БЕЛОЧКА И СОЛОВЕЙ
(совсем не басня)
Звали мою маму Беллой,
а фамилию она носила Соловей.
Так что у нас дома всегда смеялись:
"Ну, кто же ты на самом деле:
белочка, или соловей?"
Думаю, что мои воспоминания будут интересны не всем, кто на них наткнётся. Я пишу это в расчёте на членов нашей семьи, на близких друзей и на некоторых знакомых, имеющих отношение к моей родне. Никаких литературных целей я перед собой не ставлю, а лишь описываю те моменты, которые сохранила моя память, или то, о чём мне рассказывали старшие родственники.
Надеюсь, эти записки помогут сохранить память о своих предках у следующих поколений нашей семьи.
* * *
- Ну, что девочки, если фашисты войдут в Москву, мы отравимся? - бабушка Сева показывала пузырёк с ядом трём своим дочерям, и те, не задумываюсь ни на секунду, хором отвечали:
- Отравимся!!!
На дворе стояла зима сорок первого. В одноэтажном домике на Тихвинской топилась печка, дров пока хватало, голода ещё не знали, но бабушка отчётливо понимала, что если случится худшее, то выход у неё с детьми будет лишь один.
* * *
Моя мама родилась в Москве тринадцатого февраля тридцатого года. Хотя и дата её рождения, вроде бы, была злополучная, и с начала революции, когда страна зажила по-иному, прошло как раз тринадцать лет, никак нельзя сказать, что семье приходилось плохо, и что детство у мамы было несчастливое.
Её родители происходили из еврейского местечка под Оршей в Белоруссии. Фамилия у многих маминых родственников так и звучала: Оршанские. Но, вот, у маминой мамы фамилия была другая: Хазак. Теперь-то я знаю, что это слово на иврите означает ''крепкий, сильный''. Такая фамилия удивительно подходила моей бабушке.
А у маминого папы фамилия была ещё лучше: Соловей. Три дочери моего дедушки Иосифа носили такую певучую фамилию всю жизнь и в браке её не меняли. Старшую звали Саррой, среднюю - Фридой, а младшую, мою маму - Беллой.
Бабушка моя, Басшева Менделевна, с малолетства ласково звалась Севой. В жизни она была сильным человеком. Ещё бабушка отличалась мудростью. Сам я её помню очень смутно, но из достоверных рассказов своих родителей и старшей сестры знаю, что была она очень уравновешенной, немногословной, с характером твёрдым, как кремень.
Практически, всю свою жизнь бабушка Сева была домохозяйкой. Не знаю, училась ли она какой-либо профессии в юности, но всё, за что бабушка бралась, выходило у неё идеально. Даже при скудных личных воспоминаниях у меня осталось стойкое ощущение о том, какие вкусные пироги она пекла: тейглах, лейках или штрудель, какие прекрасные блюда традиционной еврейской кухни готовила: фаршированную рыбу (как правило - щуку или судака), цимес и другие. И дочерей своих бабушка воспитала отменными домохозяйками. В домах у них всегда царили чистота и порядок, а холодильники были полны разнообразной вкусной и полезной еды.
Мы с братом и сестрой очень любили ездить в гости к двум своим тётушкам. Эти посещения обязательно доставляли нам радость от возможности покушать вкусно, причём, чего-нибудь особенного. А ведь и дома нас мама баловала и готовила замечательно!
Когда мама моя была ещё совсем мала, её отец потихоньку выдвинулся в деятели коммунистической партии среднего звена. Дед Иосиф был потомственным рабочим. Он был далёк от иудаизма, поскольку совсем юным пацаном попал в круг рабочей молодёжи, увлёкся идеями марксизма и принимал самое активное участие в революционном движении, а позже - и в гражданской войне. Воевал дедушка не очень долго, но году в двадцатом он участвовал в боях на Украине плечом к плечу с Василием Блюхером, с которым очень сблизился. Позже они не раз встречались и продолжали дружить.
Мама моя вспоминала, как её папа иногда рассказывал, что с Василием Константиновичем они были неразлучны. А когда уже семья жила в Москве, Блюхер бывал у них в гостях и всегда сажал к себе на колени самую младшую из сестричек.
