Поводом для интервью с философом Н.И.Круковским, видным специалистом по эстетике и культурологии, стала инициатива продюсера Ларисы Ровенской (США), выступившей с масштабным кинопроектом «КРАСОТА СПАСЕТ МИР», рассчитанным на 10 художественных фильмов (по числу заповедей) и 2 документальных. В подготовке и проведении интервью принял участие доктор философии Владимир Третьяков (Беларусь), осуществляющий научное сопровождение проекта.
Л.Р.: Николай Игнатьевич, какова роль искусства в современном мире? Является ли она созидательной или разрушающей силой? Может ли искусство, в частности, искусство кино, разрешить политические или человеческие проблемы?
Н.К.: Роль искусства в современном мире безусловно огромна – как по созидательной, так и по разрушительной силе. Современное искусство играет, к сожалению, преимущественно роль разрушительную. В целом же, однако, политические и, тем более, человеческие проблемы никакое искусство, не только кино, полностью разрешить по указанным выше причинам не может.
Л.Р. : Первый художник, расписавший стены пещеры, не преследовал цель оставить послание последующим цивилизациям. Что, на Ваш взгляд, оставит современное искусство – если не будущим цивилизациям, то хотя бы будущим 2–3 поколениям?
Н.К.: Палеолитическое искусство, например, мадленской эпохи, действительно оставило после себя впечатление хоть и первобытной, но здоровой и полнокровной радости жизни. Искусство же современное, особенно постмодернизм, увы, совершенно справедливо было названо покойным Солженицыным навозной жижей , и добавить тут, думается, нечего. И то, что некоторые социальные круги так активно его насаждают, вызывает даже невольное подозрение, что делается это нарочно и с какой-то недоброй целью.
В.Т.: Если Вы согласны с формулой Достоевского "Красота спасет мир", давшей название кинопроекту, то как в этой формуле надлежит трактовать красоту и как спасение?
Н.К. : Полностью с ней согласиться, к сожалению, не могу, особенно, если трактовать ее как единственное средство этого спасения. Сегодня, как сказал некогда философ К.Леонтьев, саму красоту спасать надо. Красота есть нечто производное или даже, скорее, сопутствующее этому спасению. Знаменитый физик ХХ века В.Гейзенберг считал, что красота есть предсияние истины. Вот таким предсиянием и является красота, предсиянием именно спасения. Само же спасение я, как представитель всё-таки еще ХХ века, понимаю как некое всеобщее возрождение, очень подобное на знаменитый Ренессанс, в котором красота, как известно, тоже сыграла великую роль, осеняя его своим сиянием.
В.Т.: Красивое для одного может быть "так себе" для другого и даже отвратным для третьего. По мысли Достоевского, надо допускать некую единую основу в понимании прекрасного. Есть ли она, и если да, то как ее можно себе представить?
Н.К.: Красота, или, как говорят эстетики, прекрасное, подобно прочим эстетическим категориям, обладает своеобразной двойственной природой, поскольку имеет в своем «составе» 2 компоненты – объективную, т.е. предмет или явление, нами воспринимаемые и оцениваемые, и субъективную, т.е. нас самих в лице нашего эстетического вкуса-оценщика. И красота имеет место тогда и только тогда, когда обе эти компоненты образуют целостное, гармоничное единство, о т че го само слово «гармония» иногда выступает синонимом слова «красота». Вот потому-то и кажется иногда, что красота у каждого своя, т.е. что она носит субъективный характер. Субъективная же , еще не полноценная красота зависит от состояния общества, изменяясь вместе с ним и сама приходя иногда в состояние, соответствующее даже уже не красоте, а самому отвратительному безобразию (вкусы ведь тоже могут переживать извращение так же, как и наш пресловутый основной инстинкт!). Примером этого может служить хотя бы так называемое современное искусство, в котором объективная реальность бытия подвергается чудовищному искажению. Подлинная же красота стремится к той единой основе, которую так мучительно искал Достоевский и которая как раз и состоит в такой гармонии. Правда, понимал он её тоже несколько односторонне. Предавая анафеме еще только зародыши того безобразия, что так зловредно расцвело сегодня и в искусстве и в жизни, он в страстном поиске нового и его сиятельного провозвестника – красоты – невольно впадал в другую, столь же экстремальную крайность, крайность отвлеченной от жизни абстрактной духовности. Судьбой Достоевского стала поэтому категория трагического, которая, согласно моей эстетической концепции, логически предшествует категории прекрасного, выступая еще только как предрассветные, иногда даже очень мрачные сумерки, предвещающие, однако, сияющий рассвет и наступление прекрасного солнечного дня. Потому-то и казалась Достоевскому красота единственным спасением, потому так мучительно он её и искал.
Другое дело, насколько действительно возможна в реальности такая гармония как постоянная основа красоты. Рассуждая логически, если субъективная компонента красоты изменяется со временем, превращая ее иногда в безобразие, то объективная должна уже соотноситься с вечностью. Действительно, если самые шумные архиноваторы современного искусства исчезают бесследно за малейшим поворотом истории, то Фидий, Микельанджело и Рафаэль, Бах, Бетховен и Моцарт вообще не поддаются времени. Как же они тогда как явления культуры возникли? Субъективное и объективное, как и идеальное и материальное, душа и тело, разум и чувство вообще гармонизируются трудно (мы, например, сегодня видим в современном искусстве, да только ли в искусстве, чудовищное превосходство материального над идеальным, чувства над разумом, тела над душой, не говоря уж о том, что в философии материализм с идеализмом «бодаются» на протяжении всей истории). Этот вопрос – как возникли? – выступает перед нами и в эстетике как проблема идеала, над блеском и трагедией которого мне тоже изрядно пришлось помучиться.
В.Т.: Оправдан ли с информационно-культурологической точки зрения тот способ противодействия негативным явлениям в мире, который предлагается, – средствами художественного и документального кино?
