь! – он вздохнул.
Давно, ох как давно это было. Ему удалось восстановить все, что связанно с погибшими родителями, и это повлияло на дальнейшую судьбу, уже убеленного сединами, но еще сильного и отважного воина по призванию, и епископа – по назначению Церкви.
Его преосвященство ударом по серебряной пластине, вызвал служку и отдал короткое приказание найти Паоло. Тот, угодливо кивнув, растворился за дверью.
Паоло из Милана – тоже целая страница из жизни епископа. Не вдаваясь в подробности, сообщу лишь, что молодой Рупрехт, так случилось, дважды спасал этому гиганту жизнь. Один раз в Неаполе от петли, когда того схватили папские ищейки, второй раз – на поле брани в битве с герцогом Дураццо. Справедливости ради, замечу: Паоло тоже несколько раз спасал жизнь своему, так сталось, господину. Миланец оказался вовсе не миланцем и всегда был загадочен – его жизненный путь был полон тайн и недосказанностей, но он всегда предан епископу и следовал за ним словно тень во всех походах и сражениях. В мирной жизни, в орденской цитадели Нессау – это было доверенное лицо его преосвященства, которого побаивались даже братья-рыцари. Паоло был нелюдим и признавал над собой власть лишь своего господина.
Как-то, Верховный магистр Ордена Конрад фон Юнгинген прибыл со своим братом, верховным маршалом Ульрихом, и великим комтуром Куно фон Лихтенштейном в Нессау к комтуру Генриху вон Плауэну. Разговор был не из приятных, и епископ Бруно счел за необходимое присутствовать при нем, чтобы помочь своему соратнику Генриху. Вопрос стоял о карательной экспедиции против куронов и получил резкое неодобрение со стороны комтура Нессау.
– Править нужно разумно, а жестокостью мы уже заработали себе звание не братьев Пресвятой Девы Марии, а братьев «во Крови».
– Не забывайтесь! – вспыхнул великий комтур. – Наша миссия нести слово Божье среди язычников!
– Не забывайте и вы брат: Иисус не держал в руке меч, когда проповедовал Истину и тем более этого не делала Дева Мария! – спокойно, и, как окружающим показалось, чуть насмешливо, прозвучало из уст епископа Бруно.
Куно фон Лихтенштейн о епископе Нессау знал лишь понаслышке и ответил высокомерно и с пренебрежением:
– История Крестовых походов – сплошные войны с неверными за Гроб Господень! Иной подход – расценивался как трусость и измена Святой Церкви!
– Эко, куда вас понесло, доблестный фон… – его преосвященство сделал небольшую паузу, как бы припоминая, как зовут стоящего перед ним рыцаря, затем завершил так и не назвав того: – Умные – говорят, глупцы – дерутся! Порою кажется: словом больше добились бы на Святой земле, чем мечом за 200 лет безумия!
Это прозвучало уже с вызовом и Куно фон Лихтенштейн, невольно взявшись за рукоять клинка, отреагировал с угрозой:
– Кто боится меча – тот должен молчать!
– Меча нужно не бояться, а вынимать из ножен, когда в этом есть необходимость: любое другое применение – глупость! – Прозвучало в ответ как издевка.
– Это вы мне, ваше преосвященство?
– Если и вы так думаете, то, да! Вам!
– Жаль, что вы священник, не то поплатились бы за оскорбление!
– О-о! Пусть это вас не смущает!
Епископ протянул руку к комтуру и попросил:
– Можно ваш меч, брат Генрих?
Тот молча протянул клинок. В следующую секунду произошло трудно объяснимое. Свистнула сталь и тяжелый дубовый стол разлетелся разрубленный пополам. Пока рыцари в недоумении уставились на епископа, тот, почти не напрягаясь и без упора, сломал тяжелый клинок в руках.
– Я вам подарю меч герцога Дураццо из своей коллекции – там сталь получше! – Невозмутимо произнес его преосвященство и, чтобы завершить разговор, заключил: – Слово, вы так не сломаете как эту сталь! Так что прежде чем вынимать меч и творить насилие, используйте разумное слово, которым есть: Учение нашего Господа Иисуса Христа и Благочестие Девы Марии!
Не внимая разуму духовника комтурства, великий комтур выхватил меч и бросился на епископа. Поступок не делающий чести, потому что в этот момент у того уже был лишь обломок клинка, но вдруг… вдруг откуда ни возьмись, выросла огромная фигура и сжала Куно фон Лихтенштейна в железных объятиях. Рыцарь от неожиданности на секунду потерял дар речи и возможность понимать происходящее, а в воздухе появилось ощущение испорченности. Объятия сжимались все сильнее, дыхание казалось вот-вот оставит незадачливого брата-служителя Деве Марии и уже явственно раздался звук, исходивший то ли спереди рыцаря, то ли сзади. Епископ сделал успокаивающий жест своему защитнику, и тот ослабил хватку, но великого комтура не выпустил.
