Падение

Лена Божечевич
Боль и тревожная бессонница - вот, к сожалению, единственный, известный мне путь вернуться к жизни, после оглушительного падения с любовного Эльбруса.

А были времена, когда падения казались легким шлепком. За плечами не было рюкзака набитого «жизненным опытом». Ты не рассчитывала на длительный привал, довольствуясь мимолетным ночлегом. Да и падала в свои пятнадцать – шестнадцать лишь с первого уступа, а не с покоренной вершины. Ни палатки с костром…  ни надежд.

В те удивительные времена падение вызывало лишь легкую обиду, от которой иногда текли слёзы. Но от этих слез глаза не выцветали, а становились ярче, и ты неслась в ночной клуб, чтобы отдаться безумной энергии и ускорению, молодая телом и упругая душой. Впереди непокорённая вершина и вера в свои силы. Мысль о предстоящей боли пока слабее желания стоять, где стояли боги, чувствуя под ногами покоренный гранит, и вдыхать небо.

Но падение за падением, и тебе становиться страшно.… Вот уже радость победы вровень со страхом испытать боль… И вот тебе тридцать два, а ты снова у подножью горы… стонешь от боли и понимаешь - падение начинается здесь, у подножья. И каждый твой шаг к вершине -  шаг в оглушительное падение. Стони и плачь! Гранит глух, вершина далеко! Тебе даны лишь боль и время.

Ты лежишь, уткнувшись лицом в подушку, а за окном движется Вселенная. Идут люди, жмурясь от яркого солнца. Скрипят тормоза машин. Дрожат на ветру листья. Рождаются звезды и умирают чьи-то дети. Именно это, ни на миг не прекращающееся движение, названное жизнью, суетится за твоим окном, пока ты мнешь наволочкой лицо и рассматриваешь душевные ушибы. Твой внутренний травмпункт имеет достаточный опыт и набор средств, которые не раз спасали тебя: просмотр старого кино с тягучими поцелуями, пачка глянцевых журналов и бульварный романчик. Но эти обезболивающие не помогут, когда летишь, прорывая спиной облака, с высоты «согласна в горе и радости» вниз, на острые камни. В такие моменты нужен особый анальгетик – собственный спасительный ритуал.

Как художник подбирает цвета красок для своей картины, я подбирала составляющие спасительного ритуала. Приглушенный свет, большая пуховая подушка, мягкий плед, чашка дымящегося чая с корицей и низкое хрипение Марлы Глен – именно так выглядит миг, в который решаешься принять боль и стоны надломленной мечты.

Стрелки часов твоей вселенной остановятся, пространство замрет, давая шанс на новую жизнь и боль отступит, забрав как трофей время и гладкость кожи. Ты откроешь глаза и почувствуешь, как ничего не сдавливает тебе горло, не режет сердце, не тянет вены. Ты почувствуешь то, что почувствовать сложно - отсутствие. Отсутствие острой боли.  И как любая женщина, устремишься туда, где можно залатать дыры в своей ослепительноти, обворожительности, единственности и желанности – в объятья верного поклонника. Ужин при свечах и походы в кино. Болтовня о сложностях и странностях окружающего мира. Сетование на роковые стечения обстоятельств, мешающие вам в полной мере вкусить довольной и счастливой жизни. Тихий секс и покорное обожание убаюкают тревогу. Воспоминание о боли, как кошка, свернется калачиком и уснет. Повседневность превратится в долину, где тебя обволакивает легкий туман, а ноги утопают в мягкой траве. Здесь растут деревья и стоят аккуратненькие милкивэевские домики. Цветут цветы, журчит ручей. Впору строить дом. Рожать детей. Ходить босой по мокрой траве. Но как-то, на исходе ночи, обдумывая предложение построить дом и разбить сад, на тебя вдруг падает мысль о том, что из долины тумана, спокойствия и цветов получилось бы отличное кладбище. А когда тебя не станет, твой гроб без усилий зароют в эту мягкую, влажную землю. В утренней полудреме перед глазами снова возникает каменная высь Эльбруса, где живут боги, и где ты стояла, упираясь в небо и любовь. И никакой страх боли не заставит тебя променять призрачную высь на мокрую грязь долины. Поэтому, нежно чмокнув на прощание тихого любовника, пахнущего кладбищенской тишиной, ты покорно рухнешь в неистовое желание коснуться неба.

Кружа по асфальту города на видавшем виды Спейсе, погруженная в свет фар и пряную духоту летней ночи ты раздраженной кожей ощутишь свое одиночество. Открытые площадки ресторанов. Зонтики и плетеная мебель. Полировка витрин. Призрачное мигание гирлянд. Хладнокровные приказы светофоров. Силуэты с белоснежными улыбками и загорелыми телами. Всё смешается в твоём боковом зрении, превращаясь в будоражащий коктейль ночной жизни. Но ты не сможешь стать его частью, текучим и пьянящим элементом. Тебе нечего выдохнуть в зовущие сумерки кроме злобы и одинокости.

Приняв своё одиночество, ты бросишься за спасением к морю. Огромное, гладкое, сверкающее под солнцем – оно напомнит могучего довременного зверя, хоронящего в своей пасти все твои тревоги. Ты, раз за разом, погружаешься в манящую прохладой пасть, словно в огромную крестильную чашу, и чувствуешь как слои твоей кожи, отжившие и причиняющие вред, медленно стягивает легкое колыхание. Сквозь тонкую кожу век, через зелень воды, пробивается в твои зрачки размытое солнце. Твои легкие изнемогают от желания сделать новый вдох и ты выбрасываешь себя вверх, как дельфин, встречая обновленной кожей теплый ветер. И внутрь падает воздух с привкусом соленой воды и маленького счастья. А потом, уставшая, ты стремишься прочь от влажной пасти на песок. И так до тех пор, пока однажды по твоей спине, загорелой и горячей не пробежит холодок от пристального, заинтересованного взгляда… Ты слегка изогнешь спину, подставишь лицо солнцу, и ощутишь как в твоей жизни вновь вырастает призрачная высь, способная приблизить тебя к небу. И любовь ударит наотмашь по страху, и жизнь выйдет из комы, и ты снова обретешь цвет, вкус и смысл!