Поздним вечером, вообще то уже ночью Эмиль Боркхаузен всё же встретил своего Энно в его любимом ресторане. Господа заняли дальний столик и за кружкой пива так долго что-то обсуждали, что хозяину пришлось им напомнить, о трижды прошедшем полицейском часе и попросить, наконец, очистить помещение.
На улице обсуждение продолжилось. Они уже прошли кусок в направлении Пренцлауер аллеи, когда Энно предложил вернуться, потому что ему пришло в голову попробовать переночевать у Тутти. Энно казалось это лучшим вариантом, чем гнилая история, предлагаемая Эмилем.
Эмиль чуть не лопнул от возмущения от такой непонятливости. Он уже 10-тый, 100-тый раз пытался внушить, что здесь и речи не может быть о какой-то гнилой истории. Дело идёт о почти законом предусмотренной конфискации, осуществляемой под присмотром СС, и кроме того о старой еврейке, которая абсолютно никого не интересует.
На это Энно повторно ответил:»Нет, нет, в такие вещи он ещё не лез, он в этом совершенно не разбирается. Бабы — да, ставки на лошадей — трижды да, но не такие гнилые дела. Тутти всегда была доброй, она, конечно, уже забыла, что тогда немного помогла ему деньгами и продуктовыми карточками, не догадываясь об этом.»
Боркхаузен, рассерженный таким упрямством, сказал:» Кто тебе велел, что-нибудь в этом деле понимать? Я всё сам проверну, по-мне, ты можешь просто стоять руки в брюки. Я тебе даже твой чемодан упакую, если ты и это потребуешь! Пойми, наконец, что я тебя только потому беру с собой, Энно, чтобы защитить себя от СС патруля, как т.с. свидетеля, что при дележе всё проходило справедливо. Подумай только, что у такой богатой еврейской владелицы магазина, можно раздобыть, даже если гестапо, когда арестовывало её мужа, уже кое-что прихватило!»
Внезапно Энно Клюгэ соглашается. Теперь он даже спешит к цели. Что с ним случилось? Что заставило побороть страх? Это просто напросто был его голод. Вдруг он подумал о кладовке у Розенталь, и что евреи всегда хорошо готовили, что ни у кого в жизни он не ел такого вкусного фаршированного гуся, как однажды у еврейки, пригласившей его к себе.
Вдруг в своей голодной фантазии он отчётливо себе представил фаршированное горло гуся, как оно лежит в порцеляновой миске, в застывшем жирном соусе. Он разогреет его на газу, а на остальное ему наплевать. Боркхаузен может делать, что хочет, его это не интересует. Он будет макать хлеб в жирный, сильно приправленный соус, а горло будет держать в руке и так есть.
«Эмиль, поторапливайся, моё терпение лопнуло!»
«Что так вдруг?» - спрашивает Боркхаузен, хотя это ему подходит, и он прибавляет шаг. И Эмиль будет рад, если всё удачно пройдёт, и ему такое дело впервые. Боркхаузен не боится полиции, страх на него нагоняет только семейка Персикэ. Только из-за Персикэ взял он с собой этого дурня Энно. Он - его свидетель, которого они не знают, и если они, не приведи господь, встрянут, присутствие Энно их притормозит.
В доме на Яблонски всё проходит гладко. Было примерно пол-одиннадцатого, когда они открыли законным ключом дверь в парадную. Потом включили свет на лестнице, и при нём сняли обувь, ведь « Мы не должны мешать ночному покою жильцов»,- как считает Боркхаузен. При погашенном свете тихонько поднялись наверх и довольно быстро справились с квартирным замком.
Потом, не стесняясь, Боркхаузен включает свет в прихожей:»Если старая еврейка будет вякать, я ей врежу!» - обещает он. Но она не вякает. Поэтому они для начала спокойно оглядывают прихожую, довольно сильно заставленную мебелью, чемоданами и ящиками. Это и понятно, раньше у Розенталей была большая квартира рядом с их магазином, и если вдруг нужно переехать в квартиру из 2-х комнат с кухней и кладовкой, как тут всё нормально уместить?
Это всё можно понять.
Уже тут у Боркхаузена чешутся руки, повыбирать и начать упаковывать, но он считает, что сначала нужно разыскать хозяйку, завязать ей платком рот, чтобы не возникала. В комнате тоже было всё заставлено, так что с трудом можно было передвигаться. Хозяйки там не было. В спальне кровать стояла убранной. Проверили туалет, кухню, кладовку. Розенталь пропала. Тем лучше, это существенно облегчало работу.
Они уже поняли, что и за 10 ночей всего, что здесь находилось, им не утащить. Нужно было выбирать лучшее.
Боркхаузен вернулся в первую комнату и начал разборку. Он не заметил, как его соучастник Энно исчез. Он в это время стоял в кладовке и с горечью констатировал отсутствие фаршированного гусиного горла. Нашёл он там только пару луковиц и пол- буханки хлеба. Пришлось этим ограничиться. Энно нарезал кружочками лук, положил его на хлеб, получилось совсем даже недурно.
Он жевал и посматривал по сторонам. Вдруг взгляд наткнулся на бутылки, стоящие на нижних полках. Их было вдоволь: вино и шнапс. Энно, который во всём, кроме лошадей, привык соблюдать меру, прихватил бутылочку сладкого вина и, прихлёбывая из неё, продолжил свою трапезу. Но вдруг, не известно почему, ему, который обычно три часа мог просидеть за одной кружкой пива, это питьё наскучило. Он раздобыл бутылку коньяка и быстро сделал пару гладков. За пять минут бутылка на половину опустела. М.б. голод, или возбуждение так его изменило. Есть он прекратил. Потом и это Энно наскучило он пошёл искать Боркхаузена. Тот всё ещё рылся в большой комнате. Он открыл шкафы и чемоданы, побросал всё на пол, в поисках лучшего.
