Фальсификации на сталинских процессах

ФАЛЬСИФИКАЦИИ НА СТАЛИНСКИХ ПРОЦЕССАХ
ИНФОРМЛИСТОК РОССИЙСКОГО ПОЛИТОБЪЕДИНЕНИЯ «РАБОЧИЙ» 23.11.2011

В СССР к концу 20-х годов вместо диктатуры пролетариата, вместо власти рабочих возникла диктатура партии. И еще хуже: диктатура генсека партии, Сталина. В наши дни российская буржуазия вместе с приданными либералами присвоила себе право обвинять Сталина. Причем буржуазия – именно из той организации, которую и возглавлял Сталин, из КПСС плюс верный помощник ВЛКСМ. Это Рем Вяхирев, это Миллер, это Чубайс, это Кириенко, это Немцов, это Путин, это экономист Ясин, это сын Гайдара, это Ельцин и прочие.
Несмотря на то, что КПСС ругают ее первые лидеры, и их стремление обелить себя очевидно, обыватель забыл об их КПСС-овском прошлом, видит перед собой только буржуа и потому считает, что Сталин был прав, когда казнил своих соратников. Большевиков, совершивших революцию. Конечно, нет ничего странного, что многие бывшие члены КПСС, идеологи КПСС никак не могу поверить, что Сталин - преступник.  На то они и члены КПСС. Недаром они проспали СССР. Странно другое: многие рабочие всерьез верят, что Сталин казнил настоящих виновных.
После катастрофы, в которую ввергли страну реформаторы, адвокатов Сталина появилось намного больше, чем адвокатов Гитлера. Точно так же доказывают, что заключенные в концлагеря были реально виновны, точно так же стараются принизить число жертв, словом, «повторный требуют анализ на слюну».
Таким образом, источником веры в Сталина являются либеральные реформы, а вовсе не заслуги Сталина.
В заслугу Сталина ставят подъем промышленности, но в этом деле столько подтасовок, что руки опускаются. Так, академик Катасонов, улыбаясь, рассказывал, что за 2,5 первых пятилетки было построено 8600 предприятий. «Глухие телефоны» довели слух до 2200 предприятий – цитирую буквально: «за два года первых пятилеток». Справочные же данные говорят, что в с 1927-го по 1930 гг. возведено лишь 323 предприятия плюс 518 в 1931 году. В середине 30-х сдано 8070 новых крупных предприятий. Вот откуда цифры.
Но улыбчивому академику стоило бы понимать, что дело не в числе заводов, а в том, что и как они производят.

К примеру, чугуна в СССР в 1928 г. было произведено 3,3 млн т, в 1932 г. планом предусматривалось поднять производство до 10 млн, а по «поправкам» Сталина до 15-17, фактически же произведено 6,1 млн т. По тракторам были аналогичные цифры (тыс. штук): 1,8; 53; 170 и 50,8; по автомашинам — 0,8; 100; 200 и 23,9.
   Искусственное взвинчивание темпов роста промышленности привело к серьезному нарушению баланса между отраслями. Практически не развивались такие отрасли, как текстильная, обувная, химическая и др. Мало внимания уделялось развитию железных дорог, жилищному строительству, сфере услуг. В строительстве и сельском хозяйстве по-прежнему преобладал грубый ручной труд. В 1930-е годы было почти полностью разрушено кустарное производство, которое традиционно снабжало население одеждой, обувью, мебелью, простыми сельскохозяйственными орудиями и пр. Государственные же предприятия легкой промышленности не могли компенсировать эти потери.
КПД выпускаемых в 30-е тракторов - крайне низок. В течение 1936 хозяйственного года пришлось подвергнуть капитальному ремонту 81% тракторов, причем значительное количество их снова вышло из строя в самый разгар полевых работ. МТС с грехом пополам могут быть рентабельны лишь при урожайности в 20-22 ц зерна с гектара, исключительно за счет низкой стоимости рабочей силы. В 1937-м средний урожай не достигал и половины, государству несло миллиардные расходы на покрытие дефицитов.
Автотранспорт: в тот период в США грузовая машина пробегала 60-80 и даже 100 тыс. км в год, а в СССР только 20 тыс. км. В 30-е гг. из каждых 100 машин в работе - только 55, остальные в ремонте или в ожидании его. Стоимость ремонта в 2 раза превышала стоимость всех выпускаемых новых машин. По тогдашнему отзыву госконтроля «автотранспорт ложится исключительно тяжелым бременем на себестоимость продукции».
Особенно отставали от западного уровня производительность труда, организация производства. Даже к 1985 году в СССР 5-% грубого ручного труда, тогда как в Японии – лишь 3%.
Хотя темпы роста тяжелой промышленности в 30-е были в два—три раза выше тех, что были в дореволюционной России в 1900—1913 годах, высокие темпы промышленного развития были достигнуты в том числе и за счет низкого стартового уровня. Но главным образом – за счет тер мер, которые ввел Ленин: насильственное синдицирование предприятий, госконтроль за их финансами, госмонополия на внешнюю торговлю и т.д., так что заслугами Сталина тут и не пахнет. А пахнет взвинчиванием темпов, что лишь только понизило средний темп.
О «достижении» и «опережении» капиталистических стран ныне модно повторять, но в целом превышение доли СССР в мировом производстве над уровнем 1913 года всего в полтора раза состоялось лишь к 1938 году, а сама доля составила лишь 5,6%. Что до потребления, то производство мяса, молока, яиц, зерна и к 1940 году не достигло уровня 1913 года.
Что ж, если экономикой страны ведали такие светила, как Катасонов, Абалкин, Гайдар, Ясин и пр. – стоит ли удивляться, что СССР развалился.

Объединение «Рабочий» провело любопытный социологический опрос. Были отобраны 348 респондентов, либо уважающих, либо обожествляющих Сталина. Им был задан единственный вопрос: какие заслуги, какие мудрые решения вождя вы можете перечислить? Все до одного не могли назвать ни одного решения, ни одной конкретной заслуги, все лишь повторяли, что «при Сталине…» и т.д.
Насколько же актуальна тема Сталина в период, когда страна входит в новый виток кризиса? Когда в сравнении с реформаторами даже Сталин выглядит как агнец божий? Не уподобляемся ли мы сталинистам в их зацикленности на одном человеке?
Тем актуальна тема, что население, как охваченное пропагандой сталинистов, так и не охваченное, предпочитает ожидать нового «народного» вождя – вместо того, чтобы предпринять собственные, самостоятельные, без всякого вождя, действия. Обывательщина – вот суть сталинизма. Так что перейдем к сталинским процессам.

***
Чудовищные обвинения, выдвинутые Сталиным против старых партийцев, ошеломили весь мир. Обвиняемые, представшие перед судами в Москве, пользовались известностью далеко за рубежами страны. Это были люди, вместе с Лениным и Троцким поднявшие массы российских трудящихся на величайшую социальную революцию и основавшие государство, подобного которому не знала история.
Что могло заставить этих выдающихся деятелей вдруг изменить своим идеалам, своей партии, рабочему классу и совершить ряд гнуснейших преступлений - таких, как шпионаж, предательство, подрыв советской промышленности, вплоть до массового убийства рабочих - и всё это ради единственной цели - восстановить в СССР капитализм? Зачем им, которые прошли тюрьмы, ссылки, мощнейшее психологическое давление, которые победили царизм и буржуазию, вдруг понадобилось без всяких угроз со стороны интервентов и белогвардейцев начать служить буржуазии?
Московские процессы поставили мир перед дилеммой: либо все товарищи и ближайшие помощники Ленина действительно превратились в изменников и фашистских шпионов, либо Сталин является небывалым фальсификатором и убийцей.

Одни современные апологеты Сталина говорят, что везде во всех странах во все времена в тюрьму заключали невиновных. То есть, это норма. Жизнь такая. Причем так говорят даже ученые-физики, со степенями.
Верно, во все времена и во всех странах. Но физики допускают логическую ошибку. Аналогичную подтасовке Гудериана: он заявлял, что большинство времени своего существования человечество провело в войнах. Потому война – естественное состояние человечества. Здесь оценка классовой сущности войны, которая на хрен не нужна трудящимся, подменена указанием на временную повторяемость. Т.е. Гудериан просто идеологически обеспечивал позицию буржуазии.

Другие утверждают, что невиновность политических заключенных – фря, мол, спросите тех, кто нынче сидит, все будут твердить, что их посадили ни за что. На самом деле всё было не так.
Замешательство, вызванное чудовищностью обвинений, ещё более возросло, когда все обвиняемые признали свою вину в ходе публичного процесса. Это ещё более усилило недоверие к суду. Странное поведение обвиняемых на суде породило самые разнообразные предположения и догадки: будто бы они давали свои показания под действием гипноза или показания были вырваны пытками, или же подсудимых пичкали специальными снадобьями, парализующими их волю. Причем только одно никому не приходило в голову: что Сталин прав, и что старые товарищи Ленина сознавались в кошмарных преступлениях потому, что действительно совершили их.

Сталин, безусловно, понимал, что мир не поверит голословным заявлениям прокуратуры, будто основатели большевистской партии продались Гитлеру или японскому императору и старались восстановить в СССР капиталистические порядки. Поэтому естественно было бы ожидать, что он сделает всё, что в его силах, чтобы только подкрепить обвинения хоть какими-нибудь объективными доказательствами. Тем не менее, ни на одном из трёх московских процессов государственный обвинитель не смог предъявить ни одного документа, доказывающего вину обвиняемых: ни конспиративного письма, ни шпионского донесения, ни хотя бы политической прокламации либо листовки.
Эта особенность московских процессов представлялась ещё более странной, если вспомнить, что, согласно обвинительному заключению, масштаб заговора, инкриминированного подсудимым, был гигантским: он охватывал всю территорию Советского Союза, а его участники подозревались в нелегальных поездках в Германию, Францию, Данию, Норвегию, где якобы совещались относительно убийства руководителей советского правительства и расчленения СССР. По всему Советскому Союзу были раскиданы десятки активно действующих террористических и диверсионных групп, которые будто бы совершали покушения на жизнь вождей, взрывали мины и выводили из строя целые промышленные предприятия. В общем, сотни человек в течение целых четырёх лет подготавливали распад государства. Чем же объяснялся тот факт, что НКВД не сумел обнаружить ни единой бумажки или иного вещественного доказательства?
В беседе с несколькими иностранными писателями Сталин объяснил это так: обвиняемые, старые и опытные конспираторы, заранее уничтожили все документы, которые могли бы им повредить. Считая себя знатоком сыскной практики охранного отделения и современного НКВД, Сталин, вероятно, про себя посмеивался над наивностью собственного разъяснения, которое не выдерживало никакой критики.
Да, партийцы-подпольщики в царской России были опытными конспираторами. На скамье подсудимых и до революции, и на сталинских процессах сидели одни и те же люди. Тем не менее, при царе полиция постоянно находила на их конспиративных квартирах массу документов, которые затем предъявлялись суду как вещественные доказательства их революционной деятельности. После Февральской революции в архивах охранного отделения были обнаружены сотни секретных партийных документов, включая письма самого Ленина.

