Она была красивой женщиной Часть первая

Виталий Овчинников
 

«Она была женщиной яркой, 
Красивой до дрожи в глазах…»

Стихи неизвестного поэта


                Да, она была красивой женщиной. Очень красивой.  Очень.  По настоящему красивой.  Причем,  красивой  как-то по особенному, по своему, неповторимо и самобытно красивой. И я бы сказал,    по  «русски» красивой.   По  «крестьянски» красивой.  Ее легко можно было бы представить в русском сарафане   где-нибудь в пшеничьем поле, по пояс стоящей  в зрелых хлебах. И держащей в руках колоски.
 
                Звали ее Валентина. Увидеть  ее  и   не заметить, не замереть, не  остановится  было невозможно. И ее замечали. И мужчины замечали, и женщины. Одни восторженно, другие настороженно и завистливо.  Статное ладное  женское тело с высокой грудью,   крепким бедрами,  гибкой тонкой талией дополняло округлое, мягкое,   и какое-то домашнее, почти деревенское лицо с выпирающими и  навсегда  раскрасневшимися   щеками подушечками.
 
                Между ними уютно разместился короткий, изящной формы носик,  пухлые, слегка выпяченные вперед и всегда ярко красные  губы, мягкий округлый подбородок над гибкой длинной шеей,  густые,  пушистые, совсем не подбритые и по настоящему соболиные брови, под которыми застыли словно  два  лесных озерка, громадные, темно синие глаза,  как  бы распахнувшиеся  в изумлении  и застывшие  так,    широко раскрытыми, навсегда   под густейшими с загнутыми вверх кончиками  ресницами.
 
                Причем, свои светло-русые густые волосы она заплетала в  косу,  которые  укладывала на затылке в виде башенки и закрывала  ее ярким  цветным платочком.     А на башенке уютно кокетливо располагалась светло коричневая защитная  пластиковая каска.  Ведь в цехе с открытой головой е ходили.

                Да, она работала в цехе. Среди железок и огня. Как ни трудно это было представить, но это было так.  Она работала в  цехе сварных металлоконструкций на заготовительном участке. Работала  простой комплектовщицей.  Работала у меня.   И странно было ее видеть в цехе, на пролете, среди железок и огня, одетую в синий рабочий халат.  И я, когда пришел в этот цех начальником участка,  долго  не мог привыкнуть  к ее виду среди железок на пролетках участка, настолько это было для меня противоестественным.

                В свое время она закончила машиностроительный техникум и приехала сюда по распределению. Ее направили в цех на участок и она здесь так и осталась. И работала уже свыше десяти  лет. Здесь она вышла замуж за цехового нормировщика, который обожал ее до невозможности, получила от цеха   двухкомнатную квартиру и  родила  мальчика.  Но мальчик вскоре после рождения умер от какой-то инфекции. А больше детей у них не было. Не было не  потому, что не хотели, а потому, что  у них перестало получаться  с детьми. Почему, трудно сказать. То ли по ее  вине, то ли по его. Бегать по больницам и выяснять причину они с мужем не стали.
***
               
                Так они и жили потихонечку. Муж ее по-прежнему любил и чуть ли не на руках носил. Пылинки с нее сдувал. И все дома делал сам. Вплоть до того, что и готовил дома сам,  и убирался сам, и даже стирал сам. А она только смотрела на него и улыбалась. Мягко и ласково. Все в цехе считали их удачной супружеской парой. А женщины по настоящему завидовали ей.

                Кроме того, у нее оказался  красивый, бархатистой тональности  голос и она любила петь.   Завод   имел  свой превосходный Дом культуры, построенный самими заводчанами, в котором культурная жизнь просто бурлила.  В те времена все  виды  народной самодеятельности активно поддерживались и поощрялись и городскими  властями,  и   заводским руководством.
 