Н.К.: В не так далёком прошлом ведущую роль тут играла художественная литература, обращённая по самой своей природе к разуму и заставлявшая прежде в сего думать (примером может служить классическая русская литература). Сегодня, наоборот, во главе угла оказались прикладное искусство и дизайн, адресованные уже не мозгу, а глазу (президент Лукашенко даже считает культурой лишь то, что, по собственному его выражению, можно потрогать руками!). На место когдатошних «инженеров человеческих душ» нахально выдвинулись «инженеры человеческих тел» (а если учесть ставшую популярной сегодня пластическую хирургию, то и в буквальном смысле слова!), с клоунски оригинальным Зайцевым и совсем уже пугающим Зверевым в своём авангарде. Нечто подобное, кстати, произошло и в европейском мире, если вспомнить знаменитые изречения канадца Мак-Люэна о закате галактики Гутенберга и замене её акустическим и визуальным пространством, в котором мы снова возвращаемся в первобытную, по его собственному признанию, чувственность. Книга действительно начинает вытесняться телевидением и кино, и в этом её вытеснении Мак-Люэн справедливо видит недоброе начало. Согласно теоретической культурологи, изобразительное искусство и кино как раз и занимают то самое срединное место в художественной культуре между литературой и дизайном, которое отводится эстетикой для наиболее полного воплощения красоты как единства чувственного и рационального, формы и содержания (книга ведь адресовалась преимущественно разуму). Поэтому кино и телевидение, особенно первое, если оно не особенно отходит от литературы, может действительно в некоторой степени противостоять указанным выше негативным явлениям.
В.Т.: В своих статьях и книгах Вы констатируете упадок нравственности и духовности в мире, считая его причиной человеческих бед. Но это явление чем-то вызвано, т.е. должно иметь первопричину. В чем, по Вашему, она заключается?
Н.К.: Это очень большой по своему содержанию вопрос. Если коротко, то основная причина этого в изначальной противоречивости человека, что и делает такой трудной его гармоничность. Религия объясняет это испорченностью его вследствие грехопадения. Наука, выросшая вместе с Дарвином на материалистском мировоззрении, видит причину в том, что вследствие катастрофически быстрых изменений в природе в эпоху четвертичного оледенения, чтобы приспособиться к новым условиям и выжить, человеку надо было отказаться от животных инстинктов (прежде всего от безжалостной борьбы за существование) и начать жить по новым, социальным законам взаимной помощи , опираясь уже не на инстинкты, а на разум с его строгими моральными принципами и установками. Но поскольку в основе таких принципиально важных для человека жизненных процессов, как питание и размножение, остались всё-таки биологические инстинкты, между разумом и чувственностью человека всегда есть напряженность. Как раз поэтому, согласно общей теории систем, человек с его культурой, оставшись, по Аристотелю, раздвоенным «общественным животным», и образовал чрезвычайно сложную и неустойчивую систему, развитие которой стало проходить по своеобразной синусоиде с ее взлётами и падениями (одно из таких очередных падений мы как раз и переживаем сегодня). Но по-прежнему остается неясным, откуда взялись эти новые моральные принципы и установки. Ведь и в религиозных заповедях, не случайно начинающихся с ясно выраженного запретного отрицания ( не убий, не кради, не прелюбодействуй и т. д.), тоже явно слышится строгое предупреждение: не будь животным. От чего же или от кого исходят эти запрет и предупреждение? Для ответа на этот фундаментальный вопрос и науке и религии придётся, думаю, всё-таки как-то тут объединиться, позабыв не совсем уже разумную сегодня прежнюю вражду.
Л.Р.: За 112 лет кинематограф прошел тот путь эволюции, для которой театру понадобились 3 тысячелетия. Первоначальная задача кинематографа была развлекательного характера. Со временем на экранах появилась экранизация литературы, ну а сегодня кино стало наглядным пособием по убийствам. Почему так получилось?
Н.К.: Как эстетика, меня интересовала сущность искусства только, как Вы говорите, с трёхтысячелетней историей, и потому я мало занимался таким относительно молодым искусством, как кино. Полагаю, однако, что и в нём , как в современном искусстве , тоже отобразились характерные черты шпенглеровского заката Европы (та же развлекательность, например,) и отдельные факты экранизации литературы были уже только грустными отблесками былого величия эпохи. Сегодняшнее же состояние кино делает его действительно похожим на какое-то дьявольски наглядное пособие по убийствам, изнасилованиям, грабежам и т.п., о причинах чего уже было говорено выше.
Л.Р.: Что Вам послужило стимулом к написанию книги "Блеск и нищета идеала"?
Н.К.: Столь же сильное и мучительное, да простится мне нескромность сравнения, как у Достоевского, желание познать, что же такое красота и действительно ли она спасёт мир (еще в несчастные советские времена мне удалось написать и издать на эту тему четыре книги, а пятнадцать лет тому назад в белорусской газете «Культура» была даже опубликована статья с тем же заголовком-вопросом, что и у Достоевского).
Л.Р.: Какая тематика фильмов могла бы стать необходимой сегодняшнему зрителю?
Н.К.: Опять же, если коротко, это тематика, связанная прежде всего с духовностью. Хоть и очень уж заезжено это слово, да и многие по-разному понимают его, однако, мы так глубоко погрязли в материальности нашего бытия, и материальности очень вульгарной, что сегодня требуется нам, как воздух, прежде всего духовность.
Л.Р.: Является ли Дон Кихот героем или анти-героем нашего времени?
Н.К.: Сервантес как представитель недавнего для него гармоничного Возрождения видел Дон Кихота как целостность, только еще начинающую раскалываться на трагическое и комическое. Если применить здесь знаменитую формулу Гегеля, что трагически идеальный герой всегда формируется в начале социокультурной эпохи, а комично-реальный – в её конце (что любил повторять даже его неудачливый ученик Карл Маркс), то можно вполне уверенно сказать, что в наше упадочное время, если смотреть на него глазами представителя этого времени, Дон Кихот видится комическим анти-героем. Однако перед идеалистом – сторонником будущего, а такие у нас сейчас тоже имеются, он предстает уже в своей героической, иногда даже трагически возвышенной идеальной ипостаси. Мне пришлось как-то писать на эту тему, анализируя в качестве возможного примера там даже, представьте, самого себя.