НКВД, подобно дореволюционному охранному отделению, получал в своё распоряжение разного рода "зацепки" и документальные свидетельства с помощью агентов-провокаторов. В распоряжении НКВД было гораздо больше возможностей для вербовки секретных сотрудников, то есть осведомителей, чем у охранного отделения. Охранка, стремясь принудить революционера стать агентом-провокатором, не могла угрожать ему смертью в случае отказа. НКВД не только угрожал, но имел действительную возможность убивать строптивых, так как не нуждался в судебном приговоре. Дореволюционный департамент полиции мог отправить в ссылку самого революционера, однако не имел права сослать или подвергнуть преследованиям членов его семьи. НКВД такими правами обладал.
Когда советское правительство опубликовало отчёт о судебных заседаниях по первому процессу, западная пресса, с самого начала подозревавшая, что Сталин просто сводит счёты с бывшими лидерами оппозиции, подчеркнула тот факт, что суду не было представлено никаких объективных доказательств вины подсудимых. Реакция Запада встревожила Сталина, и он потребовал от государственного обвинителя Вышинского дать на следующем процессе публичное объяснение. И вот в своей речи на втором московском процессе, состоявшемся в январе 1937 года, Вышинский заявил:
«Приписываемые обвиняемым деяния ими совершены... Но какие существуют в нашем арсенале доказательства с точки зрения юридических требований?.. Можно поставить вопрос так: заговор, вы говорите, но где же у вас имеются документы?.. Я беру на себя смелость утверждать, в согласии с основными требованиями науки уголовного процесса, что в делах о заговорах таких требований предъявлять нельзя.»
Таким образом, сам государственный обвинитель с циничной откровенностью признал, что обвинение не располагало какими бы то ни было вещественными доказательствами вины подсудимых.

Современные сталинисты утверждают: «Какая может быть презумпция невиновности, когда нарастает классовая война!?» То есть, революцию совершили, буржуазию победили, и революция, понятно, была самым острым периодом схватки между рабочим классом и буржуазией. Как же может нарастать классовая война после поражения буржуазии, после ее высылки концлагеря, за границу, после ее физической ликвидации?? Как назвать человека, который может верить в этот абсолютно нелогичный тезис Сталина?

Сталин 3 марта 1937 года заявил свою теорию нарастания классовой борьбы при социализме:
«Необходимо разбить и отбросить прочь гнилую теорию о том, что с каждым нашим продвижением вперёд классовая борьба у нас должна будто бы всё более и более затухать, что по мере наших успехов классовый враг становится будто бы всё более и более ручным.
Это не только гнилая теория, но и опасная теория, ибо она усыпляет наших людей, заводит их в капкан, а классовому врагу даёт возможность оправиться для борьбы с советской властью.
Наоборот, чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на более острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последние средства обречённых.
Надо иметь в виду, что остатки разбитых классов в СССР не одиноки. Они имеют прямую поддержку со стороны наших врагов за пределами СССР. Ошибочно было бы думать, что сфера классовой борьбы ограничена пределами СССР. Если один конец классовой борьбы имеет своё действие в рамках СССР, то другой её конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств. Об этом не могут не знать остатки разбитых классов. И именно потому, что они об этом знают, они будут и впредь продолжать свои отчаянные вылазки.
Так учит нас история. Так учит нас ленинизм. Необходимо помнить всё это и быть начеку.»
Сталин сослался на высказывание Ленина:
«На нашей революции больше, чем на всякой другой подтвердился закон, что сила революции, сила натиска, энергия, решимость и торжество её победы усиливают вместе с тем силу сопротивления со стороны буржуазии. Чем мы больше побеждаем, тем больше капиталистические эксплуататоры учатся объединяться и переходят в более решительные наступления».

О чем здесь говорит Ленин: о том, что после того, как большевики взяли власть, белогвардейцы организовали гражданскую войну, а капиталистический мир – интервенцию. Но к моменту разгула репрессий и гражданская война, и интервенция – далеко в прошлом. Фраза имела смысл только в тот период, распространять ее на 30-е – редкая глупость. И вообще Ленин имел в виду внешние, а не внутренние силы.

Но вот что пишет Игорь Пыхалов в своей книге «За что сажали при Сталине. Невинны ли «жертвы репрессий»?»:
«В самом деле, чтобы велась классовая борьба необходимо наличие враждебных классов. Имелись ли таковые в СССР 1930-х годов? «Нет! — дружно заверяют нас идеологи КПСС, а также их нынешние наследники из числа сторонников «социализма с человеческим лицом». — К тому времени эксплуататорских классов уже не существовало».
Так ли это? Естественно, на первый взгляд, на двадцатом году правления большевиков никаких эксплуататоров в стране победившего пролетариата не наблюдается. Никто не владеет фабриками и заводами, не спускает нажитые непосильным трудом капиталы в Ницце, не порет на конюшне нерадивых крестьян. Кругом сплошь рабочие, колхозники, а также советские служащие. Такие, как скромный бухгалтер ЖАКТа Н. И. Штерн фон Гвяздовский. Ничего, что он бывший барон и полковник гвардии, что в 1905 году активно участвовал в подавлении декабрьского восстания, что дома хранит групповой снимок, на котором заснят вместе с Николаем II. Николай Иванович и в мыслях ничего не имеет против новой власти.
Вот ещё один скромный бухгалтер, на этот раз Плодоовощсбыта, — Маврус д'Эске, бывший граф, полковник генштаба. Его мать живёт в Вильно, у неё крупное имение и особняк. Брат тоже бежал за границу, живёт в Варшаве.
Следующему бухгалтеру, П. Г. Сладкову, с титулами не повезло. Всего лишь бывший председатель окружного военного суда у «верховного правителя России» адмирала Колчака».
А вот парочка счетоводов — бароны В. В. и В. Н. Таубе. А вот ещё один барон, Александр Станиславович Нолькен. С истинно христианским смирением простив новой власти расстрел своего брата, Могилёвского губернатора, их сиятельство усердно трудится швейцаром буфета на Московском вокзале. Грех жаловаться на жизнь и князю В. Д. Волконскому, ныне приёмщику молокомбината.
Бывший чиновник канцелярии финляндского генерал-губернатора О. Л. Оленьев. Дворянин. Дослужился до статского советника, что согласно «Табели о рангах» повыше полковника, но пониже генерал-майора. Тоже доволен жизнью. Ещё бы! Благодаря Советской власти Олег Львович смог, наконец, влиться в ряды пролетариата, работая сторожем на одном из ленинградских предприятий.
А вот ещё парочка «пролетариев». K.M. Якубов, дворянин, бывший помощник начальника тюрьмы. Его брат, жандармский офицер, расстрелян в 1918 году. Но Константин Михайлович зла на большевиков не держит, усердно трудится землекопом в Ленпромстрое. Как и граф В. Ф. Моль, который устроился рабочим в архитектурно-планировочный отдел Ленсовета и даже не вспоминает о своём имении в Себежском уезде.
Это бывшие дворяне. А сколько неименитых «владельцев заводов, газет, пароходов» лишены новой властью нажитого непосильным трудом имущества? А несколько миллионов раскулаченных?
О каком же «социалистическом единстве» талдычили доморощенные знатоки марксизма? Логика их проста и незатейлива, как грабли. Если, к примеру, бывший владелец фабрики ныне работает на ней сторожем или дворником, то он уже не капиталист, а представитель рабочего класса. И пускай данный субъект, выражаясь словами Михаила Зощенко, «затаил хамство» против Советской власти, лишившей его собственности и привилегий, и при первом же удобном случае постарается с ней расквитаться. Проституток от идеологии подобные «мелочи» не смущают.»

Пыхалов еще вчера входил в насквозь либеральный Ленинградский народный фронт… теперь стал сталинистом.
Оставим отвлечения Пыхалова насчет идеологов переродившейся после смерти Сталина КПСС.
Оставим и его логику: ведь, следуя ей, нельзя ни единого уголовника, отсидевшего свой срок, выпускать, с его-то сложившимся на зоне сознанием, с постоянным желанием отомстить той власти, которая его определила в лагерь…
Беда в другом – Пыхалов не понимает исторической механики. Классами называются большие, исторически сложившиеся группы людей, которые занимают определенное положение в отношении к ОСНОВНЫМ средствам производства, в соответствии с этим различаются по своему положению в общественной иерархии и доле получаемых общественных богатств.
Понатыканные по всей стране отдельные дворяне, не распоряжающиеся основными средствами производства, что общественное сознание определило их подчиненное производственное положение, никаким классом, тем более, враждебным, не являются, это всё из области мифологии-конспирологии.
Более того. Классы различаются как классы-в-себе, т.е. номинальные, «формальные», и класс-для-себя, с проявленными едиными интересами. Например, нынешняя российская буржуазия не является еще классом-для-себя, ей не нужны таможенные барьеры, протекция государства, потому она не отдает налоги, тем в РФ прогрессивной шкалы, потому РФ вступила в ВТО.
Нет материальной базы, на которой бы осуществилась «сборка» разрозненных дворян и графьев, чтобы они стали классом-в-себе. Соответственно, они не в силах представлять и класс-для-себя. А враждебным, т.е. с едиными интересами, может быть только класс для себя. Пыхалов путает десятки, сотни, тысячи разрозненных людей, чья вина «доказана» только их происхождением, с общественным классом.
Пыхалов с марксизмом-ленинизмом не дружит принципиально. «После смерти Сталина марксизм-ленинизм быстро превратился в сытную кормушку», ничтоже сумняшеся пишет он.
Дело в том, что общественное бытие определяет общественное сознание. Со времен римского права управление, распоряжение – одна из форм отношения собственности. Т.е. госчиновник является собственником. Общественное бытие армии управленцев определяет их буржуазное общественное сознание.
Может, Игорек не в курсе, как возникала советская элита? Как пригревали артистов, как из Германии Жуков вез себе ковры, а сотрудники НКВД – старинные фортепиано, как прифарцовывала Шульженко, а Бернес приторговывал целыми вагонами шмоток из Югославии,  и т.п.?
Но для Пыхалова всё плохое в стране начинается лишь после того, как умер один человек. Ленин же не стеснялся в выражениях по адресу «представителей марксизма-ленинизма»: «Коммунистическая сволочь!» Это при живом-то Сталине, яй-я-яй…

