Но счастье с красивой пугает, красивое счасте горчит.
Как ветер в душе завывает, как сердце от боли кричит!
Стихи неизвестного поэта
Сергей Петрович сидел передо мной и тихо, словно стесняясь, всхлипывал, плача и размазывая по щекам слезы. Сквозь всхлипы и вздохи он невнятно, проглатывая буквы и окончания слов, чуть слышно бормотал:
-- Ведь я же ее люблю! Я так старался, чтобы ей со мной было хорошо! Я все делал дома, чтобы она была довольна. Все! Она даже в магазинах за продуктами никогда не стояла. У меня тетя заведующая продмагом работает. Поэтому я всегда все в дом и только в дом. И у нас все в доме было! Все! За что она меня так? За что?
Действительно, за что или почему муж или жена идут на измену и заводят себе любовников? У всех все по разному. Но чаще всего любовников заводят от скуки семейных отношений. Тогда, когда муж и жена надоедают друг другу до тошноты, до «чертиков в голове», когда друг на друга даже смотреть уже не хочется, не то, чтобы прижаться друг к другу, обняться, поцеловаться или начать заниматься сексом.
Не даром ведь в народе говорят, что жениться-то не напасть, как бы потом не пропасть! А потом, когда новизна отношений пропадает и начинаются семейные будни, то вдруг с ужасом начинаешь видеть, что ты живешь с чужим для тебя человеком, с которым не то, чтобы бедой поделиться, а даже поговорить-то никогда не хочется.
И при сексе с ним у тебя внутри все вдруг съеживается, сжимается, чуть ли не каменеет и ты понимаешь, что опять ничего не получается и тебе опять не удается не только капелюшечку своей женской радости получить, своего женского удовольствия испытать, или хотя бы элементарного равнодушия запастись к совершаемым мужем действиям, а совсем наоборот, они, эти его сексуальные действия, с каждым разом становятся для тебя все более и более неприятны. Неприятны прежде всего психологически, а потом уже и физически.
А здесь еще это его постоянное сюсюканье вокруг нее, постоянное обхаживание ее, постоянное старание сделать ей что-то приятное, причем, приятное для нее с его точки зрения, а не с ее. Он был согласен даже на выполнение ее женские работы, лишь бы только ублажить ее. Он никак не мог понять одну элементарную истину, что есть женские работы в семье, в доме, которые ей, женщине, приятно делать всегда, а не только для одного лишь любимого ею мужчины. А приятно потому, что, выполняя их, она по настоящему начинает чувствовать себя женщиной. Поэтому процесс элементарной стирки грязных мужских носков становится для нее ее уже не великим женским подвигом, а ее женской миссией на этой земле.
Но он, Сергей, ее муж, был парнем с целым букетом навязанных ему еще в детства его властолюбивой мамашей комплексов своей мужской, вроде бы, несостоятельности или неполноценности и потому был чрезвычайно неуверен в отношениях с женщинами. Он и женился-то на Вале девственником. А Валя была его первой и единственной женщиной на свете и потому он ее не просто любил, он ее обожал и даже боготворил и делал все, чтобы ей с ним было только хорошо.
Но это его «все» было именно той самой «демьяновой» ухой, от которой затошнило Валю. Оно бы было ничего, если бы у них был ребенок. Но ребенок умер и больше ни что уже не могло связывать их вместе, ни общий дом, ни назойливые заботы мужа о ней, своей законной жене, ни совместный секс, который Сергей пытался осуществлять, как можно чаще и который ей, его жене Вале, становился с каждым разом все более и более неприятным.
***
Такие люди, как Сергей всегда были непонятны мне. Я никогда не заводил никаких отношений с женщинами, если чувствовал их равнодушие ко мне. У меня к ним разом пропадал всякий свой интерес, если я не замечал в них их ответной реакции ко мне. Ко мне, как к личности и как к мужчине. С такими женщинами я практически сразу же прерывал отношения. Зачем они, эти отношения, если я ей не нравлюсь, если она ко мне, как к мужчине равнодушна? Поэтому для меня всегда были и есть чуждыми мужские обожания наших «звезд». А про женские обожания «звезд» я вообще не говорю. Дл меня они являются некой болезненной патологией души, находящейся за гранью человеческих отношений и моего человеческого понимания!
Поэтому я не знал, что мне сказать Сергею. Я сидел перед ним в полной в человеческой растерянности. И, слава богу, что я не стал ничего ему выговаривать. Потому что ему и не нужен был мой совет. Ему нужно было элементарно высказаться, выговориться. И даже выплакаться. А если выплакаться, значит, и облегчиться душевно.
