На фотографиях:
Армейские знаки доблести и юбилейная медаль "20 лет Победы 1945-1965"
Автор в дембельском ожидании
Билет на свободу от 26 ноября 1965 года
Каждую осень военнослужащие срочной службы, их родственники и друзья сходят с ума в ожидании приказа Министра обороны об увольнении отслуживших воинов в запас.
Переживания самих воинов невозможно представить.
Приказ Министра только бередит душу. Это тот единственный приказ вооружённым силам, который никогда не выполняется немедленно и враз. С этой даты начинается мучительная игра на нервах дембелей.
Так было всегда, независимо от сроков службы.
К примеру, с 1949 года до 1968 года срок обязательной службы в Советской Армии составлял 3 года. После реформы 1967 года срок службы сократили до двух лет. В 2006 году Государственной думой России приняты поправки, устанавливающие срок службы по призыву 18 месяцев, а с 1 января 2008 года - 12 месяцев. И чем дольше срок службы, тем драматичнее были ожидания демобилизации.
ПРИКАЗ МИНИСТРА ОБОРОНЫ СССР
3 сентября 1965 г. №250
г. Москва.
Об увольнении из Вооруженных сил СССР военнослужащих, выслуживших установленные сроки службы, и об очередном призыве на действительную военную службу.
В соответствии с законом о всеобщей воинской обязанности ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Уволить из рядов Советской Армии, Военно-Морского Флота, пограничных и внутренних войск в запас солдат, матросов, сержантов и старшин, выслуживших установленные законом сроки действительной военной службы.
2. В связи с увольнением военнослужащих, указанных в пункте 1 настоящего приказа, призвать на действительную военную службу в Советскую Армию, Военно-Морской Флот, в пограничные и внутренние войска граждан 1946 года рождения, не имеющих права на льготу и отсрочку от призыва, а также граждан призывных возрастов, которым истекли отсрочки от призыва и сверстники которых проходят действительную военную службу.
3. Приказ объявить во всех ротах, батареях, эскадрильях и на кораблях.
Министр обороны СССР Маршал Советского Союза Р.Малиновский
ИЗ ЗАПИСОК ДЕМБЕЛЯ
7 октября.
Каждый раз, уходя ночью с дежурства на радиолокационной станции в казарму, вижу далеко внизу, в долине реки Нерчи, огни ночного Нерчинска. Центра не видать, зато по обе стороны от бугра, скрывающего его, мерцают редкие жёлтые огоньки уличных фонарей и окон домов. Как из глубокой глухой ямы доносится лишь собачий лай. И всё. Сам по себе городок не издаёт никакого шума. Неживая тишина и только собаки тревожно нарушают её затерянным вдали гулким лаем.
Когда смотрю с ночной сопки на этот сонный городишко, знаю: за каждым оконным огоньком идёт своя жизнь, отличная в корне от моей. И что-то сжимает грудь, и от безысходности хочется тихо, по-собачьи, завыть на луну, на лысые сопки вокруг.
9 октября.
Чем ближе к концу службы, тем всё более невыносимым становится это, затянувшееся не в меру, похожее на пытку медленным огнём, ожидание демобилизации. Ровно три года назад я прибыл молодым солдатом на эту лысую сопку. Три года службы, оставшиеся позади, сейчас не кажутся такими бесконечно длинными, как эти считанные недели до дембеля.
Приказ Министра обороны о демобилизации ничуть не всколыхнул тину армейских будней. Иногда, вопреки здравому смыслу начинает казаться, что этот реальный кошмар никогда не кончится. Возникает ощутимая возможность тронуться умом, хотя это как раз и не входит в мои планы.
Пишу эти строчки, перед глазами злые чёртики, а виски сверлит только одна мысль: когда, когда, когда же?!! И так в последнее время каждый день, каждый час, каждую минуту.
Но у наших командиров эти проблемы вызывают меньше всего беспокойства. Их головы пухнут от мыслей об увеличении численности свежеиспеченного батальона, так некстати создаваемого в эти дни на базе нашей роты. При этом в учёт не принимается, что добрая половина роты должна выбыть домой. Напротив, приезжают для пополнения всё новые и новые солдаты с разных точек и почти все – дембеля. Вместо ожидающего три года родного дома, поезд зачем-то их забрасывает в это захолустье, с которым у меня связан далеко не самый привлекательный этап жизни.