Однако классовая борьба с обнаглевшей советской элитой все же была.
Число крестьянских выступлений с 1900 по 1917 годы:  Год Кол-во: 1900 49, 1901 50, 1902 340, 1903 141, 1904  91, 1905 3228, 1906 2600, 1907 1337, 1908 931, 1909 933, 1910 1030, 1911 613, 1912 300, 1913 135, 1914-1915-1916-1917 5782. Итого за 1900-1917: 17560. Справка: «ОГПУ зафиксировало в период с января 1928 по декабрь 1929 более 13.000 бунтов и массовых выступлений в деревнях.» До 1917-го в год – примерно по 1000 выступлений. До 1929-го – примерно по 1200 выступлений. Т.е. Сталин оказался еще хуже для крестьян, чем царь.
Причины? Начало индустриализации за счет деревни, ускоренной коллективизации и раскулачивание середняков, шедших вразрез Декрету о земле и речи Ленина о середняке. А также разрешение в 1925-м крестьянам продавать и покупать землю (что привело к сосредоточение 60% земли в руках 6% крестьянских хозяйств и тем самым вызвало неурожай).
Ускоренная коллективизация привела к тому, что крестьяне начали забивать скот. Его поголовье было восстановлено лишь к концу 1950-х гг.
В августе 1930 года состоялся суд над группой ученых-бактериологов во главе с профессором Каратыгиным. Они обвинялись в организации массового падежа лошадей в деревнях. В сентябре 1930 года была расстреляна группа из 48 руководителей пищевой промышленности, которая, по мнению обвинителей, организовала в стране продовольственные трудности.
В ноябре—декабре 1930 года проходил суд над Промышленной партией, которой предъявлялось обвинение в злостном вредительстве в различных промышленных центрах. В 1931-м было объявлено о ликвидации общесоюзных «вредительских центров», куда кроме Промпартии входили Союзное бюро меньшевистского ЦК РСДРП и Трудовая крестьянская партия. Были арестованы известные ученые-аграрники, экономисты, управленцы из числа старых специалистов, в том числе Н.Д. Кондратьев, А.В. Чаянов, В.Г. Громан, В.А. Ларичев, Л.К. Рамзин, Н.Н. Суханов.
Были и забастовки рабочих. Но репрессии в тот период еще не вошли в моду. В тот период и крестьяне, и рабочие еще чувствовали себя не пешками. А людьми, способными к протесту, к защите своих законных прав.
Но если большевики, которые не были обеспокоены своим собственным начальственным креслом, объявили амнистию, после которой многие «враждебные элементы», напр., Слащев и др., вернулись в СССР и добросовестно работали на благо народа, то Сталин поступил наоборот.

Только наивные могут оправдывать классовой борьбой такого рода судебное следствие, если на улице схватили первого попавшегося, затащили в подвал и приказали доказать, что он не немецкий шпион. Даже в самый острый момент классовой борьбы, сразу после революции, человека с явно непролетарским происхождением, графиню Панину, своровавшую общественные деньги, грозный пролетарский суд не расстрелял, отпустил. С формулировкой «выразить общественное порицание». Почему? Потому что это был большевистский, а не сталинский суд.
Адвокаты Сталина прибегли к изумительной аргументации. Дело в том, что политические заключенные – это особая статья. Их при Сталине обнаружилось намного больше, чем при царском режиме. Это «добавочные» заключенные. Но число их решили приуменьшить, приговаривая, что в их число входят и уголовники. А ведь это подтасовка.
Начнем разговаривать на языке адвокатов Сталина. Если в СССР – социализм, то социальных корней преступности – нет. К тому же с беспризорностью к 30-м годам в основном, покончено. Наконец, успехи социализма должны привести к воодушевлению, т.е. к исключительному расширению общественного контроля. В целом преступность должна снизиться до исчезающее малых размеров. Отсюда следует, что многочисленные уголовные процессы в 30-е годы в СССР – тоже липа. Понятно, нет?
Теперь уточним. Когда идет подсчет уничтоженных Сталиным с использованием коэффициентов смертности, речь идет об избыточных смертях в сравнении с рядом стоящими периодами. Т.е речь идет о вновь возникшем системном факторе, который увеличивает коэффициент смертности. Если отбросить демагогию я’ля сталинские адвокаты насчет социализма, то нужно пренебречь незначительными изменениями уголовной преступности. Следовательно, уголовники в число избыточных жертв не попадают.
Но… наивность… поборников нарастания классовой борьбы еще и в том, что даже если представить себе враждебный советской элите класс внутри СССР, получается следующее. Вот нарастает классовая борьба. В ходе борьбы, а также по мере «укрепления социализма», по мере успехов «социализма» враждебный класс должен уменьшаться в численности. Злоба же его возрастает стократ. По мере нарастания злобы всё легче становится выявлять врагов. Их число опять сокращается. Т.е. по мере успехов социализма классовая борьба должна, наоборот, ослабевать. А не нарастать.
Если сталинисты отбояриваются от отмирания государства наличием капиталистического окружения, они по любому не могут отрицать, что при приближении к коммунизму, т.е. К БЕСКЛАССОВОМУ ОБЩЕСТВУ, такая функция государства, как орудие подавления одного класса другим должна отмирать.
***
У любого думающего человека не мог не возникнуть вопрос: если следователи не смогли предъявить арестованным никаких улик, что же заставило старых большевиков сознаться в преступлениях, которые по советским законам караются смертью?
Люди, севшие в 30-е на скамью подсудимых, не раз представали перед царскими судами и прекрасно ориентировались в основах уголовного законодательства. Они знали, что не обязаны доказывать свою невиновность, что, напротив, бремя доказательства возлагается на государственного обвинителя. Казалось бы, самым разумным для них было хранить молчание и ждать, пока расследование их "дела" не потерпит фиаско. Вместо этого подсудимые, к изумлению всего мира, единодушно сознавались во всех преступлениях, какие только им ни приписывались. Этот необъяснимый феномен повторялся на всех трёх московских процессах. Зная, что следственные органы не располагают ни малейшими уликами против них, арестованные партийцы из каких-то таинственных побуждений согласились обеспечить своих обвинителей единственным компрометирующим материалом, на котором вообще строились процессы - своими собственными признаниями!
Вдобавок они делали это с такой готовностью, что юристам и психологам всего мира оставалось только ломать голову: что же происходит? На каждом из процессов подсудимые без малейшего колебания сознавались в самых чудовищных преступлениях. Они называли себя предателями социализма и пособниками фашистов. Они помогали прокурору подыскивать самые ядовитые и уничижительные эпитеты, нужные тому для характеристики их личностей и деятельности... Они старались превзойти друг друга в самобичевании, объявляя себя самыми активными участниками заговора, главными виновниками. С необъяснимым усердием обвиняемые играли роль собственных обвинителей.
Итак, подсудимые во всём соглашались с тем, что говорил обвинитель, и даже не протестовали, когда он грубо искажал факты их биографий. Так, уступая давлению Вышинского, Зиновьев признал, что он, в сущности, никогда не был настоящим большевиком. Ещё более характерным оказался диалог Вышинского с Христианом Раковским. Раковский был участником революционного движения с 1899 года, после революции Ленин назначил его на пост руководителя советской Украины.
Вышинский. Чем вы занимались в Румынии официально? Какие у вас были средства к существованию?
Раковский. Я был сыном состоятельного человека. Мой отец был помещиком. …
Вышинский. Значит, вы жили на доходы в качестве рантье?
Раковский. В качестве сельского хозяина.
Вышинский. То есть помещика?
Раковский. Да.
Вышинский. Значит, не только ваш отец был помещиком, но и вы были помещиком, эксплуататором?
Раковский. Ну конечно, я эксплуатировал. Получал же я доходы, а доходы, как известно, получаются от прибавочной стоимости. …
Вышинский. Ну ладно. Для меня важно было установить источник ваших доходов.
Раковский. А для меня важно сказать, на что я их тратил!
Вышинский. Это другой разговор. А сейчас вы поддерживаете отношения с различными помещичьими кругами?
Обвинитель так и не дал возможности Раковскому сказать, что он делал с наследством, полученным от отца. Почему же? Только потому, что Вышинский отлично знал - да и многие в партии знали, - что Раковский отдал всё унаследованное им состояние в фонд революционного движения. На его деньги существовала Румынская социалистическая партия, которую он же сам и основал, и ежедневная социалистическая газета, - он же её и редактировал. Наряду с этим Раковский субсидировал несколько революционных организаций в разных странах и оказывал материальную поддержку революционному движению в России,
А здесь ему не позволили даже сказать, что всё полученное им наследство было отдано партии! Вышинскому было важнее всячески выпячивать «помещичье прошлое» Раковского.
Даже в томе «Малой советской энциклопедии», вышедшем уже после исключения Раковского из ВКП(б) за участие в антисталинской оппозиции, пришлось указать, что этот человек стал профессиональным революционером с шестнадцати лет, принимал активное участие в рабочем движении многих стран, неоднократно подвергался за это аресту. Более того, энциклопедия сообщает, что в мае 1917 года он в связи с революционными событиями в России был освобождён русскими солдатами из румынской тюрьмы в Яссах.
Знаете, почему Вышинский так упирает на происхождение Раковского? Он, … наивный…, думает, что в этом заключается классовый подход. По Вышинскому человек оценивается не по его мыслям, убеждениям, и главное – поступкам, а по голосу крови. Т.е. Вышинский рассуждает как шовинист, как расист. Он и предпринимателя Энгельса упрятал бы в концлагерь, и Коллонтай, и Ленину бы дворянское происхождение припомнил.

Нежелание старых большевиков даже пальцем пошевельнуть в свою защиту само по себе уже настораживало. Но ещё более показателен такой факт: проявляя столь странное равнодушие к собственной защите, обвиняемые в то же время постоянно отстаивали правоту Сталина и его политику, оправдывая даже московские процессы, которые он затеял против них.
«Партия, - говорил Зиновьев в своём последнем слове, - видела, куда мы идём, и предостерегала нас. В одном из своих выступлений Сталин подчеркнул, что эти тенденции среди оппозиции могут привести к тому, что она захочет силой навязать партии свою волю... Но мы не внимали этим предупреждениям.»
Каменев в последнем слове сказал: «В третий раз я предстал перед пролетарским судом... Дважды мне сохранили жизнь. Но есть предел великодушию пролетариата, и мы дошли до этого предела.»
Вот уж, действительно, необычайное явление! Очутившись на краю пропасти, под гнётом обвинения, старые большевики рвутся на помощь Сталину, вместо того чтобы спасать себя, - будто не им грозит смертная казнь. А ведь из простого чувства самосохранения они должны были хотя бы в последнем слове сделать отчаянную попытку защитить себя и спастись, а вместо этого они тратят последние минуты жизни на восхваление своего палача, Сталина. Они заверяют окружающих, что он всегда был слишком терпелив и слишком великодушен по отношению к ним, так что теперь имеет право их уничтожить...
Оценивая их поведение, можно подумать, что каждым из них владело единственное непреодолимое желание: поскорее умереть. Но это не так. Они отчаянно боролись за жизнь, - но не доказывая свою невиновность, как поступают обвиняемые перед настоящим, беспристрастным, справедливым судом, а лишь стремясь возможно более точно соблюсти уговор со Сталиным: оклеветать себя и восславить его.

