CАГА - эпилог. Разделённые веком

               
                Две   фотографии.

                Семейный архив

     Перед выездом в Штаты пришлось разобраться с семейным архивом. Надо признать, что необходимость эта  появилась только по вине ( а вернее, благодаря) моей матери, имевшей  с незапамятных времён страсть к накоплению. Нет, не денег: семья всегда жила скромно и проблем с деньгами, а точнее, с их излишками не возникало.
Копила же она семейные реликвии: то ли фотографии, датированные началом века; то ли бронзовую ступу, полученную в приданое от своих родителей; то ли пошитую из мешковины школьную сумку (скорее, торбу) старшего сына, то ли купленную  ещё в двадцатых годах тайком у местного вора бобровую шубку, прикрывавшую когда-то плечи какого-нибудь барина или купца. Здесь же была буденовка её брата, офицерские ромбики погибшего в первые дни войны племянника; спортивные значки сыновей и даже их переписка с любимыми девушками...

      Всё-таки, главной и самой ёмкой достопримечательностью архива стали фотографии. Их собралось несметное множество: зная матушкин характер, отъезжающие в эмиграцию родственники передавали ей на хранение ( понятное дело, на вечное) свои  семейные альбомы и всё это она тщательно сберегала.
После маминого ухода изрядный «ядерный» архивный чемоданчик перекочевал ко мне на антресоли. Именно с его содержимым и предстояло разобраться, когда все другие более срочные вопросы, связанные с отъездом, были решены.
 
                Штейтбалабусы (почетные граждане).

       По хранящимся в чемоданчике фотографиям можно было бы составить документальную летопись о жизни семейного клана на протяжении почти целого столетия. Но не это явилось целью моего повествования. Из множества снимков я выбрал один, где погожим летним вечером, у стены складского барака, под сенью раскидистого дерева запечатлены полтора десятка мужчин.
Выбор на это фото пал не случайно – я увидел его раньше и испытал в тот раз особые чувства. Лет двадцать тому в начале восьмидесятых, перебирая с мамой её фотосклад, я набрёл на эту карточку и невольно вздрогнул:  на меня смотрели знакомые с раннего детства такие разные лица умных и степенных, разбитных и безалаберных людей, которых сейчас объединяло лишь одно – все они уже перешли в мир иной: кто раньше, а кто совсем недавно.
Теперь, в отдалении по времени, глядя на старую фотографию, испытываю больше грусти светлое чувство благодарности этим людям за их присутствие в судьбе моего поколения.

                Баммелухес (мастеровые).