В расположении роты появились незнакомые деловые офицеры, нарушившие патриархальное течение жизни нашего затхлого местечка. Возникла озабоченность за свою судьбу на лицах наших местных старшин и офицеров. Кому-то из них наверняка предстоит перевод, перемещение, а может быть и повышение...
23 октября.
Впервые со дня сформирования нашего курьезного батальона неврастеников удалось «придавить» целую ночь подряд без подъёмов по сигналу "Воздух".
А получилось это так.
Новоиспечённый командир батальона майор Мильман, увидев меня при всех регалиях на месте записывающего (это одно из звеньев передачи данных о воздушной обстановке на КП батальона: радиооператор - планшетист - считывающий - записывающий - радист), изрёк, что слишком жирно посылать записывающим отличника Советской Армии, радиооператора первого класса и тут же распорядился освободить, чтобы я мог покопаться «в нутре» своей старенькой «Депеши», радиолокационной станции П-10.
24 октября.
Вчера из штаба части пришла, наконец, первая кодограмма (для нас, стариков, это не тайна) во исполнение приказа Министра обороны: отправить двух старослужащих СА, отличников, первоклассных специалистов к 30 октября в расположение радиолокационного батальона ПВО в Читу на предмет демобилизации.
Одним из них, это уже точно известно, будет рядовой Коля Черных, которому так или иначе пора возвращаться домой по болезни. Это действительно золотой человечек, самый тихий и незаметный солдат на свете, про которого можно сказать: не сделал ничего плохого, но и ничего хорошего.
Получается некрасиво и грязно. Под девизом лучшего воина отправят больного человека, которого требуется непременно срочно демобилизовать именно как больного. Но будет именно так, как будет и одно место Коля займёт. А кто из нас будет вторым? Каждый старик в душе надеется – а почему бы не он?
Сегодня опять сплю ночь без тревог и подъёмов по команде "Воздух". Завтра сезонная профилактика моей «развалюхи». Будем ставить машины в капониры, менять смазку, наводить марафет в аппаратной и генераторной кабинах. Ввиду временного отъезда командира взвода операторов лейтенанта Александра Сверчкова командовать парадом поручено мне.
Кто же поедет вторым с Черныхом? Имею возможность идти сейчас спать, но сижу допоздна у радиоприёмника в ленинской комнате, кручу настройки, и голова пухнет от непосильных попыток представить, как там сейчас жизнь, на гражданке. Забытые и забывшие приятели, какая-то дама, что звонит домой, интересуясь, когда я вернусь.
Вот и думаю – а кто же второй. Не знаю.
Волноваться, конечно, бесполезно. Даже если и не попаду в этот раз, то в середине ноября, надеюсь, удастся покинуть этот треклятый гарнизон на сопке. Хотя на октябрьские праздники уже явно не пролезет. Но чем я хуже других наших стариков - отличников Советской Армии, мастеров воинского дела. Плохо, что в армии заведена железная традиция абсолютно всё держать в секрете до последней минуты последнего часа. И это очень действует на нервы…
9 ноября.
Праздник Великой Октябрьской Социалистической революции тянулся невыносимо медленно. Всё было командованием продумано, расписано и разложено по полочкам. Не было одного – праздничного настроения.
На кухне – чад до потолка. Неискусные мужские руки с утра до поздней ночи режут капусту, лепят котлеты, варят супы. Всё это делается в огромных котлах, время варки – на глазок, на вкус. Соответственно результаты такого фабрикования блюд отнюдь не блестящие: то недосолено, другое недоварено, иное и вовсе пригорело.
Однако наш ротный, капитан Фридман, как и прочие военачальники, считает, что это именно то, что надо солдату для полного безоблачного счастья и душевного спокойствия.
