1. 101 Юрий Павлович Казаков

Виорэль Ломов
Юрий Павлович Казаков
(1927—1982)


«Мне вспоминаются московские наши разговоры и споры о поэзии, о направленности творчества, о том, что кого-то ругаю, — все это под коньяк и все с людьми знаменитыми, и там кажется, что от того, согласишься ты с кем-то или не согласишься, зависит духовная жизнь страны, народа, как у нас любят говорить. Но тут... Тут вот со мной рядом лежат два рыбака, и все разговоры их вертятся вокруг того, запала вода или нет, пошли «дожжа» или не пошли, побережник ветер или шалонник, опал взводень или нет. Свободное от ловли рыбы время проводится в приготовлении ухи, плетении сетей, в шитье бродней, в разных хозяйственных поделках и во сне с храпом. То, что важно для меня, для них совершенно неважно. Из выпущенных у нас полутора миллионов названий книг они не прочли ни одной. Получается, что самые жгучие проблемы современности существуют только для меня, а эти вот два рыбака все еще находятся в первичной стадии добывания хлеба насущного в поте лица своего и вовсе чужды какой бы то ни было культуры. Но, может быть, жизнь этих людей как раз и есть наиболее здоровая и общественно-полезная жизнь? <...> Зачем же им книги? Зачем им какая-то культура и прочее вот здесь, на берегу моря? Они — и море, больше нет никого, все остальные где-то там, за их спиной, и вовсе им неинтересны и ненужны».

Проблему, высосанную из пальца — «народ и интеллигенция» — Юрий Казаков решил сплеча (а плечо у него было могучее): этой проблемы для народа нет, она есть только для интеллигенции, которой больше делать нечего. (Вот бы эти два рыбака начали вдруг за бутылкой спорить о том, как влияет на дела в стране написание слова «карбас» или «карбаз», а на интеллигенцию запах свежезасоленной рыбы!)

Юрий Павлович Казаков родился 8 августа 1927 г. в Москве на Арбате в семье рабочего, выходца из крестьян Смоленской губ. Родители не ладили друг с другом, и Юра жил с мамой Устиньей Андреевной в коммуналке дома напротив театра им. Вахтангова.

Военные годы прошли в Москве. Во время воздушных налетов подросток тушил зажигалки на крыше, взрывом был контужен, чудом остался жив, удержавшись за печную трубу. Всю жизнь после этого заикался. Позднее признался, что по этой причине и стал писателем. До смерти его не отпускали воспоминания о той ужасной поре, и каждый год в самые короткие, «воробьиные» ночи он вновь и вновь с замиранием сердца ждал войны.

Не закончилась война, а Юру повлекло к музам: начал учиться игре на виолончели и писать стихи. После войны поступил в музыкальное училище им. Гнесиных, которое окончил по классу контрабаса в 1951 г. и был принят в состав оркестра Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Играл редко, чаще подрабатывал на танцплощадках. Стихи и пьесы в редакциях отвергались, а вот очерки газета «Советский спорт» принимала. В частности, о жестоких нравах американского спорта.

В 1953 г. Казаков, выдержав конкурс 50 человек на место, поступил в Литературный институт им. Горького. Поступал как драматург, но оказался на семинаре прозаиков, написал творческий этюд — свой будущий рассказ «На полустанке» (1954). Потом абитуриента по всему институту разыскивал руководитель семинара — В. Шкловский.

Писать у него был талант природный, а вот не писать то, чего не знаешь, у него отбили охоту в институте. В годы учебы Юрий «занимался альпинизмом, охотился, ловил рыбу, много ходил пешком, ночевал, где придется, все время смотрел, слушал и запоминал». Еще студентом он опубликовал свои первые рассказы — «Тэдди», «Голубое и зеленое», «Некрасивая», «Странник».

В 1957 г. в Архангельском издательстве вышла его первая книга о слепой охотничьей собаке — «Арктур — гончий пес». Книгу тут же «раздолбали» в статье «Тени прошлого» за искажение действительности и облика современников. Книгу, тем не менее, смели с прилавков читатели.

Поморы, «читая Казакова, не просто узнавали знакомые с детства пейзажи, а словно впервые по-настоящему видели красоту своей родины». От дальнейших нападок автора защитил К. Паустовский. Их в дальнейшем сблизило одинаково трепетное отношение к слову и к миссии писателя.

«В жизни каждого человека есть момент, когда он всерьез начинает быть», — как-то написал Казаков, и уже с этих первых произведений его стали всерьез называть мастером рассказа, рассказа необычного — музыкального и живописного, будто сотканного из звуков, цветов и запахов.