Л.Р.: Можете ли Вы как ученый прогнозировать события XXI века? Чего ждать человечеству в XXI веке? Каким Вы видите человека XXI века?
Н.К.: Не хочу на себя брать миссию пророка (их, как Вы знаете, очень не любят в своих отечествах). Однако, как философ и культуролог скажу, что в общих чертах подобный прогноз возможен, особенно, если встать на точку зрения великого Гегеля и фактических его продолжателей современных учёных Шпенглера, Тойнби и Сорокина. Согласно им, человечество и его культура переживают траекторию развития, похожую, как уже было сказано, на синусоиду, и на ней каждая социокультурная эпоха находит свое отражение в виде своеобразного цикла-волны со своими подъёмом, расцветом и нисходящим упадком. Мы сейчас и находимся как раз на этой недоброй фазе упадка, но, зная, что за нею пойдёт очередная волна с очередным подъёмом, мы не имеем оснований впадать тут в мрачный пессимизм. Линия развития человечества в целом, однако, имеет и куда более широкий цикл развития с его возникновением, расцветом и, увы, тоже упадком и концом (астрономия утверждает, что даже и совсем уже гигантские галактики переживают всё это). И тут закономерно возникает вопрос, на какой же фазе этого цикла сегодня находимся мы уже как представители человечества в целом? Тот же Маркс говорил нам, имея ввиду древних греков, о детстве человечества, он же утверждал, что и подлинный расцвет его наступит где-то в коммунистическом будущем, очень неясном тогда и сегодня совсем уже не оправдавшемся. История возникновения человечества нам более-менее уже известна, знаменитая эпоха Возрождения, мне, например, кажется похожей на общий его расцвет, а современная эпоха, если учесть не только состояние его культуры, но и экологическую проблему, уж не упадок ли человечества в целом? Такая мысль, признаться, всё чаще приходит в голову.
Однако, и тут, думается, есть определенный выход. Сегодня нам нужно опираться уже не столько на логику, сколько на этику. Мы ведь как индивиды прекрасно знаем, что некогда каждый из нас обязательно умрет, но на практике действуем и действовать должны так, словно мы бессмертны, ибо обладаем бессмертием в жизни других . Человечество, надо полагать , будет действовать и поступать таким же образом. Оно ведь, по-видимому, тоже не одиноко в этом мире, где безусловно существуют иные цивилизации, гегелевский Разум и, если угодно, сам Господь Бог. И решать эту проблему -- дело уже не только философии, а и религии.
Л.Р.: Когда-то Киплинг высказал мысль: «Восток есть Восток, Запад есть Запад, и вместе им не сойтись». Вопрос больше к политикам, чем к ученому, и все же: Николай Игнатьевич, а в сегодняшнем затянувшемся конфликте религиозного Востока и прагматичного Запада, что нужно предпринять человечеству, чтобы люди вернулись к истине и Творцу? Кто должен сделать первый шаг в этом трудном, но решаемом деле?
Н.К.: Редъярд Киплинг очень точно предчувствовал важность проблемы Запад-Восток, а относительно недавно к ней возвратился и Сэмюэль Хантингтон в своей нашумевшей книге «Столкновение цивилизаций». Специфика этой проблемы в том, что действительно иногда происходит столкновение двух цивилизаций, одна из которых находится на подъёмной фазе своего развития, а другая – уже на фазе упадка (чисто логической стороной этой проблемы довелось заниматься и мне, анализируя аналогичные взаимоотношения между западной и советской художественными культурами). Именно в такой ситуации межцивилизационный контакт приобретает очень острый, конфликтный характер. Сегодняшние Запад и Восток как раз и оказались в подобного рода противостоянии. Вы сами это отметили, подчеркнув религиозность, т.е. духовность Востока, и циничный прагматизм, т.е. материалистичность Запада как основные признаки противоположных фаз подъёма и упадка. Этот межкультурный конфликт в свое время едва не привёл Советы и Запад к войне. Он же лежал, думается, где-то в основе и причин 2-й мировой войны. Эта проблема совсем уже чётко просматривается в современном очень остром противостоянии Востока и Запада, которая тоже чревата войной, и войной еще более ужасных масштабов. И тут единственным решением её могут быть только активные действия по сближению и взаимному уподоблению состояний обеих культур, что давно уже поняла церковь с её экуменическим движением и, кажется, начинают понимать и сегодняшние политики, когда употребляют слово «консенсус».
Л.Р.: Цинизм становится нормой – в делах, в отношениях, в оценках, в искусстве. Цинизм является непременным спутником равнодушия. Как Вы можете объяснить это явление?
Н.К.: Что касается цинизма – это естественное проявление, как уже говорилось, фазы упадка в развитии человека как аристотелевского общественного животного и результат некрасивого сползания его вопреки заповедям именно в сторону животности.
Л.Р.: Эммануил Кант писал, что есть «вечный моральный закон внутри нас», и с этим нельзя не согласиться. Но конец прошлого века и уже век нынешний изменил к этому отношение, и к морали стали относиться как к нафталиновому кафтану из бабушкиного сундука. Что произошло с человечеством?
Н.К.: Кант был прав безусловно, но этот вечный закон реализуется в истории, описывая уже обсуждавшуюся здесь синусоидальную траекторию развития общества и культуры, их подъёмы и спады, на чем специально останавливался в своих изысканиях Гегель. Мы сегодня, повторяю, на спаде и рискуем загубить, если продолжить тот Кантов афоризм, даже звёздное небо над нами (вспомним экологическую проблему!). Здесь смешались и частная фаза упадка европейской культуры (шпенглеровский закат Европы), что еще как-то терпимо, и, возможно, общая фаза заката всего человечества, что уже гораздо неприятнее. Но этому мы всё-таки должны противостоять, опираясь, как уже говорилось, на тот же моральный закон и на этику.