        Справа на картинке в верхнем ряду два брата Стучинские- Яша и Фима, гренадеры под 190см ростом. Яша- с наркомовскими усиками похож на маршала Блюхера, а чубатый Фима – на Жана Марэ. Оба- парикмахеры, из той самой парикмахерской, откуда проистекали многие анекдоты, городские байки, а также достаточно злые розыгрыши.
Братья- бывшие фронтовики, прошедшие горнила передовой; их боевой дух сохранился и на гражданке. Поэтому, парикмахерская порой становилась местом достаточно ожесточенных драк, в основном,с оппонентами по «национальному вопросу.» Фима, кроме всего прочего, имел неординарные отношения с женским полом, следствием чего были три брака , в которых гвардии старшина пребыл за десяток послевоенных лет – явление для местечка нетипичное...
       Ниже, вторым слева, рассекая бритой головой братьев Стучинских, восседает «третий мушкетёр» их шитыф(партнер) по парикмахрской Элык Деребчинский. Элык – полная противоположность «братьям – разбойникам» - спокойный, взвешенный и лишенный всякой амбициозности человек. Если во мнении ортодоксальной местечковой общественности братья слывут, как  bad guys, то Элык - явный good guy. Впрочем, во время случающихся драк миролюбивому Элыку всё же достаётся «на орехи», так как противной стороне некогда разбираться who is who среди этих заядлых парикмахеров!
       Правый фланг занимают их конкуренты по фольклорному и шоу-бизнесу «храбрые портняжки» из мастерской, расположенной по той же улице Ленина. Чтобы не повторять этот тезис впредь, отметим, что почти всё еврейское местечко теснится вдоль главной улицы и проживание или деятельность персонажей так или иначе связана с именем Ильича.
Здесь тоже два брата: сидящий вторым справа Янкл и стоящий крайним справа Исрул Яблок. Эти братья не отличались гренадерской статью и в мордобоях замечены не были, но хойзекмахерами (насмешниками) слыли отчаянными: редкий житель посёлка хоть раз не попадал «в руки», то есть, на язык язвительным баммелухам. Легенды об их розыгрышах составляют львиную долю культурного наследия местечка.
Уже по сложившейся традиции братья – это bad guys, а goоd guy в пошивочной мастерской – сидящий крайним справа Мойша Брумфнмахер. Мойша прошел всю войну от Сталинграда до Берлина и, к его счастью, был только единожды и легко ранен. На гражданке он –тихий и покладистый, оттого ему и достаётся больше всех от шутолюбивых коллег.
      Третьим справа сидит заведующий портняжной мастрской Андрей. Именно благодаря ему,  исконному православному, запечатленную на фотографии группу можно считать интернациональной (остальные все Моисеевы дети). Бригадиром  Андрей стал совсем недавно. До этого много лет он был сначала учеником, а потом рядовым портняжкой. Справедливости ради надо сказать, что умение шкодничать он перенял от своего бригадира Исрула Яблока гораздо более успешно, чем портновское ремесло. Поэтому-то, во всех проделках шнадерай он был незаменимым помощником.
С течением времени православные корни Андрея как-то потерялись и он стал всё больше походить на потомственного еврейского шнайдера. Часто Андрюшу можно было застать сидящим  у окна на закроечном столе, подшивающим иголкой какую-нибудь подкладку и напевающего древнюю песенку:
            А шнадер нейт а гонци вох,
            фардинт а гилн мит а лох.
            От азой нейт дер шнадер,
            от азой нейт эр гит!
            (Портной шьёт целую неделю,
            заработок –гривенник с дыркой.
            Вот так и шьёт этот мастер,
            вот так  хорошо он шьёт!)
Убедившись, что мастера из парня не выйдет, промкомбинатовское руководство решило сделать его начальником. Да и вправду, старому Яблоку нехватало грамотёшки, а у Андрея за спиной была семилетка. Понятное дело, молодым везде у нас дорога и именно они привнесут прогресс в работу мастерской. Так оно и вышло.
       Андрей сразу и решительно заявил:
               - С сегодняшнего дня всякий «итер» отменяется!
 («Итер» - это остатки материала в результате бережного кроя, которые портные утаивали, а затем продавали шапошникам).
После этого он взвалил на плечи рулон ткани и отнес его домой. Бригаде же была поставлена задача из оставшегося материала кровь-из-носу выполнить заказ на пошив спецодежды от местного сельпо.
Старые шнадеры переглянулись: им стало понятно, что жизнь стремительно уходит вперёд... Андрей на много лет предвосхитил знаменитый лозунг Брежнева  «экономика должна быть экономной!»