«Кто там разберет, что в жизни главное, важно только хорошо об этом писать», — был уверен автор. В его плотно уложенных строчках обычные (и необычные) слова начинали светиться северным сиянием и источать запах морских водорослей.

В 1950—1960 гг. Казаков опубликовал книги «Манька», «На полустанке», «По дороге», «Легкая жизнь», «Голубое и зеленое», «Запах хлеба», «Арктур — гончий пес», «Двое в декабре» и др. В них писатель решал вопросы о смысле жизни и смерти.

В его рассказах очень тонкое, тончайшее письмо, в них смесь северной и восточной созерцательности, совсем нет нравственных уродов и нелюдей, пожравших современную прозу как саранча. Недаром кто-то назвал Казакова «советским сентименталистом». О своих путешествиях по России писатель создавал замечательные путевые очерки.

Переломным в творчестве Казакова стал сборник очерков «Северный дневник» (1961—73). В нем писатель выразил особое отношение к русскому Северу, воспетому С. Писаховым и Б. Шергиным, как к последнему оплоту истинно русской, народной жизни, не загубленной реформами и прогрессом, где внуков хоронят под крестами рядом с крестами их дедов, где, казалось, остановилось время. Да и автор, похоже, был не прочь на Севере сказать: «Время, повремени!» Последняя глава «Северного дневника» посвящена ненецкому художнику Тыко Вылке, о котором впоследствии Казаков написал повесть «Мальчик из снежной ямы» и сценарий фильма «Великий самоед».

В 1967 г. Казаков побывал в Париже и стал собирать материалы для книги о Бунине, интервьюировал Б. Зайцева, знавшего его. Книга, к сожалению, не была написана.

В Италии в 1970 г. писатель был удостоен медали и премии Данте.

Критики не раз отмечали, что герой лирической прозы Казакова — «человек внутренне одинокий, с утонченным восприятием действительности, с обостренным чувством вины». Именно этим чувством и настроением проникнуты последние рассказы писателя «Свечечка» и «Во сне ты горько плакал».

Самый трагичный рассказ писателя — «Трали-вали» — о спившемся бакенщике. Каждый раз, изрядно нагрузившись, Егор впадал в прострацию и начинал петь голосом необычайной красоты и силы. Казаков в нем с болью прозрел всю нашу созерцательную незлобивую Русь, спивающуюся и спаиваемую, но так и не пропившую всех своих талантов.

При жизни Казакова было издано 10 сборников его рассказов. Многим читателям полюбились его эссе о русских прозаиках — Лермонтове, Аксакове, поморском сказочнике Писахове и др. О Паустовском Казаков написал поэтичную книгу «Поедемте в Лопшеньгу». Занимался писатель и художественным переводом. Мастерски перевел по подстрочнику роман-трилогию казахского писателя А. Нурпеисова «Кровь и пот» (романы «Сумерки», «Мытарства», «Крушение»). На нее он затратил целый год.

Юрия Казакова не стало, когда ему было всего 55 лет. Он скончался в Москве 29 ноября 1982 г. На гражданской панихиде в Малом зале ЦДЛ северянин Ф. Абрамов первым сказал: «Мы все должны понимать, что сегодня происходит. Умер классик!»

Посмертно, в 1986 г., вышла книга «Две ночи» («Разлучение душ»), объединившая не опубликованные и незавершенные произведения. Повесть о ночных бомбежках столицы, давшую название этой книге, писатель дописать не успел...

Произведения Казакова вошли в школьные программы и хрестоматии, переведены на многие языки мира. В честь писателя учреждена литературная премия за лучший рассказ.

На даче Казакова, в подмосковном Абрамцево, был устроен мемориальный музей. Несколько лет назад дом подожгли. Он сгорел дотла вместе с библиотекой писателя, его картинами и иконами.

В 2008 г. в Москве на стене арбатского дома, где Казаков прожил свою жизнь, торжественно установили мемориальную доску. Всем запомнились слова его друга, поэта Е. Евтушенко: «Юрий Казаков принадлежал к тем, кто всегда учил людей свободе, совести и любви к Родине».

А сам писатель задолго до этого написал однажды в своем очерке-монологе «О мужестве писателя»: «У тебя нет власти перестроить мир, как ты хочешь. Но у тебя есть твоя правда и твое слово. И ты должен быть трижды мужествен, чтобы, несмотря на твои несчастья, неудачи и срывы, все-таки нести людям радость и говорить без конца, что жизнь должна быть лучше».