Сталин, разумеется, знал, что уже первый из московских процессов был встречен на Западе с недоверием. Было невозможно поверить, что недавние вожди советского народа вдруг превратились в предателей и убийц. Естественно, возникли предположения, что эти люди оклеветали себя, будучи подвергнуты пыткам, и что Сталин просто прикрывает судебной процедурой убийство ни в чём не повинных людей. Сталину было чрезвычайно важно рассеять такое впечатление. Но как? Если он попытается уверять, что старых партийцев не пытали, это лишь укрепит подозрение в том, что пытки всё-таки были. И вот на двух последующих московских процессах не кто иной, как сами обвиняемые, встают и опровергают упорные слухи о том, будто к ним применялись пытки.
Например, Бухарин, выступая на третьем московском процессе, назвал «заграничными выдумками», будто он и другие подсудимые подвергались пыткам, воздействию гипноза и наркотических средств, «сказками и безусловно контрреволюционными баснями».
Интересно, кстати, было бы узнать, какими путями Бухарин проведал, что пишет о нём зарубежная пресса. Как известно, в Советском Союзе никто, даже и те граждане, что находились на свободе, не имели доступа к иностранным газетам, - что же тут говорить о заключённых!
И как себе представляют картину апологеты Сталина? Что Бухарин и прочие, увидев в зарубежной прессе по пытки, тут же побежали оправдывать на суде Сталина? Разумеется, нет – им было указано, что и как говорить.
Допустим даже, что следак на очередном допросе вывалил перед, скажем, Бухариным, кучу зарубежных газет и сказал: «Видишь, что пишут НАШИ С ТОБОЙ враги! Ты же хочешь выступить против НАШИХ С ТОБОЙ врагов! Послужи делу социализма!»
Именно так и описывает дело Пильняк в рассказе «Шоколад»: укатали невинного человека в тюрьму, хотят расстрелять. Невинный мучается, мол, как так?! Тут выясняется, что он невиновен. Но приходит к нему следак и говорит, мол, скажи, что виновен. Ведь если тебя выпустить, это означает, что НКВД плохо работает, невинных хватает. Это послужит буржуазии. А если тебя расстреляют, тогда всё нормально, революцию надежно охраняют, авторитет социалистической власти укрепится. А ведь и верно, сказал невинный, нужно меня расстрелять! «И весело забарабанил пальцами по столу…»

Тут вот какая беда. Не могли действовать в рамках такой «логики» ни следователи, ни обвиняемые. Потому что больший поклеп на революцию трудно придумать, нежели обвинить в служении буржуазии и расстрелять тех, кто ее совершал. На месте мировой буржуазии лучше было бы признать правоту Сталина и заявить: «Посмотрите на этих гадов-революционеров! Вот к чему приводит революция.»  Но и обратный вариант не менее привлекателен для мировой буржуазии: указать на действия того, кто заявляет себя главным революционером.

С другой стороны, если людей заставляют служить социалистической власти в тюрьме, это означает, что следствие убеждено в их невиновности, в их преданности делу революции.
Между прочим, КПСС сохранила всю сталинскую методу вплоть до своего исчезновения. В 1988 году на допросе руководителя «Союза коммунистов» Бориса Ихлова в присутствии зав. кафедрой теоретической физики МГУ Игоря Тернова сотрудник КГБ спросил: «Вы понимаете, что своими статьями о плохой экологии вы льете воду на мельницу ЦРУ?» Логика вывернута. Виноваты не те, которые кричат, что они дохнут от плохой экологии, а тот «советский» чиновник, который эту плохую экологию устраивает, и тот, кто этого чиновника, как сотрудник КГБ, покрывает. Это КГБ с «советскими» чиновниками, устраивая плохую экологию, льют воду на мельницу ЦРУ, понятно, нет?
Еще один сталинский атавизм - болезненная реакция на критику. Сохранилась даже в современных «коммунистических» партиях: КПРФ, РКРП-РПК. Попробуйте их покритиковать – и вам тут же скажут, что вы льете воду на мельницу «Единой России», запишут во враги народа, в жидо-масоны и вашу фамилию «Иванов» переиначат в «Иванович».
Но уж если речь зашла об атавизмах сталинщины. Откуда, как вы думаете, у советской, ставшей потом российской, милиции-полиции такой опыт вышибания признаний путем избиений?

Обвиняемый на 2-м процессе Радек, славившийся остроумием, кажется, даже слегка переусердствовал в стремлении обелить сталинское следствие. Он сказал, выступая в зале суда: «Два с половиной месяца я мучил следователя. Здесь поднимался вопрос, не мучили ли нас в ходе следствия. Я должен сказать, что со мной дело обстояло как раз наоборот: это я мучил следователя, а не он меня!»
Что за парадокс: старые большевики были ужасно удручены тем, что мир сомневался в их виновности! Их прямо-таки выводил из себя тот факт, что в других странах их продолжали считать порядочными людьми и жертвами сталинской инквизиции, а вовсе не шпионами, предателями и убийцами. Накануне того дня, когда по приказу своего заклятого врага им предстояло получить пулю в затылок, они беспокоились о том, как бы в мире не подумали, что Сталин - бесчестный обманщик, заставивший их клеветать на себя и друг на друга.
Одной из особенностей московских процессов явилось поразительное единомыслие, связывавшее обвиняемых, обвинителя и защиту. Все они стремились доказать, что подсудимые несут ответственность за любые бедствия, обрушившиеся на советский народ - за голод, за частые железнодорожные катастрофы, за аварии на заводах и шахтах, сопровождавшиеся гибелью рабочих, за крестьянские восстания и даже за непомерный падёж скота, - в то время как Сталин, и никто кроме, является спасителем народа и «надеждой мира». Заявления подсудимых не отличались от деклараций прокурора. Речи защитников содержали ещё более резкие выпады по адресу обвиняемых, чем позволял себе государственный обвинитель.
Хотя сам Вышинский отметил, что следственные органы не смогли обнаружить документальных свидетельств и, таким образом, обвинение основывается лишь на признаниях обвиняемых, защитник Брауде заявил на суде: «В настоящем деле, товарищи судьи, не может быть спора о фактах. Товарищ прокурор был совершенно прав, когда заявил, что со всех точек зрения - с точки зрения документов, собранных по делу, с точки зрения допроса вызванных в суд свидетелей... все факты подтверждены, и в этой части защита не имеет намерения входить в какое-либо противоречие с обвинением.»
Другой защитник, Казначеев, в своей речи на втором из московских процессов сказал: «Факты дела основаны не только на показаниях обвиняемых, но и отягощены весом свидетельств, имеющихся в нашем распоряжении. Тяжесть вины подсудимых не поддаётся измерению!»
У документов нет и не может быть точки зрения, они ведь неживые. Документы – это те же признательные показания. «Свидетельства» - опять же признательные доказательства.  «Со всех точек зрения» - тоже не может быть, скажем, с точки зрения фашистов они правильно вторглись в СССР. Вы будете смеяться, но этот птичий язык сталинского времени, эта демагогия и сегодня воспринимается сталинистами как что-то человеческое. Они не понимают, в чем тут демагогия.

Пример: Когда речь зашла о разрешении продажи водки, Сталин заявил, что нужны деньги, можно было бы занять у мировой буржуазии, но это поставит в зависимость; поэтому займем у своего народа. Но это не просто "займем". "Займем" - это подтасовка. На деле это значит - понизим качество жизни, значит - понизим производительность, значит - снизим гражданскую активность. Значит - подготовим почву для разгула пьянства. «Поставит в зависимость» - это и есть демагогия, обман трудящихся.
Или: когда во время войны один деятель предложил в танках двойную броню (а это означало перестройку всей танковой промышленности), Сталин сказал: «Разрушаясь, защищает. Вот диалектика!» И вся танковая промышленность надолго завязла в тогда не осуществимом проекте. С диалектикой – тоже демагогия.
А какие формулировки у Верхсуда. «Не нашли ни единого факта, подтверждающего невиновность.»
Или: «Тов. Сталин в своей телеграмме на имя ЦК компартии Испании, на имя тов. Хосе Диас сказал, что «трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании. Они, - сказал тов. Сталин, - отдают себе отчет, что освобождение Испании от гнета фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а - общее дело для всего передового и прогрессивного человечества.»
Как вы думаете, откуда это? Из новогоднего выступления в Мадриде? Из приветствия на школьном утреннике? Не смейтесь – это фрагмент доказательства из речи Вышинского «Шпионаж и террор» по «Делу антисоветского троцкистского центра». И далее:
«И я хочу просить вас, товарищи судьи, чтобы и вы, взвешивая  все обстоятельства данного дела и оценивая значение преступлений, совершенных подсудимыми, также подошли к этому делу с точки зрения охраны интересов нашего государства, с точки зрения интересов всего передового и прогрессивного человечества.»
Вы можете себе представить, чтобы такая откровенная демагогия звучала в зале суда?
А это откуда: «Ленинизм учит не только искусству наступления, но и искусству отступления. «Нельзя, - писал Ленин, - победить, не научившись правильному наступлению и правильному отступлению.» (т. XXV, с. 177)» Из урока по обществоведению в 9-м классе? Нет! Оттуда же.
Как же убивали Горького, ну, по прямому указу Троцкого? Вот как: «… И Рыков на мой вопрос прямо сказал: «Он, Енукидзе, говорил настолько в повышенных тонах или резко враждебных выражениях, что мне было ясно, что за этим тоном кроется возможность применения насильственных мер.» Следовательно, я считаю совершенно точно установленным, что в 1935 г. Енукидзе с Рыковым говорили о Горьком в угрожающих для Горького тонах. …»
Ленин пишет: «Бухарин – любимец партии.» Вышинский о Бухарине: «… эта проклятая помесь лисы и свиньи…»

Сталинисты утверждают, что Каменева и Зиновьева надо было расстрелять хотя бы за то, что они раскрыли время готовящейся революции, а Бухарина за то, что хотел войны до победного конца, а Ленина, чтоб не мешал – арестовать. Но если их не расстрелял сам Ленин, даже в условиях той страшной Гражданской войны – так Сталину вообще в тряпочку бы помалкивать.

Крыленко, еще один сталинский кадр, на процессе по делу выдуманного Меньшевистского бюро РСДРП, обвинял разрушителей советской промышленности, инженеров, технологов, руководителей в том, что они агенты гестапо. Крыленко не ведал, что у гестапо за рубежом в те годы агентов не водилось. Вообще. И денег у гестапо на это не было. Правда, многих тогда хоть и не оправдали, но отпустили – в отличие от 1937 г., а Рамзин даже награду получил.
Вы видели недавно рассекреченную запись его выступления на суде? Нелепее, срежиссированнее не придумать.

