Принято считать, что у чувств нет памяти... В самом деле?
Похожая на Луи Филиппа, учительница истории, потирая ладошки, произнесла:
- Итак, голубчики, мы приступаем с Вами к новой теме...
В классе раздался смешок. Она остановилась и, вдруг, стала вслух вспоминать, как во время войны училась в этой самой школе, и историю тогда преподавал пожилой учитель. Он всегда ходил с палочкой, из-за того, что одна нога была короче другой, а дети над ним смеялись.
- Вообще дети порой бывают очень жестокими, - грустно вздохнула Нина Констатиновна, завершая свой короткий рассказ.
Я задумалась.
- Но ведь дети не рождаются такими, - хотелось возразить, но промолчала, и волна воспоминаний мгновенно перенесла в мое прошлое.
Мне чуть больше двух лет. По утрам бегу, едва успевая перебирать маленькими ножками за мамиными на каблучках, летящими. Это повторяется каждое утро по дороге в ясли, куда вдвоем идем пешком, довольно далеко, как мне кажется. Мама всегда торопится, ведь надо успеть на работу в центр города, на другом берегу реки Воронеж. Пыхтя и стараясь поспевать за мамой, с завистью разглядываю длинноногих девушек, опережающих нас, и тут же формируется мечта, иметь такие же длинные ноги, чтобы быстро ходить.
Но иногда нам встречаются то старушка, то старичок с палочкой, и при виде их сжимается сердце.. от жалости. Мне никто не объяснял еще, что стареньких людей надо уважать и жалеть, уступать им место в транспорте.
Но тогда откуда у малолетней крохи, которая сама нуждалась в опеке и защите, могло зародиться это чувство? Когда почувствовала его впервые? Не помню.
Помню только картинку, как из кинофильма.
С мамой стоим в очереди возле овощного темно-зеленного киоска.. Вернее в очереди, длиной в человек пять, стоит мама, а я стою на площадке возле детской коляски с месячной сестренкой, в ожидании играю большим красно-зеленым попугаем на резиночке, с прочими погремушками натянутой на коляске.
Мама периодически делает замечания, чтобы не трогала попугая.
Но он и так перестает меня интересовать, потому что внимание привлекает стоящая поодаль маленькая старушка в платочке и в длинном до пят темном одеянии. Ужасно хочется ее пожалеть и как-то выразить это словами. Но не знаю как ..., просто медленно иду навстречу, подхожу и молча смотрю. Она понимает без слов и улыбается, а потом, вдруг запустив старческую маленькую ладошку куда-то вглубь своих хламид, неожиданно достает маленький бумажный кулечек с конфетами и протягивает мне в качестве угощения.
А вот другая картинка, спустя семь лет. Летний сияющий солнцем день. Зеленый двор на тихой окраине Воронежа, окруженный густыми кустарниками сирени, высокими тополями и не очень высокими каштанами, душистой белой акацией, весь в растущих просто так, ничьих, яблонях, грушах и вишнях. Бегу со всех ног от дворовых мальчишек. С подружкой играли с ними в "казаки-разбойники", зазевались и неосмотрительно вышли на открытое, утоптанное пространство нашего дворика между домами, и тут нас врасплох застала, выскользнувшая неизвестно откуда, ватага ребят.
Лишь взглянув друг на друга и немного поколебавшись,не сговариваясь, я и Оля разделились и побежали в разные стороны. Подруга рванула через площадку в сторону палисадника возле ее дома, где было наше "потаенное место", о котором не знал никто. А я свернула за угол ближайшего дома. Краем глаза увидела, что едва Олины золотистые косы блеснули на солнце, как та была схвачена. Я же попала в маленький яблоневый сад, который упирался в высокий забор, темно-серый и абсолютно гладкий. В этот садике никогда не заглядывали лучи солнца, всегда царила тень от забора, дома и яблонь. Здесь не играли дети, и только одна тихая бедная женщина постоянно кормила сизо-бело-коричневых голубей. На этот раз не было ни женщины, ни голубей.
В два прыжка оказавшись у забора, привстала на "цыпочки", ухватилась пальцами рук за концы шершавых досок, подтянулась, сделала упор, мах ногами и уселась верхом. Не долго думая, тут же спрыгнула в соседний двор. И... повисла ... на подоле собственного платья, зацепившегося за большой бельевой гвоздь, на мою беду торчавший именно в том самом месте. Прямого покроя с пояском платье отец привез весной из Москвы. Льняное, крупного плетения, все мельчайших дырочках, тело в нем прекрасно дышало. Но при этом желтая в розочку ткань была очень прочной. К тому же, платье я собственноручно подшила чуть ли не на три раза, чтобы не сковывало движения. Не скрою, любила короткие, ну просто очень короткие платья.
Жуткая боль мгновенно пронзила горло, стянутое воротничком. Попыталась себя отцепить, как Мюнхгаузен, но не смогла дотянуться руками до гвоздя, любое движение причиняло нестерпимую боль.