На завтрак дополнительно к празднику дают 4 печенья, 20 граммов сливочного масла, кроме того, на обед вместо киселя будет компот. Вот и весь небогатый арсенал праздничных блюд и добавок к основному солдатскому пайку.
План мероприятий на праздничные дни сулил мало интересного: лотерея, стрельба на приз из мелкашки, концерт нерчинского Дворца пионеров, кинофильмы 2 раза в день. Но приходит время и стрельбы не состоятся оттого, что на улице мороз; концерта не будет, так как выясняется для того, чтобы всё разместить, надо выносить все двухъярусные койки из казармы и никто на это не пойдёт; кинофильмы, как назло, старые, давно виденные.
Но меня здесь нет, мысленно я уже дома. И всё потому, что прошёл вполне компетентный слушок, будто сразу после октябрьских праздников демобилизуются несколько человек. Вот почему эти праздничные дни тянутся так надоедливо долго…
С нетерпением ждал сегодняшнего утреннего развода, ожидая на нём события равного явлению Христа народу. Увы! Всё прошло как обычно. Разобрались в мелких неурядицах, на том и развелись.
Теперь нахожусь между двух огней: дембель или сначала планшеты ПВО в новый командный пункт создаваемого батальона? Эти огромные кальки с сеткой ПВО и зонами наших РЛС кажется придётся чертить мне, хотя это сорвёт все лелеемые мною планы и надежды. Но самое удивительное, что эти планшеты - уже решённое дело, а никто из командиров о них ни слова. Раньше эту уникальную работу традиционно поручали мне. Может «им» безразлично, начать ли работу на день раньше, на день ли позже. Из осторожности даже не заикаюсь выяснять все нюансы такого загадочного «их» молчания. Лишь бы случайно не засветиться. Хорошо, если меня как опытного чертёжника уже сбросили со счетов? А может подзабыли в своих хлопотах?
При любом раскладе всё же 50% шансов немедля уехать отсюда остаётся. Вторая половина шансов – остаться и начертить кальки планшетов на КП. Прикинул и тот и другой вариант: первый лучше, второй хуже и сулит минимум неделю - другую задержки. Ну, что ж, сделаю всё как надо. Зато проводят с большим почётом (и сожалением)!
Что перетянет? Что чокнет в голову местным начальникам?
11 ноября.
Каждый день с надеждой жду утреннего построения на развод, так как именно в это время становится ясным: уедет кто-нибудь домой или нет.
Раньше стремился найти любой предлог, чтобы не присутствовать на опостылевшем разводе и был неслыханно рад, если в это время приходилось работать по сигналу «Воздух».
Но мысли о возвращении домой делают волнующим даже это постылое мероприятие – развод. Однако, дни идут, а эта новая страсть к разводам по-прежнему не приносит удовлетворения.
Разговоров вокруг темы о дембеле тьма, но все они либо придуманы, либо передаются через седьмые уста. Кто-то, например, слышал, как Мильман говорил с командованием в Чите и ему предложили, отправить партию дембелей в 5 человек. В ответ Чита услышала, что дембеля будут отправлены, при условии, если пришлют им замену.
В связи с этим разговором в канцелярии батальона-роты шёл большой бум наших командиров. Решали, кого же всё-таки можно отпустить без ущерба для боеготовности. Из разговоров следует будто бы в числе прочих, подлежащих отправке, на этот раз есть моя фамилия.
Когда составили список, оказалось, что в него попали одни корифеи-старожилы этого прелестного местечка. Все вновь прибывшие со своими солдатами офицеры были поражены таким неравенством. А старшина Горбачук высказался при этом, что некому будет ходить в караул. Вот и решили, якобы, нас подзадержать до 20 ноября.
Сам собой возникает вопрос: если всё действительно так плохо, что может дать задержка на 10 дней? Навряд ли что-нибудь изменится в количественном и, тем более, в качественном соотношении боевых сил свежеиспечённого батальона. Через месяц с даты подписания Министром обороны приказа о призыве на действительную военную службу граждан призывных возрастов во вновь организуемый батальон не прибыло ни одного призывника.