Вот еще выдержка из речи Вышинского на процессе о троцкистском центре «Как они боролись против Ленина»:
«Вот Ратайчик, не то германский, не то польский разведчик, но то, что разведчик, в этом не может быть сомнения… И вот, этот Ратайчик, со всеми своими замечательными, вскрытыми следствием и судом, качествами, становится ближайшим помощником Пятакова по химической промышленности. Химик замечательный! (Движение в зале.) Пятаков знал, кого выбирал. … Если бы у Пятакова не было никаких других преступлений, то только за одно то, что он подпустил такого человека к химической промышленности, его надо было привлечь к самой суровой ответственности!»
Т.е. следствие не в курсе, чьим разведчиком был Ратайчик. Т.е. вообще не располагало никакими фактами. Зато полностью уверено, что чьим-то уж разведчиком он точно был.
Что ж тогда не привлекли к самой суровой ответственности Сталина, назначившего на должность Ягоду и Ежова, ставшими впоследствии врагами народа? Почему не сожгли книги дворянина Блока? Почему не расстреляли дворянина Ленина? Почему все восхваляют Сталина и поносят Хрущева, ведь Хрущев – один из первых, приближенных к себе Сталиным?
Еще образчик:
«… Или возьмите Дробниса, старого профессионального троцкиста, этого истребителя рабочих по формуле - «чем больше жертв – тем лучше». Или возьмите Князева, японского разведчика, пускавшего под откос не один десяток маршрутов. Или Лившица, бывшего заместителя наркома путей сообщения и одновременно заместителя Пятакова по преступным делам на транспорте. …»
Никаких доказательств, что несчастный Дробнис уничтожал рабочих или что Князев пускал под откос «маршруты» десятками – нет. А Пятакова же обвиняли в уголовном порядке за то… о, господи. За то, что он выступал против позиции Ленина по вопросу о самоопределении наций. От так.
Вы представляете, сколько подобной демагогии произнес Вышинский за годы своей «работы». А ведь был не один Вышинский.

Специалиста по квантовой статистике Руммера сослали на юг, где он пять лет работал банщиком – только потому, что сталинистские идеологи решили: квантовая механика есть агностицизм. Блестящего физика-ядерщика Д. Д. Иваненко упекли на год в тюрьму вообще ни за что. То, что Россия сегодня не может сопротивляться наступлению ГМО, есть заслуга Сталина и Лысенко, удушивших и Вавилова, и генетику.
И, как вы думаете, действует эти аргументы на сталинистов? Ничуть. Они даже не понимают, о чем речь. Почему, спросите вы, ведь это так ясно и понятно? Да потому, что… наивные… !

Но кто-нибудь может подумать, что так называемые защитники произносили свои демагогические речи, утратив всякое чувство стыда и стараясь не встречаться глазами со своими подзащитными, а те, напротив, метали в их сторону гневные взгляды, поскольку их доверие к защите оказалось так подло обмануто. Ничего подобного! Защитники не могли испытывать угрызений совести, да и подсудимые вовсе не были охвачены негодованием. Перед каждым маячит роковая дилемма. Для обвиняемого она выглядит так: играть роль уголовного преступника - или погубить не только себя, но и свою семью. Для обвинителя и председателя трибунала - провести судебный спектакль, назначенный Сталиным, без сучка и задоринки или погибнуть ни за что, за малейшую ошибку, которая даст повод заподозрить, что всё дело шито белыми нитками. Для защитника - в точности исполнить инструкцию или разделить судьбу своих подзащитных.
Вы видели, чтобы так себя вели подсудимые, если они настоящие преступники? Вы слышали подобную чушь из уст реальных преступников: Пеньковского, директора Елисеевского гастронома, Медунова, или реальных, а не мнимых фашистов на Нюрнбергском процессе?
А многих ломали пытки. И это доказанный факт, есть и соответствующий документ, подписанный лично Сталиным. В январе 1939-го он специальной шифротелеграммой оповестил региональных руководителей партии и НКВД, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП(б)»
Сохранились собственноручные резолюции Сталина на поступавших к нему от Ежова протоколах допросов арестованных, в которых он требовал «бить». Например: 13 сентября 1937-го в письменном указании Ежову Сталин требует: «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям (Оренбург, Новосибирск и т.п.)»; или 2 сентября 1938-го на сообщении Ежова о «вредительстве в резиновой промышленности» Сталин оставляет пометку: «NBВальтер (немец)» и «NB(избить Вальтера)». Личные пометки Сталина зафиксированы и в его пометках «бить, бить» в опубликованных ныне так называемых расстрельных списках.

Апологеты Сталина дошли до того, что указывают на тех лидеров КПСС, которые в 1991-м живо перекрасились в капиталистов, мол, тут не надо удивляться предательству старых большевиков. Да в том беда, что эти лидеры КПСС никакого отношения к большевизму не имели, ни ссылки, ни тюрьмы, ни марксизм не проходили. Наоборот, они прошли сталинскую школу. Они сталинисты.

Одна из целей Сталина состояла в том, чтобы запугать недовольные массы рабочих и тех членов партии, кто всё ещё сочувствовал оппозиционерам. Требовалось показать им, какая судьба ждёт любого, кто осмелится поднять голос против сталинской диктатуры. В соответствии с этой целью обвиняемые со своей стороны обратились к членам партии с недвусмысленными предостережениями.
Подсудимый Богуславский сказал: «Я начал с пустяка, который, на первый взгляд, может показаться невинным... В один прекрасный день вы сворачиваете с дороги, совершаете ошибку, вы настаиваете на своих ошибках и, как правильно сказал вчера государственный обвинитель, это может привести и приводит, как в нашем случае, к фашистскому контрреволюционному болоту.»
Подсудимый Розенгольц выразил ту же сталинскую угрозу такими словами: «Жалкой и несчастной будет судьба того, кто допустит хоть малейшее отклонение от генеральной линии партии!»
Вышинский уснащал свои обвинительные речи обильными дифирамбами «великому, гениальному, мудрому, любимому и дорогому Сталину», а одно из выступлений закончил так: «Мы, наш народ будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге во главе с нашим любимым вождем и учителем - великим Сталиным - вперёд и вперёд, к коммунизму!» Оказалось, что шагали вперед к Ельцину.

Бухарин на суде восклицал: «Он - надежда человечества! Он - зиждитель!» Другой подсудимый, Розенгольц, провозглашал: «Да здравствует партия большевиков с её традициями энтузиазма, героизма, самопожертвования, которых нет нигде в мире, кроме как в нашей стране, идущей к светлому будущему под руководством Сталина!»
От прокурора и подсудимых не отставали и защитники: «Что же касается сталинского руководства, против которого была направлена эта борьба, - рассуждал защитник Коммодов, - ...170 миллионов заслонили своего вождя стеною любви, уважения и преданности, которую не сломить никому! Никому и никогда!»
Апологеты Сталина обожают приводить хвальбу Черчилля Сталину. Нашли кого цитировать – ставленника буржуа, занюханного Черчилля.
***