                И она  пела в цеховой самодеятельности лирические песни, иногда народные. Но больше всего на любила петь частушки. Причем, озорные частушки, ядреные, смачные  и даже матерные. И было странно смотреть на ее лицо,  когда   ее пухлые чувственные губы  звучно  произносили матерные слова в частушках. И чувствовалось, что ей нравится выговаривать   эти матерные слова, что ей доставляет удовольствие их произносить.

                И когда я впервые услышал в ее исполнении откровенно матерные частушки, меня неприятно поразило выражение ее лица при произношении  матерных слов. Оно выражало  нескрываемую радость, нескрываемое  удовольствие, чуть ли не наслаждение. Она в этот момент как бы сбрасывала с себя маску добропорядочности и на мгновение превращалась в разбитную, уличную и всем доступную  «деваху».

                А было это на вечер восьмого марта. В первом цеховом праздничном вечере, в котором я учавствовал. В цехе была своеобразная манера справлять праздники. Их справляли на  главном пролете цеха во вторую смену. Ширина пролета была громадная, целых  сорок два метра. Поэтому места хватало всем.   Вторая смена цеха заканчивала работу  в десять вечера. Быстренько наводили порядок на пролете, выносили столы, раскладывали закуску с выпивкой, включалась музыка через цеховой динамик  и начинался праздник.

                Деньги на праздник собирали заранее. Кое что еще выделял еще  цехком и начальник цеха в виде премиальных.  Цехком и занимался подготовкой праздника. Закупал продукты, выпивку, готовил закуску, заказывал или организовывал  музыку и так далее и тому подобное. Чтобы не было эксцессов, цехком назначал  группу надежных мужиков человек в десять  в качестве ответственных за проведение праздника, которые следили за порядком и урезонивали чересчур активных.  Упившихся и потерявших контроль укладывали спать в специальной комнате, бывшей женской комнате,   с туалетом до протрезвления.

                Вечера цеховые проходили великолепно.  Число участвующих  доходило до двухсот и более человек. Вместе с Валей в цехе оказалось еще с десяток  заводных  женщин и  ребят, которые организовывали  сам ход ведение праздника, не превращая его в коллективную примитивную пьянку.  И они скучать не давали никому. Во  время праздника не было равнодушных.  И пели, и плясали, и проводили  различные розыгрыши  и сценки смешные разыгрывали. Короче, веселились от души.  А  необычность  цеховой обстановки  праздника  еще добавляла адреналина в крови веселившихся. И цеховые праздничные  вечера славились по заводу.  На них старались попасть и из других цехов завода. А иногда их посещая даже сам Генеральный директор вместе с парторгом завода и своими заместителями.

                И вот тогда я впервые увидел поющую и пляшущую Валентину. И услышал  матерные частушки в ее исполнении. И увидел, насколько   они  заводят  саму  исполнительницу. И понял, что за такой добропорядочной  внешностью примерной жены и примерной женщины может скрываться сам дьявол.
 
                И  это мое предположение очень скоро подтвердилось. По цеху пошли шепотки о том, что Валентина завела себе любовника. Сначала  пошли шепотки, а потом уж и откровенные   разговоры. Любовником ее стал один  цеховой сварщик лет сорока. Сварщик был женат и имел двух детей. Но в любовных  делах  семейное положение партнеров  не имеет никакого значения.  Если уж попала  любовная шлея под хвост  этим двоим, мужчине и женщине, то  весь мир  для них  разом перестает существовать. А любовниками они стали как раз в этот самый день восьмого марта, где я впервые увидел ее  поющей матерные частушки.

                Внешне она не изменилась совсем.  Она  по прежнему  держалась на работе   невозмутимо и сдержанно.  Однако глаза свои она свои скрыть не смогла. Глаза у нее засияли нестерпимо радостным  блеском. И не заметить  их свечения было невозможно.  А затем в партком цеха поступило заявление от жены сварщика. И началась канитель.
***

                И вскоре  ко мне в кабинет пришел ее муж. Сергей Петрович. Он все уже знал. Хотя мужья  обычно самыми последними узнают об изменах своих жен. Но эта неприятная  новость дошла уже  и до  него.   Внешне он сильно  изменился. Он похудел, посерел от переживаний, глаза провалились. А у меня в кабинете он даже расплакался.
 
