Глава 32.
«- Временная ссылка, – весело произнёс он, исполненный облегчения от того, что тяжёлый момент между ними миновал. – Потом мы опять вернёмся домой»
(«Шамал», ВТОРНИК, 13 февраля. Глава 25. Плотина Диз. 16.31.)
После преодоления нескольких перевалов Копет-Дага при въезде на «тарелку» оазисе Ахал-Теке, мой сержант-водитель сам спросил:
- Остановиться?
Это он запомнил, как Борис Львович, а затем и я в этом месте останавливали колонну и давали возможность солдатам выйти из КУНГов, размяться и полюбоваться белыми орлами на телеграфных столбах, раскинувшимся перед нами пейзажем. Из маленьких окошек будок КУНГов, в которых ехали и солдаты, и офицеры, разумеется, ничего не рассмотришь.
Один водитель и радист, ставшие теперь сержантами, – только эти бойцы имели опыт предыдущих экспедиций. Но их опыта оказалось достаточно, чтобы группа быстро нашла тот самый ритм работы, когда каждый знает, что делать и сейчас, и в любой час следующих суток, в ту ситуацию, которую часто называют рутиной работы, но которая как раз и является высшим пилотажем разведки.
Рассказывая о комплектовании группы для осенней экспедиции 1978 года, я не упомянул старшину группы. Федя был занят подготовкой молодых водителей к пятисоткилометровому маршу, и мне не удалось взять его в этот выезд:
- У тебя есть свои прапора, бери их.
- Можно взять Балабая?
- Нет, его, пожалуй, нельзя.
Я и сам знал, что нельзя: постоянный заседатель народного суда, числящийся фронтовиком, хотя был призван в мае 1945 года, постоянный обитатель президиумов на собраниях, участник встреч с пионерами и пр., в ЛИР он только числился; правда, он был хорошим профессионалом-радистом, но и только.
Другой прапорщик был старательным, но и этим его качеством я воспользоваться не мог. Во-первых, хозяйственник, в лаборатории исследования радиоизлучений он был совершенно не нужен; во-вторых, я его видел разве что на построениях полка.
Дело в том, что в те годы строился массив штаба округа. Это строительство было бедой для нашей части. От службы отрывались офицеры, прапорщики и целые роты солдат.
Особенно доставалось тем солдатам-радистам, которые оставались. Им приходилось дежурить на постах радиоперехвата по шесть часов через шесть. А в оставшееся время – приём пищи, политзанятия, несение службы во внутренних нарядах, полковые, батальонные и ротные построения… всё это приводило к тому, что люди не высыпались и не засыпали на постах только потому, что офицер, начальник смены, не расставался с палкой, которой активно пользовался, приводя к бодрости кемаривших радистов; ведь и при нормальной жизни попробуй не кунять носом, если, к примеру, ночью твоя подопечная сеть не работает, и в наушниках часами слышишь непрерывное «ш-ш-ш…».
На этой стройке был постоянно задействован «мой» прапорщик Ц-л. Но коль дают, пришлось взять его.
Стоит сказать о дальнейшей судьбе Ц-ла. В середине 80-х он уволился в запас и, когда от него ушла жена, совершил поступок, которым многие мужики грозят женщинам, но не приводят свою угрозу в исполнение, – он покончил с собой. Как это произошло, я не помню, так как в то время общался с однополчанами либо за кружкой пива, либо в «День Части», когда ворота КПП были открыты для ветеранов бригады (В 1979-80 годы полк был преобразован в бригаду. Подобные расширения полков «осназ» вызваны усиливающимся насыщением войск вероятного противника радиоэлектронными средствами. В Москве, Ленинграде, Одессе такое преобразование свершилось почти на десять лет раньше. До нас дело дошло только в связи с афганской кампанией). Разумеется, общались между собой и наши жены, да и сами ветераны периодически перезванивались, особенно когда кто-то из нас умирал и надо собрать бывших сослуживцев на похороны.
Так как офицеры КП мало общались с прапорщиками других подразделений, то со временем забывались и их фамилии.
Забавный случай произошёл у нас с Томабаевым в конце 80-х. Он жил в том же массиве Ташкента, что и я – имени «40 лет Победы». После возвращения из Афганистана он уволился в запас и сразу купил автомобиль, на котором гонял безбожно, постоянно обогащая узбекских гаишников. Именно поэтому он выпивал редко.
Как-то перед вечером я встретил Сергея, изрядно выпившего. Мой приятель был человеком довольно плотной комплекции, и напоить его не просто.
- Ты где это так?
- Был на похоронах нашего прапорщика… странно, что тебя не позвали.
- Какого прапорщика?
- Хм… забыл фамилию… Х-в… или Ш-в? Такой низенький…
- Тогда Ш-в?
- Точно, он.
Но жена Ш-ва Таня работала в одном детсаду с моей супругой. Вот, придя домой, я Марию и «просветил».
- Ты знаешь, что сегодня похоронили прапорщика Ш-ва?
- Да ну? Кто тебе сказал?
- Томабаева встретил, он шёл с похорон.
- А что случилось? Недавно я его видела, вроде как был здоров.
На следующий день Мария огорошила Татьяну вопросом:
- Таня, сочувствую! Что случилось с твоим Анваром, как он умер?
- Анвар умер? Когда?
В мангруппе Ц-л показал себя толковым старшиной, руководил спокойно без истерик и криков, и при этом достиг хорошей дисциплины. Хотя тут, возможно, сработало то, что мы выехали фактически по боевой тревоге. Я не раз наблюдал, как солдаты, в обыденной жизни отличавшиеся низкой дисциплиной, в боевой обстановке преображаются и становятся отличными инициативными бойцами. Одно меня беспокоило: он не был автомехаником и в случае поломки машины на марше пришлось бы полагаться только на водителя – сержанта срочной службы.
Отсутствие Фёдора сказалось уже в день нашего приезда, причём с неожиданной стороны. На позицию к нам пришёл пожилой туркмен и начал скандалить:
- Ваш прапорщик взял в ремонт радиолу и деньги, которые потребовал наперёд. Отдайте мне приёмник и деньги, я попрошу помощи у кого-нибудь другого!
Сукин сын Фёдор! Автомеханик, в радиотехнике он разбирается, как бедуин в фуникулёрах! Наверное, «подвязал» радиомастеров полка, якобы для себя… Ну, я вернусь, задам ему! Мог бы направить туркмена к нам, но пожадничал…
Пришлось соврать:
- У него мама заболела, не смог приехать с нами. Будет в следующий раз.
Мать – это святое. Туркмен смягчился:
- Ладно, раз такое дело, подожду.
Продолжение http://www.proza.ru/2013/09/08/546