«Исполнительная дирекция Фонда обязательного государственного социального страхования на случай беззаботицы».
Неправильное это название, подумал Сан Саныч. «Беззаботица» – это и есть отдых, правильно было бы – без-отдыхатица, без-отдыховница, или как? Или как? Или как? Нет, не так.
Мыселька эта шуршала по кругу без остановки и никак не хотела вываливаться из больной головы, чтобы дать возможность покружиться следующей своей подружке. Сан Санычу показалось, что у него в мозгу соскочил какой-то маленький маховичок, какая-то важная косточка. Так было всегда, когда он нервничал; и еще потели ладони, совсем как в детстве.
А потому что перекручено все у нас! – наконец пропихнулось новое суждение. Все перекручено - и так, и сяк, и наперекосяк. И постоянно меняется, сливается-разливается, переименовывается и переиначивается! И еще - не спрашивает у нас никто, как называть ваши госорганы. Или наши? Я, например, подумал Сан Саныч, вообще запретил бы слово «страх» на государственных вывесках.
Ну, название хоть и неправильное, вздохнул он, а зайти придется. На минутку, он только спросит и все.
- Извините, тут беззаботица? А скажите, пожалуйста, здесь месяц назад был отдел…
Одна из трех мохеровых кофт слегка шелохнулась:
- Совсем офонарели, два слова прочитать не могут…
Он быстро прикрыл дверь, пока они не подняли на него головы. Ладони были совсем мокрые.
И вправду, на табличке было написано «безработицы».
- У вас предприятие пэ-о?
- Что? – вздрогнул Сан Саныч.
- Предприятие, говорю – полной ответственности? Или усиленной?
- Нет, - облегченно сказал Сан Саныч, - полной. Только полной.
Уже лет пять общество с ограниченной ответственностью зарегистрировать было практически нереально, хотя по законодательству они вроде бы не запрещались. В форме элтэде функционировала только сотня крупнейших металлургических и химических предприятий, принадлежащих совсем уж большим людям.
- Тогда на второй этаж налево, а там повернете за лестницей и по правую руку, возле окна - стол с бланками будет. Там и спросите.
- Спасибо большое, - мелко покивал Сан Саныч и вытащил голову из дверного проема. Черти что – он в родном Министерстве свой отдел найти не может!
- Почем папочки? – осторожно указал Сан Саныч на стопку мышастых созданий.
Советские еще, серенькие сиротские папочки с блестящими, как штыки, скоросшивателями - одной своей грозной обложкой «Дело номер…» предостерегали предпринимателей от поспешных противоправных деяний. Папки эти всегда были жутким дефицитом и шли по цене добротных портфелей. В налоговой их требовали приносить с каждым отчетом: «для ваших же документов». А за налоговой такую моду переняли и остальные конторы, расползлось как ползучий лишай на здоровом государственном организме.
Дело в том, что папочки такие достать было совершенно невозможно: с развалом Союза развалились и заводы, выпускавшие этих скорбных трилобитиков. А импорта похожего не было, завозили только яркие разноцветные файлики, приносить которые в налоговую было категорически непозволительно: очень уж они были веселые, из иной беззаботной жизни. Шутки шутками, а во взгляде низкооплачиваемых инспекторш так и читалось: тут у людей горе, а вы жируете импортными канцтоварами...
Но, слава Богу, в коридорах всех учреждений ютились столы, торгующие дорогущим раритетом. Кроме вожделенных папок на них грудились отксерокопированные на паленом картридже блеклые бланки сверхстрогой отчетности, опять же не копеечные. Эти формуляры тоже нельзя было достать нигде на стороне: как только их сканировали и вывешивали в интернете для всех страждущих – форма документа менялась, а может даже и мутировала сама по себе.
А заполнить бланк не той формы – о, это был самый сильный проступок, да считай – преступление! Самый строгий грех. Вписанная не туда или не так буква напрочь перечеркивала законность любой сделки и аннулировала всю торговую операцию с выплатой всей суммы в доход безошибочного государства.
Но и тут держава не бросала своих бестолковых, но плутоватых сынов и дочерей. Одних семинаров, на которых рассказывалось – куда какие буковки-циферки вписывать, в какие такие сорок сороков ячеек эких бесчисленных накладных-закладных – семинаров этих проводилось ежемесячно десятки, а может и сотни.
На них облеченные немалыми должностями тети с расстановкой дважды зачитывали куски опубликованных законов и инструкций: сначала в виде лекции, потом в виде ответов на вопросы самых дотошных воротил ларечного бизнеса, которым непременно надо было разобраться во всем этом хитросплетении. Можно было, конечно, перелопатить эти циркуляры и самому, но тогда пропадала возможность поскулить при случае - «так это же нам ваша Марь Иванна так на семинаре рассказывала».