Мой папа, подшучивая, частенько упоминал слова своей тёщи, бабушки Севы, о том, как её муж спал в одной кровати с самим с маршалом Блюхером! Правда, маршалом тот стал позже, а в те славные годы был чином пониже.
Дед Иосиф был человеком очень честным и принципиальным. В какой-то момент он понял, что дела в партии идут не совсем туда, куда надо для счастья страны и народа. Ещё в двадцатые дед был совершенно не согласен с введением НЭПa. Со временем он стал больше понимать в том, что происходило вокруг. Он своими глазами явственно видел усиливающийся культ вождя всех народов. Ему претило то, как ведёт себя партийная верхушка, с которой он имел непосредственное соприкосновение по роду своей работы. И наконец, в связи с участившимися репрессиями, под которые попали и некоторые из его ближайших друзей, мой дед принял решение выйти из партии. В 1936-м году он подал об этом заявление, и был исключён из рядов ВКП(б). Никто его, разумеется, насилу не удерживал.
А уже через год, в достопамятном тридцать седьмом, дед скоропостижно скончался в больнице. До сего дня не ясно, от чего точно умер мой дедушка. Можно лишь гадать, почему внезапно и безвременно ушёл совсем молодой и крепкий отец трёх очаровательных дочурок, любящий муж и порядочнейший человек.
После смерти дедушки Иосифа воспитывать дочерей бабушке Севе помогали её старшие братья. Как принято в многодетных еврейский семьях, у бабушки было много братьев, причём, и родных, и сводных. Когда ей самой было лет семь, умерла её мама. Мой прадед остался с четырьмя детьми, среди которых бабушка была младшей.
Троим её старшим братьям выпал удивительный и нелёгкий жребий. Дело было так. Когда прадед решил жениться повторно, он привёл своих детей в дом к будущей мачехе. Та посадила всех за стол и угостила обедом. А после трапезы вынесла неожиданный вердикт: ''Севочку возьму. Она ела хорошо, будет доброй работницей. И Борю возьму. А другие должны жить отдельно''.
Трудно сказать, почему наш прадед пошёл на такие условия, но в последствии всё действительно так и произошло. Бабушка Сева и её средний брат Боря стали жить в новой семье. Однако, вскоре тринадцатилетний Боря попал в Америку. О нём у меня написано в рассказе ''К вопросу о целесообразности''. Так что здесь я повторяться не стану.
Мачеха оказалась женщиной вполне справедливой, правильной, но холодной и жёсткой. У неё самой было двое сыновей, которые стали новыми братьями моей бабушке. А два бабушкиных родных брата, Миша и Лёва, отправились жить самостоятельно. Миша уже был вполне взрослым, он и присматривал за подрастающим Лёвушкой.
Об этих братьях стоило бы написать много интересного, но невозможно здесь полностью охватить судьбы всех родных и близких моей мамы. И всё же несколько эпизодов из жизни любимых дядюшек мамы и её сестёр я расскажу.
Мамин дядя, Миша Хазак, нам с братом и сестрой, фактически, являлся двоюродным дедушкой. Но мы звали его, всё таки, именно дядей так же, как звали тётей его жену, Ханну Викторовну. Была тётя Ханна знатным педиатром. Если бы не она, мы в детстве болели бы в сто раз больше и сильней. Очень и очень многим обязаны ей мои родители, в смысле нашего с Оськой и Маринкой здоровья.
Дядя же Миша был умнейшим и добрейшим человеком. Он в жизни всего добивался сам. Выучился, закончил институт и к началу войны занимал уже должность главного инженера одного из московских заводов. Когда пришла пора завод эвакуировать, он убыл куда-то за Урал, где его назначили директором предприятия. Всю войну дядя Миша возглавлял какое-то супер важное оборонное производство, выполнял секретные задания правительства, за что был награждён орденом Ленина. Это, однако, никак не помешало чекистам завести против него дело. И поверьте, дело это довольно сильно пахло керосином.
Счастливым образом Михаил Менделевич Хазак избежал репрессии, хотя, как водится, был обвинён в саботаже и пособничестве врагу. Однако, судьбе было угодно пощадить его. Тот, кто подал донос на него, сам попал под сталинские жернова. Дело против дяди Миши было закрыто, и далее уже ему в жизни и в работе особо не препятствовали.
