ГЛАВА 10, часть первая.
ЛИЧНОСТЬ А. С. ПУШКИНА С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ПСИХОСОФИИ А. Ю. АФАНАСЬЕВА.
"Жизнь великого писателя часто оказывается столь поучительной, занимательной, неординарной, что затмевает его творения и сама становится источником и частью литературы. Вероятно, происходит это потому, что, как бы ни был велик талант литератора, писатель – лишь эхо жизни, в том числе той жизни, что прожил он сам.
Обратимся же к личностям творцов литературы как к своего рода источнику вдохновения, образцам, делающим острее наше психологическое зрение, дающим многое для понимания природы творчества. При этом заранее откажемся от пересказа и анализа всего созданного великими писателями и поэтами – их произведения нужно читать и анализировать самостоятельно.
Обойдем вниманием и проблемы политического свойства, сопутствующие их жизни и сыгравшие не последнюю роль в их творчестве: пересказывать историю войн, смут, идеологий, партий, причастными к которым оказались наши герои, нет возможности. Поговорим о великом поэте исключительно как о личности".
(Александр Афанасьев, Москва, 2002).
ОПИСАНИЕ ПСИХОТИПА А. С. ПУШКИНА А. Ю. АФАНАСЬЕВЫМ.
АЛЕКСАНДР ПУШКИН.
ЭФВЛ:
1) ЭМОЦИЯ (“романтик”)
2) ФИЗИКА (“труженик”)
3) ВОЛЯ (“мещанин“)
4) ЛОГИКА (“школяр”)
"Узнав о гибели поэта, князь Паскеевич писал царю: «Жаль Пушкина, как литератора, в то время, когда талант его созревал; но человек он был дурной”. Нас, с детства влюблённых в поэзию Пушкина, не может не покоробить такая характеристика, но, увы, с ней трудно спорить. Даже, если мы заменим слово “дурной” на более деликатное - “тяжёлый”, эта подмена не обойдет того странного, на первый взгляд, противоречия, присущего пушкинской натуре, что Пушкин-поэт был неизмеримо выше, лучше, чище и даже умнее Пушкина-человека. Однако данное противоречие не уникально, оно прямо проистекает из присущего всякому “пушкину” порядка функций, где поэтический мотор - сильная, избыточная 1-я Эмоция противопоставляется ослабленной ранимой 3-й Воле, а вместе с Волей, как уже говорилось, и личности в целом.
Генрих Гейне, “пушкин” по своему психотипу, признавался: «...мой образ - это кислая капуста, политая амброзией!» Практически в том же, но более развёрнуто, исповедовался Пушкин:
“Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен;
Молчит его святая лира;
Душа вкушает хладный сон,
И меж детей ничтожных мира,
Быть может, всех ничтожней он.
Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел”.
Замечательный автопортрет, все в нём верно: и ощущение своей незначительности, и суетности, и малодушия (3-я Воля), верно даже и то, что работа души свершается у него, как бы толчками, с перерывами на сон, но чувства, раз пробуждённые, парят на огромной высоте (1-я Эмоция). Ещё замечательней, что Пушкин нашёл в себе мужество не просто на поэтическое полупризнание, но и на прямое обнажение своих язв. В одном из писем он каялся: «...мой нрав - неровный, ревнивый, обидчивый, раздражительный и, вместе с тем, слабый, - вот что внушает мне тягостное раздумье”. Слабохарактерность Пушкина не составляла тайны для близких, один из них писал: « Иногда можно было подумать, что он без характера: так он слабо уступал мгновенной силе обстоятельств. Меж тем ни за что он столько не уважал другого, как за характер...”