Л.Р. : За всю историю кинематографа киногерой был главной фигурой и менялся в зависимости от времени, но в любом случае он оставался человеком сильным, верным и добрым, без страха и упрека, бескомпромиссным, а надежность была главной его составляющей. Видя современных киногероев, которые все экранное время кого-то избивают, каким Вы представляете нового киногероя 21-го века?
Н.К.: Это тоже вопрос, требующий очень объёмистого ответа. Еще в советские времена мне удалось написать и издать книгу под заглавием « Homo pulcher – человек прекрасный», где независимо, насколько это было тогда возможным, от партийной идеологии была развита довольно подробная типология Человека эстетического в его различных исторических разновидностях, начиная с древнейших времен. Там, если отбросить вынужденный камуфляж под марксизм-ленинизм и отвлечься от детальной киноспецифики, оказался (неожиданно даже для меня!) описанным достаточно подробно и сегодняшний весьма неприглядный человек и намечены общие черты человека желаемого будущего. Здесь же скажу только, что это должен быть человек, строго соответствующий своему научному определению homo sapiens – человек разумный, т.е., существо, руководствующееся своим мозгом и гордящееся именно его величиной, а не величиной, извините, своих гениталий, как это получается у человека современного и как он описан в ядовито-насмешливой книге Д.Морриса «Голая обезьяна» или, тем более, в «Носороге» Э.Ионеску.
Л.Р.: Кто Вам симпатичен и близок по духу из американских кинорежиссеров?
Н.К.: Мне очень понравился фильм Кубрика «С широко за крытыми глазами» – и своей идеей и своим исполнением. И, наоборот, резко не понравился нашумевший в свое время фильм Лионелы Кавани «Ночной портье» (это, правда, уже не американское, а итальянское кино). Фильм Кубрика близок по идее даже к тому, о чем было говорено здесь, а по части исполнения… признаюсь, что в Николь Кидман я просто влюблён.
Л.Р.: Как вы думаете, определит ли технический прогресс будущее человеческих взаимоотношений?
Н.К.: Вот здесь скажу со всей уверенностью, что определит и преимущественно в отрицательном смысле. Этот прогресс давно уже сам определился как процесс энтропийный, т.е., идущий, как и всякий подобного типа процесс, стихийно и даже с совсем непредвиденным, просто пугающим ускорением. Такие процессы всегда имеют результатом не созидание, а распад. Не случайно так легко совершается зло и так трудно добро, на что жаловался еще апостол Павел. Больцман и Клаузиус, знаменитые физики ХХ века, даже полагали, что вообще вселенную постигнет некогда тепловая смерть. Человек, тоже вполне энтропийно, становится сегодня моррисовской «голой обезьяной». Нетрудно представить себе, во что превратятся эти взаимоотношения между такими обезьянами с ядерными бомбами в руках (вслушайтесь только в речи, да простят они меня, некоторых наших политиков и генералов и всмотритесь внимательно в их лица!).
Л.Р.: Как-то на одном из киношных форумов я прочитала комментарий начинающего сценариста: главное побольше убийств и крови, народ это любит. Мне стало страшно, что сегодня на этом и зиждется современное искусство кино. Человек, выбравший профессию киносценариста, должен бы быть «инженером человеческих душ» – а он изначально провоцирует зрителя и делает из них уродов и убийц. Мне стало очень жаль зрителей и особенно молодежь, которые будут смотреть фильмы этого убогого сценариста. А молодежь за отсутствием элементарной культуры, не разбирающаяся в кинематографе и не знающая о кино ничего, смотрит и с упоением после фильма убивает себе подобных.
Н.К.: А чего же еще можно ждать от голой обезьяны? Лавик ван Гудолл, известная исследовательница наших «меньших братьев» – обезьян шимпанзе, довольно, казалось бы, миролюбивых, отмечала, что и они не прочь иногда полакомиться мясом убитых ими же павианьих детенышей.
Л.Р.: В Америке снимают тоже достаточно мусора, но народ уже объелся убийствами и кровью и больше не хочет это смотреть, Голливуд тут же перестраивается и начинает снимать исторические темы. В России смотрят очень плохое американское кино, там еще экранная кровь будоражит детские умы скинхедов. Можно ли назвать кино инициатором агрессивности и насилия?
Н.К.: Кино, как искусство относительно еще молодое, уже поэтому не может быть инициатором агрессивности и насилия. Этим чуть ли не две тысячи лет тому назад занималась позднеримская культура с ее боями гладиаторов и публичным кормлением христианами хищных зверей. Кино, и современное в том числе, оказалось скорее своеобразной жертвой шпенглеровского заката европейской культуры, который П.Сорокиным оценивался уже и как ночь. Поэтому отмеченная Вами тенденция к перестройке в голливудском кино, что и мне показалось явным хотя бы по фильму Кубрика, заслуживает всяческого одобрения. Следовало бы только добавить к исторической и литературную тематику (разумеется, не в духе Г.Миллера или, тем более, В.Сорокина!)
Биографическая справка.
Н.И.Крюковский родился в 1923 г. В 1941 г. добровольцем пошел на фронт. Попал в Вяземский «котел». После трех неудачных попыток выбраться оказался в плену. Трижды оттуда убегал, в последний раз удачно. Нашел путь к партизанам. После войны окончил филфак БГУ, защитил кандидатскую по языкознанию и докторскую – по философии прекрасного. Был многолетним профессором БГУ, в последние годы – Белорусского университета культуры. Автор 5 монографий, в т.ч. «Логика красоты», « Homo Pulcher – Человек Прекрасный», «Кибернетика и законы красоты», "Блеск и красота идеала" (эта книжка – 2007 г. издания).
