Сдав последний экзамен за третий курс, два студента судомеханического факультета Ленинградского Института Водного Транспорта отправились отмечать это событие в Сайгон. Это был, естественно, не город во Вьетнаме, а бар на Невском проспекте, где раньше собиралась золотая молодежь, но затем бар несколько потускнел, и молодежь, которая его начала посещать, скорее состояла из тех, кто надеялся встретить золотую молодежь.
Прорвавшись с трудом вовнутрь, Сергей и Алик встретили других, не менее счастливых студентов, и заполучив, наконец, долгожданные коктейли, влились в общее веселье. Оба были распределены на шестимесячную плавательскую практику рулевыми-мотористами на бензовоз – теплоход, перевозящий нефтепродукты по реке Лене. На Лену им предстоял вылет самолетом на следующий день вечером, а пока можно было отдохнуть и отоспаться. Алик как всегда рассказывал какие-то хохмы. На этот раз это был рассказ, как мама Сергея попыталась было воспротивиться первой дальней поездке сына и приехала в институт просить руководителя практики переиграть назначение. Сергей же сам себе выбрал место прохождения практики, поскольку решил начать зарабатывать. На реке Лене матросам речных судов платили какие-то неправдоподобные надбавки к зарплате, которых было, к тому же, несколько. Там были какие-то не то северные, не то полярные, а главное - так называемые «гробовые». Так моряки называли надбавку за риск при перевозе нефтепродуктов.
Алик сидел в числе последних студентов в очередь на зачет к доценту Звягинцеву - руководителю практики, когда открылась дверь и мама Сергея вошла поговорить. Нужно сказать, что, по непонятной причине, мама Сергея выглядела необычно молодо, так что его некоторые друзья даже пытались флиртовать с ней, что немало раздражало Сергея. Увидев молодую женщину, доцент Звягинцев тут же закричал:
- Ну, девушка, имейте совесть, зачет почти заканчивается, мне тут что, ночевать прикажете?
- Извините, я не студентка, а мама одного из студентов, - сказала она, - мне нужно с вами поговорить.
Звягинцев с изумлением извинился и выслушал просьбу, а затем громким голосом шкипера начал:
- Ну, что-либо менять уже поздно, их ждут на бензовозе, если он сорвет практику, его придется отчислить, но я не вижу тут никаких проблем, пусть парень поедет, заработает, там платят северные и гробовые.
Слово «гробовые» произвело на маму Сергея должное впечатление. На момент она потеряла дар речи, а потом произнесла:
- К-какие г-гробовые?
- Ну как, какие? - загремел Звягинцев, - он же на бензовоз едет, они ж взрываются, ну вот государство и доплачивает за риск.
С задней парты раздалось приглушенное хихиканье, Звягинцев понял, что сморозил глупость и, глядя на побледневшее лицо женщины, начал было сглаживать ситуацию.
- Ну не надо так волноваться, ну не все ж взрываются, а надбавку всем платят, да они и вообще не взрываются, это так, это только теоретическая возможность.
Женщина встала.
- Значит так, если вы мне там взорвете сына, то гробовые вам самим понадобятся по прямому назначению, понятно? - после чего, отстучав по полу каблуками модных сапог, вышла из аудитории.
Звягинцев посмотрел на оставшихся студентов с саркастическими ухмылками на лицах и сказал:
- Зря я, наверно, про гробовые, а?
Студены, которые были в баре, сдали зачет и ушли несколько раньше, поэтому они слушали историю Алика, сопровождая детали взрывами хохота. Сергей пытался это как-то остановить, но это было бесполезно.
- Ну, Серега, как приедешь, с гробовых проставишься, договорились? Встречаемся в Сайгоне или в Ольстере.