“При всём добросердечии своём Пушкин был довольно злопамятен, и не столько по врождённому свойству и увлечению, сколько по расчёту; он, так сказать, вменил себе в обязанность, поставил за правило помнить зло и не отпускать должникам своим,” - замечал один из ближайших друзей поэта, характеризуя тем самым не личность и даже не “пушкинский” психотип, но обладателей 3-й Воли вообще. Большую или меньшую оригинальность обидчивости “пушкина” придаёт лишь то, что обнаруживается она через страшное его злоязычие. Сочетание 3-й Воли с 1-й Эмоцией награждает “пушкина” совершенно потрясающим даром хулителя. Причём, 3-я Воля определяет злость и пугливую наблюдательность к слабостям и уродствам оппонента, а 1-я Эмоция облекает эти ядовитые заметки в такие убийственные выражения, образы и метафоры, что слово “убийственные” приходится иногда понимать буквально. Во всяком случае, о древнегреческом поэте Архилохе рассказывали, будто он, будучи отвергнут одной молодой особой, написал такой стишок, что вся семья избранницы повесилась. К сожалению, стихотворение Архилоха не сохранилось, но с большой долей уверенности можно сказать, что оно не было простым, назывным набором площадной брани, типа “вы - такие, сякие, разэдакие..” Нет. Вспомним классическое из Пушкина:
“К Смирдину как ни зайдешь,
Ничего ты там не купишь.
Иль Сенковского толкнешь,
Иль в Булгарина наступишь.”
Талант “пушкинского” злоязычия заключается в подтексте, околичностях, иносказаниях. Отрава вспрыскивается исподтишка, в последний момент, так что жертва не сразу догадывается о смертоносной инъекции. Вот ещё один шедеврально-образцовый пример из Марциала (привожу по памяти):
“Семерых мужей схоронила Ксантиппа,
Теперь вышла за тебя она, Аникст.
Видно, покойных мужей хочет она навестить.”
Да, чтобы с такой испепеляющей язвительностью писать о чужой зловредности, надо, конечно, иметь психотип “пушкина”. Поэтический талант и знание тонкостей этого ремесла - лишь орудия того желчного дарования, что изначала награждает “пушкина” природа. Поэтому не удивительно, что большинство “пушкиных”, упражняясь в хуле, легко обходятся без ямбов и хореев, однако это обстоятельство отнюдь не снижает убойную силу калёного “пушкинского” слова.
Эмоционально, т.е. через язык, через хулу, через крик (1-я Эмоция) начинает борьбу “пушкин”, но в его крике, как бы оглушителен он не был, все-таки чувствуется дребезжание неуверенного в себе человека (3-я Воля). У моего старинного друга была собака, которая, встречая гостей громким, даже яростным лаем, имела привычку одновременно с непонятной приветливостью помахивать хвостом. Я прозвал её - “Пушкин”. И действительно, для “пушкина” такое поведение типично. Бунтуя, воюя, конфликтуя, он прежде всего стремится поразить противника громом своего крика. Это действует. Но если вслушаться в “пушкинский” крик, то в его обертонах явственно можно услышать неуверенность, готовность к капитуляции, сомнение в действенности своего крика, некое внутреннее виляние хвостом.
В соответствии со своим порядком функций после разящего слова (1-я Эмоция) у “пушкина” в качестве боевого аргумента следует кулак (2-я Физика). Нельзя сказать, что “пушкин” - этакий крутой драчун, его сильная гибкая Физика запрограммирована на сотрудничество и созидание, а не на разрушение и насилие. И тем не менее. Когда конфликт требует, когда эмоциональное давление не достигает цели, “пушкин” легко переходит к рукоприкладству. Причём, дерётся “пушкин” с отключённой 4-й Логикой и хлещущей через край 1-й Эмоцией, т.е. самозабвенно, в состоянии совершенного затмения, полной потерей какого-либо самоконтроля (3-я Воля) и со стороны выглядит, как взбесившийся кабан. “В ярости я за себя не отвечаю,” - предупреждал Достоевский (ещё один “пушкин”). Эффект от таких атак бывает очень впечатляющим. Знаю случай, когда крошечная девочка из рода “пушкиных” избила санками и обратила в бегство шестерых здоровенных парней.
Типичная для “пушкина” свобода рук отчасти определила и гибель самого Пушкина. В соответствии с духом XIX века и дворянского сословия драчливость его приняла форму бретерства. Хотя сама по себе 2-я Физика не сделала бы из Пушкина такого заядлого дуэлянта, каким он был, если бы его Физику не провоцировала обидчивая и мнительная 3-я Воля. Литературоведы, слишком влюблённые в стихи поэта, чтобы быть объективными, склонны винить в его гибели кого угодно (Дантеса, жену, царя, общество), только не самого Пушкина.