Л.Р. : Однажды на незнакомом мне сайте я прочитала комментарии молодых людей. Одни о Заповедях Творца ничего не слышали и не знают, другие их считают в наше время устаревшими. В теме моего кинопроекта 10 Заповедей Творца. Как Вы к этому относитесь? Будут ли они актуальны сегодня? Может, эти молодые люди действительно правы?
Н.К.: Очень удачный, как говорится, вопрос под занавес. Мы начинали наше интервью с этой важнейшей сегодня темы, ею же хорошо и закончить. Если обобщить глубинный, и в то же время очень реальный смысл религиозных заповедей, то мы видим в них, как уже было сказано, грозный запрет и предупреждение: не будь животным. Ибо мы сейчас как раз и совершаем то самое по сути своей грехопадение, о котором нас давно уже предупреждала религия. Пример упомянутых Вами молодых людей еще раз это подтверждает. Поэтому Ваш кинопроект, замысел которого – средствами киноискусства поднять и оживить столь важную цивилизационно-культурную проблематику, я считаю чрезвычайно актуальным и нужным. Хочется думать, что он как раз и явится первым проблеском, предсиянием, так сказать, того рассвета, который возвестит нам наступление нового и, будем надеяться, счастливого Дня. В любом случае я поздравляю Вас с замечательной задумкой и желаю удачи! Спасибо!
Опубл. в чикагской русскоязычной газете "Обзор-Weekly" (издаваемой "Kontinent mediagroup"), № 10 (589), 9 марта 2009.
См. в дополнение к теме еще и статью Н.И. Круковского с моими комментариями:
КРАСОТА СПАСЕТ МИР С ЧЕЛОВЕЧЕСКИМ ЛИЦОМ!
Проф. Н.И.Круковский
(Беларусь)
По поводу кинопроекта
продюсера Ларисы Ровенской (США).
Мы не раз уже читали и слышали слова о том, что красота спасёт мир. Впервые в России слова эти произнёс Достоевский. Впоследствии не единожды их повторял и Александр Солженицын. И сегодня, когда мир оказался почти окончательно погрязшим не только в эстетическом безобразии, но и в кризисе даже утилитарных ценностей, который ударил, наконец, и по нашему материальному бытию, -- сегодня эти слова мы услышали снова. На этот уже раз из Соединенных Штатов Америки, страны, слывшей до этого чуть ли не воплощением всяческого и, прежде всего, материального благополучия. Услышали из уст кинопродюсера Ларисы Ровенской, которая через Интернет смело обратилась ко всему человечеству со страстным призывом обратить, наконец, внимание на то, что со всеми нами сегодня происходит, и происходит не только в сфере экономики, но и вообще в области нашей духовной жизни [1]. И , сославшись на знаменитые слова Достоевского и искренне веря, что красота действительно может спасти мир и в сегодняшнем общекризисном его состоянии, г-жа Ровенская выдвинула интересный проект выхода из создавшегося положения. Как достаточно опытный профессионал в области кино, она предлагает деятелям киноискусства создать цикл из специально посвященных означенной проблеме кинофильмов, десять из которых основаны на известных библейских заповедях и нацелены на духовное возрождение человека, и два – на документальном материале, который дополнил бы эстетическое воздействие художественных фильмов теоретически и фактологическими аргументами.
Смелая инициатива г-жи Ровенской, поддержанная сетевым аналитиком и методологом В. Н. Третьяковым из Минска, была встречена у нас в Беларуси с большим энтузиазмом, так как проблема красоты и её взаимоотношений с человеком давно уже интересует белорусскую философию, эстетику и культурологию. Именно в Беларуси были написаны монографии о логике красоты, о кибернетике и законах красоты и о человеке прекрасном (последняя была даже издана в Пекине на китайском языке). А лет десять назад была опубликована и статья на ту же тему и с тем же, что у Достоевского, заголовком, только с вопросительным знаком: «Спасёт ли мир красота?»[2]. Со знаком вопроса потому, что белорусская национальная культура находилась в то время тоже в кризисе, порожденном длительным давлением искусственно навязывавшихся ей фальшивых коммунистических ценностей и прессом насильственной русификации со стороны империалистски настроенного российского государства. Все это подавляло независимость творческой мысли, не говоря уже о поисках подлинной красоты. Освобождение же от коммунистических идеалов произошло опять-таки на русский манер. Коль рубануть, так уж сплеча, и рубанули так, что повторился снова 1917 год, только с обратным знаком. И в результате случилось, что вслед за Россией и Беларусь оказалась без каких-либо идеалов лицом к лицу с западной культурой, продолжавшей своим путем переживать свой собственный кризис ухода от идеалов и красоты, названный еще Шпенглером «закатом Европы».
Проблема, поднятая г-жой Ровенской, настолько фундаментальна и важна, что и без этих белорусских её осложнений для ее разрешения средств даже всего мирового киноискусства, думается, явно недостаточно. Здесь необходимо применение не только всего искусства и не только всей эстетики как теории художественной культуры вообще. Необходима здесь уже тяжёлая артиллерия философии в целом. Чтобы ответить на вопрос, спасёт ли мир красота, нужно знать еще и что такое красота. Тем более, что и о красоте у нас сегодня такая неразбериха во мнениях, что вслед за Константином Леонтьевым хочется призвать всех к спасению и самой красоты. Вместо Рафаэля мы преклоняемся сейчас перед Шагалом (*). Да и философию бывший министр культуры России М.Швыдкой публично назвал как-то мёртвой наукой. И это о философии, которая по смыслу означает мудрость, которую великий древнегреческий мыслитель Платон считал орудием управления государством! Всё это только подчёркивает глубину переживаемого сегодня обществом кризиса и фундаментальную важность самой проблемы, подчеркивает и заостряет важность выяснения её причин. Без знания причин проблемы невозможно, как известно, отыскать и правильные средства её решения. Сами же эти причины также достаточно глубоки и серьёзны и мало зависят от недосмотра, ошибок или, тем более, какого-то злого умысла стоящих у власти политиков, вина которых заключается тут только в том, что многие из них не знают, а то и не желают знать вовсе этих причин. Причины эти могли бы представить нам только философия и наука, сами пренебрегаемые сегодня обществом из-за того же кризиса.