Во дворе за маленьким деревянным столиком, где в будние дни мужики "забивали козла", мирно беседовали, разморившись на солнышке, пожилые пенсионерки. Одна из них оказалась нашей соседкой. Я попыталась закричать, позвать на помощь, но не смогла, и стала задыхаться. Так и висела, как Буратино, подвешенная за задравшийся под самые подмышки подол, выставив напоказ оголенные ноги и белые трусики. А старушки ухахатывались. Никому из них и в голову, судя по всему, не приходило мне помочь.
Стало нечем дышать, чувствовала, что теряю сознание, в котором четко промелькнуло:" Так могу и умереть.". Тогда, из последних сил превозмогая жуткую боль, подтянула коленки к груди, обхватила руками, сгруппировалась, как на занятиях гимнастики, и всей тяжестью своего тщедушного тельца потянулась к земле. Я только перешла в четвертый класс, еще не изучала физику, мои скудные познания о законе тяготения ограничивались популярной историей о яблоке Ньютона, поэтому непонятно откуда пришло это решение. И случилось чудо! Сила тяготения моего сгруппированного тела перевесила силу прочности ткани подола, и тот прорвался. Удачно приземлившись, стремглав понеслась домой... к маме.
Уже в комнате в зеркале увидела сине-багровый, с проступающими капельками крови от пореза, рубец на своей шее.
Ни мои слезы, ни сбивчивые объяснения о том, что только что, едва не лишилась жизни, ни спасли от маминых нареканий. Ну и славу богу! Она так ничего не поняла. Не поняла, что пять минут назад могла меня потерять, как когда-то свою первую дочку восьми месяцев, от двусторонней пневмонии в далеком Уральском городе.
- А теперь откройте конспекты. Запишем основные причины начала Первой мировой войны, - громко произнесла учительница. Облачко воспоминаний стремительно развеялось. Я так ничего не решилась возразить Нине Константиновне.
Через много лет, к сожалению, вспомню ее слова, не раз.
- Антон! Что ты делаешь! - кричу в открытое настежь окно кухни квартиры с третьего этажа дома сталинской постройки. Всего минуту назад, готовила прекрасную в пору летней жары окрошку, поглядывая беспрестанно на шестилетнюю дочурку, мирно играющую в уютном дворике среди знакомой детворы. Тихий сухой ветер шелестел листвой деревьев. Беспощадно жгло солнце. Как вдруг нечаянно брошенный в окно взгляд заставил замереть от ужаса, а потом закричать. Мой крик никто не услышал. Видимо от шока пропал голос.
В отчаянии стремительно бегу к двери, несусь по лестнице, выбегаю во двор, где в тени пышных тополей стоит, плача, моя девочка с картонной коробкой в руках, и несколько мальчишек.
- Зачем, объясни мне, зачем? - путаюсь в словах от возмущения и удивления.
- Я ничего не делал,- мальчик спокойно смотрит чистыми и синими, как небо, глазами, изредка моргая черными ресницами.
- Я видела сама, как ты выхватил из коробочки Машку и бросил, высоко подняв руку, оземь! Не отпирайся!
- Не трогал я Вашего хомячка. Лиза сама его уронила.
- Не ври Антон, не ври!- с досадой и недоумением разглядываю пацана лет восьми, всего на пару лет старше дочки. Бабушка - бывшая заведующая детского садика. Слышала, не любит невестку.
- Сын - отличник, с Высшим образованием, привел в дом какую-то девчонку из техникума, - жаловалась соседям.
Знакома с Леной. Общались дружелюбно, здоровались. Замкнутая, худощавая, та торговала овощами и фруктами в уличной палатке, пока не устроилась на автозаправку. Купили с мужем, наконец, отдельную квартиру в соседнем доме. Повеселела, поправилась, похорошела. Да, что-то не ладилось с маменькиным сыночком, но живут же. Двое детей. Старшая дочь - просто красавица. Отец Антона - скромный интеллигент, симпатичный и вежливый. Словом не барыги, и ни пьянь какая-нибудь.
Дети целыми днями у бабушки. А уж, она знает, как воспитывать детей.
Почему же Антон стал таким? Одно дело Полинка, дочка новоиспеченных «нуворишей», собиравшая возле себя «шпану», и изводившая весь двор, пока ее родители не отправили в Англию, учиться в школу при каком-то монастыре. А тут Антон!
Обнимаю дочь, успокаиваю, и увожу быстрее домой. На диване рассматриваем внимательно Машку. Дышит. Живая, но ничего не хочет есть.
На следующий день, застаю дочь, кормящую хомячка довольно большими кусочками резаной морковки.
- Она же не проглотит, перестань толкать ей в рот! Она же..- подхожу, забираю зверька из рук ребенка. - Она же ... умерла, - маленький пушистый комочек совершенно недвижим, плачу от жалости... к Машке, к дочке, к себе.
Дети и вправду не рождаются жестокими?