Лето на излёте посадочной траектории зацепилось крылом за короткую излучину забытой речки, где они и оказались на закате длинного дня. Вдвоём в машине, покинувшей заросшую колею и впавшей в оцепенение посреди упрямого разнотравья, не покорившегося колёсам и захватившего днище упругой подушкой, казалось, вот-вот прорастёт насквозь.
Вокруг коротали денёк "ивушки", как говорила она, или «в меру корявые деревья», как называл их он. Они не составляли группу, но и не кичились одиночеством, в причудливом порядке печалились на почтительном расстоянии.
К открытым окошкам подкатывал шелест лиственного прибоя, словно кипяток к краям кофейной турки. В откинутых сиденьях затаилась дорожная скорость, бередила остановленных людей и тянула наружу «слово за слово». В этом сочетании муравы, протянувшейся к зеркальной реке, с густым сосновым бором на другой стороне, за верхушки его заправленным белёсой кромкой бездонным ультрамариновым небом, возникла кочевая - протяжная, поселившаяся в этих местах тема.
Тема, никогда не прерывающаяся, составленная из казённых назначений, скитаний по стране и бегства от преследований, всецело завладела умами расположившейся на привал пары.
- Нет, по линии мамы мы из - под Белгорода, это линия папы - местная, симбирская.
А происхождение местной ветви в нашей семье - запретная тема.-
Она присела в кресле повыше, вглядываясь в прошлое сквозь лобовое стекло.
- Моего прапрадедушку звали Николай ИЛЬИЧ…
Бабушка, видимо, знала тайну, но лишь однажды обронила на каком-то празднике, в кругу родных, и ни разу впоследствии не подтвердила своих слов, нет, она отреклась от них полностью, а его уже не было в живых.
«Он был сыном ОЧЕНЬ известного человека»…
Он никогда не говорил о своих родителях. Воспитывался в чужой семье, и до самой смерти никому было неведомо, почему у него отчество от другого человека.-
Собравшись с духом, её спутник вымучил тяжёлую минуту и поддержал словом, не меняя позы:
- И правильно. И ты молчи. Это в любом случае, в любые времена опасно.-
Насекомые выступали с концертами где-то в другом месте, здесь же была объявлена свободная зона, которую нарушали поодиночке залётные стрекозы, чему никто не возражал, а, скорее, и не замечал.
- Он был очень хорошим сапожником, и обувь мог шить. Папа его ещё застал, строгого молчаливого старика, никто о нём во всю жизнь слова худого сказать не мог.
И как ни суди, все его потомки оказались педагогами.-
Она умолкла опустошённо, как если бы путешествие в затаённые уголки памяти отняло у неё последние силы.
Чтобы разрядить ситуацию, ему хотелось совершить серьёзный шаг и не допустить промаха, а он воскликнул с разъедающим душу простецким восторгом:
- А – ничего, что я, безработный, породнюсь с самим…? – и взял её за руку.
Она не отняла руки, а отозвалась с неожиданной, материнской скорбью:
- В юристы не пойдёшь, может, и человеком будешь…