Часть 1. Слон, паштет, гашиш и другие зарисовки первой половины месяца
На Маню сел Слон. Это событие ознаменовало завершение сезона катания на лошадях.
Осталась фотография - Маня верхом на Слоне, за мгновение до того, как у Слона подкосились ноги, и конь повалился чесать спину седлом. Маня отпрыгнула, успев выдернуть из-под Слона ногу.
К фотографии прилагался синяк.
Так закончилось лето, и наступил сентябрь.
Последние дни мы с Маней видимся часто. И нам вдвоем спокойно.
Мы говорим о парнях, причастных к нам. И спрашиваем себя – за что?
Когда в очередной последний раз я была дома у Жу-Жу, со мной была Маня. Жу-Жу привычно копался в комнате с компьютером, а нам вздумалось выпить. Хотя бы чай.
Голод (с утра навещали Стаса и его сувенирную палатку на Стрелке, где нам достался истекающий водой стаканчик в мокрой вафле), а не умысел объесть Жу-Жу заставил нас заглянуть в холодильник (в один из трех под завязку набитых холодильников). С нижней полки мы извлекли маленький паштет из груды паштетов.
Унюхав, в кухню внесся взбешенный Жу-Жу с воплем:
- Положи на место! Немедленно! Это любимый паштет мамы.
Схватил со стола паштет, пытался его закрывать и гневно зыркал на скромный бутерброд, который мы уже любовно намазали.
- Спокойно, буйный идиот. Холодильник от пашетов треснул.
- Они дорогущие! – орал невменяемый, - Если мама узнает, что ты съела ее паштет – тебе не поздоровится!
Затолкал паштет обратно в холодильник и убрался к себе. Бутерброд остался лежать.
Я и Маня с трепетом разделили и проглотили бутерброд, лишь разбередив чувство жора.
И выудили банку с вареньем, безмолвно открыв и закрыв холодильник. Но гад услышал.
- Что? Что ты взяла оттуда? Я все слышал! Что у тебя за спиной? – орал несчастный, выхватывая банку, - Она закрытая - ее нельзя открывать! Положи на место!
Нас вынудили покинуть бенефис одного урода с бессменным нашим вопросом: «За что?».
Жу-Жу разочаровывал всех, кому попадался.
Поход с палатками в честь моего дня рождения был отменен мамой Жу-Жу с формулировкой: «Жу-Жу простудится».
В ответ я уехала праздновать на дачу с родителями.
А виновник сидел бы дома с градусником в жопе .
Нет. Под ночь Жу-Жу привез себя.
Весь ужин с моими родителями и маминой подругой конфузливый вид Жу-Жу услаждал меня. Само стеснение и робость вглядывался изо всех сил в тарелку и нечленораздельно бубнил себе под нос в ответ на попытки разговорить его. И от скромности ничего толком не проглотил.
Когда же улегся ко мне в кровать (уступила ему и кровать, и комнату, и тигренка), заявил, что желает жрать. Так и изрек, подтянув одеяло под подбородок и облапив тигренка: «Хочу жрать».
Меня передергивало от отвращения при виде как он жрет, хлебает, чавкает, хлюпает, смакует, и под конец смачно подлизывает тарелку. Тошнотворное зрелище.
Мама и ее подруга надо мной потешались, пока я собирала поднос со «жратвой», и спрашивали: «Ну, где ты такого нашла? Поразительно, бывают же такие самородки!»
За что?
Жу-Жу погано. Жу-Жу хворает всем, что сумел осилить из мед.справочника. И всему, с чем он взаимодействует, в том числе и я, - всему погано и беспросветно.
Как меня угораздило с ним связаться?
Как меня угораздило терпеть его?
И как мне избавить себя от него?
Но я борюсь. Хотя борьба ни к чему не ведет.
Жу-Жу переехал со всеми вещами в виртуальное существование. Что от него останется, если шнур выдернуть из розетки.
Зачем он настолько несчастный, бедный и больной?
За что?
Жу-Жу открыл дверь. Я замерла на пороге:
- Жу-Жу, я предупредила, что приду?
- Ну, это, да.. – промямлил заспанный Жу-Жу, почесываясь.
- Тогда почему на тебе эти штаны?
Ненавистные штаны – синие ползунки с петельками.
- Я просила их не надевать при мне.
Жу-Жу убрался в комнату, где перебрался в другие штаны, бросив ползунки на диван. Судя по духоте, взъерошенной постели и зевающему Жу-Жу к вечеру его утро едва наступило.
На столе под виноградными косточками завалялась записка:
«Котёня! Разогрей себе суп (он в кладовке), котлеты в холодильнике (в коридоре). Ешь фрукты! И йогурт – в холодильнике, который на кухне. Не забудь принять витамины! Целую, мама!»
- Трогательно.
Жу-Жу заворожено уставился в компьютер.
- Жу-Жу, я здесь.
- Секундочку…
- Хорошо, подожду. Даже приберусь, – заявила я и схватила ползунки, вводившие меня в бешенство. Жу-Жу не отреагировал.
Он заподозрил неладное лишь, когда я уже стояла на подоконнике и проталкивала его штаны в форточку.
- Не смей! Отдай мои штаны! – заорал Жу-Жу, подскочив к окну, но не успел – ползунки в компании летающих пакетов уже спланировали на дно двора-колодца. Прямиком в мусорные баки.
- А-а-а-а-ах! – завопил Жу-Жу в припадке, выскакивая из комнаты - Что ты наделала! А-а-а-а-ах! Любимые треники!
