ВМЕСТО ВСТУПЛЕНИЯ
Никогда не была большой поклонницей мемуарной литературы. Впрочем, Кузминскую о Ясной поляне или Ирину Одоевцеву с ее берегами Невы и Сены я читала с удовольствием. Вот совсем недавно уже не в первый раз наслаждалась «Детством Багрова внука» Аксакова. Но разве можно сравнивать эти высокохудожественные произведения, да еще о незаурядных людях (или о гении Толстом!) с тем, что намерена написать я, автор на сегодняшний день единственного рассказа об улице моего детства, увидевшего свет благодаря Интернету. Но с недавних пор ночами стала я проговаривать слова о моих родных, обычных простых людях, эти слова настойчиво зовут меня к компьютеру. Долг ли свой я буду исполнять, вспоминая свою семью, или ублажать свои графоманские наклонности, неважно. Хочется оживить свою память, уложить по полочкам какие-то факты из судеб моих родственников, и пусть читатель познакомится с незамысловатыми жизненными историями близких мне людей…
ВРЕМЯ И МЕСТО РОЖДЕНИЯ
Обе мои бабушки родились в конце девяностых годов девятнадцатого века в крестьянских семьях в Курской губернии. Впрочем, административные границы этого российского региона оказались весьма подвижными, и родина одной бабушки переместилась в Белгородскую область.
Бабушка со стороны мамы, Марфа Сергеевна Саплина, родилась и всю жизнь прожила в большом селе Каплино близ города Старый Оскол. Не знаю, почему село имеет такое название, а не Саплино. Последнее было бы логичным, поскольку большинство жителей села, по-моему, носили (а, может быть, и до сих пор носят) эту фамилию. Такая распространенность Саплиных, наверное, связана с их чадолюбием. Так, бабушка Марфуша росла в семье с десятью детьми. Правда, среди них девять дочек: выйдя замуж, они количества Саплиных в селе не увеличили.
Что я сейчас знаю о благосостоянии бабушкиной семьи? Есть снимок бабушки в девичестве с братом и одной из сестер. Одеты они нарядно, к походу к городскому фотографу, конечно, готовились. Со слов мамы без приданного бабушку Марфушу родители не оставили. Холщовые длинные полотенца были еще в ходу на моей памяти, а кружевные подзоры на кровать, которыми никто в нашей городской семье не пользовался, где-то и сейчас лежат целехонькие.
Бабушка со стороны отца, Наталья Дмитриевна Баркалова, родилась в деревне Клишонка. В семье было три сестры, очень дружных и очень между собой схожих, и один брат (Федор Дмитриевич), впоследствии репрессированный за частушки. В детстве я бабушку усердно расспрашивала о крепостном праве, о котором она ничего не могла знать, ведь его отменили почти за сорок лет до ее рождения. Тем не менее, в голове у меня сложилось, что мои далекие предки могли быть крепостными у помещиков Баркаловых. Такую семью, жившую, когда бабушка была ребенком, где-то в окрестностях Клишонки, бабушка помнила.
Не смогла я удержаться и заглянула в Интернет, чтобы посмотреть на карте неизвестную мне Клишонку. Что же оказалось? Это на слух она Клишонка, а на самом деле в Курской области существует речка Клещёнка и два поселения на ней: Верхняя Клещёнка. и Нижняя Клещёнка. А вот данные из Викепедии: в Нижней Клешёнки, входившей в Знаменскую волость Старо-оскольского уезда Курской губернии, в 1862 году насчитывалось 74 двора с 675 жителями. Деревня была частично казенной, частично владельческой. Бабушка Наташа родилась именно в Нижней Клещёнке, и эти сведения тоже из Интернета. Там, в так называемых сталинских списках (сведения о репрессированных) нашла я упоминание о бабушкином брате с указанием места его рождения. Вернемся к карте. Между двумя Клещёнками на этой же речке до сих пор находится деревня Баркаловка, которая является участком Центрально-Черноземного заповедника. Не ошибалась бабушка Наташа насчет помещиков Баркаловых….
Кстати, папину маму мы практически никогда не звали бабушкой Наташей. Она просто была бабушкой и почти всегда была при нас. Так сложилось, что с 1952 года она стала жить в семье старшего сына (моего отца) в большом южном городе. А бабушка Марфуша появлялась у нас не часто, обычно зимой. Ну а летом мы отправлялись в Каплино погостить.