Философия и наука, впрочем, если иметь ввиду именно современные философию и науку, сами заслуживают в известной степени такого пренебрежения. Например, на территории бывшего Советского Союза долгие годы господствовал так называемый диалектический материализм, под маркой мертвенно однобокого, утопического коммунистического идеала душивший малейшие проявления поисков подлинной красоты в реальной жизни. Попытки же строить эту жизнь по законам такой красоты, тем самым и спасая саму эту жизнь, физически попросту уничтожались, к чему не раз прилагали свою руку уже и весьма конкретные советские политики. На Западе с еще более давних времен фактически действовал на практике, определяя собой всю культуру социума, тот же, а то и еще более циничный материализм [3], со времен Ницше постепенно оттесняющий с социокультурной арены все еще действующую и продолжающую сопротивляться католическую и протестантскую религиозную философию. Циничная сущность этого материализма проявилась там ярче всего, пожалуй, именно в художественной культуре, где уже устами Бодлера был провозглашён в роли идеала культ падали, заменивший спасительную красоту губительным безобразием откровенного распада и хаоса. И что самое ужасное, этот культ стал кощунственно пропагандироваться как высшее достижение современного искусства и даже как новая, современная, будто бы, красота. Неслучайно г-жа Ровенская как специалист-киновед с совершенно законным возмущением констатирует, что даже кино сегодня стало пособием для убийств. Какая уж тут красота и какое, тем более, спасение!
Но слово « философия » недаром переводится всё - таки как любовь к мудрости , и только опираясь на нее мы можем понять, наконец, в чем тут дело. И такая философия существовала в прошлом и существует и в настоящем -- когда оно не забывает и не предаёт своего прошлого. В истории не всегда ведь длился кризис и не всегда вместо истины и красоты культивировались хаос и безобразие. Были и понимавшие истину мыслители типа Платона и Гегеля, были и знаменитые Леонардо и Рафаэль, близко знавшие и любившие подлинную красоту. И если опираться на достижения этих великих эпох, то нетрудно прийти к пониманию и такой философии и такой красоты. Философию эту тут нет нужды определять по современной моде как новую. Это скорее философия вечная, вечная потому, что мы находим её и у античных греков и у представителей Нового времени немецких философов, и у древних китайцев с индусами и в новейших достижениях даже уже не философии, а подлинно современной, близкой более к математике общей теории систем.
Эта философия давно уже предлагала и предлагает сегодня отказаться от бессмысленного “бодания” крайностей идеализма и материализма, но трактовать мир как единую целостность идеального и материального, как диалектически противоречивое, по выражению великого Гегеля, единство этих сторон. И только такое единство и образует собою реальность , т.е. то, что называется обыкновенно миром и о чем мы читаем уже и у россиянина Владимира Соловьёва, и у современных западных философов Смэтса и Уайтхеда, и уже в нашей, что мы отметим с понятной гордостью, несчастной и, по горькому выражению писателя Макаёнка, затюканной Беларуси [4]. Ни идеальное, ни материальное самостоятельно в реальности не существуют. Это только своеобразные, потенциального типа, как говорили немецкие философы, видимости, духовная видимость и видимость чувственная. По отдельности они существуют только потенциально, подобно компьютерным программе ( software ) и «железу» ( hardware ), самостоятельность которых тоже очень условна. И все это относится также и к самым сложным существующим системам, включая всю Вселенную, что несомненно подтверждается современной общей теорией систем, трактующей мир как единство структуры (информация) и элементов (материя). Иными словами, бытие есть единство идеального и материального и определяется оно именно формой и степенью этого единства, так что знаменитое марксово выражение «бытие определяет сознание», если строго к нему подойти, оказывается просто логически несостоятельным. По такому же принципу устроен Богом и человек (**), у которого идеальному соответствуют душа и высший её представитель -- разум, а материальному – тело с его греховной, если она чересчур животна, чувственностью. Таково же и строение самого человеческого общества и его культуры как диалектического единства её духовной и материальной субкультур, которое лучше всего воплощается в искусстве, порождающем красоту.
С точки зрения такой философии становится понятной и роль красоты как спасителя мира. Эстетика еще со времен Гегеля утверждала, что прекрасное есть единство идеального содержания (идеал!) и чувственной формы, и, значит, красота на своём более высоком, организационном уровне как единство идеального и материального как раз и соответствует реальности, или, иначе, самому бытию. Как категория, логически младшая по сравнению с бытием, она хотя и не определяет его полностью, но свидетельствует, по крайней мере, о близком к совершенству его состоянии. Поскольку она, как диалектическая сторона процесса, активно соучаствует в этом единстве идеального и материального, то по открытым кибернетикой законам обратной связи она может и позитивно воздействовать на самое бытие, подтверждая этим и способность свою действительно в каком-то смысле спасти мир.