- Вернись, паразит. Не смей их возвращать! – крикнула я ему вслед, но входная дверь уже захлопнулась
Жу-Жу вернулся, насупившись и прижимая к себе свои ползунки.
- Ладно, не истери, идиот, - успокоила я его.
Жу-Жу сидел на диване. Я сидела рядом. На Жу-Жу были натянуты синие треники с растянутыми коленями.
- Жу-Жу, выражай свой протест, как хочешь, но только не ползунками.
- Они мои любимые.
- Да ты посмотри - они дырявые, – уговаривала я Жу-Жу мирно, поглаживая его по ноге.
- Одна маленькая дырочка, – разглядел Жу-Жу дырочку на коленке, - могла бы и зашить!
- Ну, какая же она маленькая? – спокойно заметила я, просунув в эту дырочку палец, - Она же может стать большой! – и я с силой рванула ткань, с треском распоров штанину до самого низа.
- А-а-а-а-ах! - заорал Жу-Жу, вскакивая, - Ты в уме?
- Я в полном адеквате, Жу-Жу.
Смешно от всего. Скорее от нервов. Я курю в кашпо – у Жу-Жу в комнате нет пепельницы.
На меня д…т Жу-Жу и его кот.
- Жу-Жу, ты мерзкий. И твой кот – мерзкий. Как его там - Жмурик. Два извращенца. Первый раз вижу, д…го кота. Ты бы его кастрировал. И себя заодно. Жалкое зрелище.
У Жу-Жу на лице слащавая улыбка – не слышит.
- Может, мне дверь открыть и твою маму позвать?
- Нет… Не надо…, - наконец выдавливает из себя.
- Почему нет? Пусть тоже заценит труды сына и его Жмурика.
- Он – Жорик, – Жу-Жу вытирается салфеткой. Жорик закапывает в пододеяльник. Я тушу сигарету, оставляю окурок в кашпо и ухожу навсегда. Но всякий раз почему-то навсегда не получается.
За что?
И что ни день – скандал.
Могу ли я сказать, что мне уже окончательно захорошело?
Нет, пока все отлично – держусь.
Я высыпаюсь, несмотря на телефон, который начинает звонить с пяти утра без перебоев.
Лекции напролет мы с Наташкой усиленно болтаем и в бесперебойном смехе рисуем в блокнотике эротико-карикатурные сценки с участием Жу-Жу.
Надо отсаживаться по отдельности, чтобы не травмироваться в сессию.
Жизнь проходит в ожидании – звонка будильника, троллейбуса, конца пары, сериала, смс.
Даже сон приходиться ждать.
И вокруг все ждут.
Наташка ждет лета: сейчас сентябрь – она пребывает в глобальном девятимесячном ожидании!
Ульяна ждет любовь.
Маня ждет поездку в Эстонию.
Я жду, когда же мы, наконец, расстанемся с Жу-Жу.
Каждый ждет свое желанное будущее. Голова забита будущем - как сдать сессию, с кем отметить Новый год, за кого выйти замуж…
Стоп! Я хочу сегодня сейчас сразу жить и наслаждаться. Тем, что есть. А то, что есть, - это Жу-Жу.
Не удержалась и зашла к Жу-Жу взглянуть на его новую компанию – гей-нацистов. Гей-нацисты и одна гей-нацистка оказались сродни Жу-Жу, плоды тяжелого детства и недугов.
Держала для них на иголке плюшку гашиша, пока она дымила в бутылку. У красноглазых разморенных гей-нацистов тряслись руки, особенно когда они в порядке строгой очередности, благоговея, тянулись к заветной задымленной бутылке.
А в это время духовный наставник Жу-Жу – председатель гей-нацистов Я.С. страстно вещал о том, как в течение года вел он-лайн дневник от имени девочки-готки и для достоверности выкладывал свои фотографии возле могил в черных женских платьях.
Когда меня совершенно замутило, я выбралась из затуманенной комнаты и еле дошла до дома по затуманенным улицам.
Я сделала Жу-Жу строгий выговор. Стало ясно – «За что?». Я избрана спасти несчастного.
Мы шли по Фонтанке, когда я реализовывала миссию. Но Жу-Жу продолжал разделять идеи фашизма.
- Тварь же ты поганая. Сволочь недоразвитая, – сообщала я ему, - Зачем ты пищишь о фашизме, рахит недоразвитый? Вещаешь он-лайн из маминой квартиры, где охраняешь паштеты. Притормози деградацию и нравственное разложение. Оторвись от маминых холодильников, отморозок.
Хотелось Жу-Жу в Фонтанку скинуть. Его еще при рождении утопить надо было.
- Тебя пугнуть и ты ползунки обгадишь. Или ты только передо мной фашиста строишь? Сходил бы ты в ползунках на Невский, и громогласно сообщил о своих воззрениях.
- Ты же их порвала, – непосредственность и непробиваемость Жу-Жу подходила к его идиотическим выражениям лица.
- Скорее всего, я тебе пробью с ноги немедля.
- До встречи, - распрощался со мной Жу-Жу и, обернувшись с безопасного расстония, крикнул, - Привези что-нибудь с символикой Муссолини!
Прощальное курение с Маней.
Мы сидели на спинке скамеечки в садике на Суворовском и упоительно курили сигараки с яблочным сентябрьским ароматом.
- Стас назвал меня Серой Мышью, а тебя Тушканчиком, - вспомнила Маня.
Так закончилась первая половина сентября.