Ольстер, естественно, был также не в Ирландии, а гораздо ближе. А тем временем за соседним столиком на них явно посматривали две привлекательные девушки, одетые во все модное и дорогое, видимо принимая их за ту самую золотую молодёжь, на которую они пришли посмотреть. Алик мгновенно познакомился, наплел что-то про родителей дипломатов и все принялись танцевать в промежутках между коктейлями. Соревнование за внимание молодых особ выиграли Сергей и Алик, именно они отправились провожать девушек, которые, кстати, представились студентками с факультета журналистики. После долгой поездки на трамвае они очутились перед многоэтажной коробкой с надписью «Общежитие Ленинградского ордена Ленина прядильно-ниточного комбината имени Кирова».
- Это наше временное пристанище, - ни капли не смутившись, сказала Лена, - зарабатываем рабочую путевку в университет и пролетарское прошлое, сами понимаете, а пока на курсах подготовки. Ну, а на следующий год, сами понимаете ...
Ребята понимающе кивали.
- Кстати, - сказала вторая, которую звали Марина, - можно подняться к нам, только не подумайте, ничего такого, культурно посидим, у нас там еще есть выпить.
Сергей и Алик тут же подтвердили, что культурно посидеть - это как раз то, что им сейчас и нужно, тогда Марина отправилась на разведку на предмет того, кто сегодня охраняет дверь. Вернулась она грустная, заявив, что сегодня бабка Матрена, и мальчикам придется совершать «подвиг разведчика». «Подвигом разведчика» назывался прыжок с пожарной лестницы до ближайшего окна вдоль стенки на уровне четвертого этажа. Ребята быстро подтвердили, что ничто не способно остановить их на пути к культурному отдыху и выслушали инструктаж Марины и Лены.
Дело в том, что в середине восьмидесятых годов правительство вело с народом жестокую борьбу за его же нравственность и моральный облик, которую правительство безнадежно проигрывало. Однако, оно не сдавалось и не теряло надежду выиграть сражение за нравственность, хотя это было уже так же иллюзорно, как план выиграть вторую мировую войну в осажденном рейхстаге. Как следствие этой борьбы все окна в районе пяти метров в сторону от пожарной лестницы были завинчены шурупами длиной сто миллиметров. Но на четвертом этаже женские руки любительниц культурно отдохнуть открутили шурупы, срезали их ножовкой и вкрутили обратно, так что выглядело это как обычно, но шурупы уже ничего не держали. Однако бдительные стражи морали во время ежедневных обходов не исключали возможность такого гнусного обмана и поэтому проверяли окна подергиванием. Зная метод проверки надежности окон, светлые головы любительниц культурно отдохнуть установили скрытые шпингалеты, которые держали окна в закрытом положении, но при необходимости легко открывались. Пожарная лестница не доходила до земли как раз на такое расстояние, которое не позволяло подпрыгнуть и уцепиться за нее, но на дворе лежала доска якобы для перехода через лужу, однако на деле служившая приспособлением для достижения нижней перекладины пожарной лестницы. Для этого с обратной стороны доски были прибиты рейки, которых не было видно, когда доска лежала в нормальном положении гладкой стороной вверх, что собственно и вводило в заблуждение блюстителей морали. Путь через пожарную лестницу назывался «подвиг разведчика» видимо потому, что наряду с риском, «разведчика» ждала награда. Пройдя инструктаж, Сергей с Аликом благополучно прыгнули с пожарной лестницы в окно, были пойманы, втащены и расцелованы на месте, хотя, как обнаружилось, первым внутренним помещением оказался дамский туалет, что не совсем совмещалось с романтизмом обстоятельств. Культурный отдых оказался вполне на уровне, выпили потанцевали и легли спать. Марина, которая досталась Сергею, некоторое время не давала снять с себя последний предмет одежды, но когда кровать Лены в темноте недвусмысленно заскрипела, сопротивление Марины прекратилось.
Будущие советские журналистки растолкали мальчиков в шесть утра и сказали, что им пора смываться. Но утром уже не надо выполнять «подвиг разведчика», а можно выйти через вахту внизу, ни за что не называя, у кого они были, что тоже, в общем, несколько смахивало на подвиг.