А в верхах командования продолжается перетасовка кадров. Назначенный было командиром нашего батальона майор Мильман, вдруг переназначается не куда-нибудь, а на Диксон. Вместо него принимает сейчас все дела некто капитан Соловьёв, бывший командир 249 роты в Ерофее Павловиче. Наш капитан Хоня Аронович Фридман сдаёт бывшую 244 роту, а ныне батальон, теперь уже этому Соловьёву.
Старики ходят все замученные и задёрганные. Происходящие вокруг события реконструкции былой размеренной жизни ввергают их в панику. На некоторых дембелей просто жалко смотреть: потухший взгляд, глубоко запавшие глаза, на бледных скулах резко выступают чёрные точки небрежно сбритых волос. Нигде не могут найти покоя и слоняются там и сям как призраки. Всем совершенно ясно и понятно, что здесь они уже никому не нужны и толку от них не предвидится никакого. Но их зачем-то держат.
В моду вошли необузданная раздражительность и психоз. Вчера был случай. Поставили пластинку со встречным маршем и стали дурачится, в шутку изображать приём парада войск на Красной площади. Вдруг в ленкомнату врывается Сашка Холод в кальсонах и нижней рубашке, отбрасывает в сторону звукосниматель и ударом об угол радиолы разбивает вдребезги невиновную грампластинку, которая мешала ему спать перед заступлением в наряд. И надо сказать, никто даже не удивился. Я увидел лишь сочувственные улыбки и молчаливое согласие: на что, дескать, не способен человек, измученный ожиданием дембеля.
Вот и я сижу и обращаюсь к Богу со своим первым комсомольским поручением.
Боже! сделай так, чтобы моя стопа больше не касалась тленных плах этой казармы. И если ты сделаешь это до 20 ноября, то станешь моим лучшим другом, а приеду домой, поставлю тебе самую большую свечку. Чтобы ты мог погреться, а то сейчас у тебя там, на небесах, очень холодно. Аминь!
13 ноября.
Наконец ситуация проясняется. Официально объявлено, что 18-20 я уезжаю отсюда навсегда. Эта приятная весть была настолько долгожданной и вымученной, что даже не вызвала никакого особого волнения, никаких ассоциаций. Ну и слава Богу…
Вчера выпал ровный чудесный снег, но ветер, поднявшийся среди ночи, изорвал в клочья девственность белоснежного покрывала и превратил его в сугробы и наносы, местами оголив мёрзлую землю.
На станции сгорела электропечь на 380 В. Сначала один нагревательный элемент, затем второй, а от последнего никакого толку. Пришлось привлечь к отоплению дровяную буржуйку. Сейчас сижу и наслаждаюсь теплом. +25С. Но это будет недолго. После обеда тепло выйдет наружу через многочисленные дыры и мороз постарается захватить эту, пока неподвластную ему кабину локатора.
Итак, до дембеля остаются считанные дни и всего одна баня. Огорчает лишь то, что отправку обещают общим эшелоном. Гораздо быстрее было бы добираться Аэрофлотом, но видно много ещё таких, как я. И если всех отпустить в путешествие самостоятельно, то бедные самолетики будут стонать от нелегких дембельских чемоданов.
Мозгами и руками шевелить абсолютно не хочется. Спать тоже надоело. Днём выспишься, а ночью балдеешь до часу ночи и без конца бегаешь в курилку. Злейший враг человечества – сигарета, стала моим лучшим другом к величайшему огорчению. Она приходит на помощь всякий раз, когда тоска ожидания отъезда особенно нахально начинает терзать душу. И, как ни странно, когда они действуют сообща, всё немного успокаивается. Как-нибудь надо бросать курить!
Александр Соханский,
г.Нерчинск, 1965 г.
P.S. Как и предусматривалось из Читы до Омска добирались воинским эшелоном в общих вагонах без плацкарты. В пути выдали воинские требования на железнодорожные билеты. 26 ноября 1965 года пассажирский поезд № 81 увозил меня из Омска в нормальную человеческую жизнь.
Возвратившись домой, комсомолец Соханский в самом большом храме Тюмени, Знаменском соборе, поставил большую свечу Господу Богу и от души возблагодарил за избавление от нерчинской каторги.