                Гройсахдыкдыки (ай-я-яй, какие!)  идн
                а также номенклатурные.
          Вверху, третий слева, в белом костюме главный бухгалтер сельпо Штаркман – самая загадочная личность в местечке. Был он красив, как киногерой: высокий , стройный, с правильными чертами очень фотогеничного лица, всегда одетый с аристократической изысканностью. Слыл широко (для того времени) образованным, обладал культурой поведения и манерами человека из высшего света.. Мне он напоминал сразу всех актеров из модных тогда трофейных и американских фильмов –Дугласа Фербенкса, Грегори Пека или даже Мессимо Джиротти.
Жил этот необычно красивый мужчина с женой Улькой- прямой своей противоположностью: маленькой, забитой и невзрачной женщиной. Детей у них не было и всё своё время Улька посвящала мужу: кормила, холила, одевала его; боготворила, как единственного кумира... Жили они достаточно закрытой жизнью, так что землякам было мало что известно об этой паре.
      Высокий красивый мужчина посредине в верхнем ряду – это старожил посёлка, уважаемый человек Кордонский. Собственно ради него и состоялся этот сбор: семья Кордонских до войны  жила в посёлке и вот, шесть лет спустя после победы старший из братьев Кордонских приехал наведать земляков. Младший же брат был гордостью нашего посёлка –Герой Советского Союза. В гости в родные места он не удосуживался приезжать, поэтому все почести адресовались его брату. Надо заметить, что после войны в местечко вернулись меньше трети его коренных жителей: кто погиб на войне, был замучен в гетто; других судьба разбросала по миру.
      Рядом с Кордонским справа стоит первый  еврей из начальства Фактерман. Был он каким-то руководителем то ли яйцебазы, то ли заготскота. Худой, но жилистый; с овальной, как дыня, головой и трубным, как гудок паровоза , голосом; всегда в застегнутом сталинском френче с отложным воротником , Нухем слыл суровым начальником. Ещё две его отличительные черты: он никогда не возвращался домой с пустыми руками и, по разговорам всевидящих земляков, был очень внимателен к женскому полу. Очевидно, сам «пол» это внимание устраивало, так как в скандалы по этому поводу Фактерман не попадал.
Так что еврей – начальник соответствовал  всем требованиям номенклатурного кодекса: днём зычно командовал на производстве, подвечер проводил профсоюзное собрание; потом, подобрав, что плохо лежало, отправлялся домой, по пути наведывая какую-нибудь молодушку...
      Ещё один (сидит третьим слева) номенклатурный а ид Мотл Воскобойник – прямая противоположность напористому Фактерману: спокойный, умеренный, покладистый.  Мотл – блуждающая звезда. Он – вечный заместитель и перебывал в этом качестве в большинстве артелей, контор и баз, расположенных в посёлке. Было в нем  что-то патриаршеское, а чистота русского языка (нетипичное явление для еврейского местечка-его старшего сословия)   свидетельствовала о достаточной образованности. Он и держался особняком среди весёлых и шумных однопосельчан.
      И, наконец, сидящий в центре, сложа руки в районе библейского места, с прической, подобием которой спустя многие десятилетия  будут гордиться панки, третий номенклатурный еврей Фроим Портной.
Фройця – очень яркая личность,можно сказать, «товарный знак» местечка, его достопримечательность. Манера его поведения – сплошное достоинство, граничащее с вельможной важностью. Он немногословен, говорит размеренно, отчетливо формируя мысль.
Фроим – большой любитель философских, задушевных бесед по  всем животрепещущим темам. Практически все эти беседы происходят в поселковой чайной или станционном буфете, где за рюмкой-другой водки или дюжиной пива истина представляется наиболее определенной.
     Делающий всё основательно и фундаментально, Портной произвел на свет и вырастил трёх сыновей – скажем так, трёх богатырей в еврейском варианте. В этом ему здорово помогла тётя Бузя – жена Фроима , а также мама былинных богатырей. Если по-честному, то скромная, беззаветная и безответная Бузя и вынесла на своих хрупких плечах все трудности семьи в эвакуации ( Фроим  всю войну пробыл в действующих войсках) и продолжала нести семейный быт в послевоенное время.
Она, как наседка, выхаживала сыновей, сдувала пылинки со своего ненаглядного и представительного мужа. Ходить за четырьмя мужиками – дело нелёгкое и, как удавалось хрупкой Бузе это осуществить, знает Всевышний. Если авторитет отца для сыновей был непререкаем, то на вечно «заклопотанную», старавшуюся угодить своим многочисленным подопечным маму растущие в интервале 3-6-ти лет «детишки» могли и прикрикнуть. Особенно темпераментно к ней обращался её любимец средний сын...
      ...Время расставляет всё по своим местам. Респектабельный Фроим и скромная Бузя прожили вместе большую жизнь и, по законам сказки с грустным, но светлым концом, умерли в одну неделю. Последние годы они жили уже в Одессе у среднего сына. Сначала заболела Бузя и её положили в больницу. Пока мама была в больнице, умер отец. Братья съехались в Одессу похоронить отца, а вернувшись в свои города застали там телеграммы о кончине матери. Похоронив маму, средний сын слёг с обширным инфарктом...

      ...Ранее было сказано, что сфотографироваться старожилы решили по поводу приезда уважаемого земляка хавера Кордонского. Место облюбовали во дворе возле склада поселковой пекарни. В ыстроил их в два ряда перед своей «лейкой» известная в силу своей профессии личность Арон-«фотографчик». Сам хозяин пекарни, испекавший самый вкусный в мире вапнярский хлеб, Элык Пинис где-то задержался и в кадр не попал. Нет среди старожилов ещё одного видного человека –Исрула Гарбуза: он в эти дни лежал в госпитале – у ветерана и героя войны открылись раны на культе ампутированной в 1943 году ноги.
       Автор этого повествования, тогда ещё юный отрок, стоит в стороне и ревностно поглядывает на построение. Ему кажется несправедливым, что его самого красивого папу поставили крайним....

