ПРИКАЗАНО ЛЮБОВЬ ЗАБЫТЬ…
…Станислав возвращался с рынка, купив бутылку козьего молока.
Уже завернул за угол дома, намереваясь зайти в магазин за обувью для Ани. Не успел сделать и шага, в спину упёрлось дуло пистолета. Настоящего.
Видел его в школьном кабинете НВП, и даже одноклассник, шутя, ткнул вот также в позвоночник однажды. Ощущения могильного холода и страха, испытанные тогда, запомнились на всю жизнь, теперь оружие явно было не учебным, не пустым – там была смерть. Почувствовал.
– Тихо. Без резких движений, – стальной голос заледенил душу ужасом.
Бутылка выскользнула из онемевших враз рук парня и, упав на дорогу, не разбилась, а, вытолкнув пробку, покатилась по дуге, расплёскивая белое полотно молока по асфальту.
– Спокойно. Следи за лицом. Пошёл к машине.
Взяв под руку, человек повёл его к стоящей на обочине неприметной машине с тёмными стёклами.
Едва приблизились, дверца бесшумно открылась, скользя вдоль корпуса автомобиля, и Стаса втащили внутрь сильные руки, усадили на сиденье вперёд лицом.
– Не оборачивайся. Смотри только перед собой и слушай. Ты с того самого дня в отпуске. Отсиживаться будешь в том самом доме. Не выходить! Продукты будут доставлять. Не пытаться даже выглянуть на улицу! Дождёшься выписки бабушки, встретишь, как положено внуку, привезёшь домой, погостишь ещё пару дней. Потом в Хотьково. Не соваться никуда – ты под присмотром! У тебя отпуск за два года. Когда выходить – сообщат. Забудь о произошедшем навсегда. Живи обычной жизнью со своей девушкой…
– Я собираюсь расстаться с ней, – тихо выдавил из себя, наконец, опомнившись.
– Нет! На ближайший год никаких изменений в личной жизни. Помни: наблюдаем не только мы. Кто, надеюсь, объяснять не надо? Наломал ты, парень, дров – две Системы «на ушах»!
Опекун затих на минуту, вспоминая ещё что-то.
– Не искать, не пытаться что-либо передать с другими иностранцами – больше прощения не будет. Помни об этом. Ещё один неверный шаг – ты покойник. Забудь. С ней будет всё в порядке, если не вмешаешься, – вздохнул тяжело. – Кажется, всё. Настя отныне с новым гидом работает, видеться будете реже – вытерпишь. Через год посмотрим на твоё поведение. Может, разрешим что-то поменять в жизни. Всё. Свободен, – открыл дверь, наклонился к уху, прошептал: – Дурак ты, Минаев.
– Сам знаю.
Пошёл, невидящим взглядом смотря только вперёд, спотыкаясь, словно пьяный.
Как пришёл в домик, не помнил.
Зайдя во двор, всё застал привычным: машина у сарая, ковш на крыльце, приоткрытая дверь.
Встрепенувшееся глупое сердце обрадовалось чему-то, заставило подпрыгнуть и стремительно вбежать в комнату… Пусто. Только на столе кухни за вазочкой с ромашками заметил записку.
Задрожавшей рукой приподнял вазу, вытащил клочок в клеточку, наспех вырванный из тетрадки, лежащей на холодильнике. Замер, постарался спокойно прочесть. Простым карандашом печатными русскими буквами написано: «Я люблю тебя». Последнее «я» было кривым. Опустил глаза на стол и увидел карандаш со сломанным грифелем – сломался от дрожащей руки Энни. Смотря на кусочек грифеля, горько разрыдался, оседая в плаче.
«Вот и вся сказка, Стасик. Только несколько дней. Что-то не везёт тебе с длинными сказками в жизни. Длинной получается только скучная постылая семейная жизнь. Жизнь с нелюбимой. С Настей. По приказу. Любовь же приказов не признаёт. Если б ни угроза жизни моей шотландке – сорвался бы, нашёл, задержал её! Но сказано было ясно: не вмешаюсь – будет жить. Вот так, Анютка моя. Чтобы ты жила, должен забыть тебя навсегда, моя колдунья, и просто влачить и дальше это серое невыносимое существование, делать вид, что не знал тебя никогда настоящей: пылкой и страстной, безудержной и неистовой, кричащей и кусающейся, любящей и любимой, а был лишь твоим очередным гидом-переводчиком, простым советским парнем с грустными глазами, по которому “сохли” все девочки твоей группы. Случайным русским».
…Две недели прошли уныло и однообразно: пил, не просыхая.
У бабушки в подполе оказалась огромная винная лавка! Видимо, гости привозили, а бабуся всё складировала про запас долгие годы.
Стасик сорвался. Теперь никому не мешал, никого не подводил, не подставлял – был в отпуске заслуженном и долгожданном.
Держась днём, с вечера начинал пить и до утра бродил по дому, выходил покурить во двор, закурив вновь, сидел на крыше пристройки, фыркая:
– Плевать, если «опера» заметят. Я в отпуске!
Сидел на крыше, провожал и встречал солнце, плача и… не выпуская из рук бутылки.
Так и жил, пока на пороге не появился зрелый серьёзный мужчина и не двинул кулаком в лицо, дав три дня на протрезвление:
– Скоро бабушку встречать, кретин!
Посмотрев совершенно жуткими глазами, ушёл.
Как ни был пьян парень, понял – в следующий раз будет не кулак, а пуля. Взял себя в руки…
Август, 2013 г. Из романа «По обе стороны океана».
http://www.proza.ru/2013/09/10/493