Подобравшись к двери, они увидели бабку Матрену, которая клевала носом, но, открыв глаза, вскочила, пытаясь перегородить дверь. Но ребята оказались проворнее и выскочили наружу, прежде чем бабка Матрена загородила им выход.
- Стой, сукины сыны, - орала она, - как это так прошли, я не видела, у кого были, а? Ну сволочи, что творят, ну скоты. Знаю-знаю, где ошивались у этих сучек - Мамаева и Коноплева, ну сучки, сегодня же в местком, ну я устрою... ну как проводят, подземный ход что ли прорыли, хоть бы уже сдохли от сифилиса...
Когда они несколько удалились от извергающей непрерывным потоком проклятия бабки Матрены, Алик сказал:
- А почему старшее поколение так упорно препятствует половой жизни младшего поколения, вот как ты думаешь?
- Ну должность у нее такая.
- Нет, по должности она могла бы просто сказать: не делайте так больше, баловники вы этакие, ну а мы бы ответили: простите, мамаша, сами не знаем, как это произошло, больше никогда... ну и разошлись бы. А она ведь всерьез убить была готова. Вот я в старости таким не буду.
- Ну еще скажи мол доживу до 35, застрелюсь, не хочу жить дряхлеющей развалиной, как один из литературных героев, будешь таким как все, когда состаришься.
Едва Сергей начал тихо поворачивать ключ в замке, дверь открылась, и он увидел маму. Она стояла молча и ничего не говорила.
- Извини, мама, у Алика засиделись, Бетховена слушали, спать хочется, а поесть чего-нибудь найдется? - бормотал Сергей.
- Почему твои женщины душатся такой дрянью? - сказала мама, - почувствовав запах недавних журналисток.
- Это потому, что я пока студент и не в состоянии покупать им Шанель номер пять, но это скоро исправится, вот приеду с практики, и сразу подарю, и тогда от меня будет пахнуть приятнее.
- Ну конечно, и ради этого стоит ехать черт-те куда, где платят гробовые.
- А можно отложить воспитание, я обещаю выслушать все, что ты скажешь, но позже.
- Ладно, иди ешь и спи.
Уже, будучи на бензовозе, Сергей и Алик поняли, что правильно поступили, зарядившись напоследок положительными эмоциями, потому что там, на Лене, абсолютно ничего не происходило. Жизнь на борту походила на отбывание срока заключения, редкие порты и мелкие населенные пункты выглядели как спроектированные архитекторами, лишенными чувства прекрасного, а жалкие попытки найти какие-то развлечения на берегу заканчивались драками с местной шпаной на каких-то убогих танцплощадках.
И вот, наконец, долгожданный последний рейс, вверх по Лене с полными танками бензина, к запаху которого они уже привыкли, а впереди конец практики, Питер, Сайгон, Ольстер, Марина с Леной, интересно, поступили они или продолжают нарабатывать пролетарское происхождение?
За Усть-Каменском они попали в необычно сильное встречное течение. Капитан, чтоб досрочно прийти в порт, перегрузил двигатели и в результате один движок забарахлил, начал сильно вибрировать и дымить. Пришлось встать на аварийный ремонт на якорь посреди Лены, т.к. только на втором двигателе подняться вверх по течению в этом месте было невозможно. Обследование двигателя показало, что один из цилиндров надо менять, и капитан затеял ремонт обеих машин.
Берега в этом месте были необжитыми. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась тундра, только на горизонте было видно кочевое поселение какой-то местной народности вместе со стадами оленей, которых они пасли. Ремонт затягивался, капитан торопил, опасаясь морозов и возможности застрять посреди Лены на всю зиму. Все работали в машинном отделении, сменяя друг друга круглосуточно. На второй день, когда рассвело, экипаж заметил, что племя местных кочевников вплотную придвинулось к краю реки и расположилось на берегу вблизи теплохода, а чуть дальше виднелись коричневые спины оленей, которые были едва различимы и сливались в одно большое пятно.