«О, боже, они что ли весь магазин с собой взяли!» - удивлённо заметил Энно.
«Не разглагольствуй, лучше помоги!» - был ответ Боркхаузена. «Определённо, здесь где-то спрятаны украшения, ведь раньше они были богатыми людьми, Розентали, миллионерами, а ты говорил о гнилом дельце, осёл ты, Энно!»
Некоторое время они трудились молча, сваливая на пол всё новые порции белья и одежды. Потом Энно сказал:» Я больше ничего не вижу. Мне нужно выпить, чтобы в голове просветлело. Принеси немного коньяку из кладовки, Эмиль!»
Не возражая, Боркхаузен раздобыл две бутылки шнапса. Они сели на бельевую кучу и, выпивая, серьёзно и неторопясь, обсудили их случай.
«Ясное дело, Боркхаузен, всё нам не утащить, и слишком долго здесь сидеть мы тоже не хотим. Я думаю, каждый из нас возьмёт по два чемодана, и с этим мы смоемся. Я думаю, завтра вечером вернёмся, будет другая ночь!»
«Ты прав, Энно, слишком долго я не хочу здесь сидеть, хотя бы из-за Песикэ.»
«Кто это такой?»
«Ах, такие люди.. Но если я подумаю, я смываюсь с двумя чемоданами, полными белья, и оставляю здесь чемодан с золотом и драгоценностями, тогда мне хочется самому снести себе голову. Ещё немножко мне нужно поискать, за здоровье, Энно!»
«Прозит, Эмиль! Куда ты хочешь деть чемоданы?»
«Как куда? Или ты думаешь, я отнесу их в бюро находок? Естественно, домой. А завтра утром, быстренько на Мюнц штассе, и всё сбыть, чтобы птички опять засвистели!»
Энно трёт корку бутылки. «Послушай, как птички свистят! Здоровье, Эмиль! Я, если бы я был ты, я бы не понёс домой к жене. Зачем ей знать о твоём левом доходе? Нет, я бы на твоём месте сдал чемоданы на Зеттинер — вокзале в камеру хранения, а квитанцию бы отправил себе «до востребованием». Тогда бы никто у меня ничего не нашёл и ничего бы не доказал.»
«Это ты неплохо придумал, Энно» - замечает Боркаузен. «И когда бы ты всё забрал?»
«Ну, когда воздух будет чистым, Эмиль!»
«И на что бы ты до этого жил?»
«Ну, я же тебе сказал, я иду к Тутти. Если я ей расскажу, что я провернул, она меня возьмёт и расцелует в обе щёчки!»
«Очень хорошо! Раз ты идёшь на Зеттинер, то я отправлюсь на Анхальтер. Знаешь, это тогда не будет бросаться в глаза!»
«Тоже не плохо придумал, Эмиль, у тебя тоже светлая головка!»
«Ну, тогда прозит, Энно!»
«Прозит, Эмиль!»
Некоторое время они смотрят любовно друг на друга и принимают время от времени. Потом Бруно говорит:»Если ты повернёшься, Энно, необязатель сразу, за тобой стоит радио, у которого как минимум 10 ламп. Его я хочу упаковать.»
«Давай, Эмиль! Радио всегда пригодится, для себя и на продажу. Радио всегда хорошо!»
«Ну, тогда попробуем его запихать в чемодан, а бельё вокруг.»
«Один стаканчик мы себе ещё позволим, Энно. Но только один!»
И они позволяют один и второй и третий, а уже тогда поднмаются и пытаются всунуть большое радио в чемодан. Через некоторое время напряжённой работы, Энно говорит:»Не влезает, и не влезает! Оставь это старое говняное радио, Эмиль, возьми лучше чемодан с костюмами!»
«Но моя же жёнушка любит слушать радио!»
«Я думаю, ты не хочешь рассказывать твоей старухе об этом деле? Ты пьян, Эмиль!»
«А ты и твоя Тутти? Вы оба пьяны! Где твоя Тутти?»
«Она свистит! И я тебе скажу, как она свистит!» И опять он трёт мокрую корковую пробку. «Примем ещё одну!»
«Прозит, Энно!»
Они выпивают, и Боркхаузен продолжает:»Но радио, его я всё же возьму. Раз не лезет в чемодан, я привяжу ящик к груди. Тогда у меня руки останутся свободными.»
«Делай так. Ну, пора упаковывать!»
«Да, пора!»
Они стоят и глупо ухмыляются.
«Если подумать», - начинает опять Боркхаузен «жизнь всё же хороша. Все эти вещи здесь», он кивает « и мы можем их взять себе, что хотим, и при этом даже делаем хорошее дело, потому что берём у евреев, которые всё наворовали...»
«Тут ты прав, Эмиль — хорошее дело делаем мы для немецкого народа и нашего фюрера. Это хорошие времена, которые он нам обещал.»
«А наш фюрер держит слово, Энно, он его держит!»
Они растроганно смотрят друг на друга, слёзы на глазах.
«Что вы тут оба делаете!» - звучит строгий голос у двери.
Они взрагивают и смотрят на маленького парня в коричневой униформе.
Боркхаузен печально кивает Энно:»Это господин Балдур Персикэ, о котором я тебе говорил, Энно! Теперь начинаются трудности!»