Дядя Миша, как старший брат бабушки, сделал очень много для неё и для её, рано осиротевших, дочерей. Я и сам его помню очень хорошо. Мы с братом его любили, чего нельзя сказать о нашем отношении к строгой тёте Ханне, которая при каждой встрече обязательно нас осматривала и слушала своей холодной трубкой. Прожил дядя Миша долгую жизнь и скончался, чуть-чуть не дожив до ста, в Америке, куда его увезли дети и внуки в самом начале девяностых.
Другой же мамин дядя был, в отличии от своего умного и положительного брата, вполне себе шалопаем и разгильдяем. Явно сказалось то, что он взрослел и мужал без матери и, практически, без отца. Лёва не получил серьёзного образования и профессии менял с лёгкостью. Из всех своих талантов он использовал по-настоящему только лишь музыкальный дар. Стал Лёва неплохим трубачом. Но всю жизнь так и ''протрубил'' налегке и без особого успеха.
В своё время успел он и в тюрьме побывать, поскольку связался с фарцовщиками и валютчиками. Похоже, что это его спасло от более серьёзных преследований. Ведь именно в те годы, когда он сидел по уголовной статье, вовсю развязалось массовое преследование подобных ему личностей по линии космополитизма и другим неприглядным поводам. Многие из Лёвиных приятелей сели по более тяжким статьям, совсем на другие срока, а некоторые даже и сгинули в лагерях.
Сам же дядя Лёва в последствии играл в разных оркестрах, выступал на эстраде и в ресторанах и пытался пробиться в кино. Правда, дальше съёмок в массовке дело у него не пошло. Верхом Лёвиной артистической карьеры является миниатюрнейший эпизодик в фильме ''Тегеран 43'', где он в феске и прочих соответствующих деталях костюма истинного перса тянет на базаре ишака за хвост. Кстати, ишака в кадре разглядеть намного легче, нежели артиста с носом большим, чем у Александра Каневского.
Ещё один мамин дядя был сводным братом бабушки Севы. Вообще-то, таких было два, но про одного мне ничего неизвестно; он умер рано, и даже имени его я не знаю. А вот другой, дядя Яша, был с бабушкой очень близок и мама моя с ним много и часто контачила. Он выглядел особенно импозантно, занимал высокие посты в промышленности, носил дорогие костюмы и очень красивые импортные очки. Его супруга, тётя Маня, соответствовала дядюшкиному имиджу полностью. Выглядела она старше своих лет, но всегда одинаково. На продолжении лет двадцати, что зафиксированы в моей памяти, она совершенно не менялась внешне, по мере того, как старел её супруг и совсем не молодели мои родители.
У дяди Яши с тётей Маней было две дочери, Любочка и Зиночка, с которыми моя мама была очень близка всю жизнь.
Несколько слов о родных сёстрах моей мамы.
Самая старшая, Сарра, имела внешность типичной еврейской красавицы. Её образ мне представляется классическим для персонажей Куприна, который в своих рассказах признавал, что самые красивые женщины - это еврейки с серыми глазами, тонкой шеей и неповторимыми слегка вьющимися волосами.
Сарра вышла замуж последней из трёх сестёр. Возможно, из-за позднего брака у неё не было своих детей, поэтому она дарила свою любовь и заботу племянникам.
Выпускной бал Саррочки совпал с двадцать вторым июня сорок первого года. Но она, оставаясь всю войну в Москве с мамой и сёстрами, поступила таки в институт...
Закончила Сарра факультет иностранных языков МГУ. Преподавание английского стало делом её жизни. Только, преподавала она язык не детишкам в школе, а на вечерних курсах взрослым людям. Интересные это были курсы. Директором там был невысокого роста, седовласый с взлохмаченной шевелюрой, увешанный орденами и медалями, плотный старик по имени Натан. Среди двенадцати его преподавателей (точнее, преподавательниц) десять были еврейками. А две другие - армянками. Просто - уникальная ячейка советского общества.
С одной из своих коллег и подруг Сарра жила в новом кооперативном доме в Крылатском. Частенько мы, бывая у Саррочки, заходили в гости к Майе с Лёней. Я почему-то накрепко запомнил фамилию этой семьи: Чижак. Их дочка Света очень дружила с нашей сестрой Мариной.