В середине дня вахтенный заметил лодку аборигенов с двумя персонами. Лодка подошла к борту, в ней были пожилой мужчина и молодая женщина в национальных одеждах. Спустили сходни, пара поднялась, Сергей с Аликом вышли из машинного отделения поглазеть на местную экзотику. Пара была живописная. Пожилой мужчина явно был вождь, а молодая женщина - непонятно кто, то ли дочь, то ли переводчица. От виска до подбородка женщины шел толстый шрам, который как-то привлекал внимание. Никто не хотел на него смотреть, но глаза всех как будто сами фокусировались на нем. Несмотря на шрам, женщина была красива, в лице было что-то надменное и необычное. Женщина была явно метиска, кто-то из родителей был европейской расы. Мужчина сказал:
- А капитана зови, а?
Капитан выступил вперед и представился:
- Капитан теплохода - Нечаев Михаил Юрьевич, чем, так сказать, могу?
Тут женщина сделала шаг вперед и сказала:
- Капитана, ***ть путешь?
- Чего-чего? - недоуменно протянул Михаил Юрьевич, услышав явно неприличное слово, обозначающее совокупление.
- Ну, ***ть меня путешь? - повторила она, и, видимо для большей ясности, показала на те места на ней и Михаиле Юрьевиче, которые в упомянутом ей процессе обычно задействовались. Михаилу Юрьевичу за всю предшествующую жизнь не доводилось слышать от женщин предложения интимной близости ни в какой форме, даже в форме туманного намека на возможное согласие, а тут вдруг оно было сделано прямо, просто, да еще и в присутствии посторонних. Разозлившись на глупую ситуацию, он повернулся и сказал:
- Да пошла ты ...
Женщина посмотрела на вождя.
- Ай не нада, капитана, - сказал вождь, - не нравится этот жена, у меня другой жена есть, ты, капитана, ***ть мой жена и дать нам бензина, бензина осень, осень нада, зима скоро, генератор нада бензина давать многа-многа.
- Ах, вот оно что, - заключил Михаил Юрьевич, - бартер значит предлагаете. Ну вот что, свой супружеский долг ты сам выполняй, а бензин не мой, а государственный и танки все опломбированы, а за сорванную пломбу я под суд пойду.
Видимо кое-какие детали объяснения от вождя ускользнули, но общую картину отказа он уловил.
- Ханаты-баханы, нгоно-нгоно, - зло проговорил он и пошел к борту.
- Нгоно-нгоно, - передразнил кто-то из экипажа, - давай-давай, руссо туристо, облико морале.
Все засмеялись, пара зло сверкнула глазами и быстро соскользнула вниз по сходням в лодку.
- Так, ну все, концерт окончен, - сказал капитал, - за работу - нгоно-нгоно.
- Слышь, кэп, а нгоно-нгоно - это чего? - спросил кто-то из экипажа.
- А это значит: иди и работай, если не хочешь зимовать вот с этими в тундре.
- А чего, с такой можно и перезимовать в юрте, - пошутил еще один остряк.
Все побрели в машинное отделение. Работа шла, как обычно, с перекурами и матюгами, как вдруг снаружи раздались какие-то хлопки. Быть обстрелянными из оружия в СССР, середины восьмидесятых, было так необычно, что никто этого не мог и предположить, и все рванули на палубу посмотреть, что происходит. Но, едва они высунули носы из машинного отделения, раздались выстрелы. Пули ударяли в металлические части теплохода и отскакивали с искрами. А вокруг теплохода была небольшая рать воинов из местного племени на лодках с охотничьими ружьями.
- Они чего, умом двинулись? - орал Алик, - искры летят, ща ка-ак рванет.
- А ты думал, чего, зря что ли государство гробовые платит, - зло пошутил кто-то.