Однако современники были на сей счет более прозорливыми, и один из них писал: «Он обожал жену, гордился её красотой и был в ней вполне уверен. Он ревновал к ней не потому, что в ней сомневался, а потому, что страшился светской молвы, страшился сделаться ещё более смешным перед светским мнением. Эта боязнь была причиной его смерти, а не г. Дантес, которого бояться ему было нечего. Он вступался за обиду, которой не было, а боялся огласки, боялся молвы, и видел в Дантесе не серьёзного соперника, не посягателя на его настоящую честь, а посягателя на его имя, и этого он не перенёс.”
Неизбежность гибели Пушкина на дуэли, в контексте его времени, сословной принадлежности, а главное, психотипа, хорошо видна на примере истории другой его, несостоявшейся дуэли.
Приятель поэта, Путята, рассказывал: ”Однажды Пушкин прислал мне французскую записку со своим кучером и дрожками. Содержание записки меня смутило, вот она: "Когда я вчера подошёл к одной даме, которая разговаривала с г. де Лагрене (секретарь французского посольства), он сказал ей достаточно громко, чтобы мне услышать: ”Прогоните его!” Будучи вынужден потребовать удовлетворения за эти слова, я прошу Вас, Милостивый государь, не отказаться отправиться к г. де Лагрене и переговорить с ним. Пушкин.” Я тотчас сел на дрожки Пушкина и поехал к нему. Он с жаром и негодованием рассказал мне случай, утверждал, что точно слышал обидные для него слова, объяснил, что записка написана им в такой форме и так церемонно именно для того, чтобы я мог показать её Лагрене и настаивал на том, чтобы я требовал у него удовлетворения. Нечего было делать: я отправился к Лагрене, с которым был хорошо знаком, и показал ему записку. Лагрене, с видом удивления, отозвался, что он никогда не произносил приписываемых ему слов, что, вероятно, Пушкину дурно послышалось, что он не позволил бы себе ничего подобного, особенно в отношении к Пушкину, которого глубоко уважает, как знаменитого поэта России, и рассыпался в изъявлениях этого рода. Пользуясь таким настроением, я спросил у него, готов ли он повторить то же самое Пушкину. Он согласился, и мы тотчас отправились с ним к Ал. Сер-чу. Объяснение произошло в моём присутствии, противники подали руку друг другу, и дело тем кончилось.”
В истории несостоявшейся дуэли Пушкина с Лагрене, как в капле воды, отразился механизм обусловленной “пушкинским” психотипом гибельной дуэли. Даже если бы фраза “прогоните его!” действительно была произнесена, не всякий отреагировал бы на неё по-пушкински. 1-я Воля, услышав подобное, прямо подошла бы предполагаемому обидчику и поинтересовалась бы, кого он имел в виду, т.е. пошла бы на прямое волевое противостояние. 2-я Воля, в силу здорового равнодушия к чужому мнению, пропустила бы эту фразу мимо ушей, посчитав не к себе относящейся. Иначе, подобно Пушкину, на такого рода “вызов” реагировала бы 3-я Воля: ни пропустить мимо ушей, ни пойти на прямое волевое противостояние она не могла, но и переварить обиду так же была не в состоянии. Нужно было мстить и мстить в соответствии с порядком функций. Так в случае с “пушкиным”, психотип обязывал: убежать от обидчика домой (3-я Воля), написать ему изысканно-хамский картель, такой, что не сказать примирение, формальная дуэль уже была бы невозможна (1-я Эмоция+3-я Воля), а потом хладнокровно выйти к барьеру, подставив под бой свою ощущаемую неуязвимой, сильную гибкую, как резиновая дубинка, 2-ю Физику. Такова обычная поведенческая схема “пушкина”, дворянина XIX века, в конфликтной ситуации, и нет ничего удивительного, что реальный Пушкин стал невольной жертвой этой самоубийственной схемы.
________________________________________
Всякий человек противоречив. Но трудно найти, подобную “пушкину”, фигуру, всю как бы сотканную из противоречий. Во-первых, в его сознании чудным образом уживается крайне завышенная оценка окружающих с крайне заниженной. Великолепный пример такого двойного стандарта даёт сам Пушкин в отношении своей возлюбленной Анны Керн. С одной стороны - хрестоматийное:
“Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.”