Хочу отметить такой момент: когда мы с братом родились, и жилищные условия не позволяли нашей семье находиться всем вместе (в одной комнате коммуналки с кучей папиных родственников), Маринку Сарра с её мужем Исааком взяли к себе. Целый год она прожила с ними и даже начала там ходить в школу.
Сарра пережила двух своих младших сестёр. Она с семьёй Марины приехала в Израиль и прожила здесь пять последних лет своей долгой жизни.
Средняя сестра мамы, Фрида, провела большую часть своей жизни в Ленинграде. Туда её увёз муж, Зяма. Его полное имя - Зиновий, а фамилия - Оршанский. Да-да, его отец был родственником бабушки Севы по материнской линии. Из той же Орши. Был дядя Зяма существенно старше Фриды, пережил много и до войны, и в войну. Знал с детства нашего деда Иосифа, понимал многое и при этом держал язык за зубами. Думаю, он оберегал своих родных и свою будущую семью от излишних эмоций и переживаний совершенно сознательно.
Его собственная дочь Женя (моя двоюродная сестра) и его племянницы Любочка с Зиночкой (дочки дяди Яши и тёти Мани), не раз вспоминали, как в детстве они гуляли с Зямой по Красной площади, где в ту пору в мавзолее был организован двухкоечный номер. Девчушки поинтересовались у Зямы, зачем перед входом в мавзолей стоят солдаты с ружьями? Ответ дядюшки был лаконичным и впечатляющим: ''Чтобы назад не вылез народ мучить''.
Фридочка была любимицей в семье и у всей родни тоже. Моя мама рассказывала, что обязана ей жизнью. А всё потому, что когда мама родилась и её наконец принесли домой из роддома, старшая Саррочка сразу невзлюбила её, видимо, из-за детской ревности.
Было тогда Сарре уже почти семь лет, а Фриде - только четыре. Взглянув на новорожденную, Сарра произнесла сакраментальную фразу: ''Фу!! Китаёза какая-то!'' - а затем, оставшись в комнате наедине со своей грудной сестричкой, взяла с родительской кровати самую большую подушку и положила её сверху на мою будущую маму. Ну, просто, чтобы не видеть противную узкоглазую мордашку.
Именно Фрида, зайдя в комнату через несколько минут, чтобы полюбоваться на маленькую сестрёнку, скинула подушку и позвала маму к, уже посиневшей от удушья, Беллочке.
Вот - такая страшная история, которая за давностью времён и из-за счастливого разрешения приобрела у нас в семье комический оттенок, при частых упоминаниях и пересказах её всеми тремя участницами исторических событий...
Как я уже упоминал выше, Сарра, Фрида и Белла выросли и расцвели. Девушки, конечно же не были обделены вниманием противоположного пола. Однако, в силу своих характеров, сестрички воспринимали ухаживания и относились к перспективам замужества по-разному.
Старшая Сарра оказалась девушкой неприступной, горделивой и разборчивой. Она не торопилась завязывать сколь-нибудь серьёзные отношения и уступила первенство брака своей средней сетре.
Фрида же выросла увлечённой и романтичной девушкой. Совсем юной она вышла за своего дальнего родственника. Зиновий - чрезвычайно интеллигентный, одарённый, но при этом слишком скромный молодой мужчина, засиделся в женихах. Как только он почувствовал симпатию и привязанность к себе молодой, неискушённой Фриды, он сам довольно скоро оказался очарован ею.
Ну, и моя мама, так же как Фрида, была не чужда романтики. Ей нравились мальчики, и влюблялась она в юности не раз. Конечно, это были вполне наивные детские влюблённости. Серьёзно она не встречалась ни с кем, хотя однажды познакомилась в парке культуры с одним высоким, красивым худощавым парнем, во взгляде которого ей виделось что-то особенное. У них начал завязываться роман.
Звали молодого человека Юрой. В сочетании с фамилией это имя будет звучать куда более известно: Юра Яковлев (а вы уж подумали, что Юрий Гагарин?!). И если бы ещё через месяц-другой мама не встретила нашего папу (разумеется, будущего), то кто знает...
Лишь судьбе известно, что бы было если... Я лично, ей благодарен за то, что всё стало именно так!!!
22.02.2013. Хайфа.