Потом я узнал, что Сергей ушел от Вали и переехал к своей матери. Где-то за пол года перед эти у него умер отец и свободная жилплощадь для возвращения домой у него была. А Валя стала жить одна. А мне в парткоме поручили разобраться в данной истории и попытаться восстановить семью. К Вале я относился с некой долей мужской симпатии, поэтому и согласился.
И как-то в субботу я пришел к ней в гости для этого самого разговора. Сказать, что мне было приятно это поручение парткома, значит, ничего не сказать. Мне оно было очень и очень неприятно. Но и бросать на произвол судьбы этих двух симпатичных мне людей, работников родного для меня цеха, тоже не хотелось. Хотелось им помочь. Причем, очень хотелось им помочь. Весь вопрос – как помочь?
В пятницу я попросил у нее разрешения к ней прийти. Она вскинула на меня свои бездонные глаза озерки, рассмеялась и сказала:
-- Перевоспитывать меня будешь, Виталий Владимирович?
-- Да нет, Валя, -- ответил я ей, - Какой из меня воспитатель «перевоспитатель»? Да и не всегда можно собрать разрушенное некими посторонними разговорами. Но иногда все же получается.
Вечером я к ней пришел. Я не стал одеваться официально внушительно и пришел к ней в обычном своем джинсовом костюме. Жена так посоветовала. Так я чувствовал себя более уверенно и более свободно.
Жила она в обычной после хрущевской квартире «двушке» с раздельными комнатами. Все в этой квартире было обычным и мне знакомым. У меня самого квартира была такая же. И планировка, и мебель, и все остальное. В квартире было чисто и пусто. И от этой пустоты как-то неуютно мне стало. Она провела меня на кухню. Обычная типовая двенадцатиметровая кухня с обычным типовым кухонным финским гарнитуром «салатового» цвета, в которой несмотря ни на что было уютно и даже комфортно.
Я принес с собой для чаепития торт «Сказка». Мне он нравился. Вино брать я не стал. Как-то неудобно получалось с вином. Вдвоем с женщиной в пустой квартире с бутылкой вина. Что-то здесь мне мешало и даже царапало душу. Поэтому я ограничился одним лишь тортом. Валя меня поняла и усмехнулась. Потом постояла в задумчивости и достала из холодильника бутылку какого-то светлого вина. Глянула на меня, еще раз усмехнулась и сказала:
-- Я знала, что ты придешь ко мне, Виталий Владимирович. О тебе женщины в цехе уважительно говорят. Душевным тебя называют. А раз душевный, значит, вино принести постесняешься. Вот я заранее и запаслась.
Она достала из холодильника колбасу, ветчину, помидоры, огурцы, порезала их тоненькими ломтиками, разложила веером на блюдцах, затем достала из хлебницы круглый бородинский хлеб, тоже порезала его и поставила на газовую плиту чайник. Делала это все она ловко и красиво. И за ней было приятно наблюдать. Она не стеснялась меня и была очень женственной в своей естественности. Затем она села за стол напротив меня, взяла в руки бутылку вина, а это был Молдавский рислинг, и протянула мне:
-- Виталий Владимирович, открывать вино, это все-таки не женское дело! Или ты по другому думаешь?
Я по другому не думал. Поэтому спокойно распечатал бутылку и разлил вино по бокалам. Мы чокнулись и выпили. Я выпил весь бокал, а она лишь пригубила. Потом мы сидели и разговаривали. Разговаривали про жизнь. Про ее жизнь, про мою жизнь, про жизнь ее подруг по техникуму, приехавших вместе с ней в этот город, про работу, про цеховую нашу жизнь, как производственную, так и общественно культурную. Говорили много, сумбурно, порой даже горячо. И под этот разговор бутылку рислинга мы потихонечку уговорили всю. Естественно, что большую часть вина выпил я, но и она тоже выпила неплохо. Зарозовела, раскраснелась и выглядела очень даже эффектно.
Я пытался было перевести разговор на их былые семейные отношения, на переживания Сергея, на любовь его к ней, но у меня не получилось ничего.
Она махнула рукой и сказала:
-- Знаешь, Виталь, у меня эта его любовь в печенках сидит! Меня уже тошнит от его любви. Он дома ничего мне не дает делать, абсолютно ничего. Он даже не дает мне почувствовать себя женщиной в общении с ним. Поэтому он в моих глазах уже сам стал наполовину женщиной. Точнее, элементарной бабой! Но если он уже баба, то я тогда зачем здесь? Я тогда для чего у него? Мужик не должен лезть в женские дела, не должен превращаться в бабу. А Сергей превратился. Для меня он уже и не мужик совсем, а элементарная баба! А как бабе с бабой жить?! Он уже и кофе мне в постель по выходным стал приносить на подносе. Встанет раньше меня и на кухню. Приготовит кофе и несет ко мне на подносе с таким гордым видом, что меня всю на изнанку начинает выворачивать!
Я попытался было заступиться за Сергея, сказав в шутку, что не был бы против, если бы моя жена мне хоть раз утром кофе бы в постель принесла. Но она меня прервала.
-- Кончай, Виталь, ерунду городить! Ну, скажи по честному, зачем мне кофе утром в постель?! Я только что проснулась, сонная, мятая вся, мне на себя смотреть тошно и не хочется смотреть, а он мне кофе под нос сует! На, мол, любимая, выпей кофейку! Да мне надо сначала в туалет сходить, потом в ванную, привести себя в порядок, и лишь потом подумать о завтраке. Да я по утрам и есть-то никогда не хочу и не ем никогда. Мы в цехе потом в перерыв десятичасовой с женщинами чай с бутербродами пьем в женской комнате. У нас там и холодильник стоит. А утром перед работой я ограничиваюсь лишь стаканом молока или кефира. И все! И больше мне ничего не надо! Да и завтрак я сама люблю готовить! Но для него, а не для себя. А он мне прямо в постель со своим «кофем» лезет! Да я его возненавидела уже, это его кофе. Он его у своей тетки достает, растворимый. Хороший кофе. Раньше я его пила лишь иногда. И всегда с удовольствием. А теперь ненавижу. Я отталкиваю поднос с этим его «кофем» и чувствую себя последней «идиоткой». А он, глянет на меня так испуганно, вздохнет тихонько, уйдет на кухню, станет у окна и плачет. Даже и не плачет, а просто слезы льет тихо, тихо и носом шмыгает. И это сорокалетний мужик! А я потом не знаю, куда мне от стыда к себе самой деваться. Не-е-т, Виталь, это не жизнь! Совершенно не жизнь! И слава Богу, что я потом Виктора своего встретила.
Она взяла свой бокал с вином, поднесла к губам, сделала глоток, помолчала в задумчивости и продолжила:
-- Я Сергея не люблю и не любила никогда. Я его просто пожалела. Да и свою судьбу мне тоже захотелось по бабьи устроить. Жалко, что ребеночек у нас умер. Жили бы и жили себе, как и другие живут. Пусть не в любви, но в уважении. А вот Витьку я люблю. Витьку я полюбила сразу. Может быть, впервые в жизни полюбила. Мы ведь и раньше в цехе друг с другом переглядывались. Но он не подходил, стеснялся. А в тот день Праздника мы на танцах впервые посмотрели друг другу в глаза. И я впервые в жизни увидела мужчину, который сразу же запал мне в душу.
Вот он, Виталь, настоящий мужчина! – Валентина буквально выкрикнула эти слова и даже всплеснула руками от переполнявших ее эмоций, -- Он мужик. Ядреный такой мужик. Крепкий, самолюбивый. Он бабе в рот смотреть не станет! Он женщину в кулаке держит. Он сейчас приходит ко мне, туфли не снимает и прямо в туфлях идет в большую комнату с новым ковром на полу. Там ставит кресло посередине комнаты, включает телевизор, чтобы футбол посмотреть, закуривает и пепел на мой ковер стряхивает! Я ему пепельницу подсовываю, а он на пепельницу не смотрит и специально мимо пепельницы пепел на ковер швыряет! То ли вправду специально, то ли машинально. Не знаю! Но он всегда все делает так, как считает нужным для себя. Вот это, я понимаю, мужик!
Она рассмеялась, но быстро остановилась, пожевала губами, вздохнула, покачала головой и добавила:
-- Он заявление на развод подал. Разводится будет со своей женой. На квартиру претендовать не станет и оставит все жене с детьми. А потом мы распишемся и он переедет ко мне. Ведь Сергей уже не живет со мной. Он домой уехал и с матерью живет. Она после смерти мужа одна живет теперь в своей «двушке». И Сергей сказал, что на нашу квартиру претендовать не станет. Так что, с квартирой вроде бы повезло. Если только потом судиться не станет.
Я сидел, слушал и смотрел на нее, на эту красивую, яркую женщину с не сложившейся семейной жизнью. Пока не сложившейся. И вполне возможно, что вскоре и будет сложившейся. И единственная мысль билась у меня в голове: что я здесь делаю, зачем лезу этой женщине в душу, зачем пытаюсь исправить то, что уже невозможно исправить? Жизнь здесь распорядилась по своему. И не надо ей мешать. Ведь Валентина не просто по бабьи «загуляла» , загуляла от скуки и от делать нечего. Она всего лишь полюбила. Наконец-то полюбила. Впервые в жизни полюбила. И пусть себе любит. На счастье себе и своему избраннику. А мы отойдем в сторону. Чтобы им не мешать.
КОНЕЦ