Каждый, кому привелось читать или хотя бы просматривать официальные стенограммы московских процессов, наверняка заметил, что все они направлены в первую очередь против Троцкого. Он был особенно ненавистен Сталину, и ненависть только усиливалась оттого, что с 1929 года Троцкий находился за границей, в изгнании, и был вне пределов досягаемости.
Не имея в то время возможности казнить этого выдающегося руководителя двух русских революций – 1905-го и, вместе с Лениным, 1917 годов, Сталин временно удовлетворил свою жажду мести, заставив всех участников московских процессов - подсудимых, прокурора и защитников - поносить Троцкого и изображать его главным преступником и моральным выродком.
Почему? Во-первых, революцию возглавили Ленин и Троцкий, а Сталин был вообще не удел. Сталин сначала писал о выдающейся роли Троцкого в революции потом решил занять его место в истории. Сталин полностью принял план Троцкого индустриализации за счет крестьянства. Сталин полностью принял идею Троцкого (раскритикованную Лениным), чтобы профсоюзы стали приводными ремнями партии… И т.д., и т.п. … Так что не только борьба за власть.
Задавшись целью представить Троцкого в качестве организатора и руководителя всего «контрреволюционного подполья», Сталин выдумал «нити заговора», тянущиеся в СССР из тех стран, где в разное время жил Троцкий - Дании, Франции, Норвегии.
Сталин наметил два вида этих связей Троцкого с «контрреволюционным подпольем». Во-первых, Троцкий якобы ведёт тайную переписку с руководителями этого подполья, находящимися в СССР, Во-вторых, они специально приезжают к нему из Советского Союза, чтобы отчитаться перед ним и получить новые директивы.
Мы уже знаем, что на московских процессах государственный обвинитель не смог предъявить ни одной строчки из этой «тайной переписки», хотя она шла якобы в течение нескольких лет. Тем более важно было доказать, что, по крайней мере, тайные свидания «заговорщиков» с Троцким действительно происходили, и не раз. Ради подкрепления этой версии руководство НКВД внушило троим обвиняемым - Гольцману, Пятакову и Ромму, - что им надлежит признать на суде, будто бы каждый из них в разное время встречался с Троцким за границей и получал от него директивы для подпольной организации. Показания этих обвиняемых сделались главным козырем обвинения и, как рассчитывал Сталин, должны были принести немалый эффект. Однако неожиданно для него выяснилось, что существенные детали этих встреч с Троцким не выдерживают критики. Это обстоятельство лишило всякого юридического смысла «признания» обвиняемых об их свиданиях с Троцким.
Промах, допущенный в этом вопросе Сталиным, объясняется просто. Дело в том, что Троцкий жил за границей с 1929 года, когда его выслали из СССР. Естественно, только там он и мог встречаться с «заговорщиками». Идея таких встреч казалась Сталину настолько соблазнительной, что он упустил из виду весьма немаловажное обстоятельство: власть НКВД на заграницу не распространялась, следовательно, там нельзя было пресечь проверку фактов и установление истины. В этих условиях юридический спектакль, основанный на мнимых свиданиях «заговорщиков» с Троцким, был сопряжён с большим риском.
Разоблачение фальшивки Сталина в данном случае произошло так.
На первом из московских процессов подсудимый Гольцман признался, что, будучи послан со служебным поручением в Берлин в ноябре 1932 года, он тайно встретился там со Львом Седовым, сыном Троцкого, и, по поручению одного из руководителей заговора (И. Н. Смирнова), передал ему для Троцкого некие отчёт и шифр для дальнейшей связи. В ходе одной из следующих встреч Седов якобы предложил Гольцману съездить вместе с ним к Троцкому, жившему тогда в Копенгагене.
«Я согласился, - показывал Гольцман на суде, - но предупредил его, что по соображениям конспирации мы не должны ехать туда вдвоём. Я договорился с Седовым, что буду в Копенгагене через два или три дня, остановлюсь в гостинице "Бристоль" и там встречусь с ним. Я направился в гостиницу прямо с вокзала и в вестибюле встретил Седова. Около 10 часов утра мы отправились к Троцкому.»
Гольцман признал, что Троцкий сказал ему: «...необходимо убрать Сталина... необходимо подобрать людей, пригодных для выполнения этого дела.»
Когда признания Гольцмана были опубликованы в газетах, Троцкий объявил их ложными и тут же, через иностранную прессу, обратился к советскому трибуналу и государственному обвинителю Вышинскому с требованием пусть они спросят Гольцмана, с каким паспортом и под каким именем он приезжал в Данию.
Вышинский, конечно, не задал Гольцману таких вопросов. Зная, что датские власти регистрируют имена и паспортные данные всех въезжающих в страну иностранцев, он боялся, что западные журналисты начнут наводить в Дании справки и вся эта история будет публично разоблачена как чистейшая выдумка. Между тем показания Гольцмана были существенно важны для процесса в целом: на них базировались обвинения, выдвинутые против остальных подсудимых. В обвинительном заключении было сказано (и в дальнейшем подтверждено ещё раз в тексте приговора), что подсудимые были намечены как исполнители террористических актов согласно директивам, полученным в Копенгагене от Троцкого именно Гольцманом.
Трибунал приговорил всех подсудимых, в том числе и Гольцмана, к расстрелу. 25 августа 1936 года, на следующий день после вынесения приговора, он был приведён в исполнение. «Мёртвый не скажет», - гласит известная пословица. Сталин и Вышинский полагали, что их судебный спектакль теперь уж никогда не будет разоблачён. Однако они просчитались.
1 сентября (не прошло и недели после расстрела «заговорщиков») газета «Социалдемократен», официальный орган датского правительства, опубликовала сенсационное сообщение; гостиница «Бристоль», где якобы в 1932 году происходила встреча Седова с Гольцманом и откуда оба они, по свидетельству Гольцмана, направились на квартиру Троцкого, была в действительности закрыта в связи со сносом здания ещё в 1917 году.
Мировая пресса немедленно подхватила сенсацию. Со всех сторон, от врагов и недоумевающих друзей, в Москву потекли запросы: как же так? Сталин хранил молчание.
В США под председательством известного философа Джона Дьюи была образована комиссия по расследованию обвинений, выдвинутых Москвой против Троцкого. Тщательно изучив факты, касающиеся «копенгагенского эпизода», она пришла к таким выводам:
«Общеизвестно и доказано, что в Копенгагене в 1932 году гостиницы "Бристоль" не существовало. Очевидно, таким образом, что Гольцман не мог встретиться с Седовым в этой гостинице. Тем не менее, он ясно заявил: он уговорился с Седовым, что "остановится" в этой гостинице и встретится с ним именно здесь, и такая встреча действительно состоялась в вестибюле этой гостиницы...
Таким образом, мы вправе считать установленным: ...что Гольцман не встретился здесь с Седовым и не направился с ним к Троцкому; что Гольцман не виделся с Троцким в Копенгагене.»
Помимо разоблачения «показаний» Гольцмана, комиссия абсолютно точно установила, что Седова вообще не было и не могло быть в Копенгагене в период с 23 ноября по 2 декабря 1932 года, то есть в дни, когда здесь находился Троцкий. Редко случается, чтобы частная комиссия, не облечённая государственной властью, не имея доступа к правительственным источникам информации и не нанимая специальных агентов, оказалась в состоянии собрать такое количество бесспорных доказательств - свидетельских показаний и документов, - как это удалось сделать комиссии Дьюи, в частности по вопросу о встрече Седов-Гольцман. Я приведу всего два примера таких свидетельств.
Во-первых, это зачётная книжка Седова, бывшего в то время студентом Высшей технической школы в Берлине, экзаменационные листы с подписями и печатями этой школы и подписями преподавателей, журнал посещаемости занятий с датами и подписями, - все эти документы однозначно свидетельствуют, что в те дни, когда Троцкий находился в Копенгагене, его сын сдавал экзамены в Берлине.
Во-вторых, личная переписка Седова с родителями, не оставляющая сомнений в том, что с 23 ноября по 3 декабря 1932 года он находился именно в Берлине. Так, в одном из писем, адресованном родителям накануне их отъезда из Дании, он пишет:
«Дорогие мои, ещё около полутора суток вы будете всего в нескольких часах езды от Берлина, но я не смогу приехать повидать вас! Немцы не дали мне разрешения продлить моё пребывание здесь, а без него я не получу датской визы, да если б и получил - не смог бы вернуться в Берлин.»
Ещё более выразительным свидетельством является открытка, посланная Седовой-Троцкой сыну из датского порта Эльсберг в день отъезда из Дании. В этой открытке с почтовым штампом «Эльсберг, 3 дек. 32» Седова-Троцкая с огорчением пишет, что им не удалось повидаться перед отъездом и кончает такими словами: «Я всё ещё надеюсь, что произойдет чудо - и мы увидимся с тобой здесь.»
3
Узнав о сообщениях датских газет об отсутствии в Копенгагене гостиницы «Бристоль», Сталин пришёл в бешенство: «На кой черт вам сдалась эта гостиница! Сказали бы, что они встретились на вокзале. Вокзалы всегда стоят на месте!» Сталин приказал Ягоде произвести детальное расследование и доложить ему фамилии сотрудников НКВД, виновных в такой дискредитации всего судебного процесса. В надежде как-то выправить положение Ягода сразу же отрядил в Копенгаген опытного сотрудника Иностранного управления НКВД, чтобы тот посмотрел на месте, что можно сделать для ликвидации промаха или хотя бы смягчения столь скандального эпизода. Сотрудник вернулся ни с чем. Множество людей, причастных к этому делу, недоумевало: как вообще могло случиться, что НКВД выбрало для столь серьёзного дела несуществующий "Бристоль". Ведь в Копенгагене имеется бесчисленное множество реально существующих гостиниц, - казалось бы, есть из чего выбирать! Специальное расследование, проведённое по требованию Сталина, выявило следующее.
Когда Гольцман, не выдержав инквизиторского нажима следователей, согласился, наконец подписывать всё, что ему будет предъявлено, организаторам процесса потребовалось выбрать место мнимых встреч Гольцмана с Седовым, притом такое место, чтобы оттуда легко было попасть на квартиру Троцкого.
Ежов решил, что наиболее подходящим местом является гостиница. Название соответствующей копенгагенской гостиницы следовало получить от так называемого Первого управления Наркоминдела, собиравшего информацию обо всех зарубежных странах. Однако начальник Секретного политического управления НКВД Молчанов, обеспечивавший "техническую сторону" подготовки судебного процесса, счёл неосторожным прямо обращаться в Наркоминдел за названием гостиницы в Копенгагене. Он знал, что это название вскоре будет фигурировать на открытом процессе и сотрудники Наркоминдела смогут сообразить, что к чему. Но Молчанов перемудрил. Он приказал своему секретарю позвонить в Первое управление Наркоминдела и попросить рекомендовать несколько гостиниц в Осло и Копенгагене - якобы для размещения группы видных сотрудников НКВД, направляемых в скандинавские страны.
Молчановский, секретарь, так и сделал. Но, перепечатывая полученный список гостиниц для своего шефа, он перепутал, какие из названных гостиниц находятся в Осло, а какие в Копенгагене. Так возникла ошибка, сыгравшая столь роковую роль на судебном процессе. Молчанов, как на грех, остановился на названии "Бристоль", действительном для Осло, но не существующем в Копенгагене.
Откуда же было знать об этом Гольцману, подписавшему своё признание о связях с Троцким?
Еще веселее дело обстояло с одним инженером, которого судила тройка. Его заставляли сознаться, что он английский шпион. Больше того: чтоб он это доказал. Инженер шпионом себя называть не стал, но в доказательство своей шпионской деятельности привел факты подписания им договоров с британскими фирмами. Получил свой срок, а вот уж из лагеря наладился писать письма с требованием пересмотра дела. Дело в том, что все договоры он подписывал с санкции правительства СССР…
А сталинисты всё верят своему богу. Как наши пенсионеры – депутатам от «Единой России».

А вот каких, например, людей уничтожал Сталин:
Г. Я. Сокольников. В 1905 вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (большевиков) — РСДРП(б). Участвовал в революционных событиях 1905—1907, в том числе в восстании в Москве в декабре 1905. Являлся партийным пропагандистом в Городском районе, затем входил в состав Сокольнического райкома РСДРП и Военно-технического бюро при московском комитете партии.
Осенью 1907 арестован, в феврале 1909 приговорён к ссылке на вечное поселение, которую отбывал в селе Рыбном Енисейской губернии. Однако уж через шесть недель после прибытия в это село бежал из ссылки, а вскоре выехал за границу. Поселился во Франции, совмещал учёбу в университете с журналистской деятельностью (участием в издании газеты «За партию» и заведованием рабочим клубом «Пролетарий».
Жил в Швейцарии, где организовал бюро заграничных групп большевиков-партийцев, работал в Швейцарской социал-демократической партии. Последовательно придерживался «интернационалистических» позиций, близких к точке зрения В. И. Ленина, вместе с которым вернулся в Россию после Февральской революции в «пломбированном вагоне» (апрель 1917). Очень быстро стал одним из лидеров московских большевиков, с апреля 1917 — член московского комитета РСДРП(б) и фракции большевиков в исполкоме Моссовета. Выступал с резкой критикой в адрес Временного правительства, меньшевиков и эсеров, считая возможным объединение лишь с близкими к большевикам социал-демократами-интернационалистами. Составил проект новой программы большевистской партии.
На VI съезде РСДРП(б) (июль — август 1917) был избран членом центрального комитета партии. Входил в состав исполкома Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов и ВЦИК Советов. Являлся членом политического бюро ЦК большевистской партии, созданного для подготовки вооружённого восстания против Временного правительства. После прихода к власти большевиков был членом ВЦИК нового состава, редактором газеты «Правда».
В ноябре 1917 был избран членом Учредительного собрания от Тверской губернии.
С ноября 1917 руководил национализацией банковской системы страны в качестве помощника комиссара Государственного банка на правах товарища управляющего, руководителя Комиссариата бывших частных банков, члена коллегии Народного комиссариата финансов (Наркомфина). Автор проекта декрета о национализации банков. В ноябре 1917 также вошёл в состав делегации, которая была направлена в Брест-Литовск для переговоров о перемирии. После отказа Льва Троцкого от руководства делегацией в Брест-Литовске, сменил его на этом посту и 3 марта 1918 подписал Брестский мир от имени большевиков (Советской России).
В мае-июне 1918 — член президиума Высшего совета народного хозяйства, работал в газете «Правда».
В июне 1918 вёл переговоры в Берлине по экономическим и правовым вопросам, связанным с Брестским миром.
С 1918 находился на фронтах Гражданской войны, был членом Реввоенсовета 2-й и 9-й армий, Южного фронта. В 1919—1920 — командующий 8-й армией: не имевший военного образования и опыта самостоятельного командования Сокольников был назначен на этот пост для укрепления доверия личного состава к начальству, после того, как часть работников штаба в условиях наступления Вооружённых сил Юга России дезертировали, а некоторые из них перешли на сторону белых. Показал себя хорошим организатором — под его командованием армия перешла в контрнаступление, совершила тяжёлый переход от Воронежа до Ростова-на-Дону, завершившийся взятием этого города. Затем она, совершив быстрый обходной манёвр, вышла к Новороссийску, что означало окончательное поражение деникинской армии. За военные заслуги был награждён орденом Красного Знамени.