И тут не случайно было упомянуто слово «процесс». Как писал еще Гегель, единство идеального и материального реализуется именно в процессе диалектического их взаимодействия [5], образуя тем самым то, что известно нам как исторический процесс. Гегелем также было доказано, что в эстетическом плане процесс этот в определенной художественной культуре начинается всегда с трагического, достигает расцвета под эгидой категории прекрасного и заканчивается комическим. Эту мысль, как известно, любил повторять и Маркс, не подозревавший, однако, что по тому же закону будет протекать и история основанного им социализма. Последнее, хотя и в закамуфлированной под официальный марксизм форме, было предсказано в белорусских разработках системы эстетических категорий как своеобразных фаз в развитии не только художественной культуры, но и самого эстетического человека [6]. Вся история эстетического развития общества с её циклическим чередованием фаз взлётов и падений была представлена логической моделью в виде своеобразной синусоиды, моделью, построенной не только на основании гегелевской философии, но и по законам кибернетики и общей теории систем. Каждая из волн этой синусоиды , соответствующая определенной исторической эпохе, имеет свои фазы взлёта, расцвета, упадка и гибели, и каждой из этих фаз соответствуют категории трагического, возвышенного, прекрасного, комического, низменного и безобразного. И человек, и общество, и создаваемая ими культура, будучи каждое таким подвижным единством идеального и материального, переживали и переживают эти фазы в своем развитии. Так, на фазе трагического как в самый момент становления нового цикла-периода истории абсолютно решающую роль играет идеальное, во имя которого иногда даже полностью жертвуется материальным. На фазе возвышенного как дальнейшего подъёма в развитии цикла идеальное по-прежнему играет ведущую роль. Прекрасное как высшая форма красоты реализуется на высшей фазе расцвета общества в гармоничном единстве идеального и материального. И, наконец, нисходящая фаза упадка общества сопровождается комическим, с постепенным усилением роли материального, переходя через категорию низменного в состояние полного общественного распада, соответствующего хаосу и безобразию. Такая фазовость отчётливо формируется и в цикличном характере стилевого развития искусства, выступая перед нами в виде строгого стиля классики, барокко и декаданса (в образных искусствах этому соответствуют романтизм, реализм, натурализм и декаданс). Все это происходило в истории всегда, так происходит и сегодня. Такие же фазы переживает и сам человек, определенный когда-то Аристотелем как z v o n p o l i t i k o n (животное общественное), у которого это животное начало соответствует, что не трудно понять, материальному, а начало общественное, как источник его духовности, -- идеальному. Всё это отлично совпадает с тем, что происходит с человеком в современном обществе, где человек, будучи по определению как homo sapiens человеком разумным, т.е. носителем разума, духовности и морали, сегодня постепенно скатывается, по хлёсткому замечанию зоолога Десмонда Морриса, к статусу голой обезьяны, гордящейся величиной уже не своего мозга, а гениталий. А само общество, по его же словам, превращается в человеческий зверинец [7].
В нашем по необходимости сжатом изложении все эти сложные и многообразные процессы, возможно, будут восприняты только как пустая и ничего не значащая схема. Однако, ведь и совсем схематичная математика помогает нам успешно описывать процессы даже намного более сложные. Впрочем, к аналогичным выводам пришли и современные очень эмпирически настроенные историки и социологи. Об этом еще в недавнем двадцатом столетии писали О. Шпенглер, А. Тойнби и особенно интересно П. Сорокин, выводы которого, кстати, оказались весьма близкими к выводам Гегеля, несмотря на то, что Сорокин сам достаточно остро критиковал последнего именно за схематизм [8]. Это в общем-то и не удивительно, так как подобное совпадение теории и практики, как известно, всегда свидетельствует о достижении истины, с чем соглашались даже самые правоверные марксисты-ленинцы. Эти специалисты, будучи уже по роду своей профессии принципиальными, иногда даже воинственно настроенными, как Сорокин, эмипириками, делали свои выводы из конкретных наблюдений над конкретным же состоянием современного общества и его культуры. Их очень богатые по фактическому материалу и вполне достоверные по истинности наблюдения, собранные в многостраничных и даже многотомных монографиях, отлично подтверждают истинность наших восходящих к Гегелю теоретических рассуждений (эти последние, кстати, тоже достаточно объёмисты и богаты фактами, как это мы видим в белорусской эстетике).
Теперь становится понятным, почему столь смело и правильно поднятую г-жой Ровенской проблему очень непросто решить только средствами кино, кино мирового и даже при участии самого Голливуда. Эта проблема имеет объективные основания как проявление самого хода истории, что видно уже хотя бы из того, что она и не такая уж новая. Очень похожие ситуации складывались и в европейской истории, начиная с античности (вспомним историю позднего Рима [9] и знаменитые цицероновы реплики “o tempora, o mores!» и « tempora mutantur et nos mutamur in illis » (О времена, о нравы! и Времена меняются, и мы меняемся с ними), и в истории Востока, как писал об этом знаменитый русский востоковед Н.И.Конрад [10]. Складывались и повторялись не раз в виде своеобразных циклов, как раз и образующих описанную здесь схематическую синусоиду, схематичность которой, однако, как и схематичность вообще самой геометрии, оказывается способной, как уже было сказано, к объяснению самых конкретных фактов. Про эту цикличность всякого развития писала еще древнекитайская «И цзин», сравнивая её с суточным циклом движения Солнца. Это сравнение уже в наши времена использовал Шпенглер в заголовке к своей знаменитой книге [11], связав её с циклами годовыми и сравнив с весной, летом, осенью и зимой вышеупомянутые фазы в развитии истории общества и его культуры. Эти фазы он сопоставлял и с ботаническими циклами в развитии растений, что еще раньше было проделано русским учёным (по образованию ботаником) Н.Д.Данилевским в его учении о культурно-исторических типах [12].
Все эти подъёмы, расцветы, упадки и гибельные кризисы в развитии общества и его культуры носят объективный характер и не могут быть вызваны или устранены только по одному лишь субъективному желанию даже политиков диктаторского склада. Мы уже знаем, чем закончилась такая попытка насильственного создания «нового и счастливого общества» в советской России, и тем более видели страшное фиаско, которое потерпел при аналогичной попытке германский национал-социализм (Гитлер ведь тоже хотел своими чудовищными методами построить «новый прекрасный мир», что видно хотя бы из сравнения искусства соцреализма с искусством фашистской Германии, где наблюдается поразительное их сходство). Однако, поскольку в историческом процессе как процессе взаимодействия идеального и материального идеальное всё-таки принимает активное участие на той или иной фазе исторического развития, это содействует реализации идеала и способствует расцвету красоты как символа наиболее полного и совершенного бытия (объективной ипостасью красоты как раз и является, как известно, совершенство [13]), что происходит при подъёме культуры и общества. И сопротивляется нарастанию роли бездуховной материальности при их упадке.