Стоимость этих аудирований была вовсе не запредельная, так, посильный, в общем-то, взнос на правое дело. Проводились они, как правило, в самом Министерстве, и расходы на организацию были небольшие, так что все шло на оплату труда даровых лекторов.
Правда, времени было жалко. Но не ходить на эти семинары было дурной приметой, это как «Вестник Отдыха» в трех экземплярах не выписывать.
Сан Саныч отложил зимний номер «Успеть отдохнуть», цветного приложения к «Вестнику» и поискал в стопке периодики что-нибудь посвежее.
Уже два часа он сидел в приемной новой начальницы отдела и терпеливо ждал своей участи на милость. По слухам, женщина она была жесткая, но в какой-то мере справедливая – если под справедливостью понимать предупреждение о смене правил игры и отсутствие чрезмерной жестокости к расчленяемой жертве.
Итак, инспектор сделал стандартный ход конем-рублем – затарабанил вопрос наверх. Сан Саныч знал: любой уход вбок, так же, как и посыл наверх - только усложняют решение вопроса и, естественно, увеличивал сумму.
Однажды, помнится, он попросил помощи по несложному, но болезненному налоговому вопросу. Товарищ Сан Саныча вообще не видел тут большой проблемы и уверял, что дело практически в шляпе – его сосед по лестничной клетке, с которым он играл в преф, «вот такой мужик, вот такой мужик!» – как раз работал по этому профилю, правда, в другом районе. В конце концов, пришлось давать и соседу, и начальнику соседа, и, понятное дело, в своем районе по полной, всем и много: за вынос мусора и непочтительное взбаламучивание воды в родном омуте.
Сан Саныч потихоньку вытер ладони о брюки. Он очень хотел курить, но отойти нельзя было некоим образом.
С начальником отдела он никогда не сталкивался, решал все вопросы с инспектором. И так недешево выходило. А расходы все росли и росли: один комитет поддержки предпринимательства сосал каждый месяц кучу денег, уже и в ноль свести расходы-доходы проблемно было. И бросить нельзя – люди же у него, сотрудники, клиенты, да жалко просто, такое налаженное дело…
«Уж бизнес поцелует – так в засос; где милый профит – все за лоссом лосс…» - сложилось в его голове. Записать надо бы, подумал Сан Саныч, но это наглость несусветная – заниматься чем-то посторонним во время такого важного ожидания.
Конечно, Сан Саныч не писал стихи, времени на баловство просто не было. Просто иногда из него выскакивали рифмованные строчки, и эти двустишья очень веселили его друзей и знакомых.
Сан Саныч осторожно кашлянул:
- Извините, а можно узнать… Извините…
- Вы, что – спешите? – плеснула на Сан Саныча секретарша ледяным презрением.
- Нет, нет, я просто узнать... – еще тише пробормотал он.
Ему стало душно. Как же это он? Ведь это самая ненавистная им черта – когда ждать их спокойно не могут. Тут на оселке – чье время дороже. Если твое: ты будешь платить, и много. Но если ты покажешь, что готов канючить и брыкаться до их страшного суда - тебя, скорее всего, оставят в покое. Как гаишники, у которых дед на запорожце хнычет и хнычет безостановочно – да пошел ты, мы за это время пять опелей обработаем!
Их время и наши деньги – сообщающиеся сосуды.
- Садитесь, мужчина
Сан Саныч незаметно огляделся. Стиль был привычный, сиротский – стертый столетний линолеум; мебель, будто погрызенная от злости предыдущими поколениями униженных и оскорбленных посетителей и вечные серые шторы, повесившиеся от отчаяния еще в прошлом веке. В кабинете было темновато, трехрожковая люстра с одной лампочкой света не добавляла.
Несколько лет назад в присутственных местах стали заводится кожаные кресла, полированные столы и плоские экраны, но МинОтдыха стойко держалось образцовой убогости.
Сан Саныч пошатал продавленный стул и осторожно присел на краешек. Полгода назад он перечислил круглую сумму на одну фирмочку с незамысловатым однодневным названием - именно на стулья для родного отдела, его тогда еще благодарили усиленно, «а то видите, в каких условиях приходится работать».
Начальница продолжала что-то усердно черкать в потрепанном ежедневнике, но Сан Саныч на такие мансы не велся уже давно. Он чуть привздохнул и подавил предательский зевок.
- Вы что, не выспались? – начальница прихлопнула его глазами.
- Нет, что вы… Спасибо, в смысле – выспался.
- Здоровый сон – крепкая психика. Или вас что-то беспокоит?
- Нет-нет, – затряс головой Сан Саныч, стараясь глазами выказать чистоту своей совести.
- Ваш номер.
Сан Саныч назвал десятизначный учетный номер рекреационного свидетельства.
- Выписка.