ЗАМУЖЕСТВО
Обе мои бабушки благополучно вышли замуж. Хотя время их молодости совпало с революцией и гражданской войной, женихов на них хватило. Бабушке Марфуше, я считаю, просто повезло, потому что внешность у нее была самая обычная, а еще ее подвел очень курносый нос. Моя мама безусловную свою привлекательность унаследовала, как мне кажется, не от нее, а от своего отца, моего дедушки Александра Николаевича.
Бабушка Наташа, темноволосая и белокожая, напротив, была красавицей. По крайней мере, это убеждение передалось мне от родственников, которые знали ее молодой. В пользу этого говорят также рассказы о большой любви к бабушке ее мужа Ивана Васильевича. Он был лет на тринадцать старше, высокий, рыжий, с веснушками. Вернулся с империалистической войны после контузии кавалером георгиевского креста.
У бабушки Марфуши родились три дочери и один сын. У бабушки Наташи из семерых детей осталось пятеро. Первый ребенок Александр умер в младенчестве, дочь Клава умерла юной девушкой от какой-то инфекции. А четверо сыновей и «лапочка дочка» выросли, разъехались по стране, но есть множество снимков, на которых бабушки запечатлена со своими взрослыми детьми, гостившими у нас (со своими семьями) практически ежегодно.
О МОИХ ДЕДУШКАХ
Дедушек у меня не было, то есть я их никогда не знала. И рассказов о них не было. А снимков осталось всего два. Один мелкий темный с Александром Николаевичем. А второй, недавно отсканированный двоюродной сестрой и хранящийся теперь у меня виртуально, сильно поврежденный, с Иваном Васильевичем.
Мамин отец умер от воспаления легких, которое он получил на заработках, когда зимой подряжался вести какие-то строительные работы. Было это, видимо, в 1931 году. Наверное, он даже не успел вступить в колхоз. Бабушка Марфуша осталась с семилетним Шуркой, шестилетней Ниной (моей мамой), Лидой четырех лет и годовалой Галей. Моя мама с ее очень цепкой памятью отца своего помнила. Но как мало она могла рассказать нам о его характере, личности… Тем не менее, мама считала немаловажным, что в те годы, когда жив был ее отец, на селе они звались Королями. Действительно, дворовые названия, принятые в сельских поселениях средней полосы России, бывают красноречивы. Позже мамин двор назывался Марфушиным.
Расспрашивать бабушку Наташу об Иване Васильевиче было трудно. Она отмалчивалась, могла всплакнуть или начинала потихоньку проклинать Сталина (потихоньку и после 1956 года, когда был разоблачен его культ личности). Уже в постперестроечное время на родине дедушки (село Горшечное Курской области) в местной районной газете «Маяк» появилась публикация о его «политической деятельности». Конечно, дедушка был посмертно реабилитирован, а его уже пожилые дети попали в категорию «жертвы сталинских репрессий» и даже приобрели кое-какие социальные льготы.
Младший сын дедушки, мой дядя Володя, в девяностые годы, как говорится, «держа руку на пульсе», привез или получил по почте от родственников эту статью из горшеченской газеты. Бабушки Наташи уже двадцать лет не было на свете. Из газеты мы, внуки, узнали, что дедушка был счетоводом в недавно организованном колхозе «Борец за свободу». Его вместе с другими руководителями колхоза (председателем, завхозом) и председателем сельсовета обвиняли в том, что вступили они в колхоз «с целью разложить его изнутри». Их арестовали в январе 1933 года и поместили в Ново-оскольский домзак (по современному тюрьма), а в марте им были вынесены приговоры: кому исправительно-трудовые лагеря, кому высылка в Северный Край. Сроки от 5 до 10 лет. И здесь в газете появляется так и не устраненная к настоящему времени неясность. Дедушка вышел из тюрьмы, видимо, в том же 1933 году или в начале 1934. Дело в том, что в 1935 году родилась бабушкина младшая дочь, моя тетя Юля. Почему дедушку выпустили, где он работал до своей второй отсидки, и за что его арестовали в 1937 году, неизвестно. Тем более мой папа в это время уже уехал из дома (он закончил семилетку и поступил в Старо-оскольский геолого-гидро-геодезический техникум) и никаких подробностей не знал. Но теперь дедушка попал в сталинские лагеря (те самые ИТЛ), там он быстро подорвал здоровье. Работать больше не мог. Поэтому в годы войны дедушка как отработанный материал вышел на свободу, а ведь его 10 лет еще не кончились. Дедушка оказался на Урале (родные места были оккупированы), где спустя несколько месяцев скончался. Это уже не газетные сведения, а скупой рассказ моего отца, который с молодых лет оказался сыном «врага народа», и тоже, как и бабушка, не спешил делиться с нами своими воспоминаниями о дедушке Иване Васильевиче. Но, конечно, для моего папы эти события были судьбоносными, недаром в его архиве в 2001 году мы нашли брошюру «О преодолении культа личности и его последствий» и газету с докладом Хрущева по этому вопросу; все издано в 1956 году.