– Оставьте нашего брата, друг мой!
Голос его преосвященства вернул всех в реальность. Паоло отошел в сторону и остался стоять изваянием в тени.
Ни Верховный магистр Конрад фон Юнгинген, ни верховный маршал – его брат, Ульрих, не участвовали в полемике – они хорошо знали жизненный путь епископа Бруно, и еще лучше, были осведомлены о воинском умении прелата. Знать-знали, но предупредить об этом Куно не удосужились, вернее забыли.
Неловкую ситуацию разрядил Ульрих.
– Это я виноват! – немного деланно рассмеялся он. – Гросскомтур не знает, что в рядах нашего рыцарства вот уже несколько лет пребывает такой доблестный рыцарь и священнослужитель, как его преосвященство Бруно! Прошу меня простить братья! – Маршал вначале глянул на прелата, а, затем на Куно фон Лихтенштейна. – Его преосвященство в молодые годы участвовал во множестве сражений за Святой Престол и увенчал себя заслуженной воинской славой! Мы убедились, что и в почтенные годы, воинское умение не оставило ваше преосвященство.
– Да, пустое! Я не сержусь! – улыбнулся Бруно.
– Простолюдин меня оскорбил! – только и нашелся фон Лихтенштейн, явно испытывая неловкость за испорченный воздух. – Его должны судить!
– Его никто судить не будет! – Спокойно произнес епископ. – По роду – он не ниже вашего, и Хуан Пауло Санчос де Молина под моей защитой!
– Хуан Пауло Санчос де Молина? – удивленно переспросил Гроссмейстер. – Его зовут Паоло, насколько мне известно.
– В Испании Пауло, а в Милане – Паоло! Это мой друг и названый брат! Вы первые, кто об этом знает!
– Известный доблестный род! Этого достаточно! Инцидент исчерпан! – По тону, каким это было сказано Конрадом фон Юнгингеном – все так и поняли.
– Если это тот Хуан Пауло де Молина, надеюсь встретиться с ним с оружием в руках! – желая оставить право на последнее слово за собой, отреагировал великий комтур.
– О-о! Это сколько угодно! При случае, но не сейчас! – кивнул епископ Бруно, а Ульрих фон Юнгинген повторил слова брата:
– Инцидент исчерпан!
Воспоминание возникло в голове и подало епископу неплохую мысль и вовремя: служка доложил о Паоло.
Его преосвященство быстро закрыл тайник с амулетом и бумагами.
– Какие новости? – Спросил он, когда тот вошел.
– Наши перехватили двух посланников доминиканца в Рим.
– Кому?
– Кардиналу Орильи!
– Они живы?
– Оба пьяны – об этом позаботился аббат Гервазий и падре Буше! Вот послание! – Паоло подал свиток скрепленный печатью.
Его преосвященство взял небольшой кинжал и подержав над огнем свечи аккуратно отсоединил восковую печать от бумаги. Пробежав глазами послание, усмехнулся.
– Молодец, друг мой! Падре Бенедикт заглотил наживку! Скопируй послание и верни на место! Завтра, проспавшиеся гонцы, продолжат путь!
– Будет сделано! Что еще монсеньор?
– Да, перестань! Ты мой верный друг, гранд Испании, какой я тебе монсеньор!
– Из-за того, что мы друзья, ты, Рупрехт, не перестал быть его преосвященством – пусть так и будет!
– Ладно, пусть! А теперь друг мой, предложи брату-доминиканцу поучаствовать в ночном допросе куронов.
– Это нужно? – последовал лаконичный вопрос.
– Несмотря на то, что Бенедикт заглотил наживку, он продолжает нас подозревать, точнее проверять – пусть убедится в обратном.
– Падре боится крови! – поступило от Паоло.
– На это я и рассчитываю! Он действует от имени Орильи, но глупец не понимает – это во вред всем и в первую очередь папе!
– Этот Орильи…
– Да? – пытливо глянул на Паоло епископ.
– Вы не забыли, ваше преосвященство, что это по его настоянию, была казнена королева Иоанна?
– Такое – не забывается! – посуровел взгляд Бруно. – Придет время – ответит, как уже отвечает перед Господом, нечестивый папа Урбан. А пока, готовь брата Гервазия туда где ты был с падре Буше – если подтвердятся ваши сведения, для меня это станет венцом жизни: значит недаром я пришел в этот мир.
– Красивые там места и люди неплохие! – отреагировал Паоло.
– Сам бы отправился к берегам Сурожского моря, да грядет война – не до того!
– Аббата одного отправлять?
– Хотел бы, чтоб этот был опять ты, да без тебя сейчас трудно обойтись – грядут большие дела! Дай в сопровождение нашего хитреца Бумфольда и двух подручных повоинственней – опасно на дорогах.
Паоло кивнул и вышел.
Последующая ночь и утро были интересны на весьма странные события.