Современная фаза упадка началась уже сравнительно давно: с начала Нового времени (промышленный переворот в Англии и ослабление церкви) и утвердилась с (объявлением Ницше о смерти Бога) эпохой начала загнивания, как выражался Маркс, европейского капитализма. И сегодня она достигла своего нижнего математического экстремума, окончательно превратившись в подобие астрофизической чёрной дыры, символом чего в художественной культуре, по справедливым словам замечательной русской писательницы Татьяны Толстой, может служить зловещий «Чёрный квадрат на белом фоне» Казимира Малевича. А сами представители вида homo sapiens , казавшиеся некогда даже материалисту Энгельсу титанами мысли и дела, оказались похожими на ту самую моррисовскую голую обезьяну, превратив заодно и общество в некую аналогию человеческого зверинца. Шпенглеровский закат перешёл, как писал Сорокин, в состояние глубокой ночи.
Неудивительно, что в этих условиях голос Ларисы Ровенской, хотя и прозвучал подобно гласу вопиющего в безответной пока интернетной пустыне, оказался провозвестником начинающегося рассвета и будет все-таки услышан людьми, не совсем еще утратившими человеческое обличье. Людьми, не забывшими то, что их предки были когда-то титанами Возрождения, ликами которых вдохновлялись такие великие знатоки красоты, как Леонардо и Рафаэль. Людьми, которые хотят уже помочь историческому процессу повернуть свой ход в направлении Нового Возрождения к сиянию нового дня, в котором расцветет уже и красота. Поэтому обращение г-жи Ровенской к кино как к одному из весьма существенных средств спасения через призыв к красоте тоже должно сыграть положительную роль, ибо кино как искусство лучше других искусств может продемострировать именно красоту человеческого лица, гармонично объединяющую собою дущу и тело, и показать нам, каким должен быть настоящий человек. Особенно кино, созданное по идеям библейских заповедей, каждая из которых своими строгими словами постоянно напоминает нам: не убивай, не насилуй, не грабь, не воруй, не распутничай. То есть -- будь не животным, а человеком. Поэтому нельзя не присоединиться сегодня с надеждой к давнишним словам Достоевского, что красота действительно спасёт мир. И спасёт именно мир с человеческим во всех смыслах лицом.
P.S. В период вхождения Республики Беларусь в состав СССР моя фамилия писалась из руссификационных соображений через «ю», в то время, как она происходит от белорусского слова «крук», что значит «ворон» (corvus).
Примечания автора
[1]Нам удалось вступить через интернет в контакт с г-жой Ровенской, и когда оказалось, что мы с ней почти совпадаем во взглядах на поднятую ею проблему, она и В.Н. Третьяков взяли у автора интервью, которое было опубликовано в США в чикагской русскоязычной газете (см. Обзор- Weekly ( Kontinent mediagroup ) № 10 (589), 9 марта 2009).
[2] Крукоўскі М. І. Ці адратуе сусвет прыгажосць? “Культура”, 90-е годы.
[3] Например, тот же америкагнский прагматизм, считавший истинным только то. что полезно.
[4] См. нашу недавнюю монографию « Блеск и трагедия идеала” (Минск, 2004).
[5]Марксисты-ленинцы, незаконно считавшие себя учениками Гегеля, называпи это борьбой противоречий, обосновывая этим и так называемую классовую борьбу, которой они не стеснялись придавать и совсем уже кровавый характер.
[6] См., например, наши работы «Логика красоты» (Минск, 1965) « Homo pulcher – человек пркрасный» (Минск, 1963).
[7] Моррис Д. Голая обезьяна. С.-Пб., 2001; Моррис Д. Человеческий зверинец. С.-Пб., 2004.
[8] Явственно просвечивает эта концепция, впрочем, до Гегеля, если не говорить о древности, у итальянца Дж. Вико, а после Гегеля у Сен-Симона, Конта и даже у самого Маркса в его учении об общественно-экономических формациях и их развитии.
[9] Уже Шпенглер рассматривал эту историю как «ключ к уразумению будущности Запада».
[10] Конрад Н. И. Запад и Восток. М., 1972.
[11] Шпенглер О. Закат Европы. Т. 1, М ., 1994.
[12] Данилевский Н. Д. Россия и Европа. М.,
[13] См. Крюковский Н.И. Философия культуры (введение в теоретическую культурологию). Минск. 2000, стр. 49 (на белорусском языке).
Прим. В.Третьякова (4.09.09):
(*) Увы, не имели успеха мои попытки в телефонном разговоре с Николаем Игнатьевичем доказать ему, что это его утверждение оттолкнет от статьи немалую массу тех людей, которые поклоняются и Рафаэлю и Шагалу, и потому могут воспринять такое противопоставление автора как свидетельство ригористичности и недостаточности его эстетических принципов. И это досадно.
(**) «По такому же принципу устроен Богом и человек». По поводу этой фразы я своего мнения даже не высказывал: не для телефонного разговора за несколько минут доказать, что Бог здесь ни при чем, что на Земле в течение миллионов лет происходил эволюционный процесс, в результате которого появился новый вид – Homo sapiens . У верующих ведь вера имеет приоритет перед доводами разума. Даже у ученых, оказывается.
Для моего компромисса, однако, имеются основания. Ведь основная масса взрослых людей на Земле – верующие, их около 85%; так что оправданным можно считать замысел Ларисы Ровенской, автора проекта, призвавшей сценаристов и режиссеров художественных фильмов базироваться на 10 заповедях или хотя бы как-то использовать их. Своей статьей проф. Круковский поддерживает, таким образом, не только кинопроект, но и этот ее замысел.