Занимая посты в Красной армии, Сокольников негативно относился к политике «расказачивания», проводимой рядом партийных и советских работников и направленной на уничтожение казачества. Поддерживал казачьего красного командира (бывшего войскового старшины) Филиппа Миронова, которого взял под защиту после приговора к расстрелу по обвинению в восстании против советской власти. Последовательный противник «партизанщины», сторонник строительства Красной армии на регулярной основе с использованием военных специалистов. Так ещё в 1919 году выступая на VIII съезде РКП(б) Сокольников смело указал на положительное влияние, которое оказывают военспецы в работе военного комиссариата.
В 1920 — командующий Туркестанским фронтом, председатель Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК и председатель Туркбюро ЦК ВКП(б). Руководил утверждением советской власти в Туркестане, борьбой с «басмаческим» движением, проведением в короткие сроки в Туркестане денежной реформы — заменой местных обесцененных денежных знаков (туркбон) на общесоветские деньги. Во время его работы в регионе была отменена продразвёрстка (раньше, чем в целом по стране), которая была заменена продналогом, разрешена свободная торговля на базарах, освобождены из тюрем представители исламского духовенства, заявившие о своей политической лояльности. Позднее аналогичный набор мер был реализован в общероссийском масштабе в рамках НЭПа («Новой экономической политики»), одним из главных проводников которого позднее был Сокольников.
Практически весь 1921 не участвовал в активной политической деятельности из-за тяжёлой болезни, находился на лечении в Германии, где ему была сделана операция.
Вернулся к работе осенью 1921, когда был назначен членом коллегии Наркомфина, в 1922 стал заместителем народного комиссара финансов и фактически возглавил это ведомство (нарком, Николай Крестинский, одновременно был полпредом РСФСР в Германии и постоянно находился в Берлине). В этот период страна переживала финансовый кризис, к 1921 рубль по сравнению с довоенным временем обесценился в 50 тысяч раз, средние цены на товары увеличились более чем в 97 тысяч раз. Осенью 1922 Сокольников официально стал наркомом финансов РСФСР, а после образования народного комиссариата финансов СССР в июле 1923 возглавил это учреждение (занимал пост наркома финансов СССР до января 1926).
«…наш милый, талантливый и ценнейший т. Сокольников в практике торговли ничего не смыслит. И он нас погубит, если ему дать ход» (В. И. Ленин в письме Л. Б. Каменеву)

Летом 1922 участвовал в Гаагской конференции. В 1923—1924 руководил проведением денежной реформы, последовательный приверженец создания устойчивой валюты. Опирался в проведении финансовой политики на профессионалов, в том числе на специалистов из государственного аппарата царской России и учёных. Во время его пребывания на посту наркома в СССР была введена в обращение твёрдая валюта — «червонец», приравненная к 10-ти рублёвой золотой монете царской чеканки и обеспеченная на 25 % своей стоимости золотом, другими драгоценными металлами и иностранной валютой и на 75 % — легко реализуемыми товарами и краткосрочными обязательствами. Весной 1924 в обращение поступили казначейские билеты. Началась чеканка серебряной разменной и медной монеты. В 1925 советский червонец официально котировался на биржах ряда стран (в том числе Австрии, Турции, Италии, Китая, Эстонии, Латвии, Литвы), а операции с ним проводились в Великобритании, Германии, Голландии, Польше, США и многих других странах.

Во время пребывания Сокольникова на посту наркома финансов была создана система банковских учреждений во главе с Государственным банком, начали проводиться государственные кредитные операции (краткосрочные и долгосрочные займы), ликвидировано натуральное налоговое обложение и создана система денежных налогов и доходов, созданы Госстрах и государственные трудовые сберкассы, дифференцированы государственный и местные бюджеты, выработаны нормы советского бюджетного права, введены финансовая дисциплина и отчётность. Таким образом, в СССР была создана нормальная финансовая система.

Сторонник жёсткой финансовой политики, противник нереальных хозяйственных планов и ускоренного развития промышленности с помощью инфляционных механизмов, которое могло привести к крушению национальной валюты. Приверженец «медленного, постепенного и осторожного осуществления социализма на деле». Заявлял, что «… если у нас возле Иверской часовни на стене написано: «Религия — опиум для народа», то я бы предложил возле ВСНХ повесить вывеску: «Эмиссия — опиум для народного хозяйства».»
Рассматривал советскую экономику как часть мирового хозяйства. Полагал, что экономический и финансовый подъем Советской России возможен в короткий срок, только если она сумеет хозяйственно примкнуть к мировому рынку и опереться на широкую базу сравнительно примитивного товарного хозяйства в России.
В июне 1924 — декабре 1925 — кандидат в члены Политбюро ВКП(б). В 1925—1926 участвовал в деятельности «новой оппозиции» в партии, лидерами которой были Лев Каменев и Григорий Зиновьев, выступал за коллективное руководство партией, высказывал сомнения в необходимости сохранения поста генерального секретаря ЦК ВКП(б), который занимал Иосиф Сталин.
После поражения оппозиции отошёл от неё, потеряв пост наркома финансов, при этом сохранив возможность занимать значимые посты в государственном аппарате, но утратив реальное политическое влияние. В 1926—1928 — заместитель председателя Госплана СССР. В 1928—1929 — председатель Нефтесиндиката. В 1929—1932 — полпред (посол) СССР в Великобритании, с 1932 — заместитель народного комиссара иностранных дел. В 1930 утратил пост члена ЦК партии, будучи переведён в кандидаты в члены ЦК. В январе 1934 был подвергнут резкой критике на Московской партийной конференции за «ошибки в области индустриализации» — в частности, Лазарь Каганович заявил, что простая колхозница политически грамотнее «учёного» Сокольникова.

В 1935 был назначен на пост первого заместителя наркома лесной промышленности СССР, что выглядело явным понижением по сравнению с теми должностями, которые он занимал ранее.
26 июля 1936 года арестован по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра», в том же месяце опросом исключён из состава кандидатов в члены ЦК и из партии. Во время следствия, как и другие обвиняемые, был подвергнут сильному давлению; в то же время Сокольникову, по некоторым данным, обещали, что его жена Галина Серебрякова останется на свободе и сможет заниматься писательской деятельностью (обещание выполнено не было). Об этом свидетельствуют воспоминания Серебряковой о том, что её мать вызвали на Лубянку и принудили написать письмо Сокольникову о том, что с её дочерью всё в порядке. В результате на открытом судебном процессе был вынужден признать свою вину и 30 января 1937 года приговорён к 10 годам тюрьмы.
По официальной версии 21 мая 1939 убит заключёнными в Верхнеуральском политизоляторе.
При расследовании, проведённом ЦК КПСС и КГБ в 1956—1961 годы, бывшие оперуполномоченные работники НКВД Федотов и Матусов показали, что убийство Сокольникова (как и Карла Радека за два дня до этого) было произведено под руководством старшего оперуполномоченного НКВД Кубаткина, действовавшего по прямому указанию Л. П. Берии и Б. З. Кобулова; распоряжение о ликвидации заключённых исходило лично от Сталина.

В Тобольскую тюрьму, где сидел Сокольников, приехал оперуполномоченный секретно-политического отдела Шарок, и они вместе с начальником тюрьмы Флягиным и бывшим сотрудником НКВД, который был осужден по Кировскому делу, Лобовым, убили 21 мая 1939 года Сокольникова.

Серебряков Леонид Петрович (30.5.1890, Самара - 1.2.1937, Москва), партийный и государственный деятель. Сын рабочего. Работал на пивоваренном заводе (Уфа), затем токарем на металлическом заводе (Луганск). В 1905 вступил в РСДРП, большевик. Участник революционных событий 1905-06 в Луганске, член комитета РСДРП. Вел партработу в Донбассе, Баку, Николаеве, Одессе. Москве, Самаре, Петрограде, Томске. Неоднократно арестовывался. В янв. 1917 призван в армию, служил в запасном полку в Костроме. В февр. 1917 вывел полк из казарм в поддержку революции: один из организаторов Костромского совета рабочих и солдатских депутатов. С июля 1917 работал в Москве, с окт. член Президиума Моссовета, секретарь Московского областного бюро РКП(б), член и секретарь Президиума ВЦИК. В 1919-21 член Оргбюро ЦК. В 1920-21 секретарь ЦК РКП(б). Во время Гражданской войны был членом Реввоенсовета (РВС) Южного фронта и одно время нач. Политического управления РВС Республики. С 1921 комиссар Главного управления путей сообщения, а с мая 1922 зам. наркома путей сообщения СССР. С 1924 на хозяйственной работе в системе Наркомата путей сообщения. В 1927 исключен из партии, в 1930 восстановлен. С 1931 нач. Центрального управления шоссейных дорог и автотранспорта при СНК СССР, затем нач. Главного управления шоссейных дорог НКВД СССР, в 1935-36 1-й зам. нач. 17.8.1936 арестован по обвинению в организации террора и в шпионаже. В качестве одного из главных обвиняемых привлечен к процессу по делу "Параллельного антисоветского троцкистского центра". 30.1.1937 приговорен к смертной казни. Расстрелян.