Сан Саныч достал ксерокопию выписки из Единого государственного реестра офисных мест отдыха и работы. Оригинал хранился тут, в МинОтдыхе, на руки его не выдавали – слишком серьезный документ.
- Код.
Он достал файл с документами и вытащил листок индивидуального отдыхационного кода, который всегда носил в паспорте, который, в свою очередь, всегда имел при себе. Понятное дело: удостоверение личности – обязанность самой личности, так и в Конституции записано, в разделе «Права личности».
Она спрашивала без вопросительных интонаций, но все друг друга понимали. Это было стандартное начало беседы с любым чиновником, типа как в восемнадцатом веке на светском рауте представлялись: «Сегодня свежо, барон, не правда ли?»
- Так, посмотрим, - начала пробовать она распевку, раскрывая толстый талмуд с жирной надписью «Журнал ПО». - Так… Проверка Отдыха номер... за какое число?
- Номер семнадцать дробь сто сорок семь, за тридцатое ноль пятое, - стараясь убрать предательскую угодливость в голосе, поспешно подхватил Сан Саныч.
- Та-ак, та-ак. А фамилия ваша, ваша-аа… Гордецкий?
- Горецкий, - извинился за поправку Сан Саныч.
- Так это вы, Горецкий, не разделяете государственные стандарты социальной политике в сфере отдыха? – резко оборвав прелюдию, перешла она к основной части акта.
Сан Саныч несколько раз под столом незаметно промокнул ладони о ткань брюк на коленках.
- Нормативно – правовые акты игнорируем? Эксплуатацию человека человеком без просвета на отдых культивируем?
Она была похожа на его первую учительницу; основу конструкции ее тела составляли три сужающихся конуса: корпус, голова и начес на голове - лакированная блестящая башня тугих платиновых волос. Понимающие жизнь не понаслышке первоклассники прозвали ее тогда Чекушкой. И шипела она точно также, с неуклонным накручиванием интонации к концу фразы.
- Вы же кавалер значка «Спонтанный спонсор»! – обороты стали спадать, и начальница перешла к задушевным упрекам. Честно говоря, фазу наезда она откровенно профилонила.
- Вы же в профильной организации работаете. Отдых для других организуете, а сами нормативную базу никуда ни во что не ставите!
«Не даст разрешение», - холоднула мысль.
- Давайте документацию, – подвела итог разноса начальница и углубилась в перелистывание вороха разномастных справок и свидетельств.
Сан Саныч беззвучно сглотнул какую-то колючую пересохшесть в горле и промокнул о штаны предательские ладошки.
Через пять минут Чекушка подняла голову:
- Ну и что? Внешне, конечно, все неплохо. Но суть? Сущность какова?
«Точно Чекушка!» - поразился Сан Саныч. В пятом классе она закатила ему зубодробительную выволочку, в ходе которой грозила вскрыть его гнилую сущность и пугала, как ледокол «Ленин» застрявшее во льдах судно: «Я тебя выведу на чистую воду, Горецкий!»
Тут он нарушил, там преступил. Кругом виноват, бестолковый нэпман. И как проскочить между их густыми каплями? Во-первых, все эти дебильные предписания вроде бы не слишком контролируются, все их нарушают, но если тебя поймают, то оттянут по полной. Во-вторых, некоторые вообще невозможно выполнить! Там у Сан Саныча в стопке документов был чертеж пандуса для заезда инвалидов в офис – требование соцстраха по временной нетрудоотдыхоспособности. Пекутся они об инвалидах, блин! Чертеж пандуса! На шестой этаж! А что – нарисовали, куда денешься.
Уже не говоря о том, какая каша была во всех тех распоряжениях, вплоть до обычных описок. А то, что они не состыковывались с предыдущими повелениями – это как? По одному закону ты преступник, а по другому – честный человек!
- Что вы молчите? Вы же не самозанятый какой-нибудь, вы директор крупного юрлица!
Молчать было неприятно и страшно, наоборот, хотелось подробно рассказать о себе, объяснить, что вырос в хорошей семье, привести в доказательство несколько положительных историй из профессиональной и личной жизни, акцентировать внимание на том, что в целом дела твои идут хорошо, как у всех добропорядочных людей. Казалось, что если рассказать побольше, не скупиться на законопослушные краски, создать положительный образ - все вопросы этого доброго человека по ту сторону стола отпадут сами собой.
Этот рвотный позыв честности Сан Саныч научился удерживать в себе давным-давно. Он хорошо понимал: их сила – в твоей болтовне. Они же, как слепые каннибалы-циклопы: один незрячий глаз и зубастый голодный рот. Это ты им рассказываешь все сам: а вот там вкусный человек, а дальше – мягкая девочка, пройдите вперед десять метров и цапните перед собой в охапку.
- Как вы до такого состояния предприятие довели? Что молчите?