- У кэпа пистолет есть, - чего он не отстреливается?
- Та ты чего, дурак? Кэп из этого пистолета ни разу в жизни не стрелял, а эти каждый день, поди, на охоту ходят, и их там человек двадцать.
Осада теплохода продолжалась около двух часов. Аборигены обстреливали всякого, кто высовывался на палубу, правда не причиняя вреда. Пули ложились рядом. Стреляли они все хорошо, и было ясно, что они пока просто пугают. Капитан по рации доложил обстановку, было сказано, что милицию туда они послать не могут, и что единственный выход - это дать бензин, заканчивать ремонт и идти в порт. К тому же, это квалифицировалось как пиратское нападение на теплоход, и поэтому капитан освобождался от уголовной ответственности за вскрытие танка с бензином. Вахтенный матрос Васька Журавлев объявил, что они сдаются. Для того, чтоб его поняли, он произнес в громкоговоритель на ломаном русском:
- Даема бензина, даема бензина, нгоно-нгоно.
- Ты чего, мудак? - заорал капитан, - ты знаешь, что такое нгоно-нгоно?
- Неет, - протянул вахтенный.
- Ну, так вот, узнай, а потом говори, полиглот хренов.
После безоговорочной капитуляции аборигены молча поднимались на борт с канистрами, зачерпывали бензин и отвозили на берег. Капитан лично документировал убыток, нанесенный народному хозяйству. Подошла жена вождя со своим коронным:
- ***ть путешь?
- Слышь кэп, она не отвяжется, - сказал кто-то, - ты уж лучше трахни ее по-хорошему.
- Я сейчас тебя раком у фальшборта поставлю, - заорал капитан.
- А это уже происходит в переносном смысле.
- Так вот, произойдет в прямом, если не заткнёшься.
Экзотическая леди из тундры, послушав перепалку мужчин, восприняла это как окончательный отказ и вернулась в свой вигвам на берегу. А вечером подошел корабельный повар и принес еще одну плохую весть.
- Картошка сгнила, капуста скисла, мясо сожрали, чем кормить не знаю, ремонта еще на два дня и переход на пять дней, сдохнуть вроде не должны за это время, но надо что-то делать.
У капитана созрел план. Собрав Алика, Сергея и Ваську, он спустил на воду шлюпку и двинулся к берегу. Алик, по-видимому, решил не упускать такую редкую возможность интима с экзотической дамой из тундры и начал прощупывать почву.
- Я, Михаил Юрьевич, понимаю, вам нельзя, туда-сюда, моральное разложение пришьют, давайте я, так сказать, за вас отработаю.
- А это ради бога, сказал капитан, хоть всем экипажем отработайте.
- Ну всего экипажа она не выдержит.
- Это вы не выдержите.
Когда группа моряков подошла к стойбищу, аборигены высыпали наружу. Первая леди стояла возле своего вигвама и ничего не говорила.
- Ну вот, больше не предлагает, - сказал Алик, - обиделась, ну конечно… сколько ж можно… в самом деле.
Он подошел к женщине, она взглянула на него равнодушно и ничего не сказала.
- Извините, мадам, нас тут не представили, - начал Алик, - меня зовут Алик. Понимаете, капитан, как бы вам сказать, некоторым образом женат, ну вернется, а тут начнут: моральный облик, туда-сюда, профком, местком, сами понимаете, а на хрена ему это надо, а вот я человек полностью свободный и обладаю вполне современными взглядами, ну вы понимаете, куда я веду?
С полным равнодушием женщина сказала: - Ты нет… капитана да.
Алик потерял дар речи.
- Повернувшись к дружно заржавшим членам экипажа, он начал громко возмущаться:
- Нет, ну вы посмотрите на эту дочь Чин-Гач-Гука. Живет в тундре, пасет оленей, а туда же, капитана ей подавай.