При том, что “гений чистой красоты” позаимствован у Жуковского, стихотворение, кажется, не оставляет сомнений в искренности и крайне возвышенной оценке Пушкиным предмета страсти. Каков же бывает шок, когда обратившись к эпистолярному наследию поэта, читатель обнаруживает относящиеся к Керн оскорбительные и просто нецензурные, заменяемые издателями многоточием, строки. Дикость? Лицемерие? Парадокс? Ничего подобного.
Ни “гением чистой красоты”, ни “вавилонской блудницей” Анна Керн не была, была она обычной, земной женщиной, довольно легкомысленной, по понятиям того времени. И всё. Феномен заключался в том, что Пушкин никогда не воспринимал Керн такой, какая она есть, объективно. Он наблюдал её сквозь две в разные стороны искривляющие предмет функциональные призмы: 1-ю Эмоцию и 3-ю Волю. Независимая от объекта, подслеповатая 1-я Эмоция своей избыточностью работала на страшное увеличение изображения, будто Керн была “гением чистой красоты”. Что касается эпистолярной брани в её адрес, то она - плод уменьшающей и столь же необъективной призмы 3-й Воли Пушкина. “Мещанин” (3В) не любит, не уважает себя и с лёгкостью переносит эту неприязнь с себя на посторонних. Так что, ничего парадоксального, с точки зрения психософии, в отношении Пушкина к Керн нет, как, впрочем, и во всех других случаях, где “пушкин” обнаруживает своё любовное двурушничество.
Вообще, “пушкинское” сочетание 1-й Эмоции с 3-й Волей неисчерпаемо на сюрпризы, правда, обычно не очень приятные, особенно в делах любви. “Пушкин” - изумительный любовник. Избыточная 1-я Эмоция - практически безотказный стартёр сексуального возбуждения. 2-я Физика неутомимо заботлива и внимательна в быту, секс лишён ханжества, естественен, чуток, тактичен, обилен. Красотой “пушкин”, правда, обычно не блещет, облик его типичен для 2-й Физики: небольшой рост, круглое лицо, приземистая, укороченная, пухловатая фигура. Однако “некрасивость” его с лихвой искупается точностью, энергией движений, изумительной пластикой. Кроме того, живая, яркая мимика и жестикуляция, громкий заразительный смех, быстрый искрящийся взгляд действуют необычайно возбуждающе, полностью скрадывая огрехи “пушкинской” внешности.
Сочетание 1-й Эмоции со 2-й Физикой у “пушкина”, создающее вокруг него жизнерадостную, чувственную, раблезианскую атмосферу, будит либидо и плодит иллюзии, будто любовные отношения с ним должны быть лёгкими, приятными, безоблачными. Ничего подобного. Любовь к “пушкину” и любовь “пушкина” мучительны, горьки, как и всё, что связано с психологией “мещанина”.
Во-первых, трудно представить себе человека, у которого между чувством, словом (1-й Эмоции) и поступком, делом (3-й Волей) лежала бы столь гигантская пропасть. Судя по делам “пушкина”, его любовный пыл, восторг, страстные заверения - необычайно талантливое, завораживающее, действенное, но абсолютно беспримесное вранье.
Однако на самом деле мнимая неискренность “пушкина” - искренность робкого пугливого, неуверенного в себе и других человека.
Во-вторых, будучи бешено ревнивым, сам “пушкин” последовательный в своей неверности любовник. И часто не в силу сексуальной неудовлетворённости не только сильной, но и гибкой 2-й Физики. Постоянным волокитством “пушкин” либо самоутверждается, либо мстит за реальные и мнимые обиды. Хотя, как это обычно и бывает при сочетании 3-й Воли с высокостоящей Физикой, даже удачи по части донжуанства не стирает из памяти “пушкина” злых замет и не добавляет ему самоуважения. Здесь, думаю, излишне говорить, что двусмысленность поведения, злость, неверность “пушкина” мало красят жизнь в паре с ним и много разочарований ждёт всякого, кто начинал с ожидания легких, безоблачных, надёжных отношений.
________________________________________
ПРОДОЛЖЕНИЕ ВО ВТОРОЙ ЧАСТИ 10 ГЛАВЫ:
http://www.proza.ru/2013/09/10/1418
***
08.09.2013г.