- Вы же флагман отрасли! Надежда индустрии отдыха, крупнейшая фирма! На вас равняются, вон, - она кивнула в сторону окна, - все молодые предприниматели.
Сан Саныч посмотрел в окно. Во дворе Министерства мусоровоз свалил набок переполненный контейнер; местные бомжи с интересом наблюдали за вывалившимися объедками.
- Тем более - вы исправный спонсороплательщик, практически сознательный доброволец!
Это точно, доброволец благотворительного фронта, подумал он. - И линия этого фронта проходит по моему открытому кошельку.
- Что вы молчите? Вы же у нас являетесь почетным спонсором?
- Да, являюсь почетным. Спонсором, - Сан Саныч хотел добавить: «А по нечетным – на себя работаю», но шутить он перестал еще после первой проверки.
Такой весельчак – быстро превращается в висельчака с высунутым языком и болтающимися ножками. За что, дяденька? За шею, малчик, за шею!
- Нет, вот здесь неточность. Вы не до конца заполнили, - она отодвинула от себя всю стопку.
- Конечно, хорошо. Мы допишем. Посмотрите, пожалуйста, остальные документы, может там тоже что-то не так.
- Переделайте это, подготовьте все, потом запишитесь на прием, придите и я посмотрю дальше.
Этот принцип был непробиваемой китайской стеной, опоясывающей их вкруговую: переделаешь одно, а в следующий раз описка окажется в другой бумажке, ближе к концу стопки; потом еще в одной, и еще. А там выйдет срок первой, начальной справки – они же все «действительна в течении месяца»! И все по новой!
Знал он эту карусельку хорошо, катался на ней уже не раз.
- Мы бы хотели со своей стороны. Тоже способствовать. Улучшить работу Министерства, – осторожно повел основное Сан Саныч, – в первую очередь его материальный базис.
- Что вы имеете в виду?
По новому закону о коррупции коррупционером считался не столько тот, кто брал, сколько тот, кто давал. И хотя их риск упал, расценки почему-то опять выросли.
- Посильную лепту, - обозначил он размер рыбацким жестом. – В рамках дополнительного спонсорства.
- А в Министерстве думают на базе вашей организации показательный семинар организовать, - перешла к новой теме начальница, после того, как они в общих чертах договорились о размере всех исправлений.
- Почему думают? Какой семинар? – дернулся Сан Саныч.
- Постоянно действующий. Для стажеров из Академии Отдыха и для наших молодых инспекторов.
- Зачем постоянно действующий?
- Поработали бы у вас, потерлись на вашей фирме недельку: все бы приемчики, все лазейки настоящие узнали, да? А то приходят они, зеленые-зеленые, а им лапшу на уши: все, мол, нормально. А если копнуть, а?
Движением корпуса она изобразила удар лопатой в меру своего представления о физическом труде.
Сан Саныч вытащил из-под стола совершенно мокрые руки и положил их на стол. В голове мелькнул рассказ друга об организации практики второкурсников Академии. Зеленые-то они зеленые, но зубастые – дай Бог! Еще те волчата. Их на ларьки тогда поставили. Вечером, за пару минут до закрытия, они просовывали голову в окошко: тетенька, можно жвачку, ну тетенька... – Я уже и таймер рабочий остановила, и часы опечатала. – Ну одну жвачечку, без сдачи! А времячко бежит, часики тикают, через минуту время рабочее уже остановится... – Ну давай, постреленок!
И – ап! Руки на прилавок! Ваши документы! Патент фиксированного размера отдыха – сюда мне немедленно!
А потом уже прямо по тексту лабораторной, все, как в тетрадках записывали: изъять правоустанавливающие документы, идентифицировав отдыхонарушителя; за нарушение сроков преступления к отдыху или конечного срока по выполнению в целом хозяйственных работ по предприятию оформить протокол административного отдыхонарушения; при допущении неустранения в согласованные сроки замечаний по качеству и количеству отдыха…
А по утру штрафы их подсчитывали на кафедре и лучших поименно перед строем приветствовали.
- Не надо на нашей базе семинар…
- Прочему? Вы что не желаете помочь родному министерству?
- Желаем... Очень желаем. Но мы не можем. Мы маленькая фирма…
- Другие меньше.
- Нет, нет, мы не можем…
- Саботировать такую хорошую инициативу хотите?
- Понимаете, у нас тут такие обстоятельства, - начал он пересохшим горлом. - У нас лето, самый сезон…Я сейчас объясню, вы поймете.
- Ну, хорошо, – согласилась через полчаса начальница. – Но тогда у меня для вас, для вас лично, - она подняла на него взгляд точно как Чекушка перед тем как вызвать к доске решать полуметровый пример, - для вас лично, Гордецкий, - будет особое задание…
...продолжение следует:
Глава 4. Сканирующий мальчик http://www.proza.ru/2013/10/13/1792