Неожиданно аборигенка быстрым ударом в грудь сбила его с ног, оседлала упавшего на спину Алика и отчетливо с угрозой произнесла:
- Ты нет.
- Ну хорошо, хорошо, ну что за проблема, - бормотал Алик, - все нормально, мадам, позвольте я встану.
Она отпустила Алика и ушла в свое жилище. Вышел вождь и вопросительно взглянул на капитана. Тот объяснил, что кончилось продовольствие, и он просит об ответной любезности: дать им одного из оленей для еды.
- Водка есть? - спросил вождь.
- Вот, - сказал капитан, - показывая бутылку.
Вождь показал на стадо оленей в отдалении, и сказал: - Там мой сын, иди, дай водка, он даст олень. Он также дал длинную жердь, на которую оленя надо было привесить, чтоб донести до берега и, достав нож, быстро нанес на жердь несколько засечек под разными углами и разной длины, дав понять, что засечки надо показать сыну.
Все двинулись в сторону пастбища. Разозленный отказом, Алик сыпал анекдотами про чукчей.
- А почему чукча не ест маринованные помидоры? - задавал он вопрос и, выждав паузу, сам же отвечал:
- А у него голова в банку не пролезает.
- А вот как-то чукча поел в ресторане и официанту говорит: не вздумай обсчитать, чукча считать умеет. Официант говорит: с вас три двадцать пять. - Правильно, - сказал чукча, достал пачку двадцати-пяти рублевок, и отсчитал официанту три купюры, со словами: раз двадцать пять, два двадцать пять, три двадцать пять...
- А вот, как-то поехал чукча в Африку...
- Ну, это уж совсем нереально, - сказал капитан.
- Ну, хорошо, - сказал Алик, - вот возвращается чукча с 25-го съезда КПСС...
- А вот этого не надо, - недовольно прервал капитан.
- А кстати, что это там за засечки на палке, - вспомнил Алик.
- Ну наверно послание на ихнем языке, - сказал Василий.
- А что, интересно, он там написал?
- Ну, скорее всего, там написано: дашь им оленя в обмен на водку, а этому, который к моей третьей жене домогался, глотку перережь и скорми собакам, - пошутил капитан.
Все, в который раз, дружно грохнули со смеху, Алик обиженно замолчал. В это время приблизились к стаду. Неожиданно, как из-под земли, вырос вооруженный туземец. Капитан молча показал бутылку водки и жердь с иероглифами. Туземец ткнул пальцем в стадо и что-то спросил. Все поняли, что он спрашивает какого вам.
- Вон тот, - сказал капитан, показывая на не самого крупного, но довольно увесистого самца. Туземец стремительно побежал к стаду. Олени начали убегать, но натыкались друг на друга и вынужденно замедляли бег. Туземец догнал выбранного оленя, быстро прыгнул, схватил за рога, стукнул ногой пару раз, подавив сопротивление, и подтащил его к морякам. Он сказал одно слово: водка. Капитан опять показал водку. Туземец быстро достал нож и одним взмахом перерезал оленю глотку. Олень упал, хлынула кровь, туземец припал к ране и начал пить кровь. Все молча смотрели. Потом он поднял голову, лицо было в крови, взял бутылку, открыл и жадно отпил четверть, затем сел на землю и запел что-то на своем языке, монотонно раскачиваясь.
Моряки привязали оленя к жерди и потащили к берегу, обливаясь потом. На этом приключения закончились, двигатели починили и благополучно доставили остатки не разграбленного бензина в порт назначения. Затем бензовоз вернулся в порт приписки, Сергей и Алик получили сполна все свои заработанные, включая гробовые и полетели на самолете обратно в Питер. В самолете Сергей думал почему-то о той аборигенке. Как она живет, не видя Невского, Сайгона, концертов Гребенщикова и Розенбаума, ни разу не подушившись Шанелем? Жалко ее, есть ведь и другая жизнь, о существовании которой она даже не подозревает.