                Он сидел передо мной на стуле, мужчина на вид  лет  сорока  или  пятидесяти,  не больше,  самый обычный,  самый обыкновенный, ничем из себя не выделяющийся  мужчина среднего роста,  самой обычной и даже какой-то  заурядной  наружности и средней, невзрачной  внешности. Из тех мужчин, которые  никогда не запоминаются при встречах или контактах. Знаешь, что был, что разговаривал с ним, а вспомнить  его никак не удается – ни одной запоминающей черточки.

                И даже голос у него был тоже не запоминающийся, низкий, немного глуховатый, негромкий, тусклый. И говорил он всегда тихо, даже как-то заискивающе или просящее, словно бы заранее чувствуя себя виноватым. Никто из его коллег по цеху не помнил его кричащим или ругающимся. Тихий,  невзрачный, негромкий человек. И его в цехе не обижали никогда – стыдно было такого обижать.

                А вот женился он на яркой женщине. Никто не понимал почему она за него вышла.  А чего здесь было понимать?  Девушка приехала в этот город по распределению из провинции. Семья у нее была самая пре обычная, колхозная. А значит – небогатая. Поэтому и пришлось выходить замуж за того, кто  первым предложил  руку и сердце. А предложил он, парень из местных, с дипломом инженера,  работающий  у них в цехе в бюро нормирования.  И совсем еще не старый еще, ему всего лишь тридцать  с небольшим было. Почему бы и не согласиться? Чего сидеть и ждать у моря погоды в женском ИТР-овском общежитии, где таких, как она, холостых девок,  было  вагон и маленькая тележка? А ведь она женщина, а женщине всегда  хочется своей семьи, своего семейного угла.

                И свадьбу сыграли замечательную, цеховую. Цехком в качестве подарка  своим цеховым молодоженам выделили из цехового резерва  двухкомнатную квартиру и подарил им на свадьбе  ключи от новенькой квартиры. Чем плохо?
 
                И они жили действительно неплохо. Без скандалов и выяснения отношений.  Сергей не пил, не гулял, на работе никогда не задерживался  и после работы всегда спешил домой, а деньги все  отдавал жене.  Даже премии.  Так что все у них было хорошо. Но больно уж скучно.  Так скучно, что даже  скулы сводило от однообразия и пустоты  этой семейной жизни. Порой хотелось волком взвыть или заорать от тоски  и отчаяния  громовым голосом на весь мир. Или сделать такое, чтобы все разом заговорили бы про нее и стали показывать на нее пальцем. Осуждая и завидуя. Осуждая вслух, а завидуя втайне.
               
                И вот это наконец-то случилось! Весь цех теперь только и делал, что  говорил о ее любовной связи со сварщиком. Весь цех смотрел на  нее. И только на нее.   Ибо в  этот самый Праздничный мартовский вечер, они впервые сумели   увидеть  друг друга любящим взглядом  и уединиться друг с другом в одной из  комнат  цеха. Они закрыли за собой дверь, но люди увидели их вместе. И даже услышали ее  сладостные стоны. То ли действительно услышали, то ли выдумали эти стоны  для колоритности происходящего.

                И все в цехе узнали, что это наконец-то случилось и у  нее, и злорадно, торжествующе  заулыбались. Наконец-то и она, наша Валя, стала запятнанной, стала такой же, как и все остальные женщины цеха, наконец-то и она заимела себе любовника. Ведь любовник, это второй твой мужчина при живом муже. Если у женщины нет мужа, то ее мужчина и не считается ее любовником. Это просто ее мужчина. Тот самый мужчина, который может впоследствии стать ее мужем. Но может и не стать. По всякому в жизни бывает!
***
 
Продолжение: http://proza.ru/2013/09/11/1296