Предложение Паоло, переданное от имени епископа: присутствовать при пытках, отец Бенедикт, как и предвидел Бруно, отверг с презрением. Более того, разразился длинной речью о милосердии и, поскольку слушателем был лишь миланец, вскоре ее и закончил. А тот, согласно кивнув, уточнил:
– Так вы не будете?
– Нет, разумеется! Пусть аббат Гервазий наставляет палачей! – прозвучало в ответ, и перед его носом захлопнулась дверь.
– Христианское миролюбие и культура! – ухмыльнувшись, проворчал Паоло.
Следующие события были и вовсе удивительны. Когда несчастных куронов и девушку, обнаруженную не на кухне, как ожидалось, а в казарме кнехтов, не успевших еще изнасиловать, но уже раздевших ее донага, доставили в пыточную камеру – аббат плотно закрыл тяжеленую дубовую дверь. Что там происходило? – известно только палачам, настоятелю монастыря Святых Урсулинок, и самому Паоло.
Под утро, до первых петухов, когда ночь дарила последнюю дурманящую сладость сновидений, подручные палача погрузили на две телеги четыре, закутанных в рогожу бездыханных тела, и два свертка: тяжелые, но не громоздкие. На одной телеге вожжи взял миланец, точнее испанец, на второй – аббат Гервазий.
Стража, узнав Паоло и аббата, выпустила телеги за ворота и, поскрипывая несмазанными колесами, они загромыхали по подъемному мосту к лесу. Охрана замка очень бы удивилась, если б видела, что у леса, телеги стали и испанец произнес негромко:
– Все! Вы в безопасности!
Рогожи зашевелились и оттуда показались три курона и молодая девушка. Еще больше б изумились братья ордена, услышав крик совы, на который тут же откликнулась другая сова, и из леса, в темноте замаячило несколько силуэтов на лошадях. Когда они приблизились, перед взором Паоло и аббата предстало семь мужчин крепкого телосложения, верхом на прекрасных жеребцах. Среди них выделялся высокий, моложе других, плечистый курон. Моложе, но, видимо, старший, потому что именно он подъехал к испанцу и, соскочив с коня, крепко пожал руку. Аббату он приветливо кивнул, а тот по привычке осенил его крестным знамением, что, впрочем, никого не смутило.
– Рад, что у вас все получилось!
– Не наша заслуга, но я передам твои слова! В телеге двадцать мечей и пятнадцать арбалетов.
– Как дядя?
– Здоров! Передает свое благословение!
– Нашли Янека?
– Ищут 10-й день, но слава Иисусу, пока безрезультатно!
– Лес сообщил – он найден и его лечат!
– Хорошая новость! Так и передать?
– Да!
Пока они разговаривали, спутники молодого человека навьючили на одну лошадь мечи, на другую – арбалеты; на третью – посадили девушку и приготовились в обратный путь – аббат Гервазий им помогал.
– Прощай друг и вы, отче! Передайте дя…
– Не будем произносить вслух благодетеля! – прервал его Паоло.
– Да, верно! – согласился молодой воин. – Передайте от отца благодарность за Гнешку и братьев… ну, и за оружие тоже!
– Да чего уж, конечно передадим! – кивнул Паоло, а аббат предупредил:
– Он советовал на турнир в Мариенбург не ехать – тебе нельзя там появляться.
– Ты же знаешь: у меня встреча с Янеком!
– Знаешь, что ему передать?
– Дя…, то есть, он перед моим побегом приходил ко мне и сообщил все для Избранного!
– Хорошо!
– Повторяем, этот турнир – не твой! – еще раз настоятельно произнес Паоло. – И… не Янек, а Януш из Лощины!
– Дык, мы ж почти одногодки! – улыбнулся молодой человек и завершил серьезно: – Не волнуйтесь, я не буду принимать участие: моя цель – Януш!
– Да хранят тебя ваши и наши боги, Бронемил! – кивнул испанец, и, обняв на прощание княжича, уселся на телегу. Аббат тоже осенил его крестным знамением и через пол часа они двумя телегами въезжали в ворота цитадели, а еще через час уже вместе с первыми торговцами, в крепость прошмыгнул и некий субъект в серой, малозаметной одежде. Вел он себя уверенно и сразу направился в сторону кельи отца-доминиканца Бенедикта. В какой-то момент появилась еще одна тень, проследовавшая за подозрительным субъектом. Фонарь высветил лицо падре Буше. Странно, что бы ему делать в столь утренний час. Тем временем загадочный субъект так спешил, что пересекая небольшую улочку, споткнулся и пробормотал:
– Не к добру!
В этот момент свистнула стрела и схватившись за горло он рухнул на землю. Мелькнула тень и, подхватив в охапку мертвого шпиона, исчезла.
На следующий день из Нассау выехали четыре путника: аббат Гервазий, его помощник Бумфольд, и двое доверенных из окружения епископа воинов, на добротных лошадях отправились с миссией на берега Северо-западного Причерноморья.
Продолжение следует.