        ...Прошло очень много лет. Сегодня, будучи старше любого, кто запечатлён на этой фотографии, я смотрю на добрые, как мне кажется, одухотворённые лица по-прежнему снизу- вверх с почтением и гордостью так, как тогда посматривал на них рыжий мальчишка, вертевшийся возле установленного на треноге фотоаппарата.
Жизнь же, подобно горному ручью, прокладывает своё русло в самом неожиданном направлении. И вот, уже за тридевять земель, совсем в другом немыслимом в пору этой фотографии новом царстве – государстве, в десяти шагах от знаменитой Brighton Beach встречаются потомки участников этого группового фото. У дочери Элыка-парикмахера сегодня знаменательное событие – золотая свадьба. От вапнярских баммелух, кроме самой юбилярши, здесь присутствуют живущие в New Jersey сыновья Фимы-парикмахера и Исрулыка-шнадера; героического Исрула Гарбуза. Номенклатурных евреев представляют дети Фройци братья Портные – изрядно потрёпанные временем, но, к счастью, в полном сборе,- три богатыря, сегодняшние обитатели Брайтона
Потомки остальных штейтбалабусов разбросаны по многим странам...

                Фото второе. Эпилог.

       Сентябрь 2003 года на Украине выдался летним месяцем. Стояла теплая, сухая погода, желтизна еще не коснулась деревьев. Вода на дачном озере была прохладной, но окунуться всё же удалось. Именно об этом я мечтал, собираясь наведать родные края.
Основная же цель поездки – побывать на родных могилках, почтить память близких людей в канун Рош-а-шуна. Ну а будучи в двух шагах от посёлка, где прошло детство и юность, как не заглянуть туда хоть на часок.
Вот она, улица Ленина – главная артерия населенного пункта, где проживают две трети его населения. Вот новопостроенный вокзал и станционная площадь, чуть дальше поселковый рынок - сегодня не базарный день и он пустует.
Вот место, где была пекарня и где более пятидесяти лет тому вапнярские ингермоны позировали фотографу. А вот и отчий дом. На удивление, он не только уцелел, но даже кажется таким же нарядным и красивым, как полстолетия назад. Хороший, видно, хозяин попался...
А гигантский орех, посаженный лично мною весной 1948 года, он почему-то спилил.
Стою у калитки, не решаюсь войти во двор. Кто-то трогает меня за плечо.
           -Маня! Манечка Рипа!
Землячка, подружка моего старшего брата. Обнимаю ещё достаточно бодрую, нет не старушку, женщину. Торопливо расспрашиваем друг друга о том, о сём. Фотографируемся на память. Манина семья – единственная еврейская семья, оставшаяся в  посёлке. Умышленно не говорю в «местечке» - оно, местечко, теперь существует только в памяти.
        Немного статистики: до войны в Вапнярке жили до трёх тысяч евреев, после войны – немногим больше тысячи, сегодня – пять человек...
       ...Еду дальше. В родную железнодорожную школу. Она значительно разрослась: достроен большой учебный корпус, подсобные помещения, Школа носит имя знаменитого её ученика дважды героя Советского Союза генерала Ивана Черняховского. Может поэтому ей и повышенное внимание от областных властей.
Занятий в школе сегодня нет: все ученики ушли на сбор желудей – корм скотине. Выручка – на нужды школы. Беседую с директрисой: она мне показывает чудесную библиотеку, зал-музей, классы и кабинеты. В школе помнят своих выпускников, и, что особенно приятно, иудейского происхождения тоже.
Директор школы полна радужных планов и,  слушая её, начинаешь хоть чуточку верить, что всё там, на земле нашего рождения, повернёт к лучшему. Искренне желаю, чтобы стал этот край богатым и процветающим. Но произойдёт это уже без нас...

       Две фотографии. Два документа эпохи, разделенные целым столетием. На первой – ещё не старые люди, жители еврейского местечка. Они, наверное, мечтали о будущем своих детей.
      Сбылись ли их мечты?..
На второй фотографии – всё, что осталось от того еврейского местечка. Но потомки его жителей тоже мечтают о будущем их детей и внуков – таково свойство продолжающейся жизни.
      Сбудутся ли их мечты? Дай-то Б-г...