Красный казак, большевик Каширин. В апреле 1918 г. Н.Д. Кaшиpин вступил в ряды РКП/б/.
С усилением наскоков белых на Оренбург и Орск, Каширин сформировал конно-пеший отряд численностью до 880 штыков и сабель. Из Орска Каширин двинулся в губернский центр, где повстречался с отрядом, который возглавил В.К. Блюхер.
В момент выхода из Оренбурга в отряде было 1300 бойцов, к августу 1918 в его рядах было уже 9 тыс., а в середине сентября - 12 тыс. Костяком соединений были пролетарские части Южного Урала, сплотившие вокруг себя отряды крестьянской и казачьей бедноты. Под командованием сначала Кашиpина (до его тяжелого ранения в бою 2 августа 1918.г.), а затем В.К. Блюхера, когда Кaшиpин был избран его заместителем, Николай Дмитриевич, несмотря на ранение, оставался в строю.
Невероятно трудным был этот поход Южноуральского отряда. Выдержав 20 сражений, прокладывая путь чаще всего штыками и саблями, из-за отсутствия боеприпасов, бойцы отряда победоносно проделали 1500-верстый путь и 12 сентября соединились с основными частями Красной Армии в районе Кунгура. За блестящее осуществление легендарного рейда ВЦИК наградил В.К. Блюхера первым в стране орденом Красного Знамени. Несколько позднее тем же орденом N43 за отвагу в борьбе с дутовцами был награжден Кaшиpин.
В январе 1920 г. Каширин избран на первый Всероссийский съезд трудовых казаков, где он беседовал с В.И.Лениным.
За блистательные победы в борьбе с Врангелем Н.Д. Кaшиpин был награжден вторым орденом Красного Знамени. Отправка добровольцев-каширинцев из Оренбуржья продолжалась. Более 3-х тысяч кавалеристов под командованием Каширина проводили ликвидацию Махно. Именно тогда Н.Д.Каширин награжден высшей наградой Вооруженных Сил СССР в 20-х годах Почетным революционным оружием. На ножнах шашки, к которой был прикреплен орден Красного Знамени; было написано: «Народному герою Николаю Дмитриевичу Кaшиpину от ВЦИК». В последующем, Н.Д.Кaшиpин командовал различными корпусами, учился на Высших академических курсах командного состава, был избран во ВЦИК. Николай Дмитриевич Кaшиpин стал командующим Северо-Кавказским военным округом в 1930 году, в 1934 г. - членом Военного совета Наркомата обороны, в 1937 году - начальником главного управления боевой подготовки РККА. Он был членом ЦИК, депутатом Верховного Совета СССР. Ему было присвоено высокое звание командарма 2-го ранга.
1937 год стал трагическим для семьи Кашириных. Первым арестовали Петра, 6 июня 1937 года, предъявив ему обвинение «в измене родине и участие в антисоветской диверсионно-террористической организации», состоявшей якобы из остатков белого офицерства. 4 февраля 1938 года его расстреляли. Ивана Дмитриевича, ярчайшего командира гражданской войны, арестовали 21 июня 1937 года за «принадлежность к антисоветской террористической казацкой организации». На допросах тот не позволил оскорблять себя, за что был убит следователем 16 июля. А объявлен умершим 20 сентября 1937 года.
Николай Дмитриевич в 1937 году участвовал в составе специального судебного присутствия на процессе по «делу» Тухачевского и других военначальников Красной Армии. Его отношение к процессу не понравилось организаторам суда. 19 августа 1937 года Николая Дмитриевича арестовали. В архивах КГБ сохранилась справка «Каширин Николай Дмитриевич… был арестован органами НКВД СССР по обвинению в принадлежности «к военно-фашистскому заговору» и приговорен военной коллегией Верховного суда СССР от 14 июня 1938 года к расстрелу, приговор приведен в исполнение в тот же день в городе Москве.

Указание об аресте Каширина было дано лично Сталиным.
23 августа 1937 года Каширин под принуждением написал заявление на имя Ежова, в котором признавал свое участие в антисоветском правотроцкистском заговоре. В феврале 1938 года от него было получено заявление о том, что маршал Советского Союза Егоров возглавлял военную группировку правых, проводившую подрывную работу в контакте с «военным заговором» Тухачевского. В числе участников группировки правых Каширин, со слов Егорова, назвал Буденного, Белова, Дыбенко, Халепского и других.
В целях изобличения Егорова в принадлежности к антисоветской организации 26 февраля 1938 года Каширину в присутствии Молотова и Ворошилова была дана очная ставка с Егоровым, который еще не был арестован. На этой очной ставке, вопреки ожиданиям получения изобличающих Егорова показаний, Каширин сделал заявление о том, что сам он не был участником какой-либо антисоветской организации, что в застенках НКВД содержится много невинных командиров, которые под воздействием репрессий дают ложные показания, и что его показания в отношении Егорова ложны. Тогда же Каширин заявил Ворошилову: «Не верьте ничему, что бы я ни писал в своих дальнейших показаниях».
Следствие по делу Каширина вел сотрудник Особого отдела НКВД СССР Ушаков, известный как грубый фальсификатор, применявший зверские приемы при расследовании ряда дел (21 января 1940 года осужден к расстрелу). Будучи в 1939 году арестованным, Ушаков на очной ставке с арестованным Фриновским подтвердил тот факт, что Каширин в присутствии Молотова и Ворошилова заявил об избиениях невинно арестованных советских командиров:
«Каширин заявил, что никакого военного заговора нет, арестовывают зря командиров. Я вам говорю это, как заявил Каширин, не только от своего имени, но по камерам ходят слухи от других арестованных, что вообще заговора нет. На вопрос Ворошилова Каширину, почему же вы дали такие показания, Каширин ответил, указывая на меня, что он меня припирает показаниями таких людей, которые больше, чем я. При этом он добавил, что на двух допросах его били».
«Было решено, — говорил он, — устроить очные ставки ряду арестованных, которые давали показания на Егорова, в частности, и Каширину с Егоровым, который еще не был арестован. Эта очная ставка должна была проводиться Ежовым в присутствии Молотова и Ворошилова в кабинете у Ежова. Первым был вызван Каширин. Егоров уже сидел в кабинете. Когда Каширин вошел и увидел Егорова, он попросил, чтобы его выслушали предварительно без Егорова. Егорова попросили выйти, и Каширин заявил, что показания на Егорова им были даны под физическим воздействием следствия, в частности, находящегося здесь Ушакова».
Сообщение Каширина об истязаниях, которым подвергаются военные, было оставлено без внимания, а сам Каширин был вновь подвергнут избиениям. В результате 3 апреля 1938 года он написал письмо Ежову, в котором свое заявление на очной ставке с Егоровым осудил как провокационное. Он вновь подтвердил свои показания о своей принадлежности к военному заговору. В этом заявлении Каширин вынужден был написать следующее:
«Прошло уже больше месяца с того момента, когда я 26 февраля с. г. сделал Вам и находящемуся у Вас в кабинете Народному комиссару обороны Советского Союза маршалу Ворошилову К.Е, провокационное заявление, направленное на дискредитацию органов НКВД… Мое провокационное заявление о том, что я не являюсь участником заговора, а в НКВД существует застенок, в котором содержится много невинных командиров, не было случайным и неожиданным. Наоборот, оно сложилось у меня уже давно и вытекало из моего непримиримого враждебного отношения к Советской власти…
Но вот когда 26 февраля с. г. Вы и нарком обороны вызвали меня на очную ставку с Егоровым, я решил осуществить свой провокационный план и продумал его с возможной полнотой и деталями с тем, чтобы придать моему провокационному заявлению возможно более убедительный характер.
И тогда я пришел к следующим основным решениям:
а) Сказать о себе, что не был участником контрреволюционного заговора, и отказаться от всех своих прошлых показаний и тем самым опорочить их.
б) Сказать, что НКВД арестовано много невинных командиров, которые якобы под влиянием репрессий дают друг на друга ложные показания.
В этом направлении я примерно и сделал свое гнусное провокационное заявление Вам и Народному комиссару обороны Ворошилову».

Хусаин (Хусейн) Багаутдинович Мавлютов родился в 1893 г. в Чистополе, в семье ремесленника.
19 ноября 1918 г. на собрании пермской ячейки РКПб Мавлютова избирают членом Пермского губкома партии. Он возглавляет татаро-башкирскую секцию при губкоме и делегируется на 1-й Всероссийский съезд коммунистов-мусульман.
С началом гражданской войны Мавлютов организует татаро-башкирские части Красной Армии. В деревне Каяново по его инициативе была создана ударная красногвардейская группа
При участии Мавлютова создаются первые три социалистические мусульманские роты. На их базе впоследствии развертывается 21-й мусульманский стрелковый полк, состоящий, в основном, из татар и башкир Прикамья.
В мае 1919 г. Мавлютова назначают командиром 3-го полка 1-й отдельной Приволжской татарской стрелковой бригады, формировавшейся в Казани и Самаре. В составе бригады полк участвует в прорыве дутовского фронта под Оренбургом и в ликвидации «оренбургской пробки». После чего полк преследует белоказаков в Орском направлении.
Белоказаки и войска контрреволюционного правительства «Алаш Орда» уничтожены; полк в составе Татарской бригады отправляется в Туркестан. В 1920 г. Мавлютов со своим полком возглавляет ударную группу войск, штурмует Бухару, громит войска бухарского эмира.
За боевые отличия, доблесть и героизм в годы Гражданской войны Х. Мавлютов был награжден двумя орденами боевого Красного Знамени и именной саблей.
После войны Мавлютов направлен в Военную Академию им. Фрунзе, по окончании основного курса продолжает учебу на Восточном факультете. Закончив учебу, с 1924 г. по 1926 г. работает помощником начальника Объединенной Средне-Азиатской (Ташкентской) военной школы.
С сентября 1926 г. по февраль 1931 г. Мавлютов - в распоряжении Разведуправления РККА, его должность - помощник начальника 1-го отдела Организационного Управления Штаба РККА, на дипломатической работе, в советском консульстве в Персии. Помимо татарского и русского, Мавлютов владеет английским, турецким, персидским языками.
1931-1932 он помощник начальника 3-го отдела 4-го Управления Штаба РККА.
С октября 1932-го по май 1935 г. - начальник разведотдела штаба Кавказской Краснознаменной армии.
В 1935 году Мавлютов получает звание полковника и с мая 1935 г. по август 1937 г. работает начальником разведотдела штаба Закавказского Военного округа.
23 августа его неожиданно увольняют в запас. Приговор ВКВС от 30 октября 1937 г. – высшая мера наказания.
…
«Миллионы убитых задешево протоптали тропу в темноте…»

***

Теперь поговорим о реальных заговорщиках, их, к счастью, было тоже немало. Те, что вне периода Великой Отечественной войны – герои. Мы гордимся тем, что в СССР нашлись люди, стремившиеся уничтожить антикоммуниста Сталина, Сталина, подавлявшего рабочее движение.
Физик Л. Д. Ландау много сделал для обороны страны. Если за высказывание в кругу друзей против Сталина людей приговаривали к 10 годам без права переписки, то Лев Давидович, который вообще ни с какими политическими деятелями знаком не был и, тем более, к Троцкому в принципе не мог иметь отношения, не только высказался. Он распространил листовку, в которой писал, что «ленинские идеалы, идеалы коммунизма преданы и растоптаны», и т.д. Был арестован, помещен в тюрьму. Только вмешательство Капицы спасло ученого.

Материал подготовил Борис Ихлов, Пермь
Материал дополнен в сентябре 2013 г.