Старый колесной пароходик неспешно пропыхтел по Млечному пути, осыпая кисельные берега небесной реки отзвуками переливистой песни. Из приоткрытого окошка призрачным колокольчиком раздалось дребезжание ложки в чашке сладкого какао. Гудок потревожил одинокую собачонку, которую так и не взяли назад, в Страну чудес. Грустному лаю эхом вторила счастливая сова, снова нашедшая чей-то хвост с бантом. Испугавшись внезапно налетевшей тени, потерянно бредущая вдоль набережной девчонка в красном капюшончике выронила корзинку с пирожками. А Дед, сидя на крыше и со вкусом покуривая трубку, втолковывал Луне:
— Жизнь, — тут он выпустил струю дыма, запутавшуюся в пышной дедовской бороде, — как банка стеклянная. А я – поселившийся в ней муравей. Сколько не бегаю, а за прозрачные стенки – никак. Смотрю на то, что за пределами и боюсь, что когда-нибудь крышку да откупорят. Ведь если правильно видеть Вселенную, то в банках нужно хранить варенье. Варенье – оно ведь и есть сама жизнь? А как только откупорят, то сразу того… либо засахарится, либо банально съедят…
Круглоликая нежилась в пуху космических туманностей и благосклонно внимала бородатому.
— Ведь не зря китайские философы утверждали, — Дед горделиво похлопал себя по животу, — мол, в пузе – вместилище энергии. А откуда оно, пузо это? Вот и попробуй тут опровергнуть высокую роль варенья…
Уханье находчивой совы заглушило отчаянное «И–а, и–а!», точно по городу мчался перепуганный насмерть осел. Ему вслед завыла милицейская сирена, раздался злобный треск выстрелов, из табакерки выскочил заячий спецназ. Стрелой налетел голубой вертолет, на ходу открывая огонь на поражение. Через несколько минут все стихло, а из зарешеченного окошка удаляющейся машины снова послышалось грустное, прощальное «И–а!».
— Эх, — вздохнул Дед, провожая взглядом удаляющиеся огни, — вот вам и «И–а!»
— Говорил я ему, потерял – смирись, — раздался голос за спиной, — не то увезут из ледышек складывать слово «вечность»…
Бородатый не обернулся.
— Идеалисты, они такие. А времена уже не те…
— И мы не те, — ответил голос.
— Кто ты? — спросил, наконец, Дед.
— Воспоминания и сны.
— И как же мне тебя называть?
— Называй меня просто – Друг. В наши времена это самое лучшее имя.
— Друг, — повторил Дед и невольно заулыбался – слово было сладким на вкус, точно варенье. Голос не врал.
— А ты чего тут, — проворчал невидимка, — коптишь?
— Там, откуда я, ночами любуются Луной и лакомятся звездным сахарком, — тихо ответил Дед.
— Сахарок ему, — проворчал голос, — времена нынче не те, чтоб вот так вот…
— А ты сам чего ж не спишь?
— Я? Я вот шел… мимо проходил…
— Прошел?
— Нет, еще нет. Но вот–вот.
— Тогда присаживайся, пока не прошел. Вместе полюбуемся и полакомимся, как встарь.
— А так можно?
— А времена, и правда, уже не те…
Недалеко от Деда что-то прошуршало. На невысокую крышу опустился тонкий лунный луч, укутанный в ночную темноту, и тут же сплелся с серебристым табачным дымом. В пустоте возник призрачный силуэт.
Запахло плюшками. Запахло стариной.
Тихонько, не привлекая лишнего внимания, мимо супермаркета проскользнула волчья стая. Во главе бежал человек, прижимая к груди то ли большую крысу, то ли маленького шакала.
— Они идут на север, — пропищал зверек, а потом, подумав, добавил, — и я иду на север…
Сзади мчался медведь, грузно перепрыгивая открытые канализационные люки. Неуловимой тенью проскользнула пантера.
Вслед стае, грустно и с надрывом, завыл старый волк–хулиган в робе охранника магазина. Выплюнув папиросину и снова разорвав многострадальную рубаху на груди, он обнажил старую наколку «Ну…».
— Куда это они? – удивился Дед.
— Назад в Сказку, — ответил невидимка.
— А ты не пробовал? – с тихой надеждой спросил бородатый.
— Что?
— Бежать. Спасти свою Сказку? Чтобы как встарь…
Невидимка молчал.
— Эх, — вздохнул Дед, — неправильно это… неправильно!
Друг предостерег:
— Не кричи! Не то и за тебя возьмутся. Будешь острыми ледышками пальцы резать…
— И пусть, — разошелся Дед, неистово засмолив, — неправильно и все тут! Нельзя жить так, чтоб шалить запрещалось!
— Теперь, у нас законы, — невидимка попытался возразить, но Дед не стал и слушать.
— Почему же тогда нет такого закона, чтоб законы отменял? Или чтоб все хвосты мира имели только одного, своего хозяина?
В этот миг снова заухала, точно засмеялась, сова.
— Или, — продолжал бородач, — закон, чтоб варенье защищал? И запрещал ему кончаться? Что б сажали люди сахарные плюшки, точно семена, и росли деревья, полные конфет?…
Невидимка добавил:
— И вместо луны – пастила?
— Пастила, — мечтательно повторил Дед, снова погладив себя по животу, — пастила.
— Знавал я однажды чудака, — тихо начал собеседник, с трудом решаясь на каждое следующее слово, — который мог еще так думать…
— И где он сейчас?
— Обещал вернуться… но так и не вернулся.
— Может, он просто слишком далеко улетел, разыскивая сахарные горы? А мармеладные голуби чертовски плохие посыльные, знаешь ли!
— Знаю, — с тихим укором сказал голос, — иначе, он прислал бы весточку, пусть и карамельными чернилами, пусть и на белом хлебе!
— Плюшку хочешь? – Спросил Дед, пряча глаза. Невидимка молча взял гостинец. Было смешно наблюдать, как плюшка застыла в воздухе и как теряла по кусочку, пока не исчезла из виду полностью.
Повисла тишина, в которой слышался гул возвращающегося пароходика. Пролетая мимо на этот раз, он растерял звуки лопающихся хлопушек и ленты серпантина. Кто-то безудержно праздновал ночь. Из окошка напоследок высунулся довольный веснушчатый мальчишка, мечтающий отправиться на Луну, не стесняясь никого, закричал:
— Сквозь терки к селедкам! Ой, то есть – сквозь теток к звездам… Эй!..
Кто-то вернул мальчишку назад в салон.
Дед, проводив паровозик затуманившимся взглядом, потер глаза и приладил к спине старый пропеллер.
— Карлсон, — тихо позвало стремительно иссякающее воспоминание, превращаясь в седую прядь дыма, — снова улетаешь на поиски сахарных гор?
— На поиски чернил, Малыш, карамельных чернил, — не оборачиваясь, сказал бородатый.
Где-то на другом конце города проснулся одинокий старик, потревоженный тихим треском пропеллера. Подбежав к подоконнику, уставленному банками варенья, точно приманкой, он с надеждой уставился в светлеющее небо. Возможно, сегодня?… Но никого не увидел. Вздохнув, старик задернул шторы и убрал пузатые банки под тумбу. Значит, завтра. Он обязательно прилетит завтра…
(с) Локи Сальери