В гаражах у нас чего только не насмотришься. Я тебе скажу, мне телевизора не надо – все, что в мире творится, в гаражах узнаю, там у нас всегда «Вести» и «Аншлаг» в одном флаконе.
В шестом боксе, вот, Лукьян Григорьич – всегда за коммунистов агитирует. У него «Парторг» - погоняло. Да, из бывших. Не знаю уж, на самом деле парторг или так, цену себе набивает. Но на первое мая всегда флажок цепляет, на седьмое ноября тоже. Идейный, спасу нет. Шестерка. Автомобиль, в смысле. Идеологически выдержанная, красного цвета, дверца не закрывается от рождения. Короче, советский автопром. Не дай Бог, конечно.
А в девятом боксе, там - наоборот. Там – мерседес, геленваген. Типа уазика, если ты не знаешь, только – автомобиль. Петрович, хороший мужик. Даром, что рубщиком на рынке работал. Но, что характерно, простой человек, не зазнается никогда. Хоть ты кто, хоть кандидат наук какой-нибудь – никогда худого слова не скажет, над чужой бедой не посмеется. Потому что жизнь постиг насквозь. Петрович – монархист. Все обещает парторгу башку оттяпать. «Отомщу, говорит, быдле за Людовика и Николая». Историю любит, то есть, гильотиной увлекается. У него это профессиональное.
Разные люди у нас в гаражах. Раньше как-то однородно было: мужики все в годах, солидные. Если женщина, то тоже солидная, завотделом, скажем. Обувь там или бакалея. Основательный народ. Но в нашем отсеке и сейчас народ серьезный. Шестнадцатый и семнадцатый боксы, например – конкретные ребята, по понятиям живут. К ним такие же в гости приезжают. По две, по три ходки у каждого – это самое малое. У них всегда порядок. Чтобы там крик или безобразие какое – такого нет.
А заезжать к нам, мимо меня не проедешь. Первый бокс, да меня и так все знают. Я ж там от сотворения мира, можно сказать. От самого, я извиняюсь, зачатия гаражного кооператива. Все со мной здороваются, про жизнь спрашивают.
Я, считай, каждое утро там и каждый вечер. То на работу, то с работы, то на рыбалку, то еще чего. Если семья хорошая, гараж для мужика – второй дом. А, если плохая, то – первый. Как в Англии, клуб для джентльменов. Хотя у нас не все джентльмены, есть которые, как парторг и даже хуже.
Иду вчера утречком за машиной, вдоль боксов иду с наружной стороны. Слева – садик, справа – наш кооператив. Ветерок, солнышко встает, как говорится: «Утро красит нежным цветом». И тут наблюдаю такую картину: из ворот кооператива выскакивает парторг и начинает с диким нечленораздельным воем метаться перед въездом, как раз возле моего бокса. Мы, конечно, все и раньше предполагали, что у него в голове некомплект, но такого еще не видели. Народ, кто мимо идет, пугается и обходит издалека. Физиономия и белая рубашка у парторга какой-то мерзостью залиты. Кинулся он ко мне, пытается схватить за руки или, того хуже, обнять и поплакать на моей груди. Кое-как я его тормознул на расстоянии. Живописуй, говорю, Григорьич, что случилось.
Оказывается, рано утром, кто-то, страдающий кишечным расстройством и полным отсутствие вкуса и совести, совершил, как говорили древние греки, катарсис в полиэтиленовый пакет и, желая скрыть следы преступления, перебросил пакет через боксы на территорию гаражного кооператива. Едва ли он целился в парторга специально, но попал точно в голову. Если бы после этого парторг выбежал молча и быстро, вполне возможно, он успел бы заметить виновника своего позора. Вместо этого Григорьич поднял крик и проявил знание словарного запаса, который приходит только с житейским опытом и то не ко всем.
Я уж до бокса успел дойти, машину прогрел, выехал, а он все все метался в проулке, отравляя окрестности запахом и видом. Судя по всему, его крепко тяпнуло по голове пакетом, если он не мог сообразить, что самое лучшее в его положении – убежать домой, вымыться и никому не рассказывать о произошедшем.
Петрович, когда узнал о случившемся, посоветовал ему нарисовать на своем флажке унитаз. Белый унитаз на красном фоне, по мнению Петровича, говорил бы о чистоте помыслов товарищей парторга по партии и еще нес бы воспитательную нагрузку. А ребята из шестнадцатого и семнадцатого бокса предупредили парторга, чтобы тот не ходил близко к их воротам – чтобы не забрызгал их, если будет повторное покушение.
Лукьян Григорьич нам с Петровичем по секрету сказал, что, если бы такая диверсия с ним тридцать лет назад случилась, нас бы всех уже тут не было. Жалко, дескать, что не случилось это тогда. И Петрович с ним почти согласился в первый раз в жизни. Жалко, говорит. Я бы, говорит, еще бы камень туда положил. В пакет, то есть. Для гарантии. Тридцать лет бы, говорит, уже жили бы хорошо.
Такие у нас порой страсти в гаражах кипят. Я так думаю, не в каждом Английском клубе такое увидишь и услышишь.