Дедушка Иван Васильевич был реабилитирован дважды: по первому делу Курским областным судом в 1963 году (бабушка тогда была жива, но, по-моему, никаких документов на этот счет не получила), по второму – в 1989 году прокуратурой Курской области. В газете дедушку и его «подельников» называют невинными жертвами политических репрессий. А от бабушки передалась мне уверенность, что без каких-то злых наветов, доносов в дедушкином деле не обошлось. Была у кого-то жгучая зависть к этой дружной семье…
ВДОВСТВО
Потеря мужа – большое горе, в какое бы время оно не наступило. Моя мама стала вдовой в 76 лет, прожив с папой более полувека. Дня не проходило после его смерти, чтобы она не вспоминала о нем. Поддержка дочерей, наличие небольшой (как у простых россиян), но стабильной пенсии и вполне благоустроенной квартиры не могли компенсировать утрату близкого человека. Каково же было бабушке Марфуше, когда она осталась одна с четырьмя маленькими детьми (безотцовщиной), да еще в те страшные годы коллективизации? Выть? Рвать на себе волосы? Отчаяние отчаянием, но надо было выживать, растить детей.
Прежде всего, спасала корова. Вся семья ее обихаживала, но молока хватало и на продажу. А вот кур держали не всегда, не удавалось их прокормить. При этом с каждого крестьянского двора собирался продуктовый налог. Мама рассказывала, что за яйцами, предназначенными для сдачи, приходилось идти в город на базар. Был случай, маленькая Лида купила по ошибке вареные яйца, сдали их, куда было деваться.
Многочисленная родня бабушке Марфуше помогала, чем могла. Но стоило послушать рассказы моей мамы о том, как она «путешествовала» по округе, заходя то к одним, то к другим родственникам в надежде, что покормят, с собой что-то дадут. От бабушки Марфуши жалоб на тяжелую жизнь я никогда так и не услышала. Может быть, потому, что и в те вполне благополучные по меркам тридцатых годов шестидесятые годы, когда мы приезжали в Каплино, она всегда была занята по хозяйству, на огороде. Заботы о хлебе насущном, о детях, бесконечная работа – вот лейтмотив ее жизни. И сколько российских женщин жило так же.
Бабушка Наташа узнала о своем вдовстве уже после освобождения Горшечного от немцев. Не знаю, можно ли назвать предыдущие годы, проведенные в разлуке с дедушкой, соломенным вдовством, но бабушке одной да еще с клеймом жены «врага народа» пришлось растить пятерых детей (дочка Клава умерла сразу после войны, мой отец с 1940 года уже работал геологом, в годы войны - на уральской шахте). Как и бабушка Марфуша, Наталья Дмитриевна трудилась в колхозе, была звеньевой. Работала с утра до вечера. Но особенно трудно было во время войны, еще до оккупации, когда наступали фашисты. Бабушка рассказывала, что практически на себе вывозила на железнодорожную станцию зерно (как мне кажется, речь шла об урожае 1942 года). И вот бабушке еще во время войны дали медаль, которой она очень гордилась. Труд действительно был доблестный, если «простили» ей родство с врагом народа. В детстве я эту медаль держала в руках, но потом она где-то затерялась. Найти бы через Интернет или в архивах сведения о трудовых наградах во время Великой Отечественной войны и прочитать там бабушкино имя…. Не могу не вспомнить эпизод из моих школьных лет, когда мы оформляли стенд к празднику 8 марта. Было много журнальных вырезок с фотографиями женщин-тружениц. И лишь одна из них с колхозницами, сгребающими лопатами зерно. Какие корни были у городских девочек, моих одноклассниц, не знаю, но эту вырезку забраковали, и только я кинулась в спор, доказывать, что хлеб всему голова. Вырезку отстояла…
Далее:
Дети моих бабушек
Бабушка городская и бабушка деревенская
Встречи и расставания
Послесловие
См. «Мои бабушки. Окончание» http://www.